Прорехи и штопальщики. Сборник рассказов

Девушка сдалась:

– Айниэль.

***

На самом деле Айниэль уже много чего об Артуре знала. Ее подруга, Романа, поболтав «с кем надо», как заправский шпион, собрала кучу информации. Артур – один из пятерки лучших на своем курсе, у него есть вторая специализация, которую он – очень таинственно! – тщательно скрывает, и куча замечаний в личное дело за поведение. Этакий плохой мальчишка. Говорят, со старостой они постоянно соперничают, и в учебе, и в отношениях с девушками. Айниэль в подробности не вслушивалась: не думала, что доведется так быстро встретиться снова.

***

Практикантов поселили в два щитовых домика местной турбазы. Тонкие перегородки, жесткие кровати, по две-три в каждой комнатушке, зато удобные широкие веранды с гамаком, разномастными стульями и столами. Вокруг пышно росли вишни и сливы, с твердыми незрелыми плодами.

Студенты сокрушались, что еще зеленые, но тем не менее, страдальчески морщась, грызли.

Кормили грустно: каша с бутербродом на завтрак и весьма аскетический ужин. Обед предусмотрен не был, но на первом этаже одного из домиков была общая кухня. Готовили не все, но голодных было много.

***

Айниэль ходила в ярких длинных юбках, одна другой цветастее. Носила красные туфельки без каблуков или сандалии, волосы подвязывала плетеной лентой. Если она увлекается эльфами, думал Артур, судя по ее выбранному имени, то это какие-то неправильные эльфы.

Самоуверенная и бойкая на язык. И, кажется, никого не боится. Время совершенно не умеет рассчитывать, то опаздывает, то приходит на час раньше.

Пока у них был вооруженный нейтралитет, хотя Артур не упускал возможности поддразнить ее при случае. Но это скучно – на обычные шутки она не велась, на двусмысленные… нет, двусмысленных он пока избегал. Чувствовал, что упрямая девчонка сразу же достанет все свои орудия, пока стоящие в запасе, и от него, Артура, и места мокрого не останется. А это было бы жаль.

Нау больше не подначивал его. Он углубился в выполнение заданий по практике, и Артур знал, что пока друг полностью все не завершит, окружающий мир для него не существует.

Поэтому было скучно. И наверно поэтому же Артур вызвался, когда набирали добровольцев в помощь археологической партии.

То, что в этих добровольцах есть Айниэль, это… отношения к делу не имеет. Девиц вокруг – пруд пруди, на любой вкус. Это просто совпадение.

***

Почему это направление досталось таким как она, – тем, кто завалил некоторые экзамены и зачеты, – она поняла почти сразу. Да, было красиво. Солнечные сухие дни, море, веселая студенческая компания…

…но работы невпроворот. Если не было заданий по дневнику или от руководителя, то их посылали помогать археологам – по соседству трудилась и целая партия, и такие же студенты, только из обычного университета.

Ну, как помогать. Почву, песок выносить ведрами, по заданию перебирать черепки или счищать сантиметр за сантиметром землю в указанном месте. Вымерять детали и записывать данные. Порой Айниэль казалось, что некоторые задания выдумываются прямо на ходу, лишь бы их занять чем-то.

Так это было или нет, но результат был один: к вечеру большинство студентов еле передвигали ноги, так что о крупномасштабных загулах никто и не помышлял. Так, понемножку разве.

У нее был целый список общих заданий и несколько личных, которые составлял куратор. Айниэль пробовала несколько раз, но из этих последних ничего не удавалось сделать.

Камни молчали.

Она проводила кончиками пальцев по их шероховатым, выветренным и обожженным солнцем краям. Мертвые и немые. Серо-желтые, пористые плиты ракушечника, складывавшие стены древнего города, позабыли уже руки человека. Молчали, не отзываясь на прикосновение. Люди, что вытесали их, сложили в стены и скрепили раствором, люди, что жили столетиями в этом городе, сами истлели давным-давно. Память о них выветрилась, выгорела, истаяла. Камни снова были частью окружающей природы.

