Я откинулся и положил руку на спинку соседнего стула. Конечно, есть разница между командованием одним кораблем с пятью десятками человек и командованием двадцатью кораблями на каждом из которых их по пятьдесят и больше. Но… теперь выше меня не будет никого. Будем поступать, так, как я сказал. Однако чем больше власть, тем больше ответственность. И опасность. Одна допущенная ошибка – и о-о, мне не сдобровать. Готов ли я взять это на себя?

– Да. И… спасибо за доверие. Я не подведу.

Глава XVI

Коммодор Дюк, командующий эскадрой. Пират, контрабандист, беглый каторжник, но коммодор. Вот так возвращение домой. Значит, мне выпала честь вновь собрать знаменитую Хетовскую эскадру. Но называться так за красивые глазки не позволено никому, поэтому в тот же день, в той же таверне мы начали обсуждать план действий. Чего там обсуждать-то? Оказалось, что есть что. Я сказал, что через неделю отходим. Расставил авангард, кордебаталию и аръегард. Через месяц дивизии расходятся, через два собираются на Маяке. Ничего грандиозного. Обсуждения проходили бурно.

– А если мне встретится не торговое судно, что мне делать? – вопрошал Мэйт, мой бывший помощник, самый молодой офицер из присутствующих.

– Оценить свои силы. Если на стороне противника численный перевес – бежать.

– А мне кажется, лучше будет пройти по проливу Брэда, обогнуть мыс… – предложил Флакт, проводя пальцем по витиеватым линиям на карте.

– Нет, там сконцентрированы военные силы. Пройдешь пролив, захочешь обойти вот тут, а вас сцапают.

– Какой стратегии захвата придерживаемся? – спросила Идэл, “капитан-людоед”, в честь своего корабля.

– Да как обычно. Борт о борт, залп, поворот, залп, абордаж. Авось осилите.

– А ты ничего нового не придумаешь? Что-нибудь по типу идущего ко дну клипера-тарана или… – начал Мэйт.

– Кончились у меня идеи. Да и не хочу я рисковать, теперь-то на кону больше стоит, – я задумчиво побарабанил пальцами по столу. Дурацкая была идея, а ведь сработала. – Нет, не хочу я судьбу испытывать.

– А-а, ну понятно, – протянула Идэл. Мне ой как не понравился ее тон и я спросил:

– Что ты своим “а-а” хочешь сказать?

– Ну, просто как можно было на это полагаться? Ты его извини, Дюк, он говорит, а что говорит – не знает. Ежу ж понятно, ты себя изжил.

Я этим не горжусь, но я повелся на провокацию. Я встал.

– Что?!

– Ну, я хотела сказать, не сможешь ты свой успех повторить, – она и глазом не моргнула.

– И почему ты так думаешь?

– А потому что никто не сможет. Ух, навсегда запомню я те дикие маневры, которые прежний Дюк вытворял.

– А что я делал? – Вот хоть выпотроши меня как свежую селедку, я не знаю, что я такого сделал, что можно “навсегда запомнить”. Идэл тем временем сказала:

– О-о, ну вот, тем более. Он свои старые подвиги не помнит, а ты, тупая башка, от него новых требуешь. Нехорошо, знаешь ли.

– Так, – отрезал я, услышав приглушенный смех за спиной, – кончай ломать комедию и скажи прямо – что тебе нужно?

– Мне?! – она ошеломленно тыкнула в грудь пальцем. – Мне ничего не надо. Мне б что покушать было и чем запить, а так мне ничего не надо.

– Тогда к чему все это?

– Что “это”?

Я устало вздохнул и сел было обратно за стол, как она сказала:

– Если бы не риск, Дюк, тебя бы тут не было.

Я поднял взгляд, но она уже отошла обратно в тень и завела разговор с кем-то из дружков. Я посмотрел на карту, на свои коряво нарисованные стрелки. Пролив… От же хитрая тварь. Вдруг я увидел идеальную возможность разогнать кровь товарищей.

– Ну что, Идэл, это достаточно рискованно?

– Опасный это шаг, – покачал головой Остин.

– Личные счеты свести хочешь? – уточнила Идэл.

– Это вас не касается, – резко ответил я. – Ну, идете?

– Неоправданный риск.

– Я вас не держу. Вы можете идти, куда вздумается.

– Знаешь, знаешь же, что не уйдем! – вспылил Дирк.

– Почему? Я бы ушел.

Они замолчали. Наконец Остин сказал:

– Мы выбрали тебя. И мы тебе доверяем. Говори, когда.

Выложив им все, я вернулся на “Ла Либре”. Предвкушая хорошенько отдохнуть, я хотел пойти в каюту, но не тут-то было. Ко мне подскочил немного виновато выглядящий Кент.

– Капитан?

– Слушаю.

– Мы забыли вам передать письмо. Оно пришло давно, два года назад. Мы его не читали! – поспешно добавил он.

– Письмо?

Кто бы стал мне писать? У меня немного грамотных знакомых, тем более тех, которые стали бы мне писать.

– Да. Оно у вас в каюте, в ящике.

– Да, спасибо, Кент.

Я не сильно беспокоился, направляясь в каюту. Единственно я страшился, что окажется, что у меня есть где-то ребенок. Однако я ошибся. Вот его содержание:

“Напиши мне, я беспокоюсь.

Шеба.”

Я посмотрел на дату. 13-14 марта, двухлетней давности. Ночь моего захвата. Она не могла ее знать. Даже если бы кто-то ей сказал, она не могла написать его в ту же ночь. Разве что это опечатка. Да, конечно, так и есть. Она спросонья перепутала день. Но если так, зачем вообще что-то мне писать, если она и так все знала?! Шеба ни за что в жизни не сделала бы что-то просто так, что уж говорить о том, чтобы отправить черт знает куда бессмысленное письмо. Оставалось одно – чья-то глупая шутка. Это тоже не подходило, но мне страшно хотелось так думать. Что угодно, хоть подделка очеловечившихся рыб, но только не она сама. Но там стояла ее подпись, ее печать. Да, это написала она. И я ей не ответил. Что она подумала? Все просто, пронеслось у меня в голове, она думает, ты мертв. Я еще раз посмотрел на ее решительный косой почерк и мне стало очевидно, что делать. Я вылетел из каюты и понесся к “Морскому Дьяволу”.

Еще на улице я услышал, как она поет. Все бы хорошо, да вот только в какой-то момент к ее контральто, как она это называет, присоединился мужской голос. Я не стал долго стоять и зашел внутрь.

На этот раз гитары у нее в руках не было. И понятно почему. Ведь чтобы то и дело гладить какого-то мужика с лютней нужно, чтобы руки были свободными. К слову, “какой-то мужик” – никто иной как Канте, весьма известный музыкантишка. Если вы помните, мы с ним хорошо знакомы. Ну, слово “хорошо” не совсем подходит. Скорее уж плохо. Я сел за свободный стол и прислушался. Музыка мариачи, а песня была на южном, родном Шебе, диалекте. Мне не составило труда понять, про что это они.

– … жить, словно ты со мной. И даже ты поверишь, что они скажут: я люблю тебя…

Вы не ошибетесь, если скажете, что в прошлую нашу встречу я сказал ей не ждать меня. Я не беру свои слова назад, но… черт! Канте? Шеба влюбилась в него?! Пока я думал, что ж ему отрезали, чтобы он звучал так высоко, песня закончилась, и она, под бурные аплодисменты, начала подходить к столикам. Когда дошла очередь до меня, она меня не узнала.

– Здравствуйте, сеньор…

– Здравствуйте, сеньорита! – весело сказал я и поцеловал ее руку. Она, вздрогнув, отдернула ладонь и прошептала:

– Дюк…

– Он самый, – кивнул я. – А ты кого ждала? Ты скажи, я позову.

