Искушение. Книга о Вечной Любви

Глава 6. Лука

Сон, увиденный мною в ту ночь, был в крайней степени необычен, явственно чувствовалось присутствие Кого-то большого и древнего.

Я догадывался Кого. Думаю, Змей решил мне что-то показать, хотя скрытый смысл его урока я тогда до конца не понимал. В процессе сновидения ко мне пришло чувство, что увиденное в ту ночь является частью, крупицей мозаики, составляющей общую картину Бытия.

От меня требовалось лишь внимательно смотреть и все запоминать. Поэтому я быстро расслабился и решил, что просто буду получать удовольствие от происходящего во сне. Мне снились древние поселения где-то в Азии. Каменистая негостеприимная земля, больше напоминающая сошедший с гор сель, покрытый островками желтого песка.

Было непонятно вообще, как в таком месте могли жить люди. Лишь голая выжженная степь и покосившиеся глиняные мазанки напоминали скорее норы, чем человеческое жилье.

Солнце клонилось к закату…

Во дворе, у своей бедной хижины, где рос старый карагач, на камне сидел старик. Его кривой посох совсем обветшал, а тело болело от праведных трудов. Он работал всю жизнь и вот, состарился. Теперь старик лишь мог сидеть, словно старый больной пес в ожидании смерти. Он замер в оцепенении, глядя вдаль.

Но его думы вдруг прервал порыв степного ветра. Он был такой сильный, что мимо старика пронеслись колючие клубки перекати-поля. В мгновение небо над головой потемнело, и он нахмурил брови от предчувствия чего-то нехорошего. Старик привстал с камня, опершись на посох. Но едва он это сделал, как над его головой расступилась черная рать туч, с неба заструился поток света и раздался громоподобный властный голос:

– Авраам!..

Это был Глас Божий.

– Да, Господи…

Авраам упал на колени.

– Возьми своего любимого единственного сына Исаака и принеси его мне в жертву…

От услышанного Авраам оторопел.

– Господи, это мой единственный сын, я его так люблю, все мое благоволение в нем… Возьми лучше меня, а его оставь.

– Любишь его, говоришь, а Меня что, меньше любишь? Мне нужен твой единственный сын. Я все сказал.

Свет исчез также быстро, как появился, а порыв ветра в мгновение разогнал тучи над седой головой старика.

Неподалеку раздался звон пастушьего колокольчика. Это вернулся Исаак со стадом домой, если, правда, можно было назвать полдюжины тощих овец стадом.

Отец встретил сына холодно. Невозможно себе представить, что творилось в душе старика. Он так часто, вознося молитвы Господу своему, говорил, что любит Его больше всего на свете. Пришел, видно, час это доказать. Господь захотел в жертву его единственного сына.

Слезы душили старика.

– Исаак! – голос Авраама дрожал.

Идем со мною! Нужно принести жертву Господу Нашему.

Авраам взял в руки веревку и нож, которым резал овец, принося их в жертву.

– Отец, а мы разве не возьмем с собою овечку или барашка? – спросил мальчик.

– Нет, Господь Сам усмотрит себе жертву… – соврал сыну старик.

Шли молча. Подъем на гору, куда всю свою жизнь Авраам отводил лучших баранов, овец и коров, был в этот раз тяжелей и длинней обычного. Подойдя к жертвеннику, он положил тяжелую руку на плечо сынишки…

– Что ты хочешь сделать, отец? – испуганно спросил малыш.

– Я принесу тебя в жертву Господу. Он так захотел. Прости, сынок. Слезы катились по щекам старика, пока он связывал сына. Хоть он и неумелыми движениями он обездвижил жертву и крепко сжал рукоять ножа. В воздухе блеснуло острое лезвие, в его блеске отразилось худенькое тельце бедного мальчика…

Боги! Боги мои… Как же порою некоторые личности слепо доверяют голосам в их безумных головах, нежели своему сердцу или, по крайней мере, элементарной логике. Лучше бы Глас приказал возложить свои яйца на камень и размозжить их другим камнем. Убелиться, так сказать, печатью малой. Но как хитер оказался этот «Глас» – «Убей сына…» (прим. автора)

В это мгновение отверзлись небеса, и Глас Божий был гневен.

