Алкоголь хотел другого. Заставил подойти к Стасу. Прямо, растолкав остальных. Она икнула и подала руку.
– Света.
– Стас, – крепкое рукопожатие.
Она разглядела татуировку на лбу – не цепь. Терновый венок. Нечто ещё более пугающее было во взгляде его бледно-голубых глаз. Потустороннее безумие? Жизненный опыт? Мышцы были крепкими как сталь. Армия? Сколько ему лет?
– Что пьёшь?
– Водку!
– Выпьем?
– Да!
И опять: «Что я делаю?! Стоп! Остановись, хватит!».
Лёнчик то ли ушёл, то ли где-то спрятался. Но это было не важно, ведь сабвуфер наполнил комнату новой песней: Timbaland, Katy Perry – If We Ever Meet Again.
Через час, они целовались на диване. Стас захотел большего, залез ей под юбку и, опять же, сделал это мягко, ужасающе аккуратно.
«Нет».
Она выставила руку. Слабо. Непривычно было, что на нее нет атрибута, который мог бы создать невидимую стену. Всё же, Стас Тихомиров из Перми не стал напирать паровозом. Убрав руку, он дал понять: «Ладно. Когда захочешь, тогда».
Нестерпимое напряжение, и вдруг…
Natalie Imbruglia – Beauty On The Fire.
Протянул руку, ладонью вверх, как настоящий кавалер. «Откатимся немного назад?». Вышли на медляк.
Руки обжигали. Крепкие пальцы, как десять маленьких змей, ползли всё ниже по талии. Бёдра синхронно качались из стороны в сторону. Безумие! Жар по телу. Его лицо стало ближе. Он был так спокоен, будто занимался этим каждый день. Света поняла, что ей хочется что-то сказать, но она не знала, что. С её губ сорвался вопрос. Она сама не поняла, почему спросила эту чушь, но голова больше не подчинялась телу.
– Ты ищешь пляж?
На лице парня не дрогнуло и морщинки. Он помолчал недолго и ответил:
– Чего?
«Глупая, глупая! – ругала она себя. – Что я несу? Почему пляж?!»
Наконец, уголок его губ тронула тень ухмылки.
– Змей любишь?
– Чего?
– Ну… змей. Удавов. Питонов.
– Всё понятно.
В её воображении, за стенами комнаты пошёл снег. Света молча положила подбородок на плечо Стаса и продолжила танец. Бёдра уже не раскачивались так сильно. Когда закончился медляк, Стас подошёл к столу и закинул в себя рюмку беленькой.
В нём не было никакой загадки. Ей показалось нечто в его взгляде. Всего лишь показалось. Был ли он посвящённым, оставалось непонятным. Внимание на другую девчонку он переключил так же быстро, как и на неё, час назад. Этой девчонкой оказалась кудрявая.
– Стас, на минутку, – похлопал его по плечу другой парень. Тот обернулся, медленно, значительно, выпятив грудь.
– Ну?
– Ты чё, ёп. Пошли, поговорим, в коридор.
– Ты поговорить решил? – Стас одним пальцем толкнул его в плечо. – Поговорить, да? – в его речи не было напора, но глаза исподлобья превращали в камень.
– Спокойно, оба, – встала между ними Света. – Как тебя зовут?
– Миша.
– Миша, это Стас. Будьте друзьями и не деритесь.
«А мне надо кое-кого найти».
Алкогольный туман рассеивался. Клюква решила убедиться, всё ли в порядке между Юрой и Лёнчиком, а потом пуститься во все тяжкие.
– Жди меня! – она поцеловала Стаса, хотя и сама не поняла, зачем. Планы на Стаса рухнули, как только он начал пошлить.
«Дура! – снова поругала она себя за пляж. – Ладно, сначала дело, потом удовольствие».
Это был тот самый час, когда большинство устают танцевать, разбиваются на группы по два-три человека и садятся поболтать за жизнь. Примерно три часа ночи. И как время пролетело так быстро?
Юра и Лёнчик сидели на кухне. Судя по их тону, беседа явно пошла не по тому руслу. Маты летели через каждое второе слово.
– Ты, б… ть, мудак!
– А батя? Тоже мудак?
– И батя мудак! Бросил нас с мамкой в однушке. Сам был коммерс! При совке это было знаешь, как круто? Коммерс, б… ть, при совке!
– Так, тихо, братан, – Юра похлопал старшего брата по спине. – Понимаю, у меня та же фигня. И ничего! Выкарабкались.
– Он же всё тебе! – не успокаивался Лёнчик. – Как ты родился, всё! Меня как будто исчез… отменили. Я исчез для него!
– Он не помогал тебе? – вмешалась Света.
– Клюква? – разглядел её Лёнчик сквозь туман. – Ты ещё здесь?
– Так почему твой отец тебя бросил? Вы общались?
– Он мне не отец, – вдруг заявил Лёнчик и высвободился из юриных объятий. – Тест ДНК делали.
– Опа! – засмеялся Юра. – Так выходит…
– Выходит, б… ть! – он выпил пятьдесят грамм. – Пойду, покурю.
– Сидеть! Лёнчик, ты не куришь, это во-первых.
– И чё?
– Во-вторых, ты почему раньше не сказал?
– А вы спрашивали?!
Юра немного отодвинулся.
– Если батя Лёнчику не батя… то кто? Слушайте, а вы не брат и сестра? Вы похожи.
– Чего?! – хором возмутились оба.
– Калина, а твой батя не Дмитрий Боровой, случайно? Он, как бы, полгорода перетрахал, так что возможно…
– Ебало завали! Мой отец – погибший моряк.
– Тебе же сказали, Дмитрий Боровой не мой батя. Как он может быть светиным батей, если мы брат и сестра?
– Ну, значит, Лёнь, твой отец – этот самый моряк, – Юра взял стакан и поднялся из-за стола. – Йоу, народ, чё такой тухляк?! Э, Стасян, вруби какой-нибудь рэпчик!
Лёня и Света остались за столом, глядя друг на друга. Только теперь она заметила в Лёнчике знакомые черты. Может, этот пьяный Юра был прав?
Стас и не думал ждать Свету, обнимаясь с третьей девчонкой.
«Вот, кобелина!»
Света открыла бутылку коньяка. Налила себе полный стакан и выпила залпом. Горечь атаковала рот и спрутом разлилась по телу, вскоре обернувшись теплом. Не найдя чем закусить, она занюхала майкой проходившего мимо парня. Вскинула руку с бутылкой.
– Тусим!!!
Проснулась утром, когда уже давно рассвело. Солнце убило эту ночь. Из жизни Светы выпало несколько часов, и даже цхосн был ни причём. Она лежала в одном нижнем белье на кровати маленькой спальни. Рядом, откинув одеяла, спали ещё две девчонки. Парней, вроде, не было. Из-за двери ещё громыхала музыка, если музыкой можно назвать рэп.
Света тревожно потрогала себя. Нашла одежду на полу. Оделась, подошла к окну, из-за которого больно слепило солнце. Похоже было, что черту она так и не переступила.
Возле двери спальни клевал носом Лёнчик. Другие парни продолжали продолжали вяло тусить.
– Подъём, дозорный, – Света пощёлкала пальцами перед его лицом. – Что было?
– Ничего. Стасян отчебучил, стал быковать, бутылку разбил. Ну, Юрок его отправил домой. Вызвал такси. Ты напилась, облевала сортир, – он усмехнулся. – Тебе дали таблетку от желудка, уложили спать. Катя с Мариной тоже устали, их положили к тебе.
– И всё?
– А чего ты хотела? Оргию, как в фильмах?
– Ну, брат! – она стукнула Лёнчика в бок. – А ты всё время охранял? Какой же ты рыцарь, – обняла за шею и поцеловала в щёку. – Значит, Стас уехал?
– Этот Стас – дебил.
– А куда он уехал? Домой?
– В аэропорт.
– А давно?
Лёнчик посмотрел на телефоне время.
– Час как улетел.
От этой новости, почему-то стало тоскливо. В душе образовалась чёрная дыра. Свете казалось, она упустила нечто важное.
– Вы-то с братом поладили?
– Да, решили переписываться.
– Слава Богу. Ну, ты с отцом поговори.
– Хорошо. А ты чё, уходишь?
– Есть одно дело.
Света решительно направилась к выходу. Она точно знала, куда идёт. Отсюда было недалеко – минут сорок. Она ни разу не бывала там, куда несли её ноги, но помнила адрес как молитву. Нашла двор, поднялась на крыльцо, набрала на домофоне заветный номер.
– Костя?
Дверь открылась. Не медля ни доли секунды, Света зашла в подъезд и вызвала лифт.
Она хотела того же, чего, наверное, хотели все обычные непосвящённые девушки её возраста, не знавшие Доктрину, не читавшие мыслей, не патриулировавшие улиц, не ходившие в рогатом шлеме по углям, не висевшие над Парижем, не хоронившие в лесу мёртвый камень. Пятьдесят пять минут назад, она знала, с чем этого хочет, но боялась. Боялась бледно-голубых глаз и татуировок. Он исчезнет, улетит домой в Пермь, а она останется, как мама Лёнчика, одинокой. Так было пятьдесят шесть минут назад. Однако страх исчез, когда она вспомнила о человеке, который всегда был рядом. Он не создавал инцидентов, если они грозили Свете Доктринарным судом. Никогда не бросал, не предавал, не улетал в Пермь.
Лифта не было уже минуту, и Света побежала по лестнице. Поднявшись на половину пролёта, она услышала, как открываются створки, но продолжила бежать.
Костя был из тех, кто, обычно, спал по ночам. Он не успел привести волосы в порядок и побриться, ходил по дому в трусах и майке. Это было не важно. Света редко заставала его без очков, почти никогда видела его чайные глаза.
Переступив порог, она потянулась к нему, запнулась о кошачью миску.
– Не знала, что у тебя кот.
– Кошка.
Света подошла вплотную. Костя выдал оттенок улыбки, