Екатерина Лесина

переместилась к окну. – Хорошо, но не твоя сваха чтото явно темнит… И мне просто здесь не нравится. – Почему? – Лялька, ты что, и вправду не понимаешь? Лялька мотнула головой: мол, не понимает. Ей было если не весело, то во всяком случае увлекательно.

возвращении? Долго мялась Модеста, однако обратилась к матушке Апраксии, про которую слышала разное: и про святость ее, и про то, чтосвятость ее, и про то, что святость эта – ложная. – Погадать? – прищурилась старушка. – А надо ли оно тебе? Свою судьбу наперед знать – мало радости… – Погадай, – Модеста была неотступна. – Только правду скажи, сколь горька она ни

Антон и не собирался реветь. Они шли вдвоем, он крепко держал милиционера за руку, представляя, что идет с папой. Тем более что у папы тоже форма и погоны, и вообще, он надежный и, когда в городе, не опаздывает в сад.

Рената. – Конечно, у тебя имеется своя практика, круг клиентов… но

затягивала в эту паутину и его, но Наблюдатель сопротивлялся.

крупных неприятностей. Но тогда не из-за

Алешу увидела, сразу почувствовала, что дерьмо, а не человек. Но ей разве расскажешь? Для нее-то он

передумал, не столько из-за страха стать морфинистом, сколько

– Да, – ответил Милослав и нахмурился. Сидели? Старуха и Герман были, они, кажется, вообще не покидали зала. Женечка

— Русский язык – очень грубый.

— Зато точный.