Zitate aus dem Hörbuch «О бессмертии души»

Августин Блаженный О бессмертии души Книга эта содержит свод разумных оснований в пользу бессмертия души, а вместе и решение встречающихся возражений против него. Глава I Первое разумное основание для бессмертия души в том, что она есть субъект науки, которая существует всегда. Если наука существует где-нибудь, а существовать она может только в том, что живет; и если она существует всегда, а то, в чем существует такое, что существует всегда, не может не существовать всегда: то в чем существует наука, то живет всегда. Если это умозаключаем мы, т. е. душа наша; и если правильно умозаключать без науки нельзя, а без науки может существовать только та душа, в которой нет науки: то в душе человека наука существует. Но наука существует где-нибудь: ибо она существует; а то, что существует, не может существовать нигде. Также точно наука не может существовать ни в чем, кроме того, что живет. Ибо то, что не живет, ничего не знает; а в том, что ничего не познает, наука существовать не может. Равным образом наука всегда существует. Ибо то, что существует, и существует неизменно, необходимо существует всегда. А что наука существует, этого не отрицает никто. И кто признает невозможным, чтобы линия, проведенная через центр круга, не была наибольшею из всех линий, которые проводятся не через центр, и признает это истиною известной науки, тот не отрицает существование неизменной науки. Далее, все, в чем существует что либо всегда, не может не существовать всегда. Ибо ничто, всегда существующее, не допустит лишить себя когда-нибудь того, в чем оно всегда существует. Затем, когда мы умозаключаем, то это бывает делом души. Ибо это дело лишь того, что мыслит; тело же не мыслит; да и душа мыслит без помощи тела: потому что когда мыслит, отвлекается от тела. При том, то, что мыслится, есть таково всегда; телесное же ничто не бывает таковым же всегда; поэтому тело не может помогать душе в ее стремлении к пониманию, так как для него довольно, если оно не мешает. Потом, без науки никто не умозаключает правильно. Ибо правильное умозаключение состоит в усилии мысли дойти от известного к неизвестному; а в душе которая ничего не знает, известного нет ничего. Все же, что знает душа, она имеет в себе, и все, что обнимается знанием, относится к какой- либо науке. Ибо наука есть знание каких бы то ни было вещей. Следовательно душа человеческая живет всегда. Глава II Другое основание для бессмертия души в том, что она есть субъект разума, который неизменен. Разум несомненно есть или сама душа или в душе. Но разум наш лучше, чем наше тело; а наше тело есть некоторая субстанция; быть же субстанциею лучше, чем ничем. Следовательно разум не есть ничто. Затем, если в теле существует какая-либо гармония, она необходимо существует в теле, как субъекте, неотделимо от него; и ничего в этой гармонии не предполагается такого, что с одинаковою необходимостию не существовало бы в теле, как субъекте, с которым нераздельна и сама гармония. Но тело человеческое подлежит изменениям, а разум неизменен. Ибо изменчиво все, что не существует всегда одинаковым образом. А два, и четыре, и шесть существуют всегда одинаковым образом. Также точно всегда остаются они тем же, чем есть: в четырех содержится два и два; но в двух столько не содержится; два не равняются четырем. Основное положение это неизменно; следовательно оно есть разум. Но когда изменяется субъект, не может не изменяться то, что существует в субъекте не отдельно от него. Итак душа не есть гармония тела. С другой стороны смерть не может прилучиться вещам, не подлежащим изменению. Следовательно, душа живет всегда, есть ли она самый разум, или разум существует в ней, но существует нераздельно от ней. Глава III Душа – субстанция живая и неизменная, и если подлежиnнекоторым образом изменению, не делается от этого смертною. Есть некоторая доблесть постоянства. Но всякое постоянство неизменно, а всякая доблесть может нечто совершать, и совершая нечто, остается в то же время доблестью. Далее, всякое действие выражается движением или производит движете. Следовательно, или не все, что находится в движении, или не все, что движет, подлежит изменению. Но все, что получает движете от другого и само не приводит в движение ничего, есть смертное; и ничто смертное не есть неизменное. Отсюда выводится прямое и без всякого исключения · следствие, что не все что движет, подлежит изменению. Но нет движения без субстанции; а всякая субстанция или живет, или не живет; все же, что не живет, бездушно; и действия бездушного не существует. Следовательно, то, что приводит в движение так, что само не изменяется, может быть только живою субстанциею. Всякая же субстанция этого рода приводить в движение тело с некоторою постепенностью. Следовательно, не все, что приводит в движение тело, подлежит изменению. Тело же приводится в движение не иначе, как с известною последовательностью времени: оно движется, например, медленнее и быстрее; следовательно существует нечто, что движет с последовательностью времени, и однако же не изменяется. Все же, что движет тело во времени, хотя стремится и к одной цели, не может однако же совершить все разом, и не совершат действий множественных. Ибо то, что может делиться на части, не может быть вполне единичным, какою бы силою оно ни приводилось в движение; равно и тела нет никакого без частей, и времени без промежутков; и нельзя произнести самого коротенького слога так, чтобы конец его ты не слышал тогда, когда начала уже не слышишь. Далее, когда совершается что таким образом, – предполагается ожидание, что оно может