Дельфине вдруг пришло в голову: с Аной они, когда бывали наедине, смеялись и болтали обо всем подряд. С Теором – ласково подначивали друг друга. Теор ее очень любил, но считал просто милой мечтательницей. С Наэвом же – самым неразговорчивым из четверых – они молчали, понимая друг друга без слов. И сейчас Наэв отлично знает, какой разлад кипит в ее душе.
Он спросил то ли в шутку, то всерьез:
– Что, сестренка, летом, когда пойдем собирать моллюсков, твоя Пещера меня назад не выпустит?
О заклятии, наложенном на Пещеру, Дельфина по секрету рассказала Ане, та – Меде, Меда – подругам, в итоге, знали все Острова. И верили – слово Жрицы многого стоит.
– Летом увидим, – ответила она резче, чем хотела. И произнесла, глядя в водную гладь: – Ты бы его не убил. Теор сгоряча может. А ты – нет, ты понимал, что делаешь.
Наэв мог только опустить голову и слушать.
– Ты мне брат, – сказала Дельфина, – и всегда будешь. А с ним наши души из одного куска железа выкованы. Я не знаю, где он, но знаю, каково ему сейчас…
Наэв мог лишь опустить голову еще ниже. На Берегу Чаек давно привыкли, что Теор и Дельфина, не похожие внешне и не родные по крови, считают друг друга близнецами. И она, наконец, сделала то, чего ей хотелось, – хлестнула виновного по лицу. Со всей силы, с одной стороны, с другой. То, чего и Наэву хотелось, – чтоб его наказали, как Выбранный Главарь Милитар. Слишком легко ему сошло все с рук. Знавшие его с детства люди так и не поверили, что этот спокойный и надежный человек способен на подлость. Судили его с подспудной мыслью: смутьян сам нарвался, наверняка и так готов был предать. Совсем по-другому прошел бы сегодня суд, не попадись Теор регинцам. Дельфина остановилась, увидев, что разбила ему губу в кровь, – все-таки у нее была тяжелая рука лучницы. Задыхаясь, произнесла:
– Ты убил его заживо! Лучше всех ты его понимал – и погубить его тебе было просто. Что с ним творилось в рейдах! А что станет на чужой земле, в одиночестве – мы даже представить не можем! Теор не из тех, кто способен такое выдержать, он ведь только в бою непобедим. Я буду молчать о том, что ты сделал. Теперь все Острова будут молчать. Но каждый день я буду помнить…
Оба, избегая встречаться взглядом, обернулись к Ане – нет, не проснулась.
– Пусть спит, пока может, – вздохнула Дельфина. – Еще накричится сегодня.
– Что??
– Твой ребенок родится совсем скоро. Еще во время Совета началось. Но пока все идет хорошо, домой добраться успеем.
– …а за глупость Совет не судит. За самовлюбленность. За кокетство. Я не меньше заслуживаю твоих пощечин, – Ана это сказала, когда они, наконец, оказались дома, а Наэв побежал звать женщин. Стало быть, все-таки не спала.
– Тебя отлуплю потом, – пообещала Дельфина. – Умойся молоком белой телки и не думай сейчас о плохом.
Ана дала себе волю рычать от боли. Как все женщины деревни, она помогала на многих родах и знала сама, что делать. Она расплела волосы, развязала пояс и все узлы в доме. И, пока могла, держась за Дельфину, ходила по комнате. Схватка отступила. Ана выпрямилась и отпустила сестру, пережидая и сжимая в руках корешок Дэи. Теперь они стояли друг напротив друга, хромоножка, в отличие от Наэва, глаза не опустила:
– Несправедливо, что мы будем жить, как жили, а Теор изгнан и проклят, – тебе ведь это не дает покоя?
Дельфина покопалась в себе и честно ответила:
– Я не желаю вас наказать, конечно, нет. Что Наэв жив и почти прощен, я рада – разве может быть иначе? Но… я не знаю, как все мы будем теперь жить. Поверить не могу, что это все с нами…
Ана ухватилась за нее, чтоб не упасть, но и обняла одновременно:
– Ты ведь никогда не говоришь, каково тебе.
