Его услышали. Кто-то поверил, что они выберутся; кто-то претворился, что верит; даже Меда закусила дрожащие губки. Дельфины подчинилась. Она сознавала, что нет более страшного врага, чем отчаяние, сдавшийся наполовину мертв. Ей Выбранный Главарь велел верить, что это не последний их день. Всю жизнь ее учили не спорить с приказами тех, кому она сама же доверила приказывать.
А внизу плескалось, волновалось Море, простирало руки, звало, готовое укрыть от всех напастей.
“Где ты, Господин Морской? Может, смотришь на меня, как Наэв на свою Ану… ”
– Дельфина, “Плясунья” ведь цела? Правда? – Ирис тряс ее, повторяя снова и снова, а она все не могла взять в толк, чего он от нее хочет.
– Спятил?! Ей-то откуда знать?
– Должна знать! – не унимался Ирис. – Она дала этому кораблю имя!
Хриплый голос Тины подтвердил:
– Самое паршивое имя в этом паршивом мире!
– Дельфина, скажи нам!
Голос Наэва:
– Оставь ее в покое. Корабль цел, потому что его не застать врасплох.
Сколько времени прошло? Только у Тины хватает не сил, но задора отвечать на ругань регинцев. Разговор то звучит, то затихает. Тихо плачет Меда, голос Симара дрожит и срывается. Совет запретил упоминать, но Совет уже почти остался в прошлой жизни.
– В Рогатой Бухте корабли застали врасплох! Наш Выбранный Главарь это очень хорошо знает.
Голос Наэва спокоен, словно и не умеет быть другим:
– Я помню Рогатую Бухту, Симар. Лучше тебя, потому что тебя там не было.
Снизу им обещают адские муки – но они ведь и так в аду. Раскаленный день пылает; камень, как печь, кожа Дельфины медленно плавится под солнцем. Все чувства в ней давно выгорели, уже ни страха, ни горя, одно полумертвое безразличие рыбы без воды. Брат что-то ей шепчет, гладит по голове, быть может, проверяя, жива ли она. Кто-то вновь заплел волосы в косу, чтоб не мешали, – неужели Наэв?
– Сестренка, помнишь день перед Посвящением? Мы удрали без разрешения, а потом нам досталось от матушки Маргары, – прижимает ее к себе, устраивает поудобней. – Хороший был день. Хоть нас и наказали. Но мне же было не привыкать. Помнишь? Ты и Ана были послушны, Теор – его наставники всякий раз прощали. Этот его призыв: “Кто не со мной, тот – трусливая регинка!”? – смеется. – Запреты существовали только за тем, чтобы он их нарушал. И я следом, мне же он первому поверял все свои затеи. А потом перед Маргарой первый за меня вступался. Я не рассказывал, как мы в Меркате сбежали от наставников? Нам было тогда лет восемь…
Впервые за два года он говорит о Теоре вслух. Без тени вражды – сейчас вражда нелепа. Дельфина постаралась ответить хотя бы улыбкой. Редко кто ее утешал, наверное, она сама искусно убеждала всех, что в помощи не нуждается. Так и слышала в мыслях Наэва: хоть сестру уберечь.
Дельфина едва расслышала ликующие вопли пересохших глоток. Она одна ничего не понимала, когда Наэв начал ее тормошить и что-то втолковывать, потащил к краю утеса.
– Корабль, сестренка. Ну, взгляни же!
У нее не было сил на эти пару шагов, не было и желания их сделать. Внизу ждали острые, скрытые водой камни – Дельфина подумала о них и тут же забыла. В воздухе вновь появились стрелы, но никого не задели, уже даже не испугали. Наэв потянул Дельфину за собой, в пустоту.
Сам он вынырнул через мгновение. Алтимар услышал его клятву – “Плясунья” была далеко от берега, но была здесь каким-то чудом. Выбрались!
Держась на плаву, Наэв отчаянно вглядывался в волны, бившие об утес. Он надеялся, что не потеряет сестру в воде. Глупо надеялся.
– Дельфина!!!