совершаться, и память, которая по возможности удерживала бы все это. Ожидание относится к вещам будущим, память – к прошедшим. С другой стороны напряжение действия относится к настоящему времени; чрез него будущее переходит в прошедшее; при чем ожидание конца начатого движенья тела невозможно без памяти. Ибо каким образом стали бы мы ожидать превращения того, о чем забыли, что оно началось, или даже – что оно приведено в движение? Опять напряжения действия, имеющее отношение к настоящему, невозможно без ожидания конца, который имеет быть; нет ничего, чего бы или еще не было, или уже не было. Следовательно в действии может быть нечто такое, что относится к тому, чего еще нет. В действующем может быть одновременно многое, хотя бы то многое, что приводится в действие, одновременно быть не могло. Может поэтому оно быть и в движущем, хотя бы в движимом и не могло быть. Но то, что во времени разом быть не может, и однако же переходит из будущего в прошедшее, естественно относится к изменяемому. Отсюда мы выводим заключение, что может быть нечто, что, приводя в движение подлежащее изменению, само не изменяется. Ибо, как скоро напряжение движущего довести до желаемого конца тело, которое оно движет, не изменяется, а в силу этого движения изменяется поминутно самое тело, над которым действие совершается; и то напряжение совершит это действие, которое очевидно остается неизменным, приводит в движете и самые члены художника, и дерево и камень, подвластные художнику: то кто усумнится в логической последовательности сказанного? Итак, если по действию души и совершается некоторое изменение тел, и оно входит в намерение души, – отсюда еще не следует с необходимостию, чтобы изменялась она сама; и из этого не должно еще заключать, чтобы она и умирала. Ибо при этом напряжении она может иметь и память о прошедшем, и ожидает будущего; а все это невозможно без жизни. Хотя никакая смерть не происходить без изменения, а изменение не бывает без движения, однако не всякое изменение производить смерть, и не всякое движете производить изменение. О самом теле нашем можно сказать, что каким-либо, действием оно приведено в сильное движение, и изменилось, пожалуй, вследствие возраста; однако нельзя еще сказать, что оно умерло, т. е. остается без жизни. Позволительно поэтому думать, что и душа наша не непременно потеряет жизнь, если бы ей и случилось в силу движения потерпеть некоторое изменение. Глава IV Наука и основные положения чисел, будучи неизменны, внедрены в душу вместе с жизнью. Если есть в душе нечто неизменное, что без жизни существовать не можете, то в душе необходимо есть и жизнь вечная. Ибо дело стоит именно так, что если есть первое, будете и второе. Но первое есть. Ибо не упоминая о другом, кто осмелится утверждать, что основания чисел изменчивы; или что какое либо искусство обязано своим существованием не разуму; или что искусство не существует в художнике, хотя бы он и не употреблял его в дело; или что оно можете существовать вне души его, или там, где нет жизни; или что неизменное может когда-нибудь не быть; или что иное нечто наука, иное разум? Ибо хотя мы и говорим о той или другой науке, что она есть как бы некоторый свод разумных положений; однако мы можем с полною истиною называть и представлять науку как тот же самый разуме. Но так ли это, или иначе, из этого во всяком случае вытекает, что наука неизменна. Наука же, очевидно, не только существует в душе знающего ее, но и нигде не существует, если не в душе, и при том – с нею нераздельно. Ведь если бы наука отделилась от души, или существовала вне души, она или существовала бы нигде, или переходила бы последовательно из души в душу. Но как местопребывания для науки нет без жизни, так и жизни соединенной с разумом нет нигде, кроме души. Далее, не возможно, чтобы то, что существует, не существовало нигде, или чтобы то, чтоб неизменно, когда-нибудь не существовало. А если бы наука переходила из души в душу, переставая быть в одной чтобы установить местопребывание в другой, то всякий учил бы науке только теряя ее, или даже каждый становился бы знатоком в науке только благодаря забвению или смерти учащего. Если же это, как оно есть в действительности, в высшей степени нелепо и ложно, то душа человеческая бессмертна. Но если наука иногда существует в душе, иногда нет, – что проявляется обыкновенно забвением и неведением, – вышеприведенное доказательство бессмертия души не будет иметь своей силы, если только что сказанное не будет опровергнуто следующим образом. Или в душе существует нечто, что в данную минуту ей не приходит на мысль, или в образованной душе знания музыки в ту пору нет, когда мысль ее исключительно занята геометрией. Но последнее ложно; следовательно первое истинно. Душа чувствует себя имеющею лишь то, что приходить ей на мысль. Следовательно, в душе может быть нечто такое, присутствия чего душа сама в себе не чувствует. Как долго это бывает, для дела не важно. Ибо если душа занята бывает другим так долго, что не легко может возвратиться к тому, над чем прежде работала мысль, это называется забвением или неведением. Но если то, что мы открыли относительно каких-либо свободных наук, рассуждая сами с собою или наводимые чужими вопросами, мы открыли не где либо в другом месте, а именно в нашей душе (а открыть не тоже, что создать иди родить; ибо иначе душа временными открытиями рождала бы вечное, так как часто открывает вечное. Ибо что может быть так вечно, как тeopия круга; или что есть другое в этого рода науках, о чем можно было бы сказать, что оно когда-нибудь не было или не будет?): то очевидно, что душа человеческая