– Да. Он очень талантлив, великий человек. Скоро его вытащат, и вы с ним поговорите. Извините, у меня дела, – я снова едва коснулся козырька несуществующей шляпы и отошел. Девушка снова обратила взор за борт.

Сколько я не раздумывал на этот счет, но все же я так и не смог прийти к ответу на вопрос: почему всем угодно разговаривать со мной, когда я за штурвалом? Смотрите сами: Джил; Гарри с Хетом и разницей в несколько минут; Тим. Юная аристократка присоединилась к их числу.

– Объяснитесь, пожалуйста. Капитан, – она выжидающе-надменно посмотрела мне в глаза. Я вспомнил обстоятельства нашего последнего разговора и, не удержавшись, рассмеялся.

– Извините, пожалуйста. Стало быть, меня выдали?

– Именно. Благодаря вашему искрометному флотскому юмору я понятия не имела, с кем имела честь говорить, и не представилась. Мадемуазель Розет Джоанн д’Эйри, – она протянула руку ладонью вниз. Я рассеянно, следуя привычке, по-мужски пожал ее, чем явно смутил девушку.

– Дюк, – я украдкой посмотрел на девушку – говорит ей мое имя что-нибудь или нет? Она никак не подала виду, что это навело ее хоть на какую-то нехорошую мысль.

– А фамилия?

– Я ее не знаю, – со смехом пожав плечами, ответил я. – Отца, который мог бы мне ее дать, я никогда не знал. Может быть, и имя мне не принадлежит. Возможно, меня на самом деле зовут Ричард, или Джон… – я сделал полушуточный поэтичный жест рукой. – Но уж Дюком я всегда назывался, да и поздно что-либо менять. Слушайте, а позволите задать вопрос?

– Разумеется.

– От кого вы взяли вашу фамилию? Кому она принадлежит?

Девушка улыбнулась.

– Знаете, капитан, это достаточно странный вопрос, но вы с ним попали в самую точку. Это непопулярный случай, но мое имя я унаследовала от матери. Видите ли, мой отец чем-то похож на вас – у него не было настоящей фамилии – его полное имя исходило из перевода его прозвища во времена службы на флоте. Но это было до того, как он поженился с моей мамой – она милосердно поделилась с ним своим знатным именем.

Она засмеялась, но я не последовал ее примеру. Вице-адмирал без имени. Мне и так уже это было известно, но я все же спросил:

– А как зовут вашего отца, мадемуазель?

– Кид, – с толикой удивления ответила она и оживленно добавила: – Вы знаете его?

– Нет, нет, нет! Я… слышал о нем. Великий человек, не правда ли?

Господи, почему?? Неужели в этом мире не оказалось другой девушки?? Только теперь я увидел глаза и волосы, укравшие свой цвет у отца. Но в чертах лица все-таки отчетливо была видна Джил.

– Вы абсолютно правы.

Розет улыбнулась и неспешно повернулась, чтобы посмотреть на Море.

– Я догадываюсь, где вы слышали имя моего отца. Название, выплавленное на рынде, сказало мне, что я нахожусь на шхуне, носящей имя “Буря”, и…

Всякая улыбка исчезла у меня с физиономии. Пять тысячелетий назад еще надо было сменить колокола. Конечно, она была не виновата, я понимал это, но все же, наверное, я ответил ей слишком резко.

– Нет, вы ошиблись.

Она снова смутилась. Поняв свой промах, я быстро исправился:

– Если бы вы родились пятнадцатью годами ранее, и в вашем нынешнем возрасте взошли на борт этой шхуны, то вы бы действительно оказались на “Буре”. Однако будем же жить настоящим и вспомним, что находимся мы сейчас на “Ла Либре”, – я снова быстро глянул на нее – утекло настоящее название шхуны или нет? Кажется, нет. Да и откуда бы кому-нибудь знать?..

– “Ла Либре”… – повторила она. – "Свободная", в переводе, не так ли?

– Вы правы. Вы владеете языками, как я посмотрю?

