Андрей Но

Венчура, до которого доносились эти взволнованные шепотки, сконфуженно кривил губу – ему нередко было стыдно за своих соплеменников. Видели они только то, что им показывали. Собственные рассуждения в своей голове они допускали с величайшей неохотой.

Порывисто шагнув, я протянул руку к ее шее, лицу. Оно было девственно чистым, гладким, безумно молодым, его хотелось жадно трогать и ощупывать, как сокровище, которое принадлежало только мне.