– Не хуже всех, – привычно прошептала Дельфина. Почему ей всегда вспоминаются эти слова, когда трудно? Кажется, ей так кто-то сказал. Ана трепетала на ее плече, не замечала, что впилась в нее ногтями до крови. И Дельфина решила не замечать, если сестренке так легче. Это только ей, Дельфине, удивительно не больно было рожать Дэльфу.
– Он не помогает…, – выдохнула Ана, уронив корень. Взмокшие светлые волосы размечтались по плечам, на лице проступала паника. – Нечем дышать… Дэя не со мной…
– Ты держись за меня. Все у тебя идет, как должно, просто медленно.
Слишком медленно, думала Жрица на самом деле. Роды будут тяжелые. Дети и ногами вперед рождаются живыми, но ничего хорошего такая поза не предвещает.
– У моей матушки, – уговаривала Дельфина тихо и размеренно, – есть коралл, с которым она рожала нас всех. Вот придет кто-нибудь, чтоб я могла тебя оставить, я его принесу.
– Нет! – вцепилась в нее Ана. – Ты сама талисман сильнее всех амулетов и снадобий – об этом же все знают! Ты меня только не отпускай. Мне страшно… очень…, – рожая, многие говорят больше, чем когда-либо. Дельфина привыкла видеть соседок, когда они, уязвимы, как никогда. И Ана не исключение. – Люди не наказали нас с Наэвом, а что сделают боги? Я боюсь, сестренка, не боли… Вдруг Дэя отомстит через нашего сына? Моей матушке ведь отомстила регинская Ана…, – она выгнулась от схватки и придушенно закричала, а потом зашептала: – Вы все не понимаете… Красавица? Да это же подачка богов, милостыня! Господин наш Алтимар дал чужой богини меня проклясть, а потом спохватился и одарил хоть чем-то. Смазливым личиком, как регинку! Будто клеймо поставил, что я не достойна быть дочерью Островов.
Вот оно что! Дельфина знала, что не в силах защитить от воли богов, но от страха – могла. Крепче сжала Ану и зашептала:
– Я вижу иногда то, что еще не случилось, – об этом тоже вся деревня знает. Просто верь мне.
Она будет повторять это весь день и ночь. Будет говорить тихонько, когда прибегут на помощь Меда и Ора, и Ана улыбнется им через боль. Перед всеми, кроме Дельфины, Ана этой ночью останется такой, какой ее знают, – неунывающей и несгибаемой. А Дельфина будет держать ее за руку, шептать и обещать, когда схватки станут нестерпимыми. Когда к утру Ана почти перестанет соображать, а Наэв под дверью забудет все молитвы и просто уткнется головой в стену, чтоб не слышать ее криков, – Дельфина уверенно предскажет:
– Все обойдется. Твой сын родится здоровым и проживет долгую жизнь.
Дельфина будет говорить то, что Ана хочет услышать. То, чего НЕ видит.
На другой день женщины показали Наэву дочь. Здоровую и с совершенно здоровыми ножками, заверила Дельфина, обнялась с братом и помирилась. И отныне не говорила вслух о его вине. Совет молчаливо велел: не напоминать и жить дальше. Кто она такая, что бы спорить? Наэва пустили в дом на пару минут – взглянуть на ребенка, поблагодарить жену – и выгнали на пять дней, пока проводятся женские очистительные ритуалы. На Островах мальчикам и девочкам радовались одинаково, но Ане уж очень хотелось родить сына, похожего на Наэва.
– Мальчик будет через год, – сказала она, усталая и довольная, откинувшись на высокие подушки, с присосавшимся к груди младенцем. Замучивший ее ребенок, наконец, был снаружи, все случившееся позади – теперь Ана быстро поправится. Когда придет время вывести девочку на лодке и окунуть в Море, ее, разумеется, нарекут Аной. Но уже было видно, что малышка смуглая и темненькая, похожа на отца, а не на мать. И вот, пока суетящиеся в доме женщины не слышали, Ана взяла Дельфину за руку и рассказала:
– Я загадала в тот день, когда Наэв вернулся. Я сказала тогда Маре: ты отпустила его ко мне – теперь уже не посмеешь отнять. Слишком это было бы жестоко. Мне кажется, Мара меня услышала…
– Она услышала, – ответила Дельфина и вместе с Аной верила: Наэва никогда не убьют в рейде, Ана родит еще много детей, и следующим будет мальчик. Хотя умом целительницы понимала, что вторую такую беременность хромоножка может не пережить.
