Наринэ Абгарян

"Нет рая, и ада нет, — поняла вдруг Анатолия. — Счастье — это и есть рай, горесть — это и есть ад. И Бог наш везде и повсюду не только потому, что всемогущ, но ещё и потому, что Он и есть те неведомые нити, что связывают нас друг с другом".

– Не могу, – прорыдала Мария, – я описалась! Здесь мы делаем глубокий вдох и крепко задумываемся. Ибо для того, чтобы между двумя девочками зародилась лютая дружба на всю оставшуюся жизнь, иногда просто нужно, чтобы одна описала другую. Вот таким весьма оригинальным образом и подружились Наринэ с Манюней. А потом подружились их семьи.

— Нет! — Я твердо решила умереть.

— Ладно, как хочешь, — дернула мама плечом, — только я купила бисквит, твой любимый, с арахисом, и козинаки взяла.

— Сколько взяла? — приоткрыла я один глаз.

— Чего?

— Того и другого.

— Три килограмма бисквита и два килограмма козинаков.

— Ладно, — вздохнула я, — пойду поем, а потом вернусь обратно умирать.

Умереть мне в тот день так и не удалось, потому что сначала я ела бисквит, потом мы с Каринкой смотрели «Ну, погоди!», потом подрались, и мама выставила нас на балкон, чтобы мы подумали над своим поведением. Потом мы подрались на балконе, и мама затащила нас в квартиру и развела по разным комнатам, чтобы мы еще раз подумали над своим поведением.

«Нет рая, и ада нет, – поняла вдруг Анатолия. – Счастье – это и есть рай, горесть – это и есть ад. И Бог наш везде и повсюду не только потому, что всемогущ, но еще и потому,

Мы состоим из воспоминаний, которые выбрали себе сами. Мы – отражение того, о чем не решились забыть.

зачем человеку душу травить. Хорошие новости он сам расскажет, а плохие как брошенный в воду камень – только распускают вокруг себя волны, усиливая горе. Плохие вести тревожить нельзя.

Куда ваши родители смотрят? — возмутилась тетенька в малиновой панаме. — Они смотрят в другую сторону, потому что им стыдно, что мы их дети

Прижечь бы калёным железом ту часть сердца, что отвечает за бестолковую и болезненную привязанность.

отрезвлял, а совсем наоборот – словно наполнял легкие веселящим газом. Возвращаться домой расхотелось. Слава постановила, что нужно куда-то съездить, раз уж они оказались у метро, а Аллочка предложила выбраться в стрип-клуб, где у нее двадцатипроцентная скидка на спиртное. – За какие заслуги? – бесцеремонно поинтересовалась Слава. – Директор клуба – мой двоюродный брат, – пояснила Аллочка и вытащила из сумки конверт с деньгами Собачникова. – Ну что, отмстим козлу? Проснулась Вера от чьих-то невнятных причитаний. Голова гудела колоколом, на душе копошились неясные угрызения совести. Медленно, чтобы не сильно мутило, повернувшись на бок, она попыталась разглядеть источник бухтения. На напольных весах стояла Слава – во всклокоченных волосах и вчерашнем смазанном макияже, и, растянув пальцами уголок глаза, близоруко разглядывала цифру на дисплее. – Красивая как никогда, – заключила Вера. – На себя посмотри, – огрызнулась Слава, слезла с весов и со вздохом объявила: – Поправилась на три кило. Мечтала похудеть на семь кило, теперь мечтаю на десять. Вера осторожно села, стараясь не вертеть гудящей головой: – Хорошо погуляли. – Не посрамили, – согласилась Слава. За стеной звякнула посуда. Они тут же вспомнили об Аллочке. На кухонном столе дымилась чашка с крепко заваренным чаем. Аллочка сидела, упершись подбородком в ладони, и смотрела прямо перед собой. При виде подруг вздернула брови – сначала одну, потом другую: – Красоты неописуемой!

Маленькому сыну я не могла показать настоящего Деда Мороза, но сообщила, что в морозильнике находится его почтовый ящик, и туда можно складывать письма с желаниями. Сына потрясло не то, что Дед оставлял крошечные подарочки в морозильнике, а то, что он умеет читать.