– Очень слабо, – скромно заметила она. – Родители были уверены, что мне это пригодится. Если все, зачем мне понадобятся в жизни те годы их изучения – это единичный случай перевода названия вашего судна, то по возвращении у нас с ними состоится серьезный разговор.

Когда мы насмеялись (причем смех у нее был высокий, мелодичный, подрагивающий, как струна), она спросила:

– Этот язык является вашим родным?

– О, нет. Родного языка, кроме того, которым говорят все люди на земле и не только люди, у меня нет. Я жуткий метис, настолько, что даже не берусь сказать, чья кровь во мне смешалась.

– Стало быть, вам просто нравится это наречие?

– Оно, безусловно, очень красиво, – согласился я и задумчиво добавил: – Тем более оно мне приятно, что на нем говорит моя любимая.

Розет понимающе покивала головой. Прежде чем она пустилась в расспросы по этой отрасли, я заметил: – Далеко же вы забрались от дома.

– Видите ли, я… – она замялась, совсем, как ее мать, – меня… Отправили подышать целебным морским воздухом, – нашлась девушка, сгоняя краску с лица. – Кто же знал, что такое произойдет, – тихо произнесла она, снова отводя взгляд. – Я так и не поблагодарила вас за то, что вы…

– Я сказал вам это раньше, повторюсь и сейчас, – перебил я. – Благодарить вам стоит только провидение, которое пригнало нас к месту вашего бедствия.

Последовала неудобная пауза, которую я решил прервать словами:

– Что ж, если вы желаете окрепнуть, то я могу сделать вас своим матросом. И тогда, обещаю, к концу рейса, когда вы вернетесь домой, вы без труда сможете свалить в борьбе любого из вам знакомых мужчин, – пошутил я, слегка поворачивая штурвал. У нее вырвался смешок.

– О, нет, благодарю!

– Да я шучу. Я сделаю все, чтобы вам тут понравилось… Чего? – резко гаркнул я, когда с бака мне что-то крикнули. – Что значит “шпринг оборвался”?! Я вам где сейчас новый верп возьму, рожу, что ли?!

– Пожалуй, я пойду… – тихо предложила Розет, но я остановил ее:

– Нет, нет, постойте, смотрите. Это – кретины обыкновенные, – заявил я, обводя опустивших головы матросов рукой. – В их жизни им хорошо удаются ровно две вещи: все испортить, и испортить то, что, казалось, испортить уже было нельзя. Верно?

Они молчали, Розет рядом давилась смехом.

– Нет, ну вы хоть что-нибудь можете сделать без меня? Я вам плачу вдвое больше, чем на военморском флоте, я с вами ношусь как с детками грудными, а вы?.. Я не прошу от вас какого-то вводняка, я просто прошу вас ничего не ломать! Курва, а не матросы!

– Не будьте так строги с ними, – попросила Розет.

– Я… строг… с ними??.. – с ужасом отшатнулся я от нее и, осознав всю бредовость сказанного, расхохотался. Девушка была в полной уверенности, что я сошел с ума, и была почти права.

– Бедные вы мои несчастные, – запричитал я, малость успокоившись. – Ладно, идите, пока во мне не проснулся господин Тиран. Сейчас подойду, не переживайте, без верпа не останемся.

Глава XXII

Розет привнесла какое-то разнообразие в морскую жизнь. Она вела себя очень тихо, явно боясь отвлечь. Тем не менее, она, конечно, всегда была окружена вниманием. Но со временем она попривыкла и скоро я имел честь быть разбуженным веселым воем.

“Оу-у, не ходите под парусом, не плывите на лодке, и уж точно не переправляйтесь вплавь…”. Подобные слова не то что с койки, из могилы бы меня подняли. Я бы действительно испугался, если бы вой не принадлежал Тиму. Я встал и, поежившись на холодном воздухе, пошел на бак. Тим тем временем продолжал:

– Ведь если вы не будете осторожны, то окажетесь внутри него, он съест вас, он выплюнет вас. Лучше держитесь подальше…

Я тихо спустился в кубрик. Тим подскакивал и заливался, стоя в середине круга из матросов.

– Взгляни на знак, что гласит “Берегитесь…”, – черт, я-то должен знать, это я его поставил! – взгляни на знак, что гласит “Берегитесь Чудовища Пиратской Бухты”!

Песня закончилась. Я зааплодировал.

Все обернулись на меня. Из бравого моряка Пиратской Бухты Тим мгновенно превратился в застуканного матроса. Я не злился, если вдруг это вас тревожит. Ну что вы, музыка – это ведь искусство. Хмыкнув и скрестив руки на груди, я спросил:

– Ну, моя ты певчая птичка, почему меня послушать не зовем?

Вдруг откуда-то из тени выступила тонкая фигурка.

– Капитан, это я виновата, – Розет начала нервно теребить волосы. – Мне не спалось, и я-я…

– Разбудили моих матросов?

Она открыла было рот, чтобы ответить, но тут уже Тим начал:

– Нет, Дюк. Мадемуазель Розет никого не будила. Я… у меня…

– Так, все, избавьте меня от ваших распинаний, – я повелительно поднял руку. Он замолк. – Я ведь ничего не говорю, верно? Просто если завтра вы будете спотыкаться о собственные мешки под иллюминаторами, это будет целиком и полностью ваша вина, поблажек не будет. Ясно?

– Да! – хором крикнули они.

– Хорошо. Тогда спокойной ночи и это… потише, договорились?

– Да!

Я повернулся с намерением уйти, но тут Тим крикнул:

– Капитан!

– Чего тебе, соловей?

– Посиди с нами.

– Я буду вам мешать, – усмехнулся я.

– Нет, нет, не будешь! – продолжал мой фальшивый, но душевный хор.

Я подумал, почему нет?

– Эхх, ладно, – я уселся чуть поодаль от них.

– Какую теперь? – спросил Тим.

Со всех сторон донеслись предложения. Я увидел, как Тим наклонился к Розет, и она шепнула ему что-то на ухо. Он улыбнулся и сказал ей что-то в ответ. Она зарделась, но все же встала рядом с ним. Тим отбил ритм и они запели:

– Весело мы плыли вдаль, хотя сильны были волны. Вниз по волнистой реке, вместе с песней…

– Забытая легенда пыталась нас спасти. О, ее звали Лорелея. Будь осторожен, тебе не устоять!..

Если отбросить всю вредность, голос у этой парочки есть. У Тима очень чистый, ровный голос. А у Розет… Ну, как внешность ангела, так и голос его же. Очень интересно, что бы сказала Шеба, подумал я. Я откинулся и закрыл глаза. Хоть бы увидеть ее еще хотя бы один раз.

– Когда она кричит: “Будь со мной до последней минуты!”, ты знаешь, что когда-нибудь будешь со своей Лорелеей…

Через пару дней, мы так же сидели в кают-компании за ужином и Розет поинтересовалась:

– Что за земля у нас на траверсе, капитан?

– Дикий остров. Путри.

– Вы когда-нибудь были там?

– Конечно.

– Расскажите что-нибудь. Прошу вас, – попросила она, состроив самую милую мордашку, которая только может существовать в этом мире. Несколько десятков матросских глаз обратилось на меня. Я улыбнулся и с легким налетом неохотности отложил весло.

– Этот скалистый остров мало отличается от остальных в этих широтах. Но существует легенда о сиренах, обитающих в здешних водах. И вот, как-то раз, когда я был молод, нам понадобилось встать на рейд у Путри – мы шли фордевиндом, шхуна стала сильно рыскливой.

До каменистого берега было около мили. Мы хотели взяться за работу, необходимую для того, чтобы лечь в дрейф, как вдруг раздалось тонкое завывание. Я решил, что это был ветер, и перестал обращать внимание, но в какой-то момент понял, что нет. Наша движущая сила никогда не имела привычки звучать так тонко, мелодично и… по-женски. Я оглянулся в поисках источника звука, но никто из матросов не выл. Вдруг что-то на берегу привлекло мое внимание. Я подошел к фальшборту. Тонкое “у-у-у” стало громче. Я различил среди вздымающихся пенных барашков волн скалу очень странной формы. Или это я думаю вовсе не о том, или так оно и было, но даже невооруженному глазу легко удалось бы различить очертания тонкой женской фигурки. Краем глаза я обнаружил, что команда бросила свои дела и начала собираться рядом. Но мне было все равно.

Странная скала не давала отвести взгляд. Я все больше начал замечать, как точны были волны, когда точили этот камень. Ни одна мельчайшая деталь не была ими упущена. Ни один изгиб, ни одна линия изящного и такого грациозного женского тела, ни один локон волнистых волос не был ими забыт. Вот она стояла, положив одну руку на бедро, слегка повернувшись к нам спиной, приподняв пятку, словно сейчас отвернется окончательно и уйдет. Мне не хотелось, чтобы она так поступила.

Вдруг странный звук начал мне что-то напоминать. Это стало похоже на песню, которые я часто слышал. И очень знакомый голос. Я обнаружил, что и сама скала очень на кого-то похожа. Я представил, как бы выглядела та скала, если бы перестала быть камнем. Если бы приобрела смуглую кожу, блестящие черные глаза, мягкие волосы…

Вдруг она шевельнулась. И в ту же секунду я перемахнул через планширь и поплыл, смутно осознавая, что я не один такой. Я плохо помню, что было дальше. Знаю только, что я все-таки добрался до берега.

Очнулся я на борту, вместе с остальными запертый в трюме корабля, удаляющегося от проклятого острова. До сих пор не знаю, как наш ко… капитан справился с наваждением, и, что важнее, с нами.

Через несколько лет, сам уже будучи капитаном, я вернулся сюда. Но я был осторожен и подошел с другого берега. Встав на якорь и яшку, я засунул своих оболтусов – не вас, но и вы не лучше, – на нижнюю палубу. Сам же, на шлюпке, я отправился на берег. Я вышел к скалам, на которые чуть не напоролись в прошлый раз. И – да, все было так же. Я долго бродил, но ничего не происходило, пока не подул свежий зюйд. Сначала я даже не придал этому значения, пока не услышал те завывания. Я насторожился. И все снова произошло. Звук приобрел знакомый голос, скала опять ожила. С трудом стряхнув с себя наваждение, я прислушался. Все стихло до нового порыва. На этот раз я уловил тонкий свист, с которым ветер налетел на причудливо стоящие камни. Я закрыл просвет между скалами и стал ждать. Ветер все еще царил, но теперь никакого звука не было. Я снова и снова повторял этот маневр и все больше подтверждался в своей догадке.

Как оказалось, я с самого начала был прав. Не что иное, как ветер, этот лучший друг всех моряков, создавал этот звук, соприкасаясь с причудливыми скалами. А тот, в свою очередь, видимо как-то влиял на мозг и превращал обычную груду камней в дорогой и любимый образ.

Как бы то ни было, я удовольствовался тем, что закрыл все отверстия лежащими кусками гранита и вернулся к раздраженным матросам.

Довольный результатом своего рассказа, я хотел уже взяться за еду, но внезапно девушка снова спросила:

– Вы рассказали о своем открытии Научному сообществу?

Я засмеялся.

– Ох, мадемуазель, если бы каждый раз, как я встречал что-нибудь странное, я бегал к ученым, то об этом можно было бы написать какой-нибудь букварь.

– То есть, нет? – изумленно переспросила она.

Я покачал головой.

– Пусть открытия делают и дырки вертят другие. Не мне, брезенту, заниматься таким.

Она смутилась и замолчала. Все снова сгорбились над тарелками, кроме Тима, который словно увидел свой “дорогой и любимый образ” в сидящей против Розет.

К концу недели на горизонте показалась туча. Я понял, к чему все ведет и обратил свой невыспанный взор к зюйд-вест-весту. Так и есть – ветер идет и с той стороны тоже, так что мы мало того что убежать от шквала не сумеем, но к тому же попадем в самую настоящую бурю. Я разбойно свистнул.

– Народ! Вынужден сообщить, что не успеет пробить и склянки, как нас заштормит. Поэтому, если вы не хотите чтобы наша красавица перевернулась, советую расписанным на мачтах поднять свои задницы и занять рабочие места!

Подождав, пока это будет исполнено, я крикнул:

– Бизань долой! Крюйса-марса и брамса-горденя выбрать! Грота и фока на гитовы! На гика-шкоты и завал-тали! Увалимся под ветер, ничего страшного.

Приказы начали исполняться и скоро шхуна приготовилась к столкновению с непогодой. Только пробило три склянки, как налетел сильный ветер. Корабль качнулся сильнее.

– Реви, реви, дружок! – смеялся я с азартом. – Спасательные тросы закрепить! Живо!

Волны вспенились и поддали в борта.

– Лево на борт! Реи через фордевинд! Кливера и стакселя перенести!

“Ла Либре” плавно легла в фордевинд и подставила корму бушующему Морю. Мы развили скорость узлов в 19. Вдруг хлопнула дверь. Я обернулся.

– Розет! В каюту живо! – страшным голосом крикнул я.

– Но я не… – попыталась возразить девушка, цепляясь за фордуны.

– Это приказ, делай что велено!

Издалека было видно, как она сверкнула отцовскими глазками, все же как будто собираясь отступить, но вдруг мое внимание привлекла возня по левому борту от нее. Там Тим и Джок перебрасапливали грот-марса-рей. На палубу нахлынула огромная волна. Джок поскользнулся и полетел под ноги Тиму. Тот, видимо, оттого, что у него заложило уши, не был принайтовлен леером к кофель-нагелю. Ничего не напоминает? Вот и я о том же. Конечно, он полетел за борт. Я, осознавая, что не успею, таки подался вперед, оказался сбитым неопытным матросом, в страхе обернулся и увидел, что у фальшборта стоит Розет, изо всех сил удерживая выпавшего матроса. Она даже хотела попробовать вытащить его, но корабль снова накрыла новая четырехметровая волна, сбила с ног еле поднявшегося Джока и хотела уже выкинуть в воду обоих ребят, но тут уже (наконец-то) подошел я. Я взял по одному человеку в каждую руку и вытянул обоих на борт. Тим оказался без сознания – должно быть, ударился головой, когда ласточкой вылетел за фальшборт. Из его ноги сочилась кровь – споткнулся где-то о натянутый леер. Розет была в порядке. Она хотела что-то сказать, но вместо этого у нее из горла вырвался невнятный хрип с бульканьем. Я взял парня на руки, и не церемонясь повел девушку и Джока в лазарет.

Нас мотало целый день, но больше жертв не было. Я пошел в лазарет проведать нашего мистера Ходячее Несчастье. Когда я вошел, Хаким как раз складывал свое барахло.

– Ну, как у нас дела?

– Голова не повреждена. Насчет ноги – мышечные волокна рассечены полностью, костная оболочка задета, но сухожилия не…

– А человеческим языком говоря? – нетерпеливо перебил я.

– Ходить будет, но недельку ему надо дать.

Я отправил его посмотреть Джока и посмотрел на лежащего на койке парня, а точнее на его перевязанную щиколотку. Он лучезарно мне улыбнулся и кивнул в знак приветствия.

– Ничего, ничего, – утешил его я, добрый человек, тыкая ему пальцем в ногу. – Мне так палец оторвало, а у тебя вон, царапинка.

Тим засмеялся сквозь боль и аккуратно пошевелил ногой. Когда я сел рядом, он коротко сказал:

– Спасибо, Дюк.

Я хмыкнул и возразил:

– Не меня тебе стоит благодарить. Если б не юная мадемуазель, тонуть тебе в воде.

– Розет? – недоуменно переспросил он. Тут в дверь кто-то робко постучал. Я улыбнулся, узнав маленькие девичьи кулачки.

– Легка на помине, однако.

Дверь открылась, я встал и отошел, дабы дать парню поздороваться со своей спасительницей.

– Почему вы не спите?

– Я столько тут валяюсь, что, если честно, уже устал спать, – рассмеялся Тим. Я подошел к стойке и взял ром, которым Хаким иногда поливал раны.

– Вы спасли меня, – донесся до меня приглушенный голос Тима. Розет тихо усмехнулась и неспешно подошла к его койке.

– Нас обоих спас капитан. Моя единственная заслуга состоит в том, что я чуть не вывалилась вместе с вами.

Это был чужой разговор и я не хотел встревать. Вдруг раздался смешок.

– Вы только посмотрите на себя! Ваше платье!.. Надеюсь, оно было недорогое.

– У меня сотни таких, мне все равно, – быстро ответила Розет. – Вы живы, это главное.

– Вы очень храбрая девушка.

– Умоляю вас, Тим, не пугайте меня. Иначе я решу, что у вас горячка с бредом.

– Нет, нет, я абсолютно здоров, – пожалуй, действительно слишком горячо заявил он. Оборачиваясь, чтобы уйти, я увидел, что он схватил ее за руку.

– Не уходите, останьтесь.

– Но врач сказал, что…

– Я сам с ним поговорю в случае чего. Останьтесь! Мне так хорошо с вами…

Тут я уже наконец допил и ушел.

Спустя несколько дней, ради, как видно, разнообразия, мы попали в болото, полный штиль. Так что когда непривычно печальная девушка подошла к фальшборту, я был на голубятне с секстантом, смотря, правильно ли я рассчитал, куда нас должно было унести.

– Не переживайте, нам пары дней хватит, чтобы наверстать упущенное, – попытался приободрить ее я, выходя из рубки.

– Вы думаете, я переживаю из-за погоды? – спросила она, становясь вполоборота ко мне. – Нет, нет, я могу подождать, но… Вы думаете, что это из-за меня? – вдруг с досадой поинтересовалась она.

– Что? – удивленно переспросил я.

– Что мы были вынуждены остановиться. Как бы… женщина на борту, и так далее…

Я фыркнул.

– Конечно, нет. Я не верю в это. К тому же, “Ла Либре” не ревнивая, – заметил я, ласково погладив планширь. – А с чего вы взяли? Вас кто-то в этом упрекнул?

– Нет, но… мне так кажется. То есть, сначала бедная “Царица”, потом шторм, а теперь это…

– Чушь это все. Я потоп… я хочу сказать, что знаю много утонувших кораблей и отнюдь не на каждом из них была представительница прекрасного пола. Более того, капитан одного известного мне судна и старпом другого – женщины. Так что… А поочередно в шторм и штиль мы попали, потому что это характерно для этих широт, вот и все.

– Значит, вы не суеверны, как все моряки? – оживленным тоном уточнила девушка.

– Я суеверен ровно настолько, насколько того требует моя профессия. Например… Смотрите, мадемуазель. – Я показал рукой на садящееся солнце. – Если бы закат был багряным, я бы имел возможность порадовать вас – завтра поднимется ветер. Но этого, увы, нет, поэтому мы простоим в “болоте”, еще пару дней. Раз так, я могу поскрести мачту и разрешить своим ребятам окатить паруса и рангоут водой, посвистеть, но не более. Я активно пользуюсь этими средствами, но в том, что высеченный юнга в одиночку сумеет поднять ветер… мягко говоря, не уверен.

Розет сдавленно охнула и закрыла глаза. Я усмехнулся.

– Я верю, что души моряков становятся морскими птицами, но вот в то, что женщина на борту – к беде, нет. Наверное, я вас, женщин, слишком люблю. Но, Розет, если кто-нибудь вас в этом обвинит, пришлите его ко мне, пожалуйста.

– Зачем? – она нахмурила тонкие брови.

– Поговорить надо будет.