Она знала, что при падении с высоты вода кажется тверже камня, но боли не почувствовала – как могло Море причинить боль своей Дельфине? Она часто силилась представить, какого же это – тонуть? Ужасно, наверное, когда легкие разрываются от желания сделать вдох. Но нет, вода сразу вобрала в себя боль, страх, усталость, смыла кровь с лохмотьев одежды, открыла двери и впустила в прохладный покой. Она не шла камнем к дну, она словно парила, даже пальцем не хотелось пошевелить. Чьи-то руки ее подхватили, и Дельфина сразу поняла, что это не Наэв, так хотевший ее сберечь, не кто-то из своих. Она отчаянно вцепилась в него, прижалась, как в детстве, когда мать оставила ее одну.
“Любимый…”
“Я здесь, Дельфина. Тебе надо дышать”.
Она, на суше плакать не умевшая, зарыдала в три ручья, но Море все равно не сделать солонее.
“Всегда надо больше, чем я могу!”
“Твоя судьба ждет тебя. Наверху”.
Он припал к губам поцелуем, которым ни один смертный не одарит, – и оттолкнул ее прочь.
Воздух встретил Дельфину безжалостно, словно новый удар по голове. Волны заспорили с ней, попытались унести к утесу – но она не зря плавать научилась раньше, чем ходить. Она удержалась на поверхности. А потом крепко сжал Наэв.
– Слава богам, сестренка! Хотя бы за тебя…
Дельфина достаточно была в сознании, чтоб понять его слова. И ей стало стыдно. Можно было меньше себя жалеть и выныривать проворнее.
Потом картины поплыли перед глазами, как тучи по небу. Белая Лента под парусом, наконец-то знакомые доски “Плясуньи”. Полумертвые от усталости гребцы. Наконец-то вода – Дельфина жадно пьет, проливая половину, умоляет Лана: “Еще!”. Знает, что гонец Лан убит вместе с Аной, но думает только о воде: “Еще…”. Фор и Алтрис рассказывают наперебой, не слыша друг друга. На берегу беснуются регинцы. Наэв отдает команды. Малыш Ирис – все-таки малыш, хоть и сражался храбро – на скамье рыдает взахлеб. А сама Дельфина – увидела, словно со стороны – обнимает Лана и не плачет, а отчаянно хохочет.
В Море утонули последние стрелы и проклятья, на берегу птицы начали свой пир. Виланский сеньор прибрал к рукам немалое богатство, за сутки успевшее трижды сменить хозяев. Люди сеньора, наконец, получат награду. Пленник, ради которого круды собирали выкуп, теперь надолго останется в плену, но о нем никто не вспомнил.
Зеленоглазый левша поднял меч, отброшенный в сторону во время боя. На покореженном лезвии запеклась кровь Ансэла, да и лантиса клинок успел задеть. Меч той женщины – странно, что до сих пор никто не нашел.
– Клянусь святым Марком, это работа настоящего мастера!
Лантис сам был сыном оружейника и знал, о чем говорил. Лезвие было повреждено, но можно исправить, и меч прослужит долгие годы. Еще немало врагов положит. Клинок слепил солнцем, смотрел на победителя пустыми глазами рыбы. Левая рука лантиса сомкнулась на волнах рукояти, и те ужалили холодом. Навевали дурные мысли о морских глубинах. С ужасом виланский воин понял, что меч не желает менять хозяина. Волны превращались в шторм, цепкие водоросли тянули к нему свои сети. Захотелось бросить трофей, но из упрямства лантис этого не сделал. Море – всего в нескольких шагах от его ног – ответило на зов, как ведьма, зашептало. И вдруг все кончилось. Или все это было лишь игрой света и усталого воображения? Меч затих, заснул, покорился – человеку или приказу иных сил. Левша мысленно обругал себя: стыдно в подобное верить. Рукоять с этими проклятыми волнами надо заменить, да и только, и пусть меч волей-неволей сражается против Островов.
Дудочка
– Почему она не приходит в себя? Ведь ни одной серьезной раны.
Тина безразлично фыркнула:
– Понятия не имею, Выбранный Главарь. Жара нет, тошноты нет, дышит она ровно, – немилосердно щиплет Дельфину. – Видишь? Она морщится. Если б голова была сильно повреждена, она бы уже не чувствовала боли. По-моему, она просто спит. Или… Этого быть не может, но очень уж похоже на сон после меркатской смолы. Медуза часто про Дельфину говорила, что она и без зелий все пути в иной мир знает.