Рубины
Корабли Островов, подобно детям, получали имена в день первой встречи с Морем. Большинство помнили юными еще Циану и Аквина, но Дельфине довелось увидеть рождение "Плясуньи" – самого юного судна разбойничьего флота. Как и "Удача", это была одномачтовая галера с косым парусом. Дельфина тогда только училась стрелять из лука и еще ни разу не покидала Островов. Аквин брал ее с собой на Остров Кораблей, где девочку не оторвать было от верфи. Она заворожено смотрела на работавших мужчин. Касаясь заготовленного леса, в дереве ощущала искорку нетерпения – скорей бы стать килем, бортами, мачтой. Она хвостиком ходила за корабельным мастером Ульнмаром, и тот терпеливо отвечал на ее вопросы. Объяснял, что подводную часть корпуса делают из дуба, надводную – из бука, обшивку – из сосны. Рассказывал, как выбирают дерево и в какой сезон его рубят. Другой уже прогнал бы девчонку, но Ульнмар был одним из тех несчастных, что когда-то проиграли Посвящение. Община считала его чуть ли не рабом, вечно благодарным за кусок хлеба. Он не имел права указывать даже ребенку.
Имя дают по знамениям. Дельфина увидела Обряд спуска на воду, помнила и теперь, с каким задором дитя-корабль окунулся в родную стихию. Как он отошел от берега, отправился огибать остров. Как схлестнулся с Воздушными Братьями. Ульнмар объяснил, что с таким парусом галере не страшны капризы морских духов – она способна идти при самом слабом и даже при встречном ветре. Парус играл на ветру, словно платье танцующей девы. Дельфина выкрикнула имя раньше взрослых. Люди вокруг покатились со смеху:
– Это боевое судно, малышка, а не твоя кукла.
Но, ко всеобщему удивлению, Медуза стала серьезно расспрашивать Дельфину, хотя та могла только пожимать плечами и кивать на корабль:
– Ее зовут “Плясунья” – она так говорит. Разве вы не слышите?
Корабль был построен, чтобы стать очередным кошмаром Побережья, но боги наделили его шаловливой душой. Мудрые согласились с шестилеткой. Остальные смеялись над нелепым именем, но спорить со Жрицами не посмели. Да, люди вскоре и вправду стали замечать: парус корабля даже при полном штиле чуть трепещет, будто пляшет. На борту “Плясуньи” Дельфина пережила свой первый морской поход в Меркат и первый боевой поход. Много позже к мачте под танцующим парусом привязали Белую Ленту Дельфины. Это был ее корабль.
Тот рейд к Берегу Зубов выпал “Плясунье”, и добрый жребий свел на одном борту всех, кого Дельфина хотела бы там видеть: Ану и Наэва, Ириса и Меду.
В тот год небо было синее и безбрежное, как Море, а Море гладкое и прозрачное, как зеркало. Жребий определил им жаркую и влажную, покрытую цветущим ковром Леонию – самую пеструю из регинских земель. В прошлом здесь действительно водились грозные животные с гривой, что украшали теперь гербы знатных родов. Леония славилась рекой Фло. Та начиналась где-то в болотистых лесах Сильва и Лустеры, а на восточной границе Леонии, образую густую дельту, впадала в Море. То была полноводная, пригодная для судоходства артерия материка, заманчивая дорога к внутренним землям. Иные Главари осмеливались подниматься верх по течению и налетать на деревни. Но случалось это так редко, что для местных жителей разбойники каждый раз становились нежданной бедой.
