Девочка идёт вперёд

Бабушкина деревня

А Сюэр потихоньку росла за бабушкиной спиной.

Она научилась ходить под бабушкиным чутким присмотром и скоро уже бегала по земле так быстро, что и бабушка не могла её догнать, и дедушка не мог, один лишь ветер был в силах угнаться за ней. Взметал листья, кружил их и мчался вслед за Сюэр.

Что делала бабушка, то и Сюэр.

Бабушка брала чайную чашку, и Сюэр тоже.

– А-а-а-й! – Кипяток из чашки пролился, и Сюэр обожгла пальчики.

– Не плачь, Сюэр! Не плачь, Сюэр! – Бабушка взяла листик, разжевала в кашицу, перемешала с теплым чаем и намазала внучкины пальчики. – Помажем лекарством, вот так, и всё пройдет!

Как-то в прохладный ветреный день бабушка собралась на улицу. Сюэр, вытянув ручки, преградила путь и потребовала взять её с собой.

– Сюэр, весной не поработаешь – зимой будешь есть северный ветер. Хотела змея межу проложить, да поздно^[13]! – Бабушка погладила Сюэр по головке и одна выскочила на улицу. Она отправилась в горы: дедушка пас там коров, и старушка спешила к нему на помощь.

После переезда в город дедушка, владевший искусством массажа и лечения травами, не смог продолжить своё дело, поэтому с понедельника по субботу пас скот в горах. Бабушка ушла к нему, оставив Сюэр на пороге растерянно глядеть ей вслед и размышлять над её словами:

– Трудолюбивый в поле чешет, лентяй и гривы не расчешет.

Но ведь Сюэр не лентяйка! Встав с постели, она перво-наперво всегда просит старшую сестру причесать её. Цзюаньэр после утренних занятий помогает родителям в поле, поэтому делает младшей причёску, только как выдастся свободная минутка. Иногда причёска выходит хорошо, иногда не очень. Если всё складывается удачно, Сюэр ходит весь день весёлая и вечером ложится спать не с мамой, а с сестрой; а если волосы совсем не слушаются, то Сюэр дожидается бабушку и плача жалуется ей на Цзюаньэр.

Бабушка обеих внучек любит, обеим сочувствует: и старшей, которая умеет плести косы, и младшей, которая от горькой обиды порой жалуется бабушке. И Цзюаньэр, и Сюэр она выкормила сама, ходила с ними по домам, выпрашивая для малышек молоко.

Но в эту зиму бабушка, обожавшая Цзюаньэр и Сюэр, никогда прежде не болевшая, вдруг занемогла. Когда болела мама, за ней ухаживала бабушка, а теперь, когда заболела бабушка, за ней стали ухаживать Цзюаньэр и Сюэр.

Сестрички глядели на отёкшее лицо старушки, и у обеих начинало щипать в носу, а к горлу подступали слёзы. Они не хотели, чтобы бабушка, как их мама, лежала на больничной койке и подолгу не могла вернуться домой. Не хотели, чтобы каждый день, открывая утром глаза, они не видели бабушку и не слышали, как она откликается на их зов. Однако на этот раз бабушка заболела тяжело и всё-таки попала в больницу.

До сих пор обеспечивать семью из семерых человек папе помогали только бабушка с дедушкой. Именно на пожилой, но крепкой женщине лежала ответственность присматривать за детьми и заботиться о больной Хуан Цайцинь. Если бабушка окажется на больничной койке, это даже хуже, чем когда мама болеет – Цзюаньэр переживала, Сюэр переживала, а сама бабушка переживала ещё больше.

И недуг старушки был ничуть не слабее маминого. Доктор сказал, что у неё ревмокардит, ноги отекали и были проблемы с дыханием – порой она даже с открытым ртом никак не могла надышаться, а иногда её руки дрожали так, что и чашку с чаем не получалось взять. Цзюаньэр и Сюэр было больно смотреть на её беспомощность.

Когда бабушка не спала, то всегда подзывала к себе внучек, потому что очень скучала, даже если не видела их хотя бы полдня. Да и девочки, если не зашли к ней под вечер, тоже безумно скучали.

Сюэр в ту пору была ещё совсем малышка. Эта кроха, если вдруг замечала огрызок сахарного тростника, брошенный кем-нибудь, то обязательно его подбирала.

– Сестрёнка, а ну брось! Чужие объедки нельзя брать, мало ли там какая зараза! Как бы голодна ты ни была, подбирать и есть то, что не доели другие, не годится, – твердила ей Цзюаньэр. Когда бабушка заболела, приглядывать за Сюэр пришлось ей. – Сестрёнка, потерпи, я свожу тебя поесть фруктов.

Цзюаньэр забрала у Сюэр огрызок тростника и выбросила его прочь, затем взяла сестрёнку на руки и пошла на обратный склон горы за фруктами.

Вернувшийся домой папа высоко поднял плачущую Сюэр и усадил к себе на плечи:

– Поверь папе, через несколько лет на наших манговых деревьях будет много-премного манго, целая гора больших золотых манго!

Сидевшая на папиных плечах Сюэр успокоилась и заулыбалась.

Папа качал её на руках и гладил по щёчкам, сгорая от стыда. У Сюэр же личико было мокрым от недавних слёз. Нежное, оно не привыкло к папиным мозолистым рукам. Два года бабушкина спина была для Сюэр как тёплая гора, на которую всегда можно опереться. За спиной у бабушки в любую погоду мир казался Сюэр светлым и солнечным. Но и спустившись с бабушкиной спины, маленькая проказница Сюэр всё равно останется под надёжной защитой: родители будут её любить, брат – уступать ей всё лучшее, а сестра – заботиться. Красота!

Но нужно было ждать ещё несколько лет, пока манго начнёт плодоносить, пока труд станет приносить деньги.

А прямо сейчас денег не было, и папа зарабатывал извозом чужих грузов в горах.

В те голодные времена они ели лишь два раза в день – рисовую кашу оставляли для дедушки с бабушкой, а детям оба раза доставалась жидкая похлебка из кукурузной муки с несколькими кусочками черешковой капусты. И всё равно они ели с удовольствием, а после обеда ученики шли учиться, а работники – работать.

Однажды к ним пришёл деревенский кадровый служащий и вручил два куска свинины и мешок риса.

– Вы здесь недавно и пока в нужде. Вот, возьмите немного еды для ваших деток!

А когда стемнело, пожаловал соседский дедушка с мешком сладких лепёшек и ещё предложил Хуан Чжунцзе денег в долг на семена и удобрения.

В глазах соседей жизнь семьи Хуан была что тыква, жаренная с горечавкой, – горечь, смешанная с горечью: хижина с тростниковой крышей да жидкая кукурузная похлебка. Хуан Чжунцзе в одиночку, без помощников, тащит на себе несколько человек и, даже когда стемнеет, не идёт с полей домой. Хотелось протянуть его семье руку помощи.

Однако отец троих детей Хуан Чжунцзе смотрел на вещи иначе.

– Это настоящее счастье, что нам удалось обосноваться, а сыну поступить на учёбу в таком хорошем месте. Начинать всегда трудно, но со своими тяготами нужно справляться самому. Не страшно, что еды мало, разделим её поровну и протянем как-нибудь! Когда появятся деньги, мы купим неочищенного риса, будем лущить его и есть. – Так он рассуждал, а Маои слушал. Поскольку мама постоянно болела, папа давно стал полагаться во всём на сына.

А иногда он, работавший с утра до ночи, делал передышку, и, глядя на детей, говорил:

– Нет боли, нет доли. Я верю, что мы, семья Хуан, не трусы! Дети ещё малы и не знают жизни, чтó для них эти трудности!

И правда, тяжело детям не было. Ведь с чего бы? Маои не осознавал всех тягот, да и Цзюаньэр с Сюэр тоже.

Какой вкусный мучной соус готовила бабушка! Красно-бурый, ароматный, текучий, солоновато-сладкий. Как только бабушкин мучной соус оказывался в старой фарфоровой пиале с голубыми узорами, ребята издалека чуяли его. Есть с ним мамину кукурузную кашу – одно удовольствие!

Готовить мучной соус гумэй^[14] бабушка любила больше всего.

Когда она принималась стряпать, Сюэр тихонько садилась рядом и неотрывно следила за каждым бабушкиным движением.

Это выглядело очень забавно: в жаркий день, когда градом льёт пот, старушка надевала особую рубашку с застёжками, повязывала голову старым синим платком, снимала кольцо, а её вымытый до блеска черный браслет сверкал на солнце и отсвечивал зеленовато-голубым, когда умелые руки плясали над посудой.

Сюэр беспокоилась за неё:

– Бабушка, такая жарища, ты бы сняла платок!

– Не могу. Вот сниму, а волос упадет в соус, что тогда делать? Как быть, если Сюэр съест бабушкин волос?

– Когда я вырасту, сделаю много-премного мучного соуса для бабушки! И тоже буду готовить в платке, чтобы бабушка не ела волосы!

В семье, которая питалась одной кашей из кукурузной муки, не смолкали радостные голоса и смех, всегда царило веселье.

Не смеялась и не веселилась одна только мама. Она часто была где-то в своём мире. Из-за тяжёлых последствий менингита Цзюаньэр не досталось от мамы ни капли молока, а Сюэр ела его лишь четыре месяца. Мама чувствовала себя виноватой перед своими дочерями.

Цзюаньэр всё прекрасно понимала. Каждый раз, когда папа на закорках нёс маму в больницу, а старший брат оставался дома готовить и работать в поле, Цзюаньэр бежала за родителями, а порой и оставалась ухаживать за мамой в палате. В каких-то девять лет она была умелой и чуткой, словно взрослая девушка.

Пока мамы не было дома, Сюэр проводила время с бабушкой – за её спиной, на руках, а порой и шагая рядом и держась за бабушкин палец. Вместе они ходили по этой незнакомой деревне: брать в долг зерно у соседей с восточной стороны и овощи у соседей с западной, возвращать рис соседям с южной стороны и масло – соседям с северной.

– Коль должен, так верни! И тогда дадут взаймы ещё, – рассуждала бабушка. Её голос был громким, а смех – звонче пения птиц, сидящих на верхушках деревьев. Возвращая долги соседям, бабушка всякий раз, словно фокусник, ловко вынимала из карманов пригоршни диких ягод и вручала соседским детишкам.

Бабушкина деревня – это и деревня Сюэр тоже. Благодаря бабушке на новом месте у Сюэр появилось много знакомых. Они нередко дарили малышке подарки: лепёшки из клейкого риса со сладкой начинкой или без неё, сочные плоды манго, поношенную одежду из набивной ткани…

– Наши дети уже выросли, так пусть теперь Сюэр носит, чего добру пропадать, – улыбалась соседка с восточной стороны.

– Ну что за дрянная погода, сплошь тучи. Что промокает, так сразу плесневеет. У нас сейчас рисового масла много, вы берите, отдадите потом! – предлагал сосед с западной стороны.

Иногда деревенские жители даже ждали бабушкиного прихода. С ней было приятно поговорить – её речь всегда была непринуждённой и весёлой, словно солнечные зайчики на глинобитной стене. От бабушкиных слов у всех на душе становилось теплее.

Да и сами жители этой деревни говорили мягко, с теплотой.

Тепло проникало в бабушкин смех.

Проникало в сны Сюэр.

Багровые тучи в горах

Отцовский склон из зелёного превратился в жёлтый, а из жёлтого опять в зёленый.

Было начало четвёртого года их жизни в уездном городе Тяньян, третий день нового 1993 года по китайскому лунному календарю.

– Пойду в горы помогать дедушке пасти коров, – неожиданно объявила мама и в одном платке выскочила на улицу. Снаружи завывал ледяной ветер, висели свинцовые тучи, вот-вот должна была начаться буря.

– Мама, я с тобой! – Маои бросился за ней вдогонку, опасаясь, что она не справится с коровами в одиночку или потеряется сослепу. Но мамы, хоть она только что вышла, уже и след простыл. –  Мама, береги себя! Ты плохо видишь, будь осторожна, не упади…

– Мама, возвращайся поскорее… – Сюэр была уже достаточно взрослой и понимала, что всякие неприятности с мамой происходят, когда она вот так выбегает на улицу. Малышка ощущала смутное беспокойство всякий раз, когда это происходило.

Вот, например, летом прошлого года мама погнала двух коров пастись на склон и упустила их. Коровы забрели на чужое поле, поели хозяйскую кукурузу, да ещё истоптали весь участок так, что смотреть было страшно. Хозяева, разумеется, потребовали возместить ущерб, и отцу пришлось отдать двести юаней, чтобы дело не дошло до полиции.

Сначала в семье Хуан было пять пони. Несчастная Хуан Цайцинь тащила для них с улицы всё, что считала подходящим для прокорма: рисовую солому, стерню, а ведь кое-что из этого было опрыскано сельскохозяйственной химией! Словом, вскоре от такого фуража два пони издохли.

В тот злополучный день беспокойство, одолевавшее Сюэр, оправдалось. Придя с коровами на пастбище, мама по неизвестной причине оставила животных одних, а сама побежала в другое место, туда, где росла крошечная грядка сахарного тростника – ей вдруг вздумалось незамедлительно оборвать там высохшие листья. Управившись, она сложила сушь в одну большую кучу и подожгла её – видимо, очень уж хотела расправиться с этими бесполезными засохшими остатками.

Огонь постепенно разросся, и когда мама увидела, что на поле не осталось никакого беспорядка, ничего, кроме бурой земли, то почувствовала глубокое удовлетворение. Да, вскоре её огонь разберётся с сорняками и листьями. Вот какая она молодец!

Ветер не переставая хлестал её по рукам и лицу, проникал за ворот тоненького ватника, обжигая шею холодом, но она этого не замечала. Ветер колыхал и огромное подвижное пламя, которое, будто заколдованное, тянуло во все стороны свои длинные щупальца. Огонь подпитался опавшей с деревьев листвой, и вся роща на склоне в один миг превратилась в полыхающее море.

Северный ветер завывал, и роща светилась красным, словно на неё опустились багровые тучи. Подоспевший Хуан Чжунцзе увёл поскорее жену прочь и побежал звонить в полицию. Вскоре приехали стражи порядка, понабежали соседские мужики с вёдрами и тазами тушить пожар. Но куда там! Огонь горел долго, очень долго.

Потом начался ливень и наконец потушил прожорливое пламя, после которого осталась лишь проплешина с увечными обугленными столбиками.

Пепелище! Вот уж беда так беда!

Вечером в хижину на склоне зашли трое человек в фуражках.

– Старина Хуан, а старина Хуан! Что же ты натворил! Пятьдесят с лишним му сосен сгорело! В семье есть порядки, а в государстве – закон. Ситуация из ряда вон, придется взыскать штраф… С учётом ваших особых обстоятельств он будет небольшим. Но меньше пяти тысяч юаней – никак, приготовьте и принесите в полицию не позже положенного срока.

Высокий полицейский из лесничества договорил, а низкорослый полицейский протянул Хуану Чжунцзе листок со статьёй из «Лесного кодекса КНР» и ручку. У отца дрожали руки, и эту чёрную перьевую ручку он смог ухватить далеко не сразу. Тщательно изучив текст статьи, он с обречённым видом поставил на листке своё имя и прижал палец в качестве печати.

Да, то был действительно горестный вечер.

Весь почерневший от ярости, Хуан Чжунцзе подошёл к жене и молча занёс над ней крепко сжатый кулак. Его рука поднялась намного выше макушки Сюэр, а девочка всё смотрела на него, не в силах отвести взгляд. Кулак долго не опускался; Сюэр заметила, что он немного подрагивает. Девочка бросилась к матери на руки, обхватила за тощую талию и зарылась щекой в платье, припорошенное пеплом. Она не спускала глаз с разгневанного отца и ждала, что сейчас его ярость выплеснется и худо станет всем. Сердце малышки колотилось где-то в горле. Как и отцовский кулак, оно дрожало без остановки.

Рука Хуан Чжунцзе медленно опустилась, и он сквозь зубы процедил:

– Сколько раз тебе говорили, ты больна, сиди дома, не надо ничего делать, не надо разгуливать везде одной, ведь ты попадёшь в беду. Но ты не слушаешь. Посмотри, что ты натворила! Нарушила закон! Совершила такое преступление, что ни сто, ни двести юаней не спасут нас! Надо пять тысяч юаней! Скажи, откуда нам взять такие деньги?!

– Успокойся, успокойся. Денег нет, поэтому я сяду в тюрьму, хорошо? – Хуан Цайцинь, глотая слёзы, осторожно взяла мужа за рукав и бормотала не то ему, не то себе под нос. Нездоровую женщину и без того было ужас как жалко, а теперь и все трое детей раскаивались, что рано утром не остановили её, не пошли вслед за ней.

Дети дрожали от страха. Как же они надеялись, что взрослые всего лишь разыгрывают спектакль, что всё это вроде их обычной детской игры в домик! Как надеялись, что всё не взаправду, что их семью просто пугают… Однако трое ребят ясно слышали разговор полицейских с родителями. Мама разожгла малюсенький огонёк и вдруг спалила целый лес. Глядя на несчастную маму, на папу, бледного от гнева, дети залились слезами.

– Сегодня же отвезу тебя к родителям. Здесь тебе больше не место! – Чаша папиного терпения переполнилась, эту ошибку он ей простить уже не мог.

Вся в слезах, Хуан Цайцинь начала собирать себе сменную одежду. Она достала авоську и сложила в неё две двубортных рубашки, отыскала две пары носков. Папа принёс нейлоновый мешок и начал складывать туда одеяло, которое мама забёрет с собой.

– Мама не может уйти! Папа, я не дам маме уйти!

Внезапно Сюэр, рыдая, подскочила к отцу и пронзительно закричала, дергая его за штанину. Он было решил не обращать на неё внимания, но куда там!

– Ты же говорил, что если кто-то ошибся, но потом признал свою вину и всё исправил, то он молодец! Ты говорил, говорил! – не унималась Сюэр, которая решила, что ей удалось найти соломинку, которая могла бы спасти маму.

Потом она бросилась умолять и её:

– Не уходи, исправь всё! Исправь! Скажи папе, скорее скажи ему: «Я всё исправлю! Я всё исправлю!» Папа хороший, он разрешит тебе остаться!

Этот неожиданный поступок смутил главу семейства, его гнев сразу убыл вдвое. Когда несгибаемый, отродясь не плакавший Чжунцзе поглядел на свою Сюэр, горячие слёзы сами ручьями потекли по его исхудалым щекам.

Пять тысяч юаней штрафа надо собрать за довольно короткий срок, но где было достать такие деньжищи!? Папа дотащил своё отяжелевшее тело до входной двери, медленно погрузил его в темноту и долго не возвращался. Когда он наконец вернулся, лицо его было спокойно. Он вошёл в комнату, взял из деревянного шкафа ключ, открыл ящик, вынул пачку денег, пересчитал. Не хватало ещё трех тысяч юаней.

Это были все сбережения семьи. Все деньги от продажи их старого дома в Бабе, от продажи свиней, овец, кур и уток лежали в неприкосновенности в выдвижном ящике платяного шкафа. Папа приберёг их на кирпичи, черепицу и цемент для нового дома. Но с уплатой штрафа строительство отодвинется на неопределённый срок. И даже всех этих денег всё равно не хватит!

Не в первый раз ему приходится расплачиваться за ошибки жены и тот вред, что она причинила другим, и просто смиряться. Раз за разом просто терпеть и смиряться.

Чжунцзе снова исчез во тьме ночи и долго-долго не возвращался. В жизни не занявший у других даже цзиня риса, даже одного фэня^[15], принципиальный, папа пошел по дворам просить взаймы, чтобы уплатить штраф.