бессмертна, и что все истинные разумные положения существуют в тайниках ее, хотя вследствие неведения или забвения и кажется, что она не имеет их или потеряла. Глава V Душа не изменяется так, чтобы переставала быть душею. Теперь рассмотрим, до какой степени должно быть допускаемо изменение души. Если душа есть субъект по отношении к науке, существующей в субъекте, и если субъект не может изменяться без того, чтобы не изменялось и то, что есть в субъекте: то как мы можем владеть неизменною наукою и неизменным разумом, если изменчива душа, в которой они оказываются существующими? Нет большого изменения, как изменение в противоположность; а кто станет отрицать, что душа (чтобы опустить остальное) в одном случае бывает глупою, в другом мудрою? Итак рассмотрим прежде всего, сколько допускается способов так называемого изменения души. По моему мнению, изменений этих, более наглядных и более ясных, есть два рода; видов же их гораздо больше. Ибо душа представляется изменяющеюся по действию страстей или телесных, или ее собственных. По действию страстей телесных изменения происходят в силу возраста, в силу болезней; страданий, трудов, неудач, чувственных наслаждений. В силу собственных страстей душа терпит изменения в желании, в радости, в страхе, в досаде, в любви к науке, в изучении науки. Все эти изменения, сами по себе отдельно взятые, не должны внушать никаких опасений, если не служат несомненным доказательством смерти души. Но посмотрим не противоречат ли они тому нашему основному положению, по которому с изменением субъекта по необходимости изменяется все, что есть в субъекте. Но они не противоречат. Ибо это положение имеет место при таком изменении субъекта, после которого он вынужден бывает совершенно изменить свое наименование. Но если воск приметь почему-либо вместо белого черный цвет, если вместо квадратной он получить круглую форму, из мягкого сделается твердым и из разогретого холодным, – все это будет в самом субъекте и субъектом останется воск же. Воск останется ни более ни менее как воском же, хотя и произойдут указанные изменения. Следовательно то, что существует в субъекте, может подвергаться изменению, между тем как сам субъект в том, что составляете его особенность как субъекта, не изменится. Но если бы с тем, что есть в субъекте, совершилось такое изменение, что то, что̀ под именем его разумелось, уже решительно не могло разуметься: как например, если бы воск от огня обратился в пары и подвергся такому изменению, что субъект действительно считался бы измененным, т. е. бывши воском, перестал бы уже быть воском; в таком случае уже никоим образом нельзя представлять, чтобы в субъекте так или иначе осталось что-нибудь из того, что существовало в нем постольку, поскольку он был этим, а не другим субъектом. Поэтому если душа оказывается таким субъектом, в котором, как мы сказали выше, разум существуете нераздельно и с тою необходимостью, какое условливает бытие субъекта; и если душою может быт только душа живая, и разум не может в ней быть без жизни, а разум бессмертен: то бессмертна и душа. Ибо разум; никоим образом не может продолжать своего существования, если перестанет существовать его субъект, А это и случилось бы, если бы с душою произошло такое изменение, которое сделало бы ею не душою, т. е. заставило бы ее умереть. Но никакое из приведенных изменений, производятся ли они телом или самою душою (хотя вопрос в том, производятся ли некоторые из них самою душою т. е. сама ли она служит причиною их, – вопрос весьма спорный), не делают того, чтобы душа не была более душою. Следовательно изменения эти не только безопасны сами по себе, но не подрывают и наших выводов. Глава VI Разум, который неизменен, не можешь быть отделен от самой души, существуешь ли он в душе или с душою, или душа существуешь в нем. Итак я нахожу необходимым направить все умозрительные силы на то, чтобы разъяснить, что такое разум и как можно дать ему определения, чтобы разъяснить всячески и вопрос о бессмертии души. Разум есть взор души, которым она сама собою, без посредства тела, созерцает истинное; или он есть то самое созерцание истинного без посредства тела, или он есть то самое истинное которое созерцается. Что первое существует в душе, в том никто не сомневается; о втором и третьем может быть вопрос. Впрочем и второе не возможно без души. Но относительно третьего существует сильный спор: то истинное, которое душа может созерцать без тела, как орудия, существует ли само собою, а не в душе, и может ли оно существовать без души? Притом, каким бы образом оно ни существовало, душа не могла бы созерцать его сама собою без какой либо связи с ним. Ибо все, что мы созерцаем, мы схватываем мыслию или чувством и разумением. Но то, что мы схватываем чувством, мы чувствуем существующим вне нас и заключенным в пространстве, из которого оно не может быть изъято. А то, что представляется уму, представляется находящимся не где-либо, а в самом уже уме, который уразумевает, и притом не заключенным в определенном месте. Поэтому связь между созерцающею душою и созерцаемым истинным или такова, что субъектом служить душа, а это истинное существует в субъекте; или напротив – истинное служит субъектом, а душа существующим в субъекте; или и то другое есть субстанция. Если имеет место первое из этих трех, то душа бессмертна, также как и разум, согласно предшествующему рассуждению; потому что разум может быть присущ только живой душе. То же следствие необходимо вытекает и из второго. Ибо если истинное есть то, что мы называем разумом, то в нем нет, как это очевидно, ничего подлежащего изменению; ничто существующее