– И все же, вы слишком строги с ними, – с упреком в голосе заявила она.

– Не смешите народ, о прекрасная девушка. Мало какая мать так возится со своими детьми, как я с ними.

– Правда?

– Я бы не стал вам врать.

– Так уж и быть, поверю вам, – с белоснежной улыбкой поддалась она и снова повернулась к фальшборту. Только я собирался с чувством выполненного долга удалиться, как она неожиданно произнесла:

– Бескрайние просторы воды, искрящиеся на солнце и несущие свои волны навстречу чему-то неизведанному, навстречу приключениям и морской романтике. Вот, что такое Море. Не правда ли? – она откинула черные волосы со лба и вопросительно взглянула на меня. Я пожал плечами и пустил клуб дыма.

– Скажите, если бы вам дали возможность изменить свою судьбу, если бы у вас был шанс жить во дворце, вы бы им воспользовались? – вдруг спросила она.

Заманчиво, конечно, подумал я. Еще ребенком я слышал от других мальчишек про золотые переборки и серебряные палубы во дворцах. Помню, как я, юнга на промысловом судне, сглатывал при мысли о сокровищах, спрятанных в богатых залах. Но тем не менее я не задумывался по этому поводу ни секунды:

– Нет.

В ее глазах мелькнуло довольное выражение, словно это было именно то, что она хотела услышать.

– Неужели вам бы не хотелось быть принцем голубых кровей? Никогда ни в чем не нуждаться?

– Я бы ни за что не променял свою, может, и трудную жизнь в Море, на жизнь в достатке, но во дворце, мадемуазель.

– Но почему? – вопрошала она, вздернув брови вверх.

– Вся земля кому-нибудь принадлежит. Всегда найдется какая-нибудь дворцовая крыса, которая объявит свои права на… – я тут же прикусил язык. Только обидевшейся женщины мне на борту и не хватало. – Я не это имел в виду!

Но было уже поздно. В ее зеленых глазах вместо прежнего интереса появился холод. Она выпятила подбородок и сказала:

– К вашему сведению, не моя вина, что я родилась… дворцовой крысой, как вы выразились.

Она круто повернулась и драматично убежала, продолжая царапать каблуками мою палубу.

– Тьфу, твою-то мать, – тихо ругнулся я ей вслед. – Обиделась.

– Капитан?.. – Тим робко подошел ко мне, теребя пальцы тем же жестом, как делала это Розет. Будь у него длинные волосы, он бы принялся за них, честное слово.

– Что?

– А что… что случилось?

– Ничего не случилось. А что, похоже, будто что-то случилось?

– Нет, но… она выглядела расстроенной.

– Так, иди-ка в трюм и принеси ведро, защитник обиженных и ущемленных, а то вон как палубный настил рассохся. Иди, иди. А если что интересно, так иди к ней и спроси у нее сам, или я ее пятиметровой переборкой оградил? И не забудь ей по дороге водорослей, за неимением цветов, нарвать, чтоб ей было кому жаловаться.

Одинокий – это когда сам смеешься своим же собственным шуткам.

– Однажды, – с видом проклинающего мою душу оракула начал Тим, – однажды работа на этом корабле таки кончится, и ты не сможешь уйти от ответа, отправив меня ее выполнять!

– Не отрицаю. А до тех пор – иди, пока доски под тобой не сломались и ты не грохнулся на орлопдек.

Он проворчал что-то и ушел твердой поступью на абсолютно здоровых ногах.

Видит Бог, я не подслушивал. Я, как я уже, кажется, упоминал, сильно давлю на массу, но та ночь была исключением. Горло сильно пересушило, настолько сильно, что я даже, нехотя, поднялся с койки. Тем более, в безветренные дни я не могу похвастать спокойствием – я при любом дуновении ветра готов подорваться. Я быстро пересек верхнюю палубу и спустился в артелок. Оттуда все, что происходило на палубе было хорошо слышно, так что я не удивился, когда до моего слуха донесся голос Тима.