– Авраам! Брось свой нож! Я не приму такой жертвы. Только последняя тварь способна на то, чтоб принять в жертву единственного сына. И неважно, будет ли это капризная прихоть или необходимость. Даже Падший Ангел не способен на такую мерзость. А ты, Авраам, кого во мне увидел?

– Не погуби, Господи! Я думал, что докажу этим силу своей Любви к Тебе… – начал оправдываться Авраам.

– Понимаю. Тогда скажи, Авраам, а конченная, последняя тварь, принявшая в жертву твоего единственного сына, достойна такой жертвы? Скажи, она ДОСТОЙНА ЛЮБВИ ВООБЩЕ?

– Я не знаю, Господи…

– Авраам! Ты туп, как этот баран!

Неподалеку заблеял запутавшийся в колючих кустах баран.

– Сердцем ты должен чувствовать, что правильно, а что нет. Твое же сердце глухо и слепо, раз ничего тебе не подсказало. Жертву Сердца твоего я ищу, а не мяса бараньего, когда ты его от сердца отрываешь. Забирай сына своего и уходи. Барана только, смотри, не прихвати с собою, он не твой, знаю я вас.

Свет исчез. Авраам развязал мальчика и собирался, было, уйти. Он не замечал меня до этого мгновения, хотя я стоял совсем рядом.

Но вдруг Авраам попятился назад. На его лице я прочел удивление и страх. Он заметил меня. Я же, помня, что это мой сон, не стал себя сдерживать и заговорил первый.

– Что, Авраам, не принял Господь в жертву твоего единственного сына?

– А ты, Денница, Сын Зари… – заверещал старик. – Тебе-то я точно не отдам своего мальчика!

И он крепко прижал сына к себе.

– Расслабься… Я поражаюсь, как вы, люди, напичканы этим бредом с жертвоприношениями. Вам обязательно дай кого-нибудь принести в жертву. Все лучшее – в жертву! Лучше сынишку своего накорми. Забирай барана, накормишь деревню. Если Он спросит, скажи, что Денница забрал. Валите на меня. Пусть мне Он предъявляет за барана. А сын твой мне не нужен, и жертвы от вас не нужны! Меня в ваши кровавые делишки не вмешивайте! Твой Господь прав, мне эти дела противны, вы и так едите-то от раза к разу, вам самим хоть помогай, принимать же от бедных людей какую-то еду вообще, не то что целого барана, для меня уже кощунство. А уж про единственного сына… Эти извращения противны не только Богу на Небе, но и мне на Земле… Вы, люди, не пачкайте наше величие своими человеческими извращениями. В жертву – сына…

– Единственного…, – промолвил Авраам.

– Тем более… Знаешь, в чем моя, пожалуй, самая Бесконечная Радость, Авраам? В Свободе. Мне не нужны ничьи жертвы, я Свободен от этого. Уже хорошо, что я не слышу ваших глупых молитв и не нуждаюсь в раболепной лести.

Иногда так хорошо просто Наслаждаться Тишиной.

– Что же мне делать? – спросил Авраам. – Если я расскажу людям всю правду о том, что произошло сегодня, слава о моей глупости понесется далеко за пределы нашего селения.

– Говори, что хочешь. Все равно ты соврешь. Создатель преподал человечеству Урок, который люди все равно не усвоят. Поймут не так, по своей слепоте и глухости Сердца. Создатель спросил у тебя: «Достойна ли тварь, принявшая в жертву единственного сына Любви?«И что Господь не принял такую жертву, показав, как надлежит поступать и детям человеческим. Но ты ничего не понял, решив, что твой род значит очень крут, раз Господь говорил с тобой. И чувство собственной важности, непомерно раздутое у тебя после этой встречи на горе, не позволило понять сей Урок. Просто однажды люди захотят принять в жертву Единственного Сына Самого…

Но я не успел договорить.