в нем как в субъекте измениться не может. Итак весь спор касается третьего. Ибо если душа есть субстанция, и разум, с которым она стоит в связи, есть также субстанция, то никому не покажется нелепым предположение, что первая может прекратить свое существование в ту пору, как последний будет его продолжать. Но очевидно, что пока душа нераздельна от разума и тесно соединена с ним, она неизбежно должна оставаться жить. Но какая же сила может отделить ее? Уж не телесная ли, которая и могуществом слабее, и происхождением ниже, и по свойству своему весьма отлична? Никоим образом. Следовательно одушевленная? Но и это каким образом? Неужели какой бы то ни было другой, более могущественный дух, не иначе может созерцать разум, как только устранив от того другой дух? Но с одной стороны ни одному из созерцающих нельзя отказать в разуме, если они оба созерцают; а с другой, если нет ничего могущественнее самого разума, которого нет ничего неизменнее, то дух, не соединившийся еще с разумом, никоим образом не может быть могущественнее того, который соединен. Остается, чтобы или сам разум отделился от души, или душа по своей доброй воле отделилась от него. Но в природе разума нет той зависти, которая заставляла бы его отказывать душе пользоваться собою. Далее, – что более важно, – всему, что соединяется с разумом, разум тем самым сообщает бытие: а этому противоположно уничтожение. Не меньшею было бы нелепостью, если бы кто сказал, что душа может отделиться от разума по доброй воле (если только возможно какое либо взаимное отделение между вещами, которые не находятся в определенном месте). Сказать так можно лишь вопреки всему вышесказанному; на что мы представили другие опровержения. Итак что же? Не следует ли заключить, что душа бессмертна? Но может быть, если она не может отделиться, может угаснуть? Но если сила разума в силу единения своего известным образом действует на душу, – а не действовать она не может, – то без всякого сомнения действует в том смысле, что дает ей продолжать существование. В силу того он и есть именно разум, что в нем предполагается высшая неизменность. Поэтому, на кого он известным образом действует, того он как бы принуждает продолжать существование. Итак душа угаснуть не может, если не будет отделена от разума. Отделиться же, как мы доказали выше, она не может. Следовательно она не может и умереть. Глава VII Если душа и подвергается убыли в своей субстанции, это также не ведет ее к уничтожению. Отвращение души от разума, следствием которого бывает глупость, не может не сопровождаться для ней убылью. Если обращение к разуму и привязанность к нему дает ей известное превосходство, так как она прилепляется к вещи неизменной, какова истина, представляющая собою самое высшее и первоначальное: то отвращение от него уменьшает для ней все это; что и составляет убыль. Всякая же убыль склоняется к ничтожеству, а под смертию в собственном смысле то и следует разуметь, что нечто, бывшее чем либо, становится ничем. Склоняться к ничтожеству, значит склоняться к смерти. Если душа такой убыли не подвергается, то трудно сказать, кто ей подвергается; а с этим соединяется и остальное. Но чтобы то, что склоняется к ничтожеству, непременно умирало, т. е. достигало ничтожества, это должно быть отвергаемо. Такой пример можно указать на теле. Всякое тело есть часть чувственного мира, и потому чем оно больше и чем более занимает места, тем оно более приближается к целому (миру): и насколько это делает его большим, настолько оно и больше. Ибо целое больше, чем часть. Поэтому же уменьшаясь, оно естественно становится меньше. Следовательно, как скоро уменьшается, оно подвергается убыли. Уменьшается же оно, как скоро отделяется от него нечто чрез отсечение. Из этого следует, что подобное отделение ведет тело к уничтожению. Но никакое отсечение не доводит до ничтожества. Ибо всякая остающаяся часть продолжает быть телом, а всякое тело занимает в пространстве какое-нибудь место, А это было бы невозможно, если бы оно не имело частей, на которые в свою очередь не могло бы быть рассечено. Следовательно чрез бесконечное сечение оно может уменьшаться до бесконечности, подвергаться через это убыли и склоняться в уничтожению, хотя дойти до ничтожества не может никогда. Тоже можно сказать и усмотреть и относительно самого пространства и какого угодно расстояния. Определив их и отделив от них, например, половину, а затем из остального отделяя постоянно также по половине, мы будем уменьшать размер и идти до конца, которого однако же никоим образом не достигнем. Зачем же нам бояться этого относительно своей души? Во всяком случае она лучше и живучее тела, которое от ней и получает свою жизнь. Глава VIII Как у тела нельзя отнять того, что делает его телом, так и у души того, что делает ее душою. Но если то, что делает тело телом, заключается не в массе его, а в его виде? А подобная мысль имеет под собою неопровержимое основание; ибо тело тем преимущественнее, чем оно благовиднее и красивее, и тем ничтожнее, чем оно противнее и безобразнее. Такая убыль зависит не от отсечения массы, о котором сказано достаточно, а от потери вида. Нужно подумать и рассудить об этом предмете, чтобы кто-нибудь не стал утверждать, что душа умирает вследствие такой убыли, а именно: так как, будучи глухою, оно теряет некоторым образом свой видь, то можно-де думать, что потеря подобная может дойти до такой степени, что душа совершенно лишится всякого вида, и чрез это дойдет до ничтожества и будет вынуждена умереть. Поэтому, если бы мы оказались в состоянии доказать, что и с телом не может случиться, чтобы оно потеряло