Чертово колесо

«Зачем вся эта глупость? — думал Ладо, прислушиваясь к абхазскому аканью и посвисту на постах. — Жили бы мирно, доили бы Союз сообща, как было раньше — чего еще надо?..» Сколько раз он летом ездил в Сухуми, Гагры, Пицунду!.. И никогда не чувствовал отчуждения — наоборот, абхазы были понимающими ребятами, братьями, хоть порой и лукавили или выгодничали, как, впрочем, все народы приморских областей, привыкших обирать туристов. Но Ладо был в Абхазии не чужим, а своим. И даже однажды, в десятом классе, чуть не женился на абхазке, причем родня девушки была не против их брака и все повторяла, что отдадут свою дочь только за абхаза или грузина. А теперь что?.. Перестройка. А браки, семьи как перестраивать?.. Как общее море делить? Души кромсать?.. И зачем?.. На радость той империи, о которой день и ночь судачит Зурина компания?..

"Стары время шеловек анашу курил, тихо сидел, шай пил, стари-мали знал, уфашение имел... А коммунист пришел, сказал: "Анаша нет, плох. Водка пей!" И стал шеловек водка пить, как звер стал! Стари-мали не смотрит".

" Он дремал, но слышал как невдалеке, дух конопли и дух опия тихо беседуют за шахматами о своей тяжкой доле. Они надолго задумываются над каждым ходом, иногда падают навзничь или ничком, но, очнувшись. продолжают игру.

Вот дух конопли сонно шепчет:

- Всё живое - в моём рабстве. И больная лиса приходит ко мне. И медведь спит на моей лужайке. И лань гложет в течке. И орёл клюёт на заре. Мои слуги безлики. Мне всё равно, кто мой слуга: человек или зверь, птица или червь. Моё царство без рас. Все едины, все мои. А я - выше всех. В горных долинах - моя родина. По утрам меня томит солнце, по ночам трясёт мороз. От жары и холода я становлюсь злее и свирепее. Потом приходят крестьяне, рубят меня, несут в сараи, подвешивают к балкам вниз головой. И мучают, и трясут, и ворошат до тех пор, пока последняя пыльца не опадёт сквозь сети на землю. Чем сети мельче - тем я крепче.

Дух опия глухо поддакивает сквозь тяжелый полусон:

- Люди ножами режут, кромсают моё тело, заставляют истекать соком мук, берут по каплям мои белые слёзы. Но кто слышит меня?.. Кто видит, жалеет?.. От ненависти мои слёзы сворачиваются, вязнут, чернеют. Попадая в раба, я слеп и нем от ярости. Я вонзаюсь прямо в рабью душу. Обволакиваю, баюкаю, ласкаю. Если меня слишком много - то живое станет мёртвым. Это мне и надо. Надо искать другого раба, чтобы мутить его кровь. Я не живу без рабской крови, а кровь моих рабов не может жить без меня".

Да и каждый человек с рождения до смерти постоянно чего-то хочет… В утихомиривании этого проходит вся жизнь. А после человека остаются и мочи пруд, и холмы кала…

В еде он был неприхотлив и скромен, памятуя, что её надо есть как лекарство, чтобы потом не есть лекарство как еду.

Я, зёма, иногда кемарю, будто я в пустыне, а кругом куски опиума лежат, гашиш горками насыпан, из таблеток дорожки сложены, дурь лесом стоит, водка рекой течет, по берегам белый чистый кодеин навален, а из ампул ледяной дворец на солнце блестит!