Меня потянуло назад, и я проснулся…

Я проснулся утром, сидящим в своем кресле, на том же месте, где я уснул накануне. Я помнил все до мельчайших подробностей, что произошло. Мой разум старался придумать свое объяснение произошедшему и ударился в спекуляции.

Если грибы обладают собственным развитым интеллектом и сознанием, может ли быть, что их чужеродный разум был использован Эволюцией на Земле? И позаимствован для рождения такой разумной формы жизни, как человек? Мне хотелось обсудить это с человеком, который, выслушав мои предположения, не покрутит пальцем у виска.

Такой человек был. Лука был чуть старше меня по возрасту и внешне напоминал знаменитого Феллини, сходства с которым придавали толстые линзы его очков в черной роговой оправе. Добрейший от природы, он имел пытливый ум и зеркальную лысину. Работал Лука программистом и компьютер знал досконально. Впрочем, звали его Серега, а Луку он получил от своей фамилии. Лукьянов. Я набрал его номер.

– Серега, ты дома? Я скоро заеду, надо кое-что обсудить.

– Конечно, заезжай, Сань.

Я не заставил себя долго ждать. Лука встретил меня на пороге квартиры раздухаренным и каким-то просветленным. Я прошел в его комнату, которая являлась одновременно и спальней, и кабинетом, и столовой. Треть всего пространства занимало оборудование его компьютера. Круглосуточно гудя, свистя и шипя, оно имело от Луки свою, отдельную жизнь. Периодически загорался огромный монитор, очевидно, выводя какую-то нужную Луке информацию. В углу, под потолком, висел маленький телевизор, хотя изображение с него лишь дублировало происходящее на мониторе. Две тяжелые деревянные колонки, через которые шел звук с компа, завершали картину и заменяли стол.

Комнатка была крошечная, поэтому сидеть можно там было лишь одному гостю, на рядом стоящем диване, где Лука обычно и спал. Пройдя, я увидел, что Лука был не один. На диване сидела дивной красоты девушка. Стройная, с длинными ногами и белыми прямыми волосами, она скромно, очаровательно улыбалась. Но что это была за улыбка!

Взглядом художника я сразу сопоставил ее с улыбкой Моны Лизы с бессмертного шедевра Да Винчи.

– Знакомьтесь, это Джоконда, а это Саня…, – представил нас друг другу Лука.

Вежливо улыбаясь, девушка кивнула мне в знак приветствия, отчего ее улыбка мне показалась еще прекрасней.

«Ну, наконец, Сереге повезло», – подумал я.

Все дело в том, что ему в жизни с девушками не везло. Разбив пятый десяток, он оставался вечным холостяком.

Дело в том, что Луке с девушками не везло. Разбив пятый десяток, он всегда оставался холостяком. Но сожалел Лука об этом лишь изредка, ведь на жестких дисках его компьютера хранились терабайты порнороликов с женщинами всех времен и эпох. Самым же ценным из экспонатов его коллекции были немые, но уже цветные порнофильмы из личной коллекции Адольфа Гитлера.

«Вот ролик, где фюрер с Евой Браун, вот, где Ева одна на берегу моря…», – любил похвастать Лука при возможности.

Очевидно, виртуальные порнозвезды с лихвой заменяли недостаток живых женщин в жизни Луки. А тут, на тебе, девушка в гостях да еще с улыбкой Моны Лизы.

Я с любопытством смотрел на нее, не отводя взгляда от ее таинственной улыбки.

Девушка надела наушники. Нити проводов потянулись к компьютеру. Присесть мне было негде, и мы с Лукой вышли на кухню. Я решил там изложить свои догадки по поводу разумности грибов.

– Серега! Срочно нужна обезьяна! – начал, было, я.

Но Лука замахал на меня руками, поднес палец к губам и выглянул в коридор, проверяя, не подслушивают ли нас.

Вернувшись, он сказал:

– Так-то, Сань, не вопрос. Но я сам с ней только недавно познакомился…

– Серега, ты не понял, – перебил его я.

– Кажется, я нашел недостающее звено в теории Дарвина. С ним все встает на свои места. Представь, что Древо Познания Добра и Зла существует! Я нашел его! Только растет это Древо вниз кроной, раскинув свои ветви в земле. На поверхность выходят лишь его плоды: грибные тела, грибы. Само же Древо является грибницей, живым, разумным организмом, обладающим собственным интеллектом. Я тут подумал, что если первая Ева была женской особью обезьяны, она съела эти грибы лишь потому, что искала пищу. Грибы начали создавать обучающие образы, Ева накормили ими самца, назовем его Адамом. Они ели, учились. Вскоре грибы научили их задаткам речи. И так животные, которые управлялись до этого лишь инстинктами, начали обретать разумность. Те же племена, у кого возможности есть грибы не было, так и остались обезьянами по сей день.

Лука сидел за столом, погруженный в глубокие раздумья. Затем снял очки и начал их протирать тряпкой со стола, которая заменяла ему полотенце.

– Это Нобелевской премией пахнет, Сань! – воскликнул он.

– Так вот, Серег, я вот к чему веду-то. Если взять сейчас обезьяну и кормить ее грибами, как думаешь, совершит она эволюционный скачок?

– Бозон Хиггса, Сань, нам найти в пустом холодильнике не светит, думаю, мы сможем развить и подтвердить эту на первый взгляд безумную теорию. Ведь Бог запретил им есть плоды с этого Древа, они ослушались, и теперь грибы правят Миром… интересно…

– Вся сложность, Серег, в том, чтоб создать для чистоты эксперимента все необходимые условия. Другими словами, чтоб обезьянке самой приходилось добывать пищу, обустраивать жилище…

– Ну, с этим, Сань, проблем то не возникнет, думаю. Я сейчас без работы, временно, мне и самому кушать хотца…

Лука снова провалился в свои мысли.

– Серег, я гляжу, ты не один, давай позже словимся, не хочу вам мешать.

– Да, Сань, давай, нужно будет сначала на себе проверить эти чудо-грибы.

И он отправился к своей Джоконде.

Я обулся и зашел в его комнату попрощаться. Девушка сидела на том же месте, таинственно улыбаясь.

«Восхитительно», – подумал я про ее улыбку.

– Ладно, Серег, я пойду. Так что насчет мартышки?

Услышав мой вопрос, девушка заметно оживилась, ее глаза засверкали и… она широко улыбнулась. Я, как стоял, так и замер на месте, как вкопанный. У нее не было зубов.

– Так вас будет двое, мальсики?

Луку это ничуть не смутило, меня же и след уже простыл.

Лука, старый прохиндей! Я выбежал к лифту, не в силах удержаться от хохота.

Старый извращенец, мальсик нашелся, в лысине вечность отражается, а все туда же… Я выбежал из дома Луки, с больным от смеха животом.

В приподнятом настроении я отправился домой.

Сев на попутную маршрутку, пробрался на заднее сиденье к окну. Город, словно муравейник в час пик, не оставлял никаких шансов добраться до дома быстро и без пробок, зато у меня появилось время, чтоб обдумать все детали произошедшего со мной за последние дни. Встреча с беззубой Джокондой при глубоком рассмотрении приобретала философский оттенок.

Красавица и Чудовище гармонично сочетались в этой одной девушке. Я пытался изречь это в какой-нибудь мудрости, но получалось плохо.

«Красота и Безобразие в жизни, порой живут по соседству».

Но, едва я вспоминал бессмертное творение Леонардо, как возникало что-то вроде «Если прикрыть Безобразие, возможно, родится Красота».

…Вялый ход моих мыслей прервала зазвучавшая из динамиков маршрутки композиция.

Я сразу узнал ее аккорды. Это была песня Крематория «Безобразная Эльза». Она, как нельзя, кстати, подходила к этой ситуации и к Джоконде вообще:

 
Безобразная Эльза
Королева флирта,
С банкой чистого спирта
Я иду к тебе…
 

Я придвинулся ближе к стеклу, чтоб никого из пассажиров не смущать появившейся у меня улыбкой.