Даже в полу-сне Жрица возмутилась: вечно Тина болтает о том, что должно быть сокрыто!
Островитянке казалось, что, если ей доведется еще когда-нибудь прилечь, она не откроет глаз целый месяц, но проспала она всего двое суток. Пробудилась от ярких лучей солнца и на грани сна и яви ощутила ни с чем не сравнимое счастье: она жива. А потом все вспомнила. Тирув с Острова Рифов – Дельфина и ста слов с ним за всю жизнь не сказала, но он сражался за нее на берегу и отстоял. Игн, когда-то так и не дождавшийся от нее улыбки. Маргара, которую она не любила, но называла матушкой. Ана…
Женщина отчаянно стиснула зубы, зажмурилась, пока не замелькали перед глазами яркие пятна, вместо слез. Долго же ей придется говорить себе, что и такое случается в рейдах, и надо это пережить…
Оказалось, что спала она на островке, где задумывали поход за выкупом. “Плясунья” вернулась сюда передохнуть в безопасности. Кожа Дельфины сильно обгорела на солнце, но прочие следы боя заживали удивительно быстро. Даже на лице синяков почти не осталось – еще день-два, и вновь будет достаточно хороша, чтоб приглянуться какому-нибудь регинскому громиле.
Наэва она увидела возле корабля. Увидела – и едва узнала. За двое суток он, казалось, пострел лет на десять. Дельфина могла поклясться, что с самого утеса он так и не прилег. Отдыхавшей команде не нужны были его приказы, а потому Выбранный Главарь просто стоял в стороне от других, на самом солнце, и смотрел вдаль. На не видный отсюда Берег Зубов. Не было и речи о том, чтобы вернуться к утесу и похоронить убитых, островитяне никогда не рисковали живыми ради мертвых. Тело Аны пришлось оставить среди еще трех десятков тел. Дельфина закрыла глаза на миг, открыла – Ана стояла позади мужа, в пышном золоте распущенных волос, будто в сияние. Она улыбнулась сестренке. Хромой ноге она сопротивлялась всю жизнь – не покорится и смерти. Моргнули солнечные блики, видение исчезло.
Дельфина видела, как тэру подходят к Наэву, что-то спрашивают – он отвечает ровно, уверенно. Даже улыбается, когда Симар признает, что вел себя не лучше плаксы Меды. Выбранный Главарь обязан оставаться спокойным, чтобы ни случилось. У Дельфины не хватало сил видеть это спокойствие. Она не представляла, что сказать, слова благодарности примерзали к языку.
– Брат…, – обняв его, Дельфина задала единственный вопрос, на который осмелилась: – Что будем делать теперь?
Их осталось меньше половины из отправившихся в рейд семидесяти человек. Маловато, чтобы в бесплодный год бороться за что-то стоящее. Прежняя добыча покоилась на дне, выброшенная за борт, чтобы ускорить ход “Плясуньи”. Возвращаться домой? Но и там нет боеспособных людей. Если б тэру сказали, что Наэв не смеет оставаться их Главарем ни минуты более, – он бы первый признал их правоту. Но говорили отчего-то другое. Один за другим к Наэву подходили выбравшиеся с утеса люди и благодарили за то, что остались живы.
– Тридцать воинов, – сказал он Дельфине, – это не так уж мало. Только оружия не хватает, много на берегу осталось… Демоны! Островам нужна добыча, а не рассказ о нашем провале! Нет у нас права возвращаться ни с чем, и без нас половина кораблей придет пустыми, – он улыбнулся невесело. – Пригодилась бы нам сейчас колдунья Арида. Помнишь рассказы Терия?
Теперь и Дельфина мечтательно посмотрела вдаль. Увидела, как наяву: Остров Леса, дети жарят на костре кто рыбешку, кто – саранчу.
– Помню лучше, чем он сам. Жаль, давно это было.
– А я сказал однажды отцу-наставнику: в нашей Дельфине есть капля крови Ариды. Смеешься? А вот Терий ответил, что это возможно. У великой колдунью было много потомков.
