Ульяна Соболева
13,3КAbonnentenZitate
и про ее предложение, а сама словно видела перед собой ее лицо, то, как плечами пожимала снова и снова, и руки ее холенные с маникюром
Падение Хана
часто мы ищем самые нелепые оправдания тем, кого любим, пытаясь всячески сгладить их вину перед нами только
Вдова Хана
Она сбежала! – Чтооо?! Как, мать твою? Не поверила, подпрыгнула от неожиданности и от черной злости. Никчема. Пустое место. Клоуниха, циркачка. Способна только толпу развлекать. Надо было не делать на нее ставки и не выкупать ее из захудалого шапито, чтобы подсунуть жалостливому Хану, привыкшему коллекционировать убогих, похожих на него самого. Не способна даже привезти девку и пацана. – Она… письмо твое нашла! Сбежала, ясно? – Какая же ты…. Насрать, что нашла. Как от тебя сбежала девка на ходулях? С тобой охрана из пяти человек! – Твоя охрана – бездарные придурки. Они ее не нашли! Она сбежала у них из-под носа! Ухар. Тварь мерзкая. Даже не сообщил. Испугался
Тебе холодно, потому что ты одинока: ничто не питает скрытый в тебе огонь. Ты больна, потому что лучшие из чувств, дарованных человеку, самое высокое и самое сладостное бежит тебя. Ты глупа, потому что, как ни велики твои страдания, ты не призываешь его к себе и не делаешь ни шагу к нему навстречу. Шарлотта Бронте, "Джейн Эйр"
уничтожающе мрачный взгляд, невыносимо жесткий, властный и пронзительный, как будто пошло скользил по моему телу, словно просачивался сквозь одежду и касался везде какой-то липкой грязью и оскорбительной похотью. Я старалась как можно дольше
– У женщин есть одна охренительная особенность. Они могут сколько угодно лгать, но их тело лгать не умеет. И ты течешь для меня
дила и увидела там инструменты под марлей на подносе. Взгляд зацепился, и я дальше пошла. Улеглась на кушетку, как под каким-то гипнозом. Как насмешка… как самое дикое издевательство… я слышала сердцебиение ребенка, слышала, как врач говорил, что ему сейчас девять недель и он совершенно здоров. – Один живой эмбрион. КТР 1 двадцать миллиметров, ЧСС 2 примерно 175–180. Без видимых патологий.
Еще одно слово, и мыло жрать будешь кусками! – Я вырасту
Ты песню о нем никогда не слагай. Когда он смеется, приходит тьма Ты имени его не называй. Когда он смеется, мерзнет вода Ты в глаза ему не смотри…не смотри Когда он смеется, гибнут цветы Ты беги от него…беги… беги… Если он засмеется, заплачешь ты… (с) Ульяна Соболева
быть, чтоб не повесилась или вены не вскрыла. – Но она бы и не сделала этого. У нее цель была…Она горела ею. Как будто последний смысл в жизни у человека. Сидела вон там, – кивнул головой на угол, – курила много и говорила, говорила. То сама с собой, то с тобой. Я не мешал. Я слушал. А еще… я ее записал. Не знаю почему, может предвидел, что рано или поздно ты меня найдешь и правду знать захочешь. Мы слушали ее вместе, я, закрыв лицо руками, а он, откинувшись на спинку стула. Никто не торопился извлечь пулю с его плеча и перевязать. Есть вещи, которые не прощают, и я пока не решил останется он в живых или отправится обратно в свою безымянную могилу. Нет, я не слышал ее слов. Да и зачем. Все, что она сделала я уже знал. Я слушал только голос…в нем снова была она, моя Ксана. Ее нежность, ее любовь, ее страсть. То, что связывало нас с ней всегда, с самой первой встречи и то, что я потерял. Ее любовь. Самое ценное из всего, что у меня было. – Пусть простить меня невозможно, пусть. Я знаю, сколько боли я тебе причинила. Видела ее в твоих глазах, слышала в твоем голосе, но я не могла поступить иначе…Не могла… Выключил запись. Какое-то время смотрел перед