Zitate aus dem Hörbuch «Журавленок и молнии»

— Взрослые, конечно, всегда правы. Но я еще не взрослый. Зачем мне эта ваша правота?

Чувства юмора у него не было, но чувство ехидства было.

Не ударит? Не попадет?

Может быть, нет.

На этот раз, наверное, нет…

Но впереди еще столько гроз…

Грозе все равно, боишься ты или нет...

<...> прошлая жизнь, если ее не забывать, всегда остается с человеком. И друзья, которые были, остаются навсегда.

Впрочем, ерунда, старости не бывает, если человек ее не хочет. Просто приходит время, когда лопается нить, которая связала тебя с крылатым змеем.

Газеты посмотрел. Все равно ничего нового. В Африке воюют, в Южной Америке воюют, в Италии вокзалы взрывают, в Ирландии по демонстрациям стреляют. Израиль опять лезет на всех и бомбит… Даже тошно. Телевизор смотришь — там тоже: бах, бах! Иногда думаешь: взрослые люди, а чем занимаются. Будто на земле другого дела нет, как друг друга стрелять и резать.

И никакая машина не поможет, дурак он был, Журка. Думал: тысячи спутников над всей Землей, лучи, волны, пульты с миллионами сигнальных огоньков! Нажал кнопку - и отвёл чьё-то горе. А как отведёшь, если горе делают сами люди? Если кому-то в радость чья-то боль? Если одни смеются, когда другие плачут? Тут все пульты задымят сгоревшими предохранителями, полопаются все сигнальные лампочки, и спутники посыплются, как битые ёлочные игрушки...

— Ничего ты не понимаешь, — сказал ему Журка. — Там же на самом деле дома горят, там людей убивают. Вот прямо сейчас, только с другой стороны Земли, вон там, под нами… — Журка ткнул пальцем в пол, и все тоже посмотрели вниз, будто сквозь громадную земную толщу могли увидеть отблески алабамских пожаров.

— Они там стреляют, а я, что ли, виноват, — обиженно проговорил Бердышев. — Я-то что могу сделать?

Кто-то засмеялся, а Журка сказал отчетливо:

— Ты хотя бы не плюйся, балда, когда о чужом горе говорят.

Потому что гром — это не страшно, это уже после молнии. Если слышишь, как гремит, значит, молния ударила мимо...