тот вид свой, который делает его телом; то может быть мы вправе были бы считать доказанным, что тем более у души нельзя отнять того, что делает ее душою. Ибо всякий, внимательно всмотревшийся в самого себя, признает, что какая бы то ни было душа должна быть поставляема выше всякого тела. Итак вступлением к вашему рассуждению пусть будет положение, что никакая вещь не творит и не рождает сама себя; ибо иначе она существовала бы прежде, чем получила свое существование. Если последнее ложно, то первое истинно. Также точно, что не сотворено и не рождено, а между тем существует, то по необходимости должно быть вечным. Кто усвояет подобную природу и превосходство какому-нибудь телу, тот крайне заблуждается. Но зачем нам опровергать его? Ведь в таком случай мы тем более вынуждаемся усвоить это душе. Ведь если есть хоть какое-нибудь тело вечное, то души не вечной нет никакой. Ибо всякая какая бы то ни было душа должна быть предпочитаема всякому какому бы то ни было телу, как и все вечное не вечному. Но если, как утверждают справедливо, тело сотворено, то оно сотворено чем либо творившим, и при том – не низшим тела. Ибо оно не было бы в состоянии дать тому, что творило, все то, что есть в творимом, но и не равным. Ибо творящему нужно для творения иметь нечто лучшее, чем то, что оно творит. О рождающем только говорится правильно, что оно есть тоже самое, что и рождается от него. Итак, мировое тело создано некоторою силою и природою могущественнейшею и лучшею, но ни в каком случае – не телесною. Ибо если бы тело было создано телом, оно не было бы мировым. Высказанное нами в начале этого рассуждения положение, что никакая вещь не может получить бытие сама от себя, вполне истинно. Эта же сила и нетелесная природа, зиждительница мирового тела, и держит мир присущим могуществом. Ибо, сотворив, она не удалилась, и не оставила сотворенного. Она такая субстанция, которая не есть тело, и которая, так сказать, не имеет движения относительно места, чтобы могло отделиться от субстанции, занимающей место; и зиждительная сила эта не может оставаться в бездействии, чтобы не охранить сотворенное ею и допускать терять вид, как бы он ни был разнообразен. Ибо что существует не само чрез себя, то непременно перестанет существовать, если будет оставлено тем, чрез что существует; и мы не можем сказать, чтобы тело, когда сотворено, получило то, что могло бы уже поддерживать само себя, хотя бы было и оставлено Творцом. Но при всем том душа, которой превосходство над телом очевидно, имеет это в высшей степени. А если она может продолжать свое существование сама чрез себя, это служит доказательством ее близости к бессмертию. Ибо все таковое естественно будет нетленным, и потому не может умереть, так как само себя не оставит. Изменчивость же тела очевидна. Это достаточно показывает общее движение самого мирового тела. Всматривающимся внимательно в это движение, насколько такого свойства природа может быть наблюдаема, открывается, что порядок, в котором происходит в нем изменения, служить подражанием тому, что неизменно. Но то, что существует само чрез себя, не имеет нужды и ни в каком движении, так как все жизненное для него находится в нем же самом. Ибо всякое движение есть движение к другому, в котором движущееся имеет нужду. Итак мировому телу присущ вид, благодаря поддержке в охранению со стороны той лучшей природы, которая его создала; в силу чего упомянутая изменчивость не отнимает у тела возможности быть телом, а заставляет его посредством самого упорядоченного движения переходит из вида в вид. Ибо ни одна, какая бы то ни было, часть его не доводится до уничтожения. Все обнимает, оная творческая сила своим могуществом не утомляющимся и не прекращающим своей деятельности, и дает продолжать существование всему, что существует чрез нее, насколько существует. Поэтому никто не должен доходить до такой глупости, чтобы не считать за несомненное, что душа лучше тела, или признав это думать, хотя с телом и не случается, чтобы оно переставало быть телом, с душою однако же случится, что она перестанет быть душою. А если это не случится, и душа не может продолжать своего существования, если не будет жить: то несомненно, что душа никогда не умрет. Глава IX Душа есть жизнь, и потому не может потерять жизни. Если же кто скажет, что душе следует бояться не той смерти, в силу которой бывшее нечто обращается в ничто, а той, вследствие которой мы называем мертвым то, что лишено жизни; такой пусть обратит внимание на то, что никакая вещь не лишается самой себя. Душа есть жизнь известного рода; поэтому все, что одушевлено, живет, а все неодушевленное, что могло бы быть одушевлено, считается мертвым, т. е, лишенным жизни. Следовательно душа не может умереть. Ибо если бы она могла лишиться жизни, она была бы не душою, а чем-то одушевленным. Если же это нелепо, то душе еще гораздо менее следует бояться этого рода смерти, который вовсе не должен быть страшен для жизни. Ведь если бы душа умирала тогда когда оставляла бы ее эта жизнь, то душою гораздо правильнее должна быть признаваема самая жизнь, которая в данный момент оставляет: так что душою будет не то нечто, что оставляется жизнью, а эта самая жизнь, которая оставляет. Ибо когда мы называем что либо, оставленное жизнью, мертвым, то разумеем, что это оставлено душою; а эта жизнь, оставляющая то, что умирает, есть сама душа, и себя самой не оставляет. Следовательно душа не умирает. Глава X Душа не есть организация тела. Но может быть мы должны считать душу за некоторую организацию тела, как думали некоторые? Но подобное представление никогда не пришло бы им на мысль, если