Когда он вернулся домой, его застывшее лицо понемногу стало оттаивать, смягчаться. В голове, затуманенной пожаром, постепенно начало проясняться, в том числе и из-за слёзной мольбы Сюэр. Как он мог со спокойной душой отправить больную жену обратно в родительский дом? Ведь она подруга его жизни, родившая и воспитавшая троих детей семьи Хуан! И один день супружества – это любовь и забота друг о друге навсегда. Если бы он и впрямь выслал её к родителям, разве смог бы спать спокойно? Это было просто помутнение рассудка, он просто хотел припугнуть жену, чтоб больше она не совершала таких ошибок.

На следующий день Хуан Чжунцзе уже не заикался о высылке, но и с женой не разговаривал, даже не смотрел в её сторону. Он ходил с холодным, равнодушным видом, от которого Сюэр было тревожно и страшно.

– Мама, не бойся. Папа молчит, значит, разрешает тебе остаться. Ты просто будь рядом с ним, помогай ему, не убегай одна! – Перед сном, вытирая маме слёзы, Сюэр тихонечко советовала ей, как поступить.

Хуан Цайцинь прислушивалась к дочкиным советам: каждый день сопровождала мужа в горы, делала всё то же, что и он. После пожара она больше не решалась ходить куда-то в одиночку. Поначалу она даже не пыталась заговорить с супругом, а только поглядывала исподтишка на его свирепое лицо. В облачную погоду она часто сидела в поле и наблюдала за облаками. Порой начинался дождь, а когда он заканчивался и на небе появлялась радуга, мама любовалась ею. Первое время для Хуан Чжунцзе она стала словно бы тенью, глупым дитятей – утром он брал её с собой в горы, а в полдень отводил обратно. Спустя некоторое время он успокоился, а когда прошел месяц, даже взял её с собой в лесничество, чтобы вместе уплатить штраф. Домой они вернулись вместе и весело болтали по дороге. Так, постепенно, семья, которая чуть не развалилась, семья несчастная, бедствующая, вновь наполнилась теплом и счастьем.

Школа с двумя миндальными деревьями

– Ц-ц-ц… – Одна цикада нарушила утреннюю тишину.

– Ц-ц-ц… ц-ц-ц… – Другая цикада начала ей подпевать.

Как-то утром в начале июля солнце жарило, точно раскалённая печь, и даже цикадам не спалось. Цзюаньэр и Сюэр побежали в бамбуковую рощу на отцовском горном склоне. Когда они оказались на месте, стрёкот цикад в роще стал оглушительным. А что ещё им остается в такую жару? Лишь уныло тянуть свою песню:

– Ц-ц-ц… ц-ц-ц…

Две сестрички тоже загалдели, как трескучие насекомые.

Цзюаньэр была старше Сюэр на семь лет. И хотя старшая сестра уже училась в школе и ей каждый день приходилось готовиться дома к урокам, Сюэр вечно приставала к занятой Цзюаньэр, чтоб та поиграла с ней. И сегодня был день, когда старшая сестра – согласно своему обещанию – взяла-таки младшую с собой в школу.

Сперва Цзюаньэр привела Сюэр вглубь рощи, туда, где на небольшой полянке в окружении плотной зелени сёстры часто играли вдвоём. Обычно старшая сестра складывала собранные дикие ягоды в носовой платочек из набивного ситца и потом, болтая с младшей, доставала оттуда ягодки – одну даст Сюэр, а другую ест сама. Но сегодня Цзюаньэр взяла с собой только деревянный гребешок. Она хотела заплести младшенькой красивую косу. Совсем скоро у Сюэр начнется другая жизнь – она пойдёт в детский сад при фабричной школе. И конечно же младшая сестра Цзюаньэр непременно должна быть красавицей!

Сама Цзюаньэр училась в четвёртом классе. От дома до школы было меньше двухсот метров.

Что меньше двухсот метров, они узнали от папы. Цзюаньэр нравилось считать расстояние шагами – она шла и мерила, у неё всегда выходил семьсот восемьдесят один шаг. Меньше двухсот метров – прекрасное расстояние, которое выбрал для них любящий отец. Пока семья жила в Бабе, Маои, чтобы попасть в школу, преодолевал горы, а в дождь дорога становилась скользкой, и идти по ней было ещё труднее. Ради учёбы старший брат выносил немалые тяготы.