Древний город уже не был жилищем, и люди приходили только посмотреть на геометрические узоры фундаментов, оставшихся от него.

Айниэль вздыхала, проходя в лабиринте тесно стоявших друг к другу остатков стен. Останавливалась, обеими руками трогала выступы, прикладывала ухо. Тщетно. Даже обычного тока жизни не ощущалось: стены не сохранили и капельки воспоминаний.

Бродила, осторожно заходя в проемы дверей, окон… перелезать через стены было бы удобнее и быстрее, но ей почему-то не хотелось нарушать иллюзию того, что она ходит по улицам, представляя себе и дома, и гомон людей, и тень от деревьев, которые несомненно, росли тут некогда.

Скелет города лежал под высоким небом, равнодушный ко всему и давным-давно онемелый. И лишь в одном месте память вдруг толкнулась, укрыла зеленой кружевной тенью: Айниэль вошла в маленький домик, как в воду окунувшись в призрачную мглу воспоминания.

Тесный дворик, прохладная тень лозы, укрывающей от палящего солнца, полосатая занавесь на внутренней двери, и чей-то радушный голос, приветствующий ее, как старого знакомого, забежавшего между делом.

Миг – и все пропало, потускнело. Осторожно держа в уме это воспоминание, Айниэль обошла маленький дом из двух комнат. Наверно, это была лавка, с главным входом на широкую улицу и черным – в переулок, через который она зашла. Девушка походила еще, притрагиваясь к камням стен, но больше ничего увидеть не смогла.

***

В реставрационной тихо, почти безлюдно. Айниэль никто не мешает, и она приходит сюда, пристраивается где-нибудь в уголке, чтобы заполнить очередную таблицу в дневнике наблюдений, или переписать кривые набросанные впопыхах цифры измерений в отчет. Она всегда берет несколько бланков: не получается никак заполнить эти бумажки правильно с первого разу.

В узком дворике перед входом вдоль стены коробки с черепками и камнями, наполовину собранный пифос, высотой с саму Айниэль. Его пока не трогают: им занимается Маргарита Сливян, начальник археологической партии, а она очень ревниво относится к своим делам. В мастерской постоянно работают только двое: усатый молчаливый Петр и задумчивая, иногда раздражающе неторопливая Аня.

В реставрационной полутемно, пахнет глиной, немного клеем и сырой землей. Иногда Айниэль просят помочь, и она терпеливо держит на весу какой-нибудь непонятный обломок, к которому прилаживают недостающую часть. Иногда просят посмотреть – уже по делу, когда дежурный артефакт указывает на магический фон. Он у них старый, разряжается часто, но Айниэль не обижается, что ее отрывают. Ей нравятся и степенные, сосредоточенные археологи и все эти древние вещи, которые оживают в их руках и начинают говорить.

Она археологам тоже нравится, а ее природная способность – пусть и слабая – читать память вещей просто зачаровывает их. Жаль, что большинство тех находок, что они раскапывают, слишком стары, чтобы отвечать ей, но и так бывают иногда какие-то просветы.

Помощнице Маргариты, Ольге, Айниэль не нравится. Она вообще ее не любит. Ольге кажется несправедливым, что им, обычным, приходится и анализы проводить, и сопоставления, и думать черт знает сколько, чтобы догадаться о возрасте какого-нибудь куска бронзы и его назначении. А магу стоит его в руки взять, глаза таинственно закрыть – и нате вам! Еще и в лицах-подробностях, что и как с этим кусочком было.

Айниэль обижается. Хотя знает, что многие люди так думают, но все равно. Еще она видит, как поглядывает Ольга на Артура. Царапается что-то внутри. Ну и дурак, шепчет она своим записям, когда Артур добродушно смеется в ответ на какую-то шутку Ольги.

Оля маленькая, по плечо ему, со смуглым лицом печальной мадонны и гладкими русыми волосами. Айниэль кажется себе рядом с ней встрепанной грубой вороной и от этого неприязнь только крепнет.

