Альпина.Проза

А  между тем это был ведь человек умнейший и даровитейший, человек, так  сказать, даже науки, хотя, впрочем, в науке… ну, одним словом, в науке он сделал не так много и, кажется, совсем ничего. Но ведь с людьми науки у нас на  Руси это сплошь да рядом случается.

Они еще много танцевали друг с другом и крестнакрест и при каждом новом танце уже думали о следующем, при звуках уанстепа опережая друг друга, а при звуках английского вальса чувствуя себя раскрепощенными и, наконец, обретая веру в себя при чарльстоне, а при медленном фокстроте – чувственность, граничащую с религиозным экстазом. Когда Альфред Мацерат в двадцать третьем году – а в том году

теперь Егор знал, что быстрее всего растет гриб, похожий на страх. Органы размножения страха с полицейскими нашивками перемещались по их квартире: из  комнаты в кухню, потом в его, Егора, комнату.

одиночестве? А стул на  краю бездны, который он видел? А это глупейшее "вечное безмолвие бесконечных пространств" – что нам

человеческого на звериное. – Лизоблюды, продались за кусок

Удивительно, но люди были благодарны болезни. Этому дракону, испепеляющему все на  своем пути. Не сразу, а после, когда начинали выкарабкиваться. Живет человек своей привычной жизнью. Ссорится с женой по пустякам, ходит на постылую работу, напивается в выходные, и все крутится, как заезженная виниловая пластинка. Но кто-то вдруг берет и вырубает эту музыку. И наступает тишина. Тягостная, но целительная. И поневоле человек начинает прислушиваться к себе. Через боль. «Когда же я это все упустил, –

По тому же принципу кировчане стерпелись и с губернатором. Был бы он обычным человеком – балаболил бы на  камеру, воровал бы по-тихому, и разговоров бы не было. Так ведь нет, приспичило ему прославиться до Москвы убийством гусей. Под гусями понимались именно гуси как птицы, а не как какое-то кодовое слово. Губернатор сам ездил по деревням, скупал гусей сотнями,

Когда обиженно утверждают под предлогом святости мёртвых банальное «о мёртвых — ничего или только хорошее» — это продолжение во времени обычного, пошлого обывательского конформизма и ханжества. О мёртвых надо говорить плохое, иначе, неосудив их, мы не разберёмся с живыми. Мёртвых вообще всегда больше, чем живых. Быть мёртвым — куда более естественное состояние. Поэтому — какие тут церемонии могут быть, мёртвых жалеть не надо. Какие были — такие и были.

Я чувствую в себе эту ненасытную жадность, поглощающую всё, что встречается на  пути: я смотрю на страдания и радости других только в отношении к себе, как на пищу, поддерживающую мои душевные силы. Сам я больше не способен безумствовать под влиянием страсти; честолюбие у меня подавлено обстоятельствами, но оно проявилось в  другом виде, ибо честолюбие есть не что иное, как  жажда власти, а первое мое удовольствие – подчи

работы, заметь, но то, как я работаю. Ты знаешь, что я всегда опаздываю, Эдвард? – Я киваю головой. – Да, я опаздываю! – восклицает он патетически. – Но я все делаю не хуже других, в срок, и ты знаешь, Эдвард, что в  своей области, как спортивный журналист, я очень хороший профессионал. Да, я знаю, Тьерри – талантливый и  храбрый журналист. Однажды, делая репортаж о боксе