– Завтра же превращу песок в золото, – пообещала Дельфина. – А регинцев в морских ежей. Ну, а пока я их превращаю… что будем делать?
– Пойдем на запад, – сказал Наэв, – попытаемся снова… если остальные согласятся. Я думаю про храм в Лусинии. Храм…, – он умолк на мгновение, – той богини, в честь которой Ана названа. Его сожгли, а теперь отстраивают. Там должно быть много ценного, регинцы всегда щедро одаривают своих богов. Ана ведь хочет его увидеть. Хотела… Ана, она…, – замолчал, оборвав себя на полуслове. – Но нельзя больше рисковать всеми. В Лусинии надо придумать что-то… еще не знаю, что… но пусть только один человек выйдет вперед… так, чтобы остальные успели уйти, если ему не будет удачи.
У Дельфины не было сомнений в том, что человеком этим будет сам Наэв.
Они отплыли на следующий день, единогласно решив: надо попробовать снова. Еще трое суток “Плясунья” шла намеченным путем. Дельфина так и запомнила эти дни: жара прежняя, но Море извиняется за долгий штиль и качает все сильнее. Притихшие тэру не говорят о случившемся – ведь Совет учит забывать о неудачах. И Наэв… Не говорит про Ану.
Когда они были детьми, Маргара не высмеивала их страхи и слезы – то было одно из ее редких хороших качеств. Ей, как и Совету, хватало мудрости понимать: можно заставить человека стать каменным – но много ли потребуешь от камня? Но мертвых Острова не оплакивали публично, тем более во время рейда, тем более Выбранный Главарь. Наэв молчал и действительно не замечал многодневной усталости и жары. Дельфина умоляла его поспать, а он отвечал ласково, успокаивающе – и будто издалека. Горе, думала Дельфина, пока не добралось до него. Бездна, слишком огромная, чтоб в нее поверить, еще не поглотила. Ана стояла рядом с любимым, держала за руку невидимой рукой. Его мир еще не рухнул.
А Море волновалось и билось, щедро одаривая тем, что Дельфина не выносила, – ночной качкой. Танцующий парус “Плясуньи” весело трепетал – в отличие от людей, корабли не взрослеют, что бы ни пережили. Вместо этого они начинают говорить ночами. “Плясунья” скрипела и стонала на десятки голосов, к которым добавились еще двадцать семь, и один из них – тихий шепот Аны. А Дельфина умоляла Море – не сводить ее с ума, умолкнуть или хотя бы послать шторм.
Она уже знала, как умерла сестра. Из собственного воображения, из причитаний корабля, что непрошеными лезли в уши. Знала и со слов мальчика Лана, которого тэру поторопились объявить убитым.
… пятеро всадников преследовали их по пятам и уже настигали. Дельфина никогда не узнает, что произошло, может, то был камень на дороге. Случайность, нелепость – лошадь оступилась, сбросив Ану. Мальчик в этом месте умолкал, потому что надо было признаться: он умчался прочь, оглянулся, но не пришел ей на помощь. За него сказал Наэв, не дав никому упрекнуть Лана в трусости:
– Если б он вернулся, просто убили бы обоих. А “Плясунья”, не зная, где искать, прошла бы мимо утеса.
Ана вскочила и схватилась за лук – свое единственное преимущество.
Закрыв глаза, Дельфина так и видела этот момент: стрелы метко останавливают одного, второго… Ее настигают, заставляют, уворачиваясь от копыт и копий, выронить лук. Хромоножка достает из-за пазухи – Дельфина давно и думать о ней забыла! – подарок Теора, дудочку. Подносит к губам, зовет на помощь. Вынимает меч, с хищной ухмылкой делает шаг вперед. Один всадник спрыгивает с коня, тоже достает меч, давая ей шанс сражаться на равных, – почти честно. Двое других гонятся за мальчишкой.
На этом воображение Дельфины останавливалось – она не хотела знать развязку. Должно было произойти чудо! Теор должен был случайно оказаться на этом берегу, услышать им же вырезанную дудочку. Но услышал только Лан.