Артур тоже приходит помогать, сначала как доброволец, потом уже по личному вызову начальника партии.

Маргарита дышит-не надышится на Артура. Тот починил ей компьютер, и теперь постоянно что-то подправляет у них в лагере. Археологи – не инженеры, и у них в партии никто в технике ничего не понимает. Ну, кроме Петра, наверно, но тот не любит отвлекаться от своих дел. Так что Артур со своими золотыми руками зачет по практике, можно сказать, уже автоматом получил.

И вот странно – Маргарита со своим одобрением сердце Айниэль не царапает – девушка знает, что у начальника партии тайный роман с Петром. Маргарита строго обращается к нему по имени-отчеству и никогда не говорит ничего лишнего. Тот и вовсе, молчит в основном. Только смотрит. Как он смотрит на нее, даже у Айниэль уши горят, и в воздухе, заглушая их равнодушные разговоры, потрескивают разряды, невидимо проскакивая между ними.

Про тайный роман Айниэль придумала. Но то, что между ними что-то есть, это и ежу понятно. У людей ауры не такие яркие, но даже и так видно, что цвета их меняются рядом друг с другом.

В реставрационную заглядывают студентки-археологи и зовут Артура купаться. Тот смеется в ответ, и Айниэль поджимает губы, нарочно, поворачиваясь к нему спиной. Ну и стрекозел, шепчет Айниэль, заполняя очередной листок дневника.

Хотя что в том плохого, она бы себе объяснить не может. Ну смеется, ну отвечает. Однако же.

Правда, Артур ходит купаться только с ребятами, объясняя, что на море от девушек лучше быть подальше – их визг опасен для барабанных перепонок. Это постоянное объяснение Айниэль слышит по нескольку раз на дню и уже злорадно улыбается, когда очередная девица начинает допытываться, почему он думает, что девушки будут визжать. Каждый раз Артур выдумывает что-то новое, неизменно гадкое и двусмысленное. Иногда просто обидное – мол, ветер визжит в пустоте между ушами.

И каждый вечер он дожидается ее у выхода, и они вместе идут до общежития. Говорит, что опасно ходить одной. Айниэль дежурно возражает, что здесь опасность только споткнуться и свалиться в канаву, которая вдоль обочины. Артур галантно предлагает руку. Иногда она соглашается – если уже совсем темно. Иногда нет.

Говорят о чем придется, о практике, книгах, учебе, сокурсниках, море, кино. Вообще обо всем, пока впереди не показывается освещенная желтым фонарем веранда, полная хохочущих студентов, стука кружек и гитарных переборов.

Наверно из-за этой дороги ей иногда кажется, что Артур – немножко ее. Глупая мысль, но искоренить ее трудно. Она злится не на себя, а на него – почему он так позволяет ей думать?

***

Больше всего Артур страдал от голода. Есть хотелось практически постоянно. Циничный Нау предложил ему "познакомиться поближе" с какой-нибудь студенточкой, из тех, кто любит готовить. Артур не без колебаний отверг эту идею, как не соответствующую его кодексу чести, но друг новых идей не предложил, да и беседу продолжать не стал, вернувшись к своим выкладкам. Жаль. Артур надеялся на его ясный ум.

Многие приехали со своей едой, и три пузатых холодильника на общей кухне неизменно притягивали взгляд Артура. Пироги, фрукты, сыр, вареная колбаса, хлеб, хрусткие огурцы и сочные помидоры…

Как раз накануне отъезда отчим пришел домой сильно поддатый, и Артур едва не подрался с ним. Посмотрев, как мужчина, придерживаясь стены, идет по коридору на кухню, Артур презрительно бросил, что он так и знал: клятвенное обещание больше не напиваться было просто "туфтой". Слово за слово, и вскоре оскорбленный до глубины души отчим – оскорбленный, потому что терпеть не мог, когда ему на ошибки указывали, – собирался как в старые времена отходить его ремнем. Тут пришла мать.