Хуан Чжунцзе нравилась эта школа для детей рабочих из Шанхая и Циндао, он осмотрел тут всё еще до того, как дети приехали учиться. Маои и Цзюаньэр тоже приходили познакомиться с местом, куда им предстояло ходить на учёбу, а теперь вот и младшенькая, уговорив Цзюаньэр, топает в школу на экскурсию:

– Имей в виду, когда начнёшь ходить сюда, надо быть красивой каждый день!

И вот заплетённая Сюэр вприпрыжку бежала за Цзюаньэр и считала свои шаги. Старшая сестра помогала ей, и на этот раз шагов оказалось больше – на счёт восемьсот пятьдесят шесть школа оказалась прямо перед ними.

Ух ты! Во дворе росли два огромных миндальных дерева! А ещё целая куча цеструмов! Толпы ребятишек в новенькой яркой одежде играли в догонялки под сенью деревьев. Они носились вокруг их толстых стволов и пытались поймать лучики солнца, которые просачивались сквозь листву. А цеструмы принадлежали ребятам из средней школы. Они росли вдоль корпуса начальных классов и примыкали к корпусу средних классов.

«Др-р-р-р! Др-др! Др-р-р-р! Др-др!» Звонок на урок был подобен грому, и ученики тут же помчались в классы. В одно мгновение двор опустел, теперь в нём лишь эхом отдавались шорох страниц да голоса учеников, читающих вслух.

Наверное, им веселее играть на улице под деревьями, а не сидеть в классах за учебниками и слушать урок? Так думала Сюэр. Она задумчиво глядела на два одиноких миндаля, покинутые их маленькими друзьями.

Она уже успела полюбить эти деревья!

Старший брат Маои рассказывал Сюэр, что ученикам «Школы отпрысков» не нужно по дороге на учёбу собирать хворост или дикие ягоды, они могут просто так радостно бежать с ранцем, который им собрали дома родители. А ещё у детей в «Школе отпрысков» всегда есть два-три юаня карманных денег – о таком им троим и мечтать нельзя! Маои, Айцзюань и Сюэр никогда и не думали просить у папы или мамы даже фэнь на карманные расходы. Довольно и того, что им позволили учиться в этой школе.

Хуан Чжунцзе пришлось трижды ходить и разговаривать с директором, чтобы Маои, Цзюаньэр и Сюэр смогли учиться в «Школе отпрысков». На первый раз директор не согласился, на второй опять не согласился, а в третий раз настойчивый отец сказал:

– Я взял в подряд тридцать му голой земли рядом со школой и соглашусь на любые условия, если вы примете всех троих моих детей.

Спустя неделю директор дал ответ:

– Вообще-то я не должен принимать ваших детей, но ситуация уж больно особая, вы взяли в аренду пустырь под посадки, а это дело хорошее. Руководство предлагает вот что: вносите согласно правилам оплату за учебу не по месту жительства, поддерживайте развитие школы.

– Я буду, буду вносить! – Радости Чжунцзе не было продела. Детям разрешили здесь учиться! Что могло быть важнее, что достойно ещё большей гордости? На сердце наконец-то стало хоть немного спокойнее.

Итак, благодаря своему замечательному отцу дети Хуан поступили в школу при шелкопрядильной фабрике. Сюэр, совсем ещё малышка, пока постигала грамоту дома. Своей собственной тетради у неё не было, и она проказничала – писала в тетрадях брата и сестры; не зная, что писать, она просто выводила «1, 2, 3, 4, 5, 6, 7». Когда Маои и Цзюаньэр возвращались домой и видели исписанные тетрадки, им оставалось только охать да вздыхать.

Эх! Что поделать, ведь она в семье младшая…

И вот настал день, когда Сюэр наконец отправилась в детский сад.

Бабушка расшила ей ранец, мама положила в него два куриных яйца на обед, старшая сестра заплела косы. А папа? Папа приготовил для Сюэр две напутственные фразы:

– Слушайся учителя, не безобразничай. Не дерись с другими детьми, чтобы к нам не пришли жаловаться. – Вот и всё, что сказал дочке отец.