бы той же самой душой, отрешенной и очищенной от привычек телесных, они были в состоянии созерцать то, что существует истинно и пребывает неизменным. Ибо кто хорошо всматривающийся в себя не испытал, что он тем более здраво понимает чтобы то ни было, чем более бывает в состоянии отвлечь и освободить внимание умственное от чувств телесных? Этого никак не могло бы случиться, если бы душа была организацией телесною. Ибо такая вещь, которая не имела бы своей собственной природы и не была бы субстанциею, а была бы присуща субъекту – телу как цвет и форма, никоим образом не усиливалась бы отстраняться от этого самого тела для восприятия постигаемого только умом, а насколько могло бы тело, настолько же могла бы усматривать и она, и посредством такого созерцания могла бы становиться лучше и превосходнее. Ибо форма, или цвет, или даже самая организация тела, которая представляет собою определенное смешение известных четырех стихий, из которых состоит самое тело, никоим образом не может отстраниться от того, в чем существует как в субъекте нераздельно. К тому же, то, что уразумевает душа, когда отвлекается от тела, отнюдь не есть телесное; тем не менее оно существует, и существует по преимуществу, потому что всегда существует одним и тем же образом. Ничего не можете быть нелепее утверждения, что видимое нашими глазами существует, а усматриваемое нашим умом не существует, когда только безумному свойственно сомневаться в том, что ум несравненно превосходнее глаз. Созерцая же то, что, представляется всегда существующими одинаковым образом, душа показывает, что она соединена с этим некоторым удивительным и нетелесным способом, т. е. не по месту. Все это существует в ней, или она сама существует в этом. И при этом одно из двух: или одно существует в другом как в субъекте, или и то и другое субстанция. Если имеет место первое, то душа не существует в теле, как субъекте, в роде цвета и формы: потому, что она или сама есть субстанция, или присуща, как субъекту, другой субстанции, которая не есть тело. Если же верно второе, то душа не существует в теле, как в субъекте, в виде цвета, потому что сама есть субстанция. Организация же тела существует в субъекте-теле как цвете. Итак душа не есть организация тела: но душа есть жизнь; а никакая вещь не оставляет себя самой; то же, что умирает, оставляется жизнью. Следовательно душа не может умереть. Глава XI Душа не умирает через ложь, противную истине, хотя бытием своим душа обязана истине. Итак, если следует все же чего опасаться, то следует опасаться, чтобы душа не умерла от убыли, т. е. в том случае, если бы она потеряла самый вид своего существования. Хотя мне кажется, что об этом предмете сказано достаточно и хотя нельзя с точностью показать, как это могло бы случиться, однако следует прибавить, что для опасения этого рода нет другой причины, кроме той, что в душе глупой мы должны признать некоторую убыль, а в душе мудрой большую наличность и полноту сущности. Но если, в чем никто не сомневается, душа бывает самою мудрою тогда, когда созерцает всегда одинаково существующую истину и пребывает в ней неподвижно, соединенная с нею божественною любовью, и если все то, что каким бы то ни было образом существует, получает бытие от той сущности, которая существует высшим и превосходнейшим образом: то душа, насколько существует, или получает бытие от ней, или существует сама чрез себя. Но если она существует сама чрез себя то поскольку сама служит причиною своего существования и никогда не оставляет себя, она никогда и не умирает, как рассуждали мы и выше. Но если она получает бытие от истины, то нужно внимательно расследовать, что может быть такое противное истине, что отняло бы у души ее бытие как души, доставляемое ей истиною. Что же это такое? Не ложь ли это, так как она – истина? Но насколько душе может вредить ложь, это очевидно у всех перед глазами. Ведь большего не может она сделать как только обмануть? А обманывается только тот, кто живет. Следовательно ложь не может убить душу. Если же то, что противно истине, не может отнять у души ее бытие как души, которое дала ей истина (ибо до такой степени непобедима истина): то что найдется другое, что отняло бы у души то, что она есть душа? Разумеется, ничто: ибо ничто не может быть сильнее противоположного для уничтожения того, что производит противоположное ему. Глава XII Истине, благодаря которой душа есть то, что от есть, насколько она существует сама, ничто не противно. Но если мы станем искать противного истине не насколько она есть истина, а на сколько она существует высшим и преимущественнейшим образом (хота она настолько и существует, насколько есть истина; потому что истиною мы называем то, в силу чего истинно все, что в каком-либо виде существует, а существует оно настолько, насколько есть истинно): то и от этого я не уклонюсь, потому что это еще очевиднее будет в мою пользу. Ибо никакая сущность, насколько она сущность, не имеет чего-либо противоположного себе; тем менее может иметь противоположное себе та первая сущность, насколько она сущность, которая называется истиною. Ибо всякая сущность не почему либо иному есть сущность, как потому, что она существует. Существованию же противоположно только не существование. Поэтому сущности противоположно ничто. Итак вовсе нет вещи, которая могла бы быть противоположна той субстанции, которая существует преимущественным и первоначальным образом. Если и душа имеет от ней то самое, чем она есть (а она, если не имеет от себя, и не может этого иметь ни откуда, как только от той вещи, которая этим самым превосходит душу), то нет никакой вещи, которая