Досталось обоим: и отчиму, и Артуру. Первому за пьянство, второму за хамство. В запале мать позабыла обо всем, включая отъезд сына и то, что его необходимо было как-то собрать в дорогу. Отчим помнил, у него была завидная память, несмотря на пристрастие к алкоголю, но, все еще обиженный на пасынка, он промолчал.

Артур не знал: мать потом спохватилась, уже на работе, но поделать ничего не могла. Переживала весь день.

Правда, уходя на работу, отчим, который на самом деле был хорошим мужиком, по трезвости-то, в качестве извинения оставил деньги на тумбочке. Придавил их тяжелой синей вазой, и записку сверху оставил. «На жратву».

Артур деньги не взял – из гордости. Но, принимая извинения, отписался ниже: «Спсб, у меня есть».

Поэтому он остался без еды, с сумкой, беспорядочно набитой случайной одеждой, и с очень тощим кошельком. «Гордая зараза», – говорил Нау и подкармливал всю дорогу, а потом и у него домашнее закончилось. За работой над расчетами Нау спокойно перебивался от завтрака до ужина.

Артур так не мог. Мышиные порции просто раздражали аппетит, от зеленых слив болел желудок, так что вскоре Артур решился на нехорошее дело.

Эта ночь, однако, оказалась, весьма неудачной. Было полнолуние, и кухня была освещена мягким белым светом. Луна, как известно, не друг ночному вору.

Вздыхая, Артур приступил к осмотру первого холодильника, но, протянув руку к дверце, заметил шевеление в нише между холодильниками.

Кошка, что ли, забралась?

Он сунулся посмотреть, но из темноты на него сверкнули злые глаза и кто-то прошептал: «Иди отсюда, чего пялишься».

Артур хмыкнул:

– И чего ты там делаешь?

– Уходи, – сердито ответили ему из темноты. – Мешаешь.

– Даже так?

Молодой человек развеселился, почувствовав на смутной тени неумелое плетение, скрывающее ауру. Он нащупал ее плечо и потянул на себя. В принципе, ему и не нужно было читать ауру: эти сердитые глаза, возмущенный голос…

В это время на лестнице послышались шаги. Айниэль резво втянула его к себе, а, когда он попытался что-то сказать, крепко обхватила его челюсть рукой и строго зашипела.

– Чего ты тут сидишь? – снова спросил он, едва она опустила руку.

– Караулю, – серьезно отозвалась Айниэль. – Какая-то скотина у меня пирожки таскает по ночам.

Артур поперхнулся:

– Так этот большущий пакет с пирожками твой?

Айниэль сузила глаза, по-видимому, сразу зачислив его в список подозреваемых.

– Да нет, нет, что ты сразу так смотришь… я их краем глаза видел. Просто там так много их, откуда ты знаешь, что их стало меньше?

– Я их пересчитываю. Да и узелок на пакете завязан не так, как я завязываю.

– Пересчитываешь?.. Пирожки?..

– Что-то не так? – с вызовом спросила Айниэль.

– Да не, подумаешь… ничего странного. Ладно, ты карауль, а я дальше пошел, спать вообще-то хочется…

Она вцепилась ему в рукав и затащила обратно.

– Ты меня демаскируешь, – прошипела она. – Стой спокойно…там идет кто-то.

Артур послушно замер. Девушка, напряженно прикусив губу, всматривалась в темноту, позабыв разжать руки. Артур подумал и придвинулся ближе. В ответ на возмущенный взгляд лениво улыбнулся, объяснив:

– Это я так… чтобы меня не заметили.

Верилось с трудом, но положение было не то, чтобы спорить. Артура как-то сразу стало слишком много. Айниэль уперлась ладонью в его плечо, чтобы обозначить границу, но так было еще хуже. Под тонкой тканью футболки слишком живо чувствовалась горячее твердое тело. От него пахло немного глиной, из реставрационной, но больше горькой морской солью и полынью… наверно, сегодня купаться ходил.