Мне представлялся Лука, вдохновенно стоящий на пороге своей спальни, где на диване сидела, улыбаясь беззубым ртом, Мона Лиза, в миру Джоконда. Лука радостно обнимал десятилитровую банку со спиртом…

 
Ведь мы живем для того,
Чтобы завтра сдохнуть…
 

Вторило из динамиков. Очевидно, я заснул на заднем сидении маршрутки, так как вершины сосен, видневшихся вдали, начали приближаться. Они приблизились настолько, что я уже разглядывал ветки.

Одну из них, закрыв глаза, обвивал Змей. Я думал, он спит, но он вдруг произнес:

– Я хотел бы поговорить с тобой о твоем сне.

Я сразу вспомнил приснившийся накануне странный сон с Авраамом. Возникало чувство, что происходившее имело какое-то отношение к тому, чем мне предстояло заниматься в Вечности. Я поделился своими догадками со Змеем.

– Ты прав. Урок, который ты получил, был не для Авраама, Исаака и даже не для всего человечества. Это было только для тебя.

И содержание увиденного тобою тоже не столь важно. Смысл Урока в том, чтоб научить тебя свободно действовать в разных ситуациях, в разных мирах и с разными историческими личностями. Ты должен уметь общаться с ними. И что касается Урока с Авраамом. Есть несколько моментов, на которые я хочу тебе указать. Во-первых, старайся выражаться корректно. Какие такие «человеческие извращения»? Хотя смысл ты уловил правильно и ответил как нужно, но подбирай слова покрасивее. Помни, что в некоторых случаях твои слова застынут в Вечности и войдут в анналы Истории. Поэтому взвешивай каждое свое слово.

Сила, от Имени которой ты будешь говорить и действовать, настолько Величественна, что нельзя допускать, чтоб Ее Величие принижалось подобными недостойными выражениями. С этим все. Теперь, во-вторых. Не будь таким многословным. От количества сказанных Аврааму слов твое появление не приобретает больше смысла. И, наоборот, ты мог сконцентрировать свою мысль в одном единственном слове, а не распалять ее почем зря. А мог бы вообще молчать. Джоконда, если б ни открывала рта и молчала бы, оставалась бы самой загадочной женщиной, а не упала бы в твоих глазах до банальной проститутки.

– Как верно у тебя получается говорить.

– И у тебя будет получаться. И, в-третьих. Ты не должен оправдываться перед человеками и не должен им рассказывать о себе. Ты вообще им ничего не должен. Ты все понял?

– Я понял, что все испортил. Я, наверное, не подхожу для той Миссии, к которой ты меня готовишь. Столько ошибок я допустил, столько делаю не так.

– Это от того, что у тебя мало опыта, и ты до конца не осознаешь свою Сущность. Есть еще один момент, пожалуй, поважнее перечисленных мною. Ты не должен раскрывать Человечеству всех карт. Если Создатель раздал человекам экзаменационные билеты, Он сделал это, чтоб каждый по отдельности ответил на поставленные вопросы в сердце своем, а тут, в момент, когда экзамен еще не закончен и ученики еще думают, появляешься вдруг ты и, зная, что никто из них так и не сдал, вдруг заявляешь: «Правильный ответ такой-то, все равно не сдадите…»

В этом ничего странного нет. Это твоя человеческая природа спешит на помощь людям. И пока ты с этим не справился, ты можешь подталкивать к правильному ответу одним лишь своим присутствием, А если не подтолкнул, объяви им: «Ответ неверный». Поверь мне, из твоих уст это прозвучит, как «Добро пожаловать в ад!»

– Кажется, я начинаю понимать…

– Ничего, недостаток твоего опыта с таким Учителем, как я, мы быстро устраним. Смотри, следующий Урок будет посложней. Да и собеседник у тебя будет не старик с мальчиком, а куда интереснее. А главное, – это то, что эта Встреча сразу отпечатается в Истории человечества и Вселенной.

Поэтому выбирай выражения. Помни про высокий штиль. Не нужно говорить «сожрал», говори «вкусил»…

– Я понял.