отняла бы это, потому что нет вещи противоположной той, от которой она это имеет; и поэтому она не перестанет существовать. Но мудрость, которую душа имеет вследствие обращения своего к тому, от чего получает бытие, она может потерять вследствие отвращения от него. Ибо обращению противоположно отвращение. То же, что она имеет от того, чему ничто не противоположно, то не может ни от чего потерять. Итак она не может умереть. ГлаваXIII Душа не обращается и в тело. При этом может возникнуть один вопрос: так как душа не уничтожается, то не изменяется ли она в некоторую худшую сущность? Ибо кому-нибудь может показаться, и не без основания, что из этого рассуждения следует, что душа не может дойти до ничтожества, но обратиться в тело пожалуй может. Ведь если бывшее прежде душою сделается телом, оно отнюдь не перестанет существовать вовсе. Но этого не может случиться иначе, как если или она сама того пожелает, или будет вынуждена к тому другим. Впрочем, сама ли бы душа того пожелала или была к тому вынуждена, из этого еще не следует, чтобы она могла сделаться телом. Если бы такое случилось, то следовало бы, что она того желает или вынуждена к тому. Но не следует, что если бы она пожелала или была принуждена к тому, то это и было бы. Но она никогда этого и не захочет. Ибо все желания ее относительно тела сводятся к тому, чтобы владеть им, или оживлять его или каким либо образом действовать, или в каком либо отношении заботиться о нем. Но всего этого быть не может, если она не будет лучше тела. А если станет телом, то лучше тела ни в каком случае не будет. Следовательно быть телом она не пожелает. Впрочем, самым убедительным доказательством этого будет то, если на этот счет спросит сама себя душа. Этим путем она легко откроет, что не имеет никакого другого желания, кроме желания делать что-нибудь, или звать, или чувствовать, или только жить, насколько она располагает своею собственною властью. Если же ее принуждают стать телом, то кто принуждает? Конечно, кто-нибудь более могущественный. Ведь само тело принуждать ее не может. Ибо никакое тело не могущественнее какой бы то ни было души. Душа же более могущественная принуждает к чему либо только подчиненное ее власти. Но душа подчиняется власти другой души единственно посредством своих пожеланий. Итак и более могущественная душа принуждает лишь настолько, насколько дозволяют собственные пожелания той, которую она принуждает. Но сказано, что душа не может иметь желания быть телом. При том очевидно, что душа не достигнет никакого исполнения своего желания, как скоро потеряет всякое желание; а она потеряет его, как скоро станет телом. Итак она не может быть принуждена стать телом со стороны того, кто имеет право принуждать только чрез подчиненные его власти пожелания. За тем, всякая душа, имеющая во власти другую душу, естественно пожелает лучше иметь во власти ее, чем тело, и лучше ей пожелает но доброте своей помочь, или с зложелательством давать повеления. Поэтому она не захочет, чтобы та была телом. Наконец, эта принуждающая душа есть или животное, или тела не имеет. Но если, она не имеет тела, то она не есть и в этом мире. А если это так, то она в высшей степени благая душа, и не может желать другой такого гнусного изменения. Если же она животное, то и та, которую она принуждает, есть также животное, или нет. Если она не животное, то не может быть принуждена другою ни к чему. Ибо тот не имеет могущественнейшего себя, кто стоит в высочайшей степени. Если же она существует в теле, то к чему ни принуждается от той, которая существует также в теле, принуждается чрез тело. А кто усомнится, что такое изменение души никоими образом не может совершиться чрез тело? Совершилось бы, если бы тело было могущественнее ее; между тем как все, к чему она принуждается телом, в существе дела принуждается не телом, а своими собственными пожеланиями, о которых сказано достаточно. Все согласны, что лучшее разумной души есть Бог. А Бог несомненно мечется о душе, и поэтому не Им может быть принуждаема душа обратиться в тело. Глава XIV Ни сонь, ни другое подобного рода состояние телесное не убавляешь силы души. Итак если ни по собственной воле, ни по чужому принужденно душа не подвергается этому, то что могло бы ее этому подвергнуть? Уж не потому ли, что нас часто невольно одолевает сон, нам следует бояться, чтобы какими либо подобными затемнением душа наша не обратилась в тело? Но разве от того, что сон приводить в расслабление наши члены, душа наша делается в каком-либо отношении бессильнее? Он не чувствует только подлежащее чувствам, потому что то, что производит сон, возникаете из тела и действует в теле. Он приводит в бесчувственное состояние и некоторым образом заслоняет телесные чувства, так однако же, что душа уступает этому изменению с удовольствием, потому что изменение это, возобновляющее телесные силы после трудов, происходит по закону природы. Он не отнимает однако же у души силы ни чувствовать, ни понимать. Ибо она имеет пред глазами и образы чувственных предметов, с таким даже выражением сходства, что в то самое время их нельзя отличить от тех предметов, которых они суть образы; и если что уразумеваете, то бываете одинаково истинно и для спящего и для бодрствующего. Например, если кто во сне увидит себя рассуждающим и будет в состязании утверждать что-нибудь на основании истинных положений, то положения эти и по пробуждении останутся тем же неизменно, хотя и окажется ложным остальное, как например место, где представлялось веденным рассуждение, лицо, с которым оно велось, самые слова с звуковой их стороны, какими состязание велось, и