Первые несколько секунд она разыгрывала настоящую пантомиму. Когда у нее на лице наконец нарисовалось облегчение, она резко выдохнула, упала мне на колени и обвила руками мою шею.

– Господи, если это сон, я не хочу просыпаться… – полушепотом воскликнула она и отстранилась. Пробежав по мне глазами, Шеба продолжила: – Не совсем целый, но живой! Боже мой, я так скучала! – и снова прильнула.

Я растаял. Достаточно теплая реакция для разлюбившей женщины. Хотя… кто их знает? Я в женскую душу, этот, как кто-то сказал, “глубокий океан секретов”, соваться совсем не хочу.

– Где ты был? Почему не ответил? Или оно до тебя не дошло? Впрочем, неважно, неважно… – тем временем жарко шептала она мне в ухо. Но когда я приобнял ее за талию, она тут же очнулась. Встала и оглянулась, будто боялась чужих глаз. Но остальным до этого не было дела – чего-чего, а уж долгожданных встреч они насмотрелись. Шеба хотела отойти, но я мягко остановил ее.

– У вас с ним все серьезно? – я показал на Канте.

Вместо ответа она бросила на меня такой взгляд, словно начала узнавать во мне жертву Желтого Джека.

– Да, Дюк, у нас с ним все серьезно! У нас с ним дуэт! – воскликнула она, всплеснув руками.

– Что это?

Она закатила глаза.

– Я позвала его, чтобы разнообразить свои выступления. Теперь мы иногда поем вместе.

– То есть?..

– То есть мы с ним не состоим в отношениях. А даже если и состоим, то уж точно не тебе что-то мне говорить.

С этими словами Шеба откинула копну черных волос назад и решительно зашагала прочь. Я подскочил было, но тут же осекся.

– Да это было так, ерунда…

Она вздохнула и пошла дальше, на ходу собирая со столов посуду и доливая вино.

– Обладай ты божественным тенором, смазливой физиономией и свободным временем, со мной бы пел ты. Да даже если бы ты просто умел обращаться своим громовым басом, я бы заставила тебя, хоть раз в 10 лет, выступать со мной, – заметила Шеба. После недолгого молчания она продолжила каким-то вкрадчивым тоном. – Вы ведь знакомы, не так ли?

– Да, было дело…

– Еще какое, если верить его словам. Ты, кажется, устроил драку…

– Не я начал! Меня… спровоцировали.

– … и зацепил его. Он потребовал извинений, а вместо этого ты заехал кулаком ему в глаз…

– А нечего было лезть. Видел же, что я… не стеклышко. Погоди, а много он тебе обо мне рассказывал? – спохватился я.

– Да, очень много интересной информации… – девушка коварно сверкнула глазами и я насторожился.

– И зачем?

– Хотел убедить меня уйти к нему, – беспристрастно ответила она.

– Даже так?! И что он сказал?

В этот момент она прошла на кухню. Я все еще следовал за ней.

– Ну, он сказал, что ты – преступник…

– Что за ерунда! Чем он может это доказать? – фыркнул я, в душе дрогнув и пообещав себе добраться однажды до этой певчей птички.

– … и показал мне это, – она порылась в ящичках, достала клочок бумаги и протянула его мне. – Как ты думаешь, что это?

– Видимо, вырезка из газеты. А что?

– Читай.

Я успел прочитать только заголовок “Разыскиваются…”, как мне тут же расхотелось продолжать.

– Эмм… знаешь, родная, если я начну читать, то закончу только поздней ночью. А я так устал, ты даже представить себе… – я протянул к ней одну руку с намерением забрать бумажку, другую – чтобы ее обнять, но она с кошачьей ловкостью увернулась и зачитала:

– “Разыскиваются: Дюк, 39 лет, рост 6,6 футов…”– она подняла на меня взгляд.

– И что?

– Это не про тебя случаем?

– В Сакраментуме половину мужского экипажа, каждую собаку на улице зовут Дюк. Среди них наверняка есть мой ровесник моего роста, – я пожал плечами.

– Ладно, хорошо. Так, – она нашла, где читала и продолжила: – “… атлетическое сложение…”

– Ты мне льстишь, если думаешь, что это про меня.

– “… светлые волосы, карие глаза…”

– Я не один такой.

– “… на руках, плечах и спине татуировки…” – она выразительно посмотрела на мою руку, где из-под рукава выглядывала роза ветров. Ну, хоть не она сама, и то спасибо.

– Не один такой, – воодушевленно повторил я.

– “… на плечах и спине отметины…”

– Не один такой.

– “… на левой руке отсутствует безымянный палец…”

– Не один такой.

– “… правое ухо разорвано…”

– Не один такой.

– На лбу, – она неожиданно подскочила и сорвала мою бандану, – клеймо пирата!

С той же скоростью, с какой повязка покинула мой лоб, моя рука его закрыла. Без толку, впрочем. Шеба торжествующе скрестила руки на груди. Так я простоял в забывшемся жесте, пока не опомнился.

– Не один такой, – пробормотал я. – Отдай.

Она молча протянула мне бывший обрывок моей рубашки. Снова закрепив его на голове, я спросил:

– Там что, правда так написано?

Шеба покачала головой и ответила:

– Нет, но мне это известно.

– Угу, – промычал я и оживленно добавил: – А какая награда?

Шеба с упреком посмотрела на меня и, бросив взгляд на бумажку, только что лишившую меня приятной возможности, ответила:

– 170. Ты правда пытался от меня это скрыть?

– Ну, сначала у меня такого в мыслях не было, но ты так приняла меня, что я подумал, вдруг ты не знаешь, – я решил больше не врать – по мне это видно.

Она коротко усмехнулась и оставила на моей щеке свой горячий и быстрый поцелуй.

– Даже если бы пришел ко мне с проданной дьяволу душой, я бы не смогла принять тебя иначе, я ведь так скучала. Я лишь не понимаю, как ты мог пытаться солгать мне даже сейчас? Ты себя хоть в зеркале видел? Мне одного взгляда хватило, чтобы понять, что Канте не соврал, – она отстранилась, вздохнула и спросила: – Голоден?

– Ага.

– Подожди меня там, – она махнула рукой в сторону двери.

Я вышел в зал и сел за свободный стол. Спустя какое-то время я услышал, как за спиной хлопнула дверь. Шеба со стуком поставила тарелку, от которой заманчиво пахло мясом, передо мной.

– Подавись.

Я принял это как “приятного аппетита, любимый” и принялся есть.

– Почему ты мне сразу не сказал? – с разочарованием в голосе снова спросила она.

– Зачем? Я не хотел, чтобы ты переживала.

– Значит, ты заботился обо мне?! – ахнула девушка, артистично прижав руку к груди. – Как будто это я – разыскиваемый пират, да? Ладно, хорошо, допустим. Ты подумал о том, что я буду переживать, прекрасно. Но ты не подумал о том, что я буду чувствовать, когда о том, кем ты являешься, мне скажет человек, который тебя терпеть не может! Где ваша хваленая мужская логика? Почему о тебе мне говоришь не ты?

– Теперь ты знаешь. И много тебе это дало? Или ты собиралась выкупить меня из тюрьмы? Приехать ко мне, впрячься рядом?

Ее лицо приобрело темно-багровый оттенок.

– Ты мог хотя бы избавить меня от позора! Просто представь, как он стоит тут, передо мной и говорит…

Я поднял глаза от тарелки и тут же упустил суть нашего разговора. Она ходила взад-вперед, размахивая руками и рассказывая, как позорно было слышать, что… А что, я не знаю, прослушал. Ее горячая южная кровь била через край. Я зачарованно смотрел, как она покачивала при ходьбе бедрами, как дергала плечами, как разводила руками, как раздраженно откидывала вьющиеся волосы назад, как вздымалась ее полная грудь, когда она, тяжело дыша, рассказывала, какой я козел. Я помню, как у меня в голове пронеслась достаточно банальная мысль: “Она такая красивая”. Я отметил, что с годами она только все больше и больше расцветает. Разве что в глазах появилась усталость, что очень грустно, зная, какие у нее глаза.