– Надеюсь, вас не знобит более: куртка сделана очень грубо и неотесанно, но до сих пор она ни разу меня не подводила.

– Нет, благодарю.

Второй голос принадлежал Розет, чему я был уже искренне удивлен. Ночи были холодные, а девушка все-таки всю жизнь провела в теплом климате. Тим был со мной согласен.

– И все же, Розет, не стоит в этой части мира выходить на палубу ночью, да еще и одетой так легко.

– Я не устояла – мне так хотелось поглядеть на ночное Море, что меня не остановил холод, – тут она сладко вздохнула. – Боже, какая красота! А погода какая прелестная!

Только я хотел громко заявить, что ничего прелестного в штиле нет, как прикусил себе язык – нечего влезать в чужие разговоры, особенно когда говорят молодые, полные романтики люди, а ты – ворчливый старый хрыч. Тем более, я не хотел пугать девушку своим “громовым басом” из-под палубы. У меня были основания полагать, что они не знают, что я в артелке.

– Я так вам завидую! – тем временем восхищенно продолжала она.

– Вы?! Мне?!

– Да, вам. Вы каждый свой день проживаете, как последний. Никто не переубедит меня в том, что моряки живут интереснее всех людей на земле.

В ответ Тим коротко, но не обидно, усмехнулся.

– У нас своя рутина. Сначала – да, необычная, но потом “приключения” становятся обыденностью.

– Фу, какой вы скучный, Тим! – воскликнула она, но в голосе хорошо слышалась игра. Тим уловил ее и поддержал девушку.

– Ну что ж поделать, такой уж я – сухой, грубый и противный! – шутя признал он. Розет засмеялась.

– Знаете, я всегда мечтала о том, чтобы выйти в Море, – вдруг тихо произнесла она и поспешно добавила: – Это глупо?

– Это прекрасно, Розет. Что же вам мешало?

– Ничего, но… Я не хотела быть пассажиром, я… – она замолкла, как будто собираясь с мыслями.

– И что произошло? – так же тихо и серьезно поинтересовался Тим, поняв, что она имеет в виду.

– Я родилась женщиной.

Судя по стуку туфель по палубе, она отошла, но внезапно ночную тишину разорвал Тим, горячо воскликнув:

– Идемте со мной!

– Что? – она остановилась.

– Пойдемте со мной. Я поговорю с капитаном, он разрешит, я уверен…

– Откуда вам знать?

– Я не могу ошибиться. Знаете… наверное, человека ближе у меня никогда не было.

Я выронил бутылку грога, которую только что еле откопал. Они ничего не услышали. Мы с Розет молчали, не зная, что сказать, пока наконец она не сказала:

– Хорошо. Но мой отец?

Кид определенно был бы в восторге, узнав, что его дочь упрыгала с отпрыском пирата.

– Вам не нужно слушать его, – взволнованно произнес парень, подходя к ней. – Убежим. Убежим вместе, убежим сюда. А если вдруг и капитан не позволит, убежим и отсюда.

Я тихо хлопнул себя по лбу. Я-то позволю, я конечно позволю, но ведь тогда она узнает, кто мы и никогда не простит мне. Уж если Шеба мою ложь еле забыла, то чего стоит ждать от Розет?..

– Вы готовы отказаться от своей работы, от своей страсти… ради меня? – еле слышно, неуверенно спросила девушка.

– Я готов отказаться от жизни ради тебя, Розет. Я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя, Тим.

Они вдруг замолчали. Я понял, почему. Наверняка это был первый поцелуй в жизни Тима, уж не ручаюсь говорить за прекрасную девушку. Это красноречивое молчание окончательно выбило у меня желание внезапно вылазить на опердек. Наконец я услышал тихий, взволнованный голос Розет:

– Прости меня…

Она ушла. Вдруг я вспомнил, что сегодня Тим должен был выйти на вахту только, судя по ощущениям, две склянки назад. Сдержав ругательство, я принялся думать, где в артелке мне устроиться на остаток этой пропитанной романтикой ночи.