другое тому подобное, что когда чувствуется и делается даже бодрствующими, также проходит бесследно, и ни в каком отношении не напоминает вечного присутствия истинных основоположений. Это ведет к заключению, что такое телесное изменение, какое представляет собою сон, может отнимать у души пользование телом, но не ее собственную жизнь. Глава XV Снова о том, что душа не может измениться в тело. Наконец, если с телом, занимающим известное место, душа связана не местом, то те высшие и вечные причины, которые пребывают неизменно и не содержатся в каком-либо месте, действуют прежде на душу, чем на тело, и не только прежде, но и преимущественным образом. Действуют настолько прежде, насколько оно к ним ближе, и настолько преимущественным образом, насколько она лучше тела. Близость же эта разумеется не по месту, а по порядку природы. Подразумевается, что в силу этого порядка верховная сущность дает чрез посредство души телу тот вид, в котором оно существует, насколько существует. Итак тело существует чрез душу, и в силу того самого, что одушевлено, общим ли образом, как мир, или частным, как всякое животное в мире. Отсюда прямое заключение, что душа могла бы сделаться телом через душу, но иначе никак не может. Но так как этого не бывает; потому что, пока душа пребывает в том, чему она служит душою, тело существует благодаря ей, которая дает ему вид, а не отнимает; то душа в тело измениться не может. Ибо если бы она не передавала телу того вида, который получила от высочайшего блага, тело существовало бы не через нее; а если бы оно не существовало через нее, то или не существовало бы вовсе, или также получало бы свой вид ближайшим образом, было бы тоже, что и душа. Ибо в этом и заключается различие; душа потолику лучше, что получает ближайшим образом. Но и тело получало бы также ближайшим образом, если бы получало не чрез душу. Ибо при отсутствии какого бы то ни было посредства оно непременно получало бы столь же близким образом. Кроме оживляющей души, нет ничего, что находилось бы между высочайшею жизнью, которая есть мудрость и неизменная истина, и тем, что оживляется, как последнее по порядку, т. е. телом. Поэтому если душа передает телу вид, чтобы оно было телом, насколько существует как тело; то никоим образом она, передавая вид, не отнимает его. А она отнимала бы, изменяя душу в тело. Итак душа не делается телом ни сама чрез себя, потому что тело существует только под условием пребывания души чрез душу; ни чрез другую душу, потому что тело существует только чрез душу передачею вида, а душа обратилась бы в тело, если бы только обратилась, чрез отнятие вида. Глава XVI Душа разумная не обращается и в душу неразумную. Душа находится вся как в целом теле, так и в отдельных частях. Тоже можно сказать и относительно души или жизни неразумной, т. е. что душа разумная и в нее не обращается. Ибо и неразумная душа подчинена разумной в силу низшего порядка, и чтобы быть таковою, от нее получает вид. По естественному порядку, вид, принятый от высочайшей красоты, слабейшим передают сильнейшие. Передавая же, они ни в каком случае не отнимают. И слабейшие насколько существуют, поскольку им передается вид сильнейшими. Сильнейшие же вместе с тем и лучшие. Такова уже особенность этих натур, что они преимуществуют не большей массой над меньшими массами, а независимо от всякого пространственного объема сильнее и лучше самым видом. В таком роде душа лучше и могущественнее тела. Поэтому-то, если чрез нее, как сказано, существует тело, – сама она никоим образом в тело обратиться не может. Ибо тело существует потому только, что получает чрез душу вид. Душа же, чтобы сделаться телом, должна не принимать, а терять вид; что невозможно, если только душа не заключена в определенном месте и не соединена с телом местным образом. В последнем случае, пожалуй, большая масса быть может и была бы в состоянии обратить лучший вид в свой худший, как масса воздуха малый огонек. Но этого нет. Ибо всякая масса, занимающая место, получает целостность свою от всех частей: а не существует вся в каждой отдельной части. Одна часть ее находится в одном месте, другая в другом. Душа же не только всей массе своего тела, но и каждой отдельной частичке его присуща в одно и то же время вся. Она вся чувствует страдание части тела, и чувствует его однако же не во всем теле. Когда болит что-нибудь на ноге, это замечает глаз, говорить о том язык, притягивается к тому рука. Этого, не было бы, если бы душа, насколько присуща в тех частях, не чувствовала и в ноге; а чувствовать, что там делается, она не могла бы, если бы отсутствовала. Ибо невероятно, чтобы, это делалось чрез посредство какого либо вестника, не чувствующего того, о чем извещает; потому что страдание, которое бывает, не пробегает по непрерывному продолжению массы телесной, чтобы не дать ему укрыться от остальных частей души, находящихся в других местах; а душа вся целиком чувствует то, что происходит в частичке ноги, и чувствует только там, где оно происходит. Следовательно, она вся целиком присутствует одновременно в каждой из отдельных частей; потому что вся одновременно чувствует в каждой из них. И присутствует целиком вся не так однако же, как белизна, или другое того же рода качество, бывает вполне присуща той или другой части тела. Ибо изменение в белизне, которое терпит тело в одной части, может не иметь никакого отношения к белизне его в другой. Это служит доказательством, что соответственно взаимному между собою расстоянию частей массы телесной и она сама находится в известных от себя расстояниях. А что в душе этого нет доказывается чувством; о котором сказано.