– Надеюсь, ты будешь безупречен. А пока отдохни, отвлекись, отрешись от дел, займись живописью, съезди куда-нибудь, развейся…

И не напрягайся. Успех должен приходить легко, играючи… Иначе не останется сил им насладиться.

– Ваша остановка? Молодой человек!

Меня разбудили. Я едва не проспал.

Выскочив из микроавтобуса, я заторопился домой. Было необходимо закончить работу над одной картиной. Ее чудные образы согревали мне душу с ранней юности. С первого класса школы мне очень нравилась одна девочка из параллельного класса. Позже, когда наши классы совместили в один, эта симпатия переросла в Первую Любовь. Любовь трогательную, Любовь, когда сам еще не можешь понять, что с тобой происходит, ведь такого опыта в жизни еще не было. Первая Любовь обязательно должна была отразиться на полотне. Так, словно выплывая из памяти, рождался нетленный шедевр «Писающая Ксения».

Глава 7. Писающая Ксения

Не знаю, догадывалась ли девушка о том, что я влюблен в нее, но я старался ничем не выдать своих чувств. Так пролетела школьная пора, и мы повзрослели. Настало время выпускного бала. Заранее, в тайне от родителей и учителей, прикупив ящик «Хванчкары», дешевого красного пойла, и взяв на прокат четыре туристические палатки, мы решили отметить окончание школы на природе.

Сам выпускной прошел как и все выпускные, душный вечерок был пропитан скукой. Поздно вечером, когда пришла пора расходиться, мы собрали со столов все несъеденное. Ведь на дворе стоял «голодный девяностый». Забрали спрятанные ранее палатки и отправились встречать в лес первые три рассвета своей взрослой жизни.

Шли пешком. Девушки не имели возможности переодеться дома, родители не отпустили бы их. Поэтому они были в бальных платьях. Глубокой ночью мы вышли к плотине на границе с бескрайним девственным лесом. Как ни искупать уставшие в пути младые тела?

Девушки, разумеется, были без купальников, но ночь темна, и, скинув тесные одежды, все попрыгали в парную воду плотины.

Мы плескались как боги. Впереди была вся жизнь, юность бурлила кровь, впереди были три дня самостоятельной жизни без поучающих родителей и назойливых учителей.

Купаясь, мы и не заметили, как светало.

Над водой поднимался густой пар, он окутывал наши тела. Парни, словно настоящие джентльмены, отвернулись и ждали в воде, пока девушки одевались. Затем вылезли и мы. Ночное купание придало нам сил, и мы исчезли в лесной чаще.

Найдя хорошее местечко, недалеко от лесной речки. Речкой «Синичку» было назвать трудно, скорее, это был ручей, глубиной в метр и шириной в два. Студеная вода была чиста и прозрачна.

Мы разбили лагерь. Парни, считавшие себя в классе крутыми, решили сразу напиться, не делясь с теми, кто не скидывался на вино, в число коих входил и я. Но мне было все равно до их пьяной компании, ведь у нас была гитара, кассетный магнитофон и большинство класса было с нами. Удручало лишь то, что моя Тайная Любовь в школе гуляла с одним из тех заводил.

Здесь же она тоже не разделяла их пьянку и была с нами.

Весь день все отсыпались после выпускного и ночных купаний, а к вечеру, когда «лидеры» упились и попадали без чувств, мы устроили танцы у костра. Это был незабываемый момент. Играла медленная композиция Сэм Браун «Stop!», и меня пригласила Она. Ее звали Ксения. Я не верил в происходящее. Она положила мне свои руки на плечи так нежно, что, казалось, земля уплывает у меня из-под ног. В свете костра ее глаза казались еще прекраснее. Мы медленно танцевали в Ночи, когда же закончилась композиция, она меня поцеловала и шепнула:

– Спасибо…

В этот момент я почувствовал, что жизнь прожил не зря… На следующее утро она мне сказала:

– Может, сходим на ручей, помоем посуду?

– Пойдем.