Они стояли так близко, что девушка почти касалась носом его щеки, а дыхание Артура ощутимо колебало ее волосы. Айниэль отчаянно покраснела, и ей показалось, что он это чувствует – несмотря на темноту, – настолько жарко горит ее лицо.

В это время кто-то ходил по кухне, хлопал холодильником и звенел посудой: наливал что-то себе. Айниэль обмерла вдруг, подумав, как будут они выглядеть, если их застанут в такой недвусмысленной позе.

А пирожки все же кто-то крал. С этим надо было разобраться, а значит – потерпеть.

Она прерывисто вздохнула, сожалея обо всем сразу и не замечая, как вздрогнул от ее вздоха Артур: теплое дыхание девушки щекотнуло шею. Подождав, пока кухня не освободится, молодой человек решительно отстранил от себя Айниэль и, пробормотав, что он не железный и всему есть предел, удалился, даже не собираясь прощаться.

Айниэль, не подумав, бросилась за ним.

– Слушай, а ты не мог бы со мной покараулить? А?

– Нет, – откашлявшись сообщил он. – И ты сама иди лучше спать. Пирожки-то вкусные… ну, мне так кажется… но стольких забот не стоят. Вдруг тот злодей, что их крадет – очень и очень опасный тип.

– Что ты несешь? – оторопела Айниэль. – Понятно же, что кто-то из своих, какой опасный тип? Ты еще скажи, что меня убьют за выпечку.

– Тебя мать с отцом не учили, что ли? – раздражаясь, отозвался Артур. – Девушки должны быть поосторожнее, свои там или не свои. Дело-то не в убийствах… Ты ведь и сделать ничего не сможешь, если к тебе кто-нибудь полезет.

– Да прямо так и не смогу? – до глубины души возмутилась Айниэль. – Да я, чтоб ты знал…

Договорить она не успела: он резко рванул к ней, будто бы занося руку для удара, и остановился в сантиметре от ее лица, нос к носу:

– Ну и что ты?..

Да не собирался он ничего делать, припугнуть только хотел. Знал, что все эти девочки-магички слишком уж уверены в себе, а на деле точно так же бессильны, как простые, и вряд ли смогут какое-то сопротивление оказать. Тут если ты не первый ударил, то все, проиграл, никакого преимущества потом и быть не может.

Но Айниэль застыла, и в ответ лишь тихо, едва слышно ахнула, выдохнув теплый воздух ему в лицо, и он просто голову потерял, стремительно сокращая расстояние между ними и впиваясь в ее губы.

Мягкие, как он и думал. Но не сладкие, а горьковатые, как те травинки, что она постоянно жевала, раздумывая. Она ответила ему почти сразу, и последние остатки мыслей, если они там у него еще были, испарились. Сердце стучало так гулко, что он ничего не слышал, пальцы исследовали изгиб спины, цепь острых позвонков, густой каскад волос. Она положила маленькие ладошки на его спину, крепко обхватив его, и это прикосновение будто ожгло огнем.

Пришел в себя, когда она уже почти лежала спиной на столе, одной рукой вцепившись ему в плечо, а другой горстью захватив волосы.

Он прерывисто вздохнул, притянул ее ближе, приводя их обоих в вертикальное положение. Чертыхнулся.

Айниэль молчала, уткнувшись носом в его футболку и продолжая крепко обнимать.

– Эй, – тихо позвал он.

Нащупал и мягко приподнял ее подбородок. В смутном лунном свете темными казались ее слегка опухшие губы и покрасневшие щеки. Артур сипло вдохнул, невольно снова качнувшись к ней.

– Теперь ты скажешь, что ошибся и надо все забыть? – упавшим голосом спросила она.

– Чего? – поразился Артур. – Почему это? Я просто хотел сказать, что мы неудачное место выбрали для всего этого, ну и…

Айниэль задохнулась:

– Что?.. Да как ты…

Она не дала ему договорить, вспыхнув еще больше, оттолкнула и пошла прочь, видимо, совсем позабыв о засаде и пирожках.

– Подожди, – сказал Артур, бросился за ней следом, но в дверях натолкнулся на сокурсника.

Грэма, который был выше его на голову и гораздо шире по всем параметрам, сонно хлопая глазами, попытался уступить ему дорогу, но оба шагнули в одну и ту же сторону. «Повальсировав» немного на месте и потеряв терпение, Грэма схватил Артура за плечи и мягко переставил себе за спину, продолжив путь на кухню.

Только вот Айниэль уже нигде не было видно. В какой она комнате живет, Артур не знал.

– Ну женщины, – сердито пробурчал он. – Просто… бездна логики.

И отправился к себе, решив, что поймает ее утром.

***

Айниэль совершенно глупым образом сбежала. Потом уже у себя в комнате, она так и этак обдумывала случившееся…

…не обдумывала. Вспоминала, краснея, как он целовал ее. Тяжесть горячих рук на ее плечах, спине… Твердость его мышц под ее пальцами, короткие жесткие волосы, горький запах…

Сердце билось, заполошное, и дыхание перехватывало, едва-едва Айниэль удалось успокоиться.

Она корила себя, что сбежала. Надо было остаться и выяснить, что он имел в виду, что вообще хотел… Айниэль решила сразу, будто он просто ситуацией воспользовался, а потом испугался, что она теперь вешаться на него будет. Случилось один раз в ее жизни такое. Надо было, конечно, промолчать и гордо удалиться… нет, надо было расспросить его, прижать к стенке и все узнать, что он там имел в виду, когда поцеловал ее… или это и так понятно? Поразвлечься? Лето, практика, все такое… романтичное?

Кто этих мужиков поймет, с досадой подумала Айниэль, засыпая.

Утром она снова позорно сбежала. Больше из-за того, что поняла: если вдруг он снова будет ее целовать, то она сдастся. Не сможет не поверить ему, что бы он там ни сказал ей. А все может быть. С его-то репутацией и толпой девиц вокруг.

В реставрационной он поглядывал на нее сумрачно, и даже когда она поворачивалась к его столу спиной, все равно чувствовала его взгляд. Да работай ты уже, шипела она про себя. Хватит на меня смотреть.

Уши горели. И, кажется, щеки тоже.

***

Артур с любопытством изучал пунцовую щеку, которая виднелась из-за завеси шелковистых волос. Интересно, что у нее на уме? Он что-то сделал не так? Или сказал? Вроде бы ничего особенного не успел.

В принципе, не похоже, чтобы это у нее первый поцелуй был. В чем же загвоздка?

Артур, почесав затылок, решил, что женскую логику ему не постичь и потому переключился на дневник по практике. Там как раз и обеденное время подошло, народ разошелся кто куда, и девушка снова от него сбежала.

Долго и далеко она бегать не смогла, вечером он ее подкараулил как обычно, подхватив под локоть, когда Айниэль вышла из реставрационной. Девушка ахнула и вырвалась: он намеренно не стал ее удерживать. Чтобы не испугалась. Знал по опыту, что напуганные девицы обычно черти что начинают выдумывать и вытворять.

Оказалось, правда, что тут и пугать не надо было. За день она успела что-то решить и утвердиться в этом решении.

– Даже знать не хочу, что тебе в голову взбрело, – угрюмо глядя в землю, сказала она. – Но ко мне не приставай, ясно? Вот с этими девицами, что прыгают вокруг, обжимайся. Или с Олей.

Из реставрационной послышался переливистый смех той самой Оли, и Артур качнул головой в сторону дороги:

– Пойдем, что ли?

Айниэль покачала головой.

– Иди. Я… потом.

– Я тебя подожду.

– Тогда я пойду, а ты жди.

Артур вспылил:

– Что ты как маленькая?

– А что ты от меня хочешь? Чтобы я у тебя на шее повисла и радовалась, что ты внимание обратил?

Артур пожал плечами:

– Ну… в принципе, да. Насчет «на шее повисла», – тут же уточнил он, видя как рассвирипела девушка.