Андрей Бабиков

Лишь то, что писано с трудом — читать легко.

Красота уходит, красоте не успеваешь объяснить, как ее любишь, красоту нельзя удержать, и в этом – единственная печаль мира. Но какая печаль! Не удержать этой скользящей, тающей красоты

Я перебил тебя своим молчанием

какого Пёрсон никогда не видывал, очень медленно поставил стакан

жалкой, второразрядной, бодрящейся Марины».

Не люблю ошеломленного вида остановившихся часов», – сказала она, потянувшись тонкой смуглой рукой к полке, на которую я отправил в отставку старый кухонный хронометр, одолженный мне вместо обычного будильника. Едва ее широкий рукав соскользнул к плечу, я припал губами к темной надушенной впадинке, о чем мечтал с нашего первого дня на солнце.