Мы взяли миски и ложки и отправились вдвоем на ручей. Выбрав подходящее место с поваленным деревом, заменявшим мостик, она вдруг сказала, что не против окунуться. На Ксюше была черная шелковая рубашка, доходившая ей почти до колена, и джинсы.

Но наше отсутствие не осталось незамеченным в лагере, и в чаще послышались приближающиеся девичьи голоса. Пришло несколько девчонок. Тупой вопрос: «Что вы тут делаете?» И одна из пришедших одноклассниц вдруг заявила мне:

– Отвернись!

Не знаю, что она собиралась делать, я отвернулся и увидел свою Ксению. Снятые джинсы и трусики лежали на утренней траве, а она стояла по грудь в студеной воде. На ней была ее черная шелковая рубашка.

– От меня ты можешь не отворачиваться, – разрешила мне Ксения и улыбнулась.

Какающая позади одноклассница не оставляла мне выбора. И от Ксении я не отвернулся.

Шелк быстро намок и сделался прозрачным. Ее девичья грудь была неземной красоты. Упругие сосочки прилипли к мокрой рубахе и выдавались двумя восхитительными бугорками. Идеальный животик. Ниже, сквозь шелк, был виден Ксюшин мокренький пушок…

Я помог ей выбраться из воды. Ей было холодно, а дрожал я от увиденной красоты. Моя Любовь, Ксения, так мне хотелось прижать ее к себе и согреть, но я знал, что какающие обломщицы позади сразу все расскажут пьяной компании качков.

Пока Ксюша одевалась, она смотрела мне в глаза и улыбалась. Что в этот момент творилось у меня в душе, невозможно описать словами.

Мы собрали посуду и вернулись в лагерь.

День и ночь пролетели за песнями и консервами у костра, а под утро я ушел один встречать Рассвет. Хотелось привести в порядок мысли и просто послушать пение птиц. Я шел, пока не уперся в лесной овраг. Он был весь застлан толстым слоем старых сосновых иголок, и я уселся на середине противоположного склона, чтобы смотреть Солнцу в лицо, когда оно начнет всходить.

Туман стелился у самой поверхности земли. Испарения выпадали росой на молодую листву и лесные травы. Земля просыпалась. Первые лучи Солнца осветили верхушки величественных сосен. Соловьи один за другим добавляли свои голоса во всеобщее Торжество Весны. Влюбленное юношеское сердце пело под эту Симфонию Жизни. Я пытался сочинить стихи, посвятив их Ксении, как вдруг, на противоположном склоне увидел Ее. Она пришла туда писать. Мне стало крайне неудобно, что я оказался не вовремя и не в том месте.

Я сидел не дыша. Она была лишь в своей шелковой рубашке и трусиках. Скинув их, Ксения присела напротив, над оврагом. И хотя я сидел ниже ее и нас разделял овраг, я боялся, что биение юношеского сердца меня выдаст. Полы ее рубахи спадали по бокам, прикрывая ее. Ксения заметила меня, когда уже начала писать. Но это не смутило ее. Она широко улыбнулась и, видя мое смущение, игриво приподняла рубаху. Утренние солнечные лучи коснулись ее струйки и капельки засверкали, словно бриллианты, украшающие и без того совершенную красоту ее девичьего тела.

Боже мой! Блеск этих бриллиантов, тогда в Лесу украсивших Любимую, стал в жизни гораздо ценней всех драгоценных камней всего мира. Если б передо мною поставили выбор: вернуться в тот Лес и насладиться их Красотой или стать обладателем алмазных Соломоновых копей, я не раздумывал бы ни секунды… Я променял бы блеск золота всех храмов и церквей на блеск от влаги в том лесу. Вот это была воистину потрясающая Картина!!!

Я созерцал, как Солнце играется струйкой Любимой девушки и заставляет светиться поднимающийся пар от горячей влаги, и от восхищения не мог шелохнуться.