Дельфина знала, что земля, дающая жизнь растениям, – это богиня, жена, вынашивающая во чреве плоды будущего урожая. Даже у Дельфины, ничем, кроме грабежа, регинские плоды не заслужившей, они не станут ядовитыми во рту. Регинская почва щедра и заботится о ней, как мачеха о падчерице. Земля цветет, как любимая женщина. Как Жрица, когда Морской Господин обнимает ее. Как Дэя, ради супруга убранная в солнечное золото, – даже мертвые камни Острова Обрядов просыпаются под ее взглядом, зеленеют добрыми травами. Из трав сделают отвары, что возвращают здоровье и дают женщинам детей. И должна быть, думала Дельфина, в каждом из нас частичка живого солнца, что пробуждает землю. Происходящую от того же солнца засуху считали гневом богов, Дельфина же объясняла иначе: случается, что матушка Дэя слишком щедро хочет нас одарить, слишком крепко обнимает.
Пеструю Леонию Дельфина видела уже не первый раз и любила ее бурный цвет настолько, насколько можно любить земли врага. Ничего нет прекрасней Островов, но они выглядели пустыней по сравнению с болотным изобилием. Той весной она восхищалась Леонией вдвойне, потому что эта земля единственная расцвела в неурожайный год. Зиму Каэ послал холодную и сухую. Пугливые духи хлеба отказались покидать почву, оливы и виноградники не проснулись в срок. Островитяне ничего не выцарапали из своих полей, и мужчины почти все ушли в Море грабить. Да, и женщин дома осталось меньше, чем в благополучные годы. Что ж, еще одну зиму Острова будут кормиться небогатыми припасами, морскими дарами и плодами разбоя. Такое бывает, говорила себе Дельфина, жаловаться не на что. Но оба берега Моря, Регинию и Меркат, постигла та же беда – засуха, убившая урожай. Осенью Меркат по пятикратной цене будет продавать Совету зерно, чтобы Островам хоть как-то продержаться. Совет прямо говорил Выбранным Главарям: от вашей добычи зимой будет зависеть чья-то жизнь или смерть. Но солнечной Леонии не было дела до несчастий, даже до собственных. Разодетая в цветы, словно девушка, убранная к свадьбе, эта земля не замечала своих иссушенных пашен.
В тот год Наэва впервые выбрали Главарем. Все помнили, что еще Милитар, опытный и мудрый, его выделял. В рейдах к затеям Наэва умели прислушиваться. Многие говорили, что он еще будет Главарем не хуже Милитара. Наэв решительно не понимал, как тэру могли простить ему Рогатую Бухту. Но команда “Плясуньи” выбрала его, и Совет согласился с ней. И не отменил своего решения, даже поняв, каким трудным будет этот рейд. Совет сказал: “Мы тебе верим”. А, значит, у него должно было получиться – ему просто не оставили права на неудачу. Боги не наделили его особыми талантами, не то что любимца судьбы Теора. Наэв признавал это без жалости к себе, и, конечно, никогда не произносил вслух: зачем другим его сомнения? Он не говорил, что сделает все, что может, потому что мог слишком мало. Сделает он все, что от него потребуется.
Ана ликовала, понимая, что значит для него доверие тэру. Она, как и красавица Леония, цвела цветом жаркого полудня – еще молодая, уже не юная. Мать и жена, тем более, хромая, она могла бы остаться дома, но отказалась наотрез. Откормив малышку два года, Ана заявила, что поседеет и рехнется, если еще одно лето будет ждать мужа на берегу. Срезала волосы, сняла платок и взошла на борт как лучница и тэру.
А Дельфина часто видела во сне своего близнеца. Видела его глазами чужую землю. И море, но не это, ласковое, а грязное и отвратительно кислое на вкус – оно захлестывало с головой. “Это же вино. Что ты делаешь, братец?!” Ей снились короткие схватки не понятно кого с кем и за что. Снилась мешанина лиц – нападающих, проклинающих, мертвых, пьющих вместе с ним. Горели дома, какие-то люди просили пощады, другие подталкивали в спину: “Ты что, сомневаешься?!” И он перестал сомневаться. Разъяренные рожи вокруг не для того победили, чтоб кого-то жалеть. Дельфина просыпалась с тяжелой головой, словно все это было с ней. А, выйдя из дома, видела Наэва и Ану, и ту порой вспыхивающую между ними молнию, их полунамеки, понятные только им двоим, за столько лет брака не угасшую страсть. Видела в Гавани, как Наэв подбрасывает дочку к небу, прежде, чем оставить ее Унде и Корвилду. Слышала короткие споры тэру, быть ли Наэву Выбранным Главарем: “В Рогатой Бухте не растерялся и выбрался!” Почти все поддержали его, и Дельфина тоже. Ана поверяла ей свои надежды: быть может, в рейде будет зачат их долгожданный сын. А Дельфина не знала, что чувствовать. Она слишком любила их обоих, не могла винить их за то, что счастливы.