Но Сюэр и этого не услышала, она уже бежала во весь дух, чтобы догнать идущую впереди Цзюаньэр.

Учительницей оказалась белокожая и опрятная женщина в красивых очках с черной оправой. Сюэр подошла к ней и робко произнесла:

– Здравствуйте.

Сюэр глядела на учительницу, а учительница глядела на Сюэр. Поймав на себе немигающий взгляд двух черных глазок-виноградин, учительница наклонилась к девочке и спросила:

– Здравствуй, малышка. Как тебя зовут?

– Её зовут Сюэр! – помогла с ответом стоявшая рядом старшая сестра.

– Школьное имя, нужно записать школьное имя!

Цзюаньэр улыбнулась, и учительница тоже.

Сестра с братом давно уже выбрали для Сюэр красивое имя: Вэньсю^[16], Хуан Вэньсю. Они решили, что, поступив в детский сад, их сестрёнка обязательно станет образованной и благовоспитанной.

Теперь Сюэр каждый день отправлялась на учёбу вместе со старшими братом и сестрой, каждый день могла играть под двумя миндальными деревьями в школьном дворе.

Учиться в школе было очень весело. Во время занятий одним ухом слушаешь урок, а другим – пение птиц в густых зарослях за окном. А из радио льётся речь девушки на путунхуа – ещё красивее птичьих трелей! Разве могли уши Сюэр слышать лишь один звук, разве могли её глаза смотреть лишь на большую классную доску? Это же такая скука!

Когда урок заканчивался, Сюэр первой выскакивала из класса и бежала к роскошным деревьям. Она устраивалась между ними на корточках и, задрав голову, начинала высматривать птичек, что пели во время занятий. А в ушах всё звучал голос девушки из школьного радио, без конца, но не надоедая.

Сюэр каждый день слушала радио, чаще всего школьный «Кодекс ученика»: «Горячо любить родину и народ… Активно участвовать в трудовой деятельности и ценить плоды труда…»

Красивый голос радиоведущей очаровывал Сюэр. Дома перед отцом на своём неуверенном путунхуа девочка частенько пыталась воспроизвести наизусть текст радиозаписи.

Каждый день, когда Сюэр возвращалась домой после учёбы, еда уже была на столе. А после ужина остаток дня у семьи проходил так: Сюэр повторяла то, что слышала в школе по радио (конечно, всего одну-две фразы, больше ей было не запомнить), а папа доставал перьевую ручку, раскрывал прописи, затем брал красную тетрадочку величиной с ладошку и принимался переписывать: «Старательно учиться, совершенствоваться день ото дня!» Попишет-попишет иероглифы, да и посмотрит на твердящую свои фразы Сюэр, а потом опять начнёт выводить аккуратно: «Думать о Родине, смотреть на весь мир!»

Вскоре семейные вечера после ужина стали совсем не такими, как в былые времена.

Теперь Сюэр переписывала папины иероглифы – перьевой ручкой, чёрточка за чёрточкой. А сама девочка учила отца путунхуа: «Горячо любить Родину и народ, активно трудиться и ценить плоды труда». С таким учителем, как Сюэр, Хуан Чжунцзе, говоривший на юго-западном диалекте, по-настоящему увлёкся изучением языка. Каждый вечер дочь пересказывала ему то, что услышала за день по школьному радио, и эти уроки доставляли ему огромную радость.

А чуть позже к разговорам на путунхуа присоединились и Цзюаньэр с Маои.

На учёбу Сюэр ходила с удовольствием, особенно ей нравилось топать в школу следом за братом и сестрой. Те заходили в трёхэтажный корпус средних классов, а она – в шестиэтажный корпус начальных классов.

Когда Сюэр носилась по школьной спортивной площадке, она очень выделялась среди хохочущих детишек в яркой новой одежде: вроде бы девочка, а одета как мальчишка – так же была одета и Цзюаньэр, когда была ученицей начальных классов. Да ну и что с того? Учиться в школе с двумя миндальными деревьями было для Сюэр истинным счастьем. Пусть даже и в старой одёжке, из которой брат с сестрой давно выросли.