– … а я только и могу, что махать на него руками и говорить: “Что вы, что вы, Дюк – честный человек!”.

– Ты ему не поверила? – с улыбкой спросил я.

Она посмотрела на меня, будто я спросил, сколько у нее ног.

– Ну конечно нет! Представь, если бы к тебе подошла женщина и сказала: “Дюк, а известно ли вам, что Шеба беременна, и не от вас”, ты бы поверил?

Ее пожелание сбылось, я все-таки подавился и закашлялся. Шеба отвернулась и скрестила руки на груди.

– А ты… – хрипло начал я.

– Нет.

У меня был достаточно большой опыт с женщинами, поэтому я быстро, по всему ее существу, понял, что если я что-нибудь скажу, она меня разорвет. Поэтому я смиренно уткнулся в тарелку. Вдруг она вздохнула и, сев на стул напротив меня, продолжила свою лекцию хороших манер:

– Знаешь, Дюк, ты очень хороший. Умный, добрый, сильный, очень красивый. В тебя легко по уши влюбится, тебя легко страстно любить, но, черт тебя подери, ты – самый беспокойный человек, которого я знаю! Никакого терпения на тебя не хватает.

Я обдумал ее слова и уточнил:

– Ты правда так думаешь?

Она нахмурилась и спросила:

– Как именно?

– Ну, что я… умный там, красивый…

Она закатила глаза и снова вздохнула:

– Да. Хотя насчет ума я уже не уверена.

Она встала и хотела развернуться, но я, поднявшись вслед за ней, поймал ее за локоть.

– Прости меня, родная, но я не мог иначе. Ты же знаешь, я не мог остаться здесь, а на флот вернуться – тем более. Моя шхуна была у них, вот я и…

Она с тревогой взглянула на меня и положила ладони мне на плечи.

– И все же ты такой бестолковый! Я не злюсь на тебя, за то, кто ты есть. Я злюсь, что ты мне соврал!

С этими словами она повернулась и ушла. Наверное, мне стоило пойти за ней, бухнуться перед ней на колени и молить о прощении, но запах, исходящий из тарелки, мигом посадил меня назад. Она же снова вышла в конец зала к Канте и они завели новую песню. Я осмотрелся. “Морской Дьявол” – заведение для простых смертных, но Шеба умудрилась сделать из него действительно что-то дорогое и роскошное. Словно это было кабаре. Песни в красивом исполнении, вкусная еда, чистота, спокойная обстановка – этого не хватало многим в наше беспокойное время, и мне в том числе. Шеба, на все том же языке, все заливалась своими страдальческими песнями, так свойственными ее народу:

– … Глубокая боль от твоего отъезда, и я плачу, не зная, что это черные слезы.

Канте подхватил:

– Ты хочешь оставить меня, моя смугляночка, но я не хочу страдать. И я иду с тобой, хотя я недостоин тебя.

До конца дня единственным, что она мне сказала, было насмешливое: “Избавь меня от твоих тюремных песенок, пожалуйста”, когда я намычал себе что-то под нос, вертясь рядом с ней. Я хотел устроиться на диване, но Шеба попросила не бесить ее и лечь, как обычно. Утром первые солнечные лучи застигли нас одевающимися в разных концах ее каюты. Ночью никто не прикорнул у меня на груди и не закинул на меня ногу, как обычно. Я мрачно думал об этом, встряхивая рубаху, как вдруг она вздохнула и, обняв меня со спины, ласково пробормотала:

– Ты ж мой бедненький…

Я заглянул себе через плечо и с надеждой спросил:

– Я прощен?

– Нет, – категорично ответила она и отошла. Я определенно ничего не понимаю в женской душе. Я наспех оделся и взял ее за руку.