Они прошли прибрежные деревушки Леонии, ограбили купеческий корабль, почти не встретив сопротивления. Им везло настолько, насколько может вести на измученной неурожаем земле. После четырех набегов все были живы, но добычи было непозволительно мало. Пестрой Леонии нечего было отдавать. Дельфине приходило в голову, что их рейды утроят число голодных смертей на Побережье – но что толку было об этом думать? Наконец, устав потрошить пустые амбары, Наэв сказал, что настало время вспомнить о реке Фло и попытать удачу в землях, которые она омывает. Выбранный Главарь не мог принимать подобное решение без согласия всей команды, но Наэв предложил то, о чем многие уже подумывали. Только Маргара, всегда ожидавшая худшего, мрачно предрекла:
– А если они перегородят реку и отрежут нам путь в Море? И сколько человек подхватит там лихорадку? – и развела руками. – А, впрочем, все равно дела плохи. В болота – так в болота.
Гадание сообщило Маргаре, что демоница лихорадка потребует лишь одну жертву. Кто это будет, гадание не ответило, и потому все предпочли забыть о том, что они не в силах изменить. Дельфина помалкивала, но смутно ощущала: лучше бы им не идти по реке Фло. Какая беда их там подстерегает, Дельфина не знала, потому ей было не о чем предупреждать других. И без ее предчувствий каждый понимал, что поход опасен, а выбор у них действительно не велик.
Но набег прошел удивительно гладко. Севернее засуха принесла меньше вреда, и крестьяне могли считать год удачным – до появления разбойников. Островитяне поднялись по реке до Западного Крудланда, явились ночью, так внезапно, что местные приняли их за восставшую из болот нечисть. Биться пришлось разве что с комарами и москитами, зерно досталось грабителям без сопротивления. Потом они просто ушли обратно в Море так быстро, как только могли, – благо, идти вниз по течению не трудно. Перепуганные крестьяне не успели опомниться и задержать разбойничий корабль – Наэв все верно рассчитал. После этого успеха все тэру с удовольствием признавали, что их Главарь многому научился у покойного Милитара.
“Плясунья” была нагружена кое-какой добычей – но много ли можно взять с двух деревень? Встал вопрос: что дальше? Снова рыскать по голодному Побережью?
Дельфина устроилась на носу галеры и в полусне слушала бесконечный разговор возле себя.
Игн. Три года назад он удивил всех, взяв в жены меркатку, но и теперь его взгляд иногда замирает на синеглазой Жрице.
– … а этот длинноносый съежился позади своей коровы и как завизжит: “Не убивай меня! Я тебе расскажу”…
Меда. Она славится трусостью, но, на беду свою, стреляет метко – особенно с перепугу. Совет приказал идти в рейд, ее муж на другом корабле, и теперь у нее одна радость – флиртовать с приятелями, хотя бы с Игном.
– Что же такого он мог тебе рассказать? Его прапрадед спрятал в болоте клад?
Они говорили о последнем набеге. “Плясунья” по абсолютному штилю шла к пустынному островку неподалеку от Вирлеи. Тэру собирались отдохнуть, посоветоваться и что-то решить. А между тем к середине дня пекло сделалось невыносимым даже по меркам людей, поколениями живших в жарком климате. Корабль продвигался вперед только за счет усилий обливавшихся потом, проклинавших все на свете гребцов. Хоть бы Игн сменил одного из них – тогда, может, Дельфине удалось бы поспать.