Ксюша захихикала и, приподняв рубашку еще выше, слегка наклонилась вбок, открыв моему взору всю свою Юность и Красоту девичьего тела. Она закончила писать, и мы встретились взглядами…

Через мгновенье уже бежали друг к другу. Встретившись на дне оврага, мы жадно впились друг другу в губы.

Мы целовались так страстно, что нам просто некогда было дышать. Я с силой прижал ее к себе, и, обняв за холодную мокрую попу, мы упали, утонув в мягком ковре хвои, не прерывая страстных поцелуев.

– Ксю… ты такая холодная снаружи… и …О, Боже… Такая горячая внутри…

Время остановилось. Кажется, что даже птицы перестали петь.

Когда я вышел из нее, все вокруг было окутано паром. Парила и Ксения и я.

Я понял тогда, как сильно я ее Люблю.

Тогда, в овраге, я пытался написать стихи и посвятить их ей. Но не смог. Ибо для подлинно красивой Поэзии, которая трогает душу, нужна капля Грусти. Позже, гораздо позже, когда Грусть по Ксении появилась, я написал:

 
Я все тот же затерянный странник,
И, как прежде, мечтаю я в Дым…
Ни о чем в жизни я не жалею,
Лишь о том, что не быть молодым.
 
 
И узором красуются шрамы,
Лишь на теле, в Душе боли нет.
Все стирает уставшая память,
Весь угар беззаботных тех лет.
 
 
Эти годы летели, как птица,
Всех почти, кого встретил, забыл,
Как забыл, сколько было тех Женщин,
Тех, что в жизни когда-то Любил.
 
 
Но, во сне иногда убегаю,
В той весны зеленеющий Лес,
Ухожу и брожу бесконечно.
Под звенящие своды Небес.
 
 
Часть меня где-то там затерялась,
Знаю лишь, что когда я умру,
Я уйду Навсегда и Навечно
 Ту девчонку ласкать поутру.
 
 
Где ручья леденящие воды,
Вдаль уносит прозрачный поток.
И где падали девичьи росы,
На тот черный рубашковый шелк.
 

Я Счастлив, что у меня есть Ты, моя Первая Любовь. Такая чистая, такая Вечная… Но вот о чем я жалею, так это не о том, что сделал, а о том, что я этого не сделал. Я жалею, что так и не признался Ксении, что Люблю ее. До сих пор. Урок, как нужно жить, чтобы ни о чём не жалеть на смертном одре.

Картина была почти готова. Оставалось лишь дождаться, пока высохнет дамарный лак и заказать для моей «Писающей Ксении» красивую золоченую раму. Игривость писающей девушки, искушающе поднявшей полы черной шелковой рубашки и слегка отклонившейся в сторону, сопровождалась на полотне игрою солнечного света. Свет пронзал кроны деревьев, заставлял светиться поднимающийся утренний туман и пар.

Свет игрался со струйкой девушки, создавая впечатление, будто Ксения писает светом, писает струйкой Солнца. В благодарность своей Первой Любви за то, что она для меня сделала, своей Красотой сразу поставив на место все материальные ценности, все злато мира, я взял золотое колечко с двумя маленькими бриллиантиками, купленное когда-то для Ксении, но не пригодившееся, и иглой разжал золотые лепестки, державшие камни.

Два маленьких диаманта, приклеившись на невысохший лак, застыли на струйке Ксении двумя маленькими искорками света…

В это мгновение зазвонил телефон. Я узнал по голосу паренька с Московской Мотогвардии.

– Сань, привет. На Байк-шоу поедешь? Мы тут собираемся… Наши все поедут. На три дня.

– Не знаю…

Если надумаешь, приезжай к старому зданию Секстона, который на Соколе сгорел. Знаешь?

– Найду.

– Ну, покушать возьми чего-нибудь с собою. Оттуда поедем в снятый Ночными волками заброшенный пионерлагерь под Москвой. По Дмитровке, колонной… А там в лагере рок-группы будут, зажжем по полной…

– Почему бы и нет…, – подумал я, вешая трубку.

Я взглянул на картину.

– Ксения, ты Прекрасна!

Ее игривая струйка восхитительно заискрилась переливами бриллиантовых граней.