– Что все это значит, красавица?

Она подумала с секунду и махнула головой в сторону двери.

– Пойдем, надо поговорить, – она быстро вышла и так же быстро спустилась вниз. Я последовал за ней. Мы, не побоявшись оставить трактир без присмотра, пересекли орлопдек и вышли на улицу. Моросил мелкий дождь, вдали слышался шум разбивающихся о берег волн. Мы встали под брезент, я хотел закурить, но Шеба протянула руку в требовательном жесте, и я дал ей трубку. Она вложила ее в зубы и набила табаком, также взятым у меня. Откинувшись на переборку, девушка подожгла ее и задымила. Я часто видел курящих женщин на Уна-Муе, но только Шеба могла губить свое здоровье так изящно. Вернув приспособление мне, она положила руки мне на плечи, а кудрявую голову на грудь. Я начал медленно проводить рукой по ее волосам.

– Когда ты был за тысячи миль от меня, я чувствовала тебя. Но не сейчас. Что случилось с тобой за эти годы? Где ты, родной?

На одно короткое мгновение, после того, как я заглянул в ее любящие глаза, у меня зачесался язык сказать ей. Не потому что она спросила, нет, а ради себя. Как будто от этого станет легче избавиться от ненужных воспоминаний. Но разве мог я сказать ей, что мне, видимо, вечно будет мерещиться звук волочащейся по земле цепи и окрики надзирателя, чтобы эту чертову штуку сейчас же подняли и не действовали никому на нервы? Что бесконечные болезненные стоны окружающих все еще отдаются у меня в ушах и что, чтобы не сорваться самому, приходилось стискивать зубы так, что они болят до сих пор? Что клеймо мне поставили не на лоб, а на жизнь… Вместо этого я натянул на лицо улыбку и, погладив ее по голове, сказал:

– Сердцем я всегда с тобой, рыбка моя.

Она поняла, что я что-то недоговариваю и посмотрела мне прямо в глаза с выражением тревоги. Я, признаться, не выдержал ее взгляда и отвел глаза.

– Пойдем погуляем, – спустя пары секунд раздумий сказала она и потянула меня за руку.

– В дождь?

– Почему нет?

Я повиновался. Она поманила меня к берегу и мы продолжили свой путь вдоль береговой линии. После весьма продолжительного, но не неловкого молчания, я наконец собрался.

– Шеба?

Она с вопросом в глазах взглянула на меня.

– Откуда ты узнала?

– Узнала что? – не поняла Шеба, сдвинув красивые черные брови вместе.

– Что меня… ну… того… – промямлил я, не зная, какие слова подобрать. Благо, она и так уяснила.

– Канте рассказал, я же тебе говорила.

– Нет, я имею в виду то письмо. Ты написала его как раз в ту ночь, как это случилось. Сможешь вспомнить?

Шеба неопределенно дернула плечами, продолжая ровными шагами мерить точно выточенную волнами гальку.

– Лучше бы ты спросил, смогу ли я забыть, – с несколько грустной улыбкой, еле тронувшей ее губы, сказала она. – Я просто проснулась посреди ночи с каким-то чувством… тревоги, что ли. Сны мне не снятся, но я знала, что это связано с тобой. Я не сильно доверяю своим чувствам, но в этот раз, ради собственного удовлетворения, решила написать тебе. Зная твою любовь к чтению, написала буквально несколько слов. Отправила. И ты так никогда и не ответил.

В ее голосе не было грусти, не было волнения, тон ее был ровен, как морская гладь, когда мы идем по “зеленой”.

– Я только вчера получил его. Пока оно дошло до ребят…

– Тебя на “Ла Либре” уже не было, – заключила девушка. Я взял ее за руку, она положила голову мне на плечо. Прибой разбивал пену волн о скалы, брызги отлетали в нашу сторону и оседали на ее скулах, волосах, ресницах…

Так мы проходили несколько часов, но про каторгу я все еще не упомянул ни словом, а она мне не напоминала.