– …целые сундуки золота! Выкуп за какого-то важного пленника – такой, что пол-Мерката можно скупить! Его жирная корова так описывала золото, будто сама его собирала…
Дельфина закрыла уши руками. Коровой Игн называл женщину, до смерти перепуганную крестьянку, которая наврет с три короба. Как подошел Наэв, Дельфина не заметила, но услышала его голос:
– Игн, расскажи всем то, что ты говорил сестре. Внятно и подробно.
Дельфина приподнялась на локтях. Ворвавшемуся в их дом Игну крестьяне поведали следующее: сеньор Западного Крудланда отправляет в Сургурию богатый выкуп за своего сына. По словам “коровы”, целая вереница телег, груженных золотом, серебром, рубинами. Ограбленные круды знали все это от собственного сына, а он – от какого-то слуги из замка. Отбросив бурное воображение крестьян и раза в три сократив то, что осталось, можно было представить истинные размеры богатства. Двух-трехлетний доход неплохой сеньории. Или даже больше. Перед мысленным взглядом Дельфины так и замелькало это золото. Если его добыть, если привезти Совету… Она оглянулась на лица тэру и поняла, что каждый думает о том же.
– Так какой же дорогой они поедут?
Игн беспомощно развел руками:
– Возле Моря – только по Тихой Дороге через Берег Зубов. Все остальное время – глубоко внутри материка…
Слушатели, уже вообразившие в руках рубины, шумно выдохнули и расхохотались. Тихая Дорога! Даже в омуте Мары богатство не могло быть спрятано надежней.
Вечером “Плясунья” добралась до желанного отдыха. Дельфина благодарно окунулась в Море, а после развели костер, стали жарить рыбу. Тина, которую все не брала старость, изящно улеглась на песке. Тунику скинула, а мокрая рубаха подчеркивала каждый изгиб ее упругого тела – зрелище, от которого мужчины забывали и усталость, и возраст Тины. Шестнадцатилетний Ирис так и пожирал ее взглядом, к ее огромному удовольствию. Наэв увлек Ану подальше от костра, сказав, что сегодня еще не слишком устал. А в небе Нат раскинула вышитое покрывало, и Дельфина любовалась им, радуясь спокойной ночи. Но ко всем людям, отдыхавшим на островке, как лихорадка, привязалась мысль о таком нужном и недоступном богатстве. И сомнение: вправду ли оно недосягаемо?
Берег Зубов Дельфина впервые увидела лет в двенадцать и, как и все прочие, спросила: “Почему его не назвали Берегом Утеса? Вон же утес торчит из Моря”. Ответ был прост: славу этим местам принесла не хмурая глыбы, а острые каменные шипы, скрытые под водой и покрывавшие здесь все дно. Место более гибельное, чем даже Остров Рифов. Ни один корабль не смел подойти близко. Дорогу, идущую вдоль этого берега, поколения регинцев привыкли считать безопасной от налетов с Моря.
Утром Наэв растолкал Дельфину, чтобы поговорить, пока большая часть команды еще спала.
– Не поверю, сестренка, что тебе ночью не приснились рубины. Как и всем остальным.
Дельфина улыбнулась ему и Ане:
– А я не поверю, что вы двое вообще спали. Неужели богиня любви что-то нашептывает про набеги?
Чертя камнем на песке, Наэв стал объяснять:
– Мы здесь. А выкуп повезут вот здесь: сначала по Тихой Дороге, потом через Берег Зубов, к востоку от Фло. Им проще везти телеги по берегу, чем продираться через болота. Вдоль Тихой Дороги сплошные мели, любой корабль, что подойдет близко, там и останется. Берег Зубов – сами понимаете, – он поднял глаза на сестру, на жену, уже знавшую его замысел, потом, на Маргару, которая подошла незваной. – Да, нам никогда не подобраться Морем, но всегда же есть другой выход. Нас не ждут на берегу – это многого стоит. Круды очень удивятся, когда мы догоним их верхом. А нас ведь вполне достаточно, чтобы им не удалось отстоять свое золото.
Дельфина попыталась не столько осмыслить план, сколько прислушаться к себе – получится ли? Ее предчувствия были спокойны, как Море вокруг, словно река Фло уже поглотила все так и не настигшие их беды. Маргара спросила:
– А где, Выбранный Главарь, мы возьмем столько лошадей?
И Наэв ткнул пальцем в ту точку рисунка, где должна была находиться Вирлея:
– Их сеньор любит мир. Какую дань он согласится отдать, если услышит о четырех разбойничьих кораблях возле своего побережья? Дань, которая вернется к нему, когда все будет кончено, – не увозить же нам коней с собой. Вирлея еще будет благодарна нам, что мы не потребовали большего. Что скажешь, матушка?
Маргару ни разу не избирали Главарем и советов от нее ждали редко. Она привыкла рубить, а не изобретать хитрости, поэтому ответила она так, как Наэв и ожидал. Пожала плечами и кивнула на спящую еще команду:
– Это их тебе предстоит уговорить, – и вдруг добавила. – Если б такое предлагал Теор, я б сказала, что это безумие. Ну, а тебя я достаточно порола в детстве, что бы верить тебе теперь.
Большей похвалы Наэв от нее никогда не слышал.
Тогда Дельфина тихо спросила:
– Брат, а где ты возьмешь еще три корабля?…
– Сорок лошадей – и мы, может быть, пощадим вашу землю, – Наэв произнес эти слова по-регински, стараясь, чтобы как можно внятней звучал его островной акцент. Говор, который Побережье привыкло слышать в кошмарах. В прошлом разбойники несколько раз беспощадно разоряли Вирлею – Наэву хотелось верить, что здесь еще свежи воспоминания.
Деревянный замок был стар и уязвим, сеньор же, наоборот, слишком молод. Морской народ не решался посягать на замки, и Наэв мало что знал про штурм и осаду, да и внутри регинской крепости оказался впервые. Но даже он взглядом воина подметил: гарнизон очень мал, во дворе замка Наэву попалось лишь пару человек, способных держать оружие. Должно быть, вся защита здесь – несколько лучников, да трусливые слуги. Наэв легко мог представить себе, как достаточно большой отряд врагов сравняет замок с землей – хотя бы возьмет измором. Конечно, это будет не экипаж “Плясуньи”, но юный сеньор Вирлеи в каждом сне должен видеть: первая же осада станет для него последней.
Мальчишка-сеньор вместе с каким-то пожилым рыцарем во все глаза рассматривал смуглого чужака, морского дьявола из дьявольского народа. И, наконец, не уверенно ответил:
– Сорок – это же для целого отряда. Да во всей Вирлеи … едва ли найдется…
Какая глупость – признаваться врагу в своей слабости! Мальчика учили не на Острове Леса. Наэв возблагодарил Инве: он-то в ответ ждал насмешек и приказа уволочь дерзкого разбойника в темницу. Он каждый миг заново удивлялся мысли, что стоит один в регинском замке и угрожает сеньору.
– У меня шесть кораблей, – сказал Наэв, с удовольствием добавив пять судов под свое начало. – Клянусь змеиным хвостом Мары, от твоей земли не останется и пепла.
Сеньору докладывали о корабле или кораблях в Море. Те шли ночью, и никто толком не мог сказать, сколько их. Может, и вправду шесть. Но почему тогда лошадей требуется только сорок? Разбойник не собирался объяснять, что он затевает и для чего нужны лошади, но юного сеньора очень подавляла уверенность в голосе этого человека – будто привык получать все, что захочет. Откуда ему было знать, что чужак сейчас хочет лишь одного: живым вернуться к Ане? Пожилой рыцарь что-то зашептал своему господину, очевидно, убийственный для Наэва вопрос: почему мы должны верить разбойнику? Быть может, его флот существует только в угрозах? Наэв в жизни бы себе не поверил. Он вспомнил Теора – тот и в семнадцать готов был править хоть всеми кораблями Островов. Он произнес, пристально глядя регинцу в глаза:
– Раздумываешь, сеньор? Ты можешь отказаться и убить меня – тогда и узнаешь, сколько кораблей придет за меня мстить. Часто ли Выбранные Главари Островов являлись в твой замок? Как думаешь, мальчик, я поступил бы так, если б мне было чего бояться?
Наверное, юного сеньора взбесило обращение – мальчик. Но глаза он все-таки опустил первым.
– Я ведь могу вам приказать помолчать, правда?
Островитян, у которых дисциплина была в крови, такой вопрос смущал больше гневного окрика – ослушаться было просто не возможно. Фор и Алтрис, только что яростно спорившие, умолкли и опустили глаза:
– Как скажешь, Выбранный Главарь…
– Вы оба остаетесь возле корабля. И у меня есть для вас поручение.
Дельфине достался ласковый серый жеребчик, которого она тут же полюбила. Ане – черная молодая лошадка. Оставаться охранять корабль не желал никто – верили, что о таком набеге еще расскажут внукам. “Плясунью” укрыли в потайном вирлейском заливе. По жребию выбрали двадцать неудачников, и они огрызались больше, чем было принято в Общине. Двое самых строптивых – Фор и Алтрис – замолчали лишь от изумления, когда лично Наэв подозвал их к себе. Обычно Выбранные Главари приказывали, а не уговаривали.
Тихая Дорога. Полутьма на пороге рассвета. Вожделенный караван с выкупом уже виден издалека. Если и заметит опасность – скрыться с нагруженными телегами не успеет. Выкуп хорошо охраняют, но силы равны, а такая добыча стоит риска.
Вирлейский сеньор дал разбойникам, конечно, не боевых коней, а тех, кого сумел собрать. Если не обученные лошадки хотя бы не начнут шарахаться, почуяв кровь, – и на том спасибо. Рыцари-круды полжизни провели в седле, при прямом столкновении у разбойников Наэва не было бы шансов. Исход боя решили не копья и мечи, а внезапность, засада и стрелы – они втрое сократили регинский отряд прежде, чем островитяне решились на прямую атаку. Лишний повод для Регинии утверждать, что морские трусы боятся настоящих сражений. Впрочем, не останется выживших регинцев, чтоб рассказать о битве на Тихой Дороге.
Дельфина понимала: им вместе с захваченными телегами предстоит опасный путь к кораблю. Из-за добычи они будут двигаться медленно, а предстоит миновать земли Вилании. В каких бы отношениях не был местный сеньор с Западным Крудландом, он будет счастлив вырезать целый отряд разбойников, да еще и присвоить чужое золото. Стоит кому-то поднять тревогу… Минутных пленников швыряли на колени и одному за другим перерезали горло. Женщины в казни не участвовали – разве что, Маргара, матушка, которую воспитанники в глубине души не причисляли к женщинам. Дельфина наблюдала со стороны, не смеялась над умиравшими людьми, как Тина, но и не отворачиваясь, как Меда. Стрелы Дельфины сегодня верно били в цель, и не было у нее права отворачиваться, словно она тут не причем. Для многих тэру убийство врага – необходимость, вроде охоты. Для Наэва регинцы не люди, а враждебная стихия, жалости, как и ненависти, к ним нет. Дельфина раз и навсегда для себя решила, что это правильно. К чему мучить себя сомнениями там, где они не в силах что-то изменить? Но всякий раз вспоминала Теора, который так и не научился мыслить “правильно”.
Она видела, как Наэв подошел к Ане: в одной руке славно потрудившийся, залитый кровью меч, в другой – что-то маняще алое. Может, и вправду рубин. Крестьяне, конечно, приврали, и большая часть выкупа состояла из монет и слитков, но Наэв нашел сундук с драгоценностями. Ему до сих пор не дозволялось оставлять ничего из добычи себе. В такой год Совет и остальным велит все захваченное нести в общую сокровищницу. Но хотя бы здесь, на дороге, Наэв увенчивал свою красавицу краденым богатством. Земля под их ногами была в густо-красных прожилках, а в небе нежными розовыми бликами плескался рассвет. И Ана, усталая, но прекрасная, как богиня, не видела вокруг ничего, кроме вновь уцелевшего любимого. Дельфина против воли выдохнула: “Как красиво…”. И ей хотелось разрыдаться от мысли, что измазанный смертью мир все-таки безумно красив и любим. А чего больше было в этой мысли, радости или печали, Дельфина не знала.