У регинца не было причин щадить морскую сучку, которая насмерть поразила двух его товарищей. Это Дельфина верила, что для убийства, а не для пощады, нужно долго искать причину. Ана защищалась до последнего. Может, убийца назовет ее смелой? Региния верит, что воину пристало умирать с оружием в руках, не ища жалости. Ана не старалась умереть, как воин, она хотела выиграть время…
Дельфина зажимала уши руками, не желала слушать.
Юный Лан между тем загнал лошадь и едва не попался. Его спасла узкая щель в скале, куда не смогли протиснуться мужчины. Двое пытались выцарапать мальчишку из убежища, когда их догнал третий – с перекинутым через седло телом. Соратники еще упрекнули его, что не захватил живой такую красавицу. Тот огрызнулся: не о том думаете, жеребцы! Наверное, этому воину было невыносимо обидно за убитых товарищей, раз не поленился тащить тело разбойницы обратно, привязывать. Несправедливо, что годами Дельфина будет помнить сестру, привязанной к дереву! Склоненную голову, побелевшую кожу. Да разве Аной была та мертвая кукла? Что общего между ней и девочкой, которая смеялась, шепталась и секретничала с Дельфиной? Даже между ней и тенью, которую Дельфина упорно видела возле Наэва.
… прошла целая ночь. Еще один всадник примчался сообщить регинцам: из пленников выбили все, что хотели. К кораблю отправлен конный отряд по какой-то короткой дороге, не известной островитянам. Гонец – свои называли его лантисом – спросил, кого они здесь караулят.
– Щенка беззубого, – ответили усталые воины.
– Так бросьте его! – сказал лантис. – На берегу нужны люди. А этот своих не успеет предупредить, даже, если отрастит копыта и поскачет галопом. Эй ты, в норе, слышишь? Живи, пока следующий раз не встретимся.
На другой день Лан, в полном отчаянии скитаясь по берегу, увидел “Плясунью”.
Остальное рассказывали тэру, что были на корабле, особенно Алтрис и Фор:
– Регинцев заметил Алтрис. Они шли тропинкой с северо-запада. Мы и подумать не могли, что между скалами можно пройти, но они знали дорогу. И про наши дозоры в лесу знали, обошли их. Я был на восточном склоне, Алтрис на западном. Все, как Выбранный Главарь приказал: забраться на скалы, глядеть во оба во все стороны, особенно туда, откуда не ждешь беды. И приказ держать в тайне даже от тэру. Ну, вот Алтрис их и заметил.
Расчет Наэва оказался верен. “Плясунья” избежала своей участи, потому что из пленников регинцы смогли выжать лишь то, что было известно самим пленникам.
Никто не отнимет, говорил Наэв когда-то.
Ана верила – ничто не разлучит.
Солнце нагревало, колыхалась вода перед его взглядом, билась о борт.
Не кончено, не может быть того!
Солнце припекает, но лучи веют холодом. Подходят и что-то спрашивают тэру, и Наэв отвечает, приказывает, обсуждает стоянки на пути к Лусинии, и его называют Выбранным Главарем. Говорят, что ему надо отдохнуть. Как может колотить от холода в самый полдень?
Он ломает голову над предстоящим набегом, который им не выиграть. Но права на провал у них больше нет, значит, что-нибудь он придумает. Впервые Наэв в себе не сомневается, словно не с ним уже это происходит. И действительно – это с кем-то другим. Не возможно же, чтобы он размышлял и распоряжался, жил и дышал, зная, что нет больше его Аны. Как сквозь туман, повторяет: Ана умерла. И ничего не чувствует. Говорит себе: это я не уберег; позарился на выкуп; отослал ее прочь одну; предал и изгнал Теора, который никогда бы не совершил такой ошибки. Нет, пока это просто слова. Много раз он представлял собственную смерть, но мир без Аны – слишком нелепо.
Алтрис и Фор вызываются быть соглядатаями на лусинском берегу.
Наэв позволяет им.
– И ты с ними пойдешь, – обращается он к поникшему Лану.
Тот резко вскакивает:
– Да, Выбранный Главарь. Я больше не испугаюсь!
Наэв не устал, но едва удерживает растекающиеся мысли. За мальчишкой присмотреть надо, чтоб глупостей не натворил, – Наэв слишком хорошо знает, какого жить виноватым. Он подзывает Лана к себе и, держа за руку, втолковывает:
– Если хочешь доказать, что ты не трус, брось это желание в Море. Островам ты нужен живым.
Мальчик кивает, обещает, но смотрит на него странно-тревожно:
– Выбранный Главарь, ты же весь горишь.
– Просто жарко, – оправдывается Наэв. Настолько, что тяжело дышать, – даже на утесе так не было.
Тысячу лет назад казалось: сжечь целый мир не жаль, чтобы только не ушла, не предпочла другого.
Ана не ушла, она умерла.
Выбранный Главарь с трудом соображает, которая сторона подветренная. В самые жестокие шторма качка не добиралась до него – и вот томительно мерзко, хотя Море еле шевелится. Его обнимает жаркое марево: “Кружи меня!”. Солнце сжимает голову тисками, и на миг ему становится ясно, что делать в Лусинии. Только собрать мысли в слова не может. Ирис пытается докричаться, как до глухого, хоть и рядом стоит:
– Наэв, Выбранный Главарь, понимаешь меня? Ты слишком долго на солнце. Нет, не все в порядке, ты сейчас рухнешь. Ради всех богов, отдохни!
Наэв отвечает и не помнит, что сказал. Все вращается, расплываясь, мысли, как и руки, кажутся набиты соломой.
“Кружи, пока не уронишь!”
Его рвет за борт.
На него выливают ведро воды.
Не с ним это все, Ана не умерла…
“Кружи, пока не упадешь!”
Огонь
Поначалу тэру были уверены, что это золотая Дэя слишком крепко обняла Выбранного Главаря. Дельфина засомневалась в этом сразу. Привыкнув не замечать жару, как любую непогоду, усталости Наэв так и не почувствовал – просто начал засыпать стоя и заговариваться. Его почти без сознания затащили в шатер на корме, напоили водой, но лучше не стало. Настал душный вечер. Жар в теле бывает целительным, как тепло домашнего очага, а бывает злой и подлый. Тот, что душит огненной цепью и забирает силы. Дельфина умела их различать, и ей очень не нравилось то, что она видела. Тэру перешептывались и тайком прикладывали руки к кинжалом-амулетам, прося защиты. Слишком много они знали напастей, которые с одного человека могут перекинуться на всех. Наэву к этому времени уже казалось, что он снова в ландском лесу со стрелой в боку, а лицо его, всегда смуглое, странно отливало желтым. Дельфина вдруг сообразила.
– Тебе больно, братик? – Он не ответил, но она уже сама нащупала. Приложила руку Меды. – Вот справа, чувствуешь? Печень вспухшая. Вспомни последнее гадание Маргары.
О предсказание они и думать забыли после всех несчастий. Но о них не забыли демоны реки Фло. Вокруг Дельфины столпились тэру, спрашивали, что будет дальше. Она объясняла, как когда-то ей объясняла Медуза. Это речная лихорадка – ее невидимая стрела попадает в печень и отравляет кровь. Живет эта служанка Мары в лесах и болотах, на Острова с их сухим климатом заглядывает редко – разбойница впервые видела ее воочию. Что будет? Дельфине не верилось, что она все еще может говорить спокойно. Лихорадка добрее демонов оспы или чумы, может наиграться и пощадить. Лихорадка не жадная, от нее не вымирают деревни. Хотя бы в этом “Плясунье” повезло.
Ирис мрачно спросил:
– Нас что, боги наказывают?
Ответить Дельфине было нечего. Наэв – как и она сама – не болел ни разу в жизни. И вот именно сейчас, когда он так нужен… Она сделала самое очевидное – Акульим зубом Наэва вскрыла вену и дала вытечь отравленной крови. “Насыться, Мара, и уходи”. Быть может, ядовитая кровь – на вид, впрочем, самая обычная, густо-вишневая – пришлась не по вкусу Госпоже Смерти? Дельфина видела, что не помогло.
– Намочи рубаху в Море, – сказала она Меде. – Переоденем его в мокрое, должно помочь, – склонилась к Наэву, сжала его руку: – Потерпи, я сейчас…
В своем сундучке с зельями, снадобьями и мазями – даром островных трав – Дельфина нашла отвар ивовой коры. Закляла иву снять жар по велению Каэ и Дэи – отца и матери всех растений. Бросилась обратно к Наэву – и поняла, что он намертво стиснул зубы. Чертыхнувшись неподобающими Жрице словами – чего обычно она не делала – Дельфина снова взяла его кинжал. Знак Алтимара, душу предка, который должен же помочь! Провозилась бесконечно долго, но все же смогла разжать словно в судороге сведенные челюсти и влить отвар. И – его тут же вывернуло. Она попыталась еще пару раз. “Ну давай же, братик, по глотку.” Все было без толку. Не зарыдала Дельфина лишь потому, что не умела.
Рейда без Главаря не бывает. “Плясунья” растерянно ползла на запад, по инерции, по последнему приказу Наэва. Остановились у первого берегу, что показался команде безопасным. Всякое случается в рейдах, но даже тэру вдвое старше Дельфины не помнили такого невезения. А нет худшего, чем думать о плохом.
Ей было безразлично, что там решит команда, она даже на берег не сошла. Пусть выбирают другого Главаря или возвращаются на Острова без единого зернышка. Отчаянным усилием Дельфина держалась в шаге от паники. И старалась гнать прочь то, что ощущала: незримую стену, сквозь которую ей не пробиться. Наэву стремительно становилось хуже, тело сочилось огнем, не переходящим в пот. Лоскут Белой Ленты – ее Ленты, бережно хранимый на удачу! – терял силу, казался обычной тряпкой, когда Дельфина вложила его в руку брата. Заставляя его пить хотя бы воду, охлаждая лоб мокрым полотном, она чувствовала, как сопротивляется всем ее знанием демоница с реки Фло.
“…возьми все мои силы… услышь меня… Я так хочу. К ночи станет легче”. Иногда у Дельфины получалось – захотеть так, чтобы сбылось. “Убирайся, дева-лучница. Иди на север, восток и запад, иди в леса, иди к регинцам”. Не сегодня. Вихрь много сильнее Дельфины отшвырнул прочь ее чары. “Матушка Медуза, – взмолилась она, – пошли знак, научи меня. Хона, Маргара – вы бы знали, что делать!” Из живых она могла посоветоваться лишь с Тиной – ту тоже когда-то Медуза обучала, впрочем безуспешно. Коротышка снисходила до перевязывания ран, если не находила, кому перепоручить. На большее у нее не хватало терпения и сочувствия.
– А ты в отчаяние, раз спрашиваешь меня, – прищурилась Тина. Она тоже не сошла на берег – видно, и ей было все равно, что будет. Пока Дельфина и Меда суетились вокруг Выбранного Главаря, Тина по-кошачье грелась на заходящем солнце и единственная на “Плясунье” выглядела так, будто ничего не случилось. – Уйти с утеса живым, чтобы подохнуть от лихорадки! Везет твоему братцу так же, как всегда.
– Дева с реки Фло не настолько сильный демон, – возразила Дельфина. – Многие от ее стрелы не умирают.
Тина согласилась:
– Только те, кому не везет, – и добавила безжалостно: – Он не хочет жить, неужели не понимаете? Он загонял себя до смерти – сколько дней? Пять? Специально. Хромоножка с детства обоих держала на привязи, оба любили ее, как сумасшедшие. С Теором наигралась и погубила, теперь тянет за собой второго. К Маре эта бестия одна не уйдет.
Меда держала голову Наэва на коленях и от слов Тины разрыдалась. У Дельфины не было сил даже разозлиться. Ненавидит ли мать Теора Наэва – ведь есть, за что! – или ей ни до кого нет дела? Дельфина чувствовала сестренку рядом, по ту сторону стены, которую почти осязала руками. Конечно, коротышка болтала злобную чушь, как всегда. Ана или ее тень никогда бы любимому зла не причинила и дочь не оставила бы круглой сиротой. Но вдруг судьба этих двоих – быть навсегда вместе, как они и клялись много раз? Дельфине хотелось выпороть себя за беспомощность. За все россказни, что она умеет исцелять. Ее знания иссякли. Жертву Маре принести? Ана приносила перед каждым набегом – и кого ее жертвы защитили?
А на берегу тэру о чем-то жарко спорили, и ветер доносил до нее убежденный голос Ириса:
– … не говорите, что я один это видел! Нас должны были превратить в решето – почему лучники стреляли, как слепые старухи? Почему из десяти стрел одна в цель попадала? Вы помните, как она призвала ветер?
– …Милитар…, – Наэва бесконечно обтирали водой, а он метался во власти видений, вырываясь из успокаивающих рук Дельфины, – Выбранный Главарь… мне надо рассказать…
Обычно немногословный, в бреду он говорил, кажется, больше, чем за всю жизнь. А под мокрой рубахой сердце стучало так, будто вот-вот проломит грудную клетку. В кошмарах Дельфине будут сниться не гигант и не утес, а следующие дни и ночи. Она ждала и ждала испарины, за которой жар спадет хоть на время, – ведь при лихорадке озноб, жар и пот сменяют друг друга. Но Наэва будто кто-то запер в пожаре. Она перебрала все заговоры, какие знала. Невольно думала о смерти Сагитта – тот умер, посинев и задохнувшись, потому что сердце колотилось слишком быстро и разорвалось. Конечно, отец Наэва был тогда старше вдвое.
– …ты мог просто вернуться… почему не вернулся?…
– Утром станет легче, – обещала Дельфина. – Это просто сны, братик. Пожалуйста, выдержи…
Знала, что саму себя успокаивает, слышит корабль, слышит и жалеет ее Море, а Наэв смотрит сквозь нее и говорит с кем-то, кто сейчас далеко. Вцепившись в его руку, словно так могла удержать, женщина удивляться не переставала: тело горит, а рука ледяная. Так и бывает при лихорадке, но это же глупо – как случайная стрела, как камень на дороге. Гиганта не она убила, а собственная его беспечность. Гигант сразил Маргару. А Дельфина, выходит, отомстила, хотя не любила матушку, и мечом владела куда хуже наставницы. Да и что за безумие – армиями собираться ради убийств, а потом мстить друг другу за то, что убивают? Маре достаточно лишь приказать своим слугам… Все смерти нелепы, все жизни бесценны! Наэв задыхался в бреду. Чье имя он рано или поздно назовет, Дельфина знала, думала, что готова, но имя Аны хлестнуло болью. Воспитанница Острова Леса была привычна к ударам плетью – спасибо Маргаре! – не плакала даже в детстве. С самого утеса держала взаперти свое горе. Той ночью ее стойкость обрушилась, погребая Дельфину где-то бесконечно глубоко.
“Почему ты не предупредил меня, Господин мой?! Почему не уберег? Почему – Ана?!”
Дельфина вскочила, жестом позвала Меду себя сменить, и кинулась через борт на берег. Не к спорящим тэру, а побежала прочь, даже не думая, безопасно ли это. Ноги подкосились, уронили ее на песок, и тогда она, наконец, закричала. Не в полный голос, как ей хотелось, а, прикусив руку до крови. Душило детское чувство – не справедливо! Что с того, что она понимала: судьба – просто случайность, складывается, как придется. Нере-Пряхе нет дела до того, что она прядет. А, может, и Пряхи никакой нет, выдумки Старух, как говорил Теор. Если б она разрыдалась, остальные сделали бы вид, что не смотрят на нее. Так их учили относиться к слезам. Ей не рыдать хотелось, а выть и грызть борт зубами. Как ребенок, кататься по земле и визжать. Маргара уже никогда ее не выпорет! На утесе Наэв собой закрыл ее от стрел, и Дельфина этого не забудет – а что толку?
– Мара, старая ведьма, что ж ты делаешь!
С шеи она сорвала ожерелье из ракушек, резко, словно хлестнув богиню по лицу, швырнула его в воду:
– Вот моя жертва тебе, Мара! Ракушки, мертвые, как ты сама. Хватит с тебя крови!
… спор притих, с корабля взвизгнула Тина:
– Я??? Ни за что!!!
Интересно, чем бесстрашную Тину сумели так напугать?…
Море не всколыхнулось от слов Дельфины, Мара не утащила ее своим змеиным хвостом. А, впрочем, Дельфине было все равно. Если б богиня появилась перед ней, разбойница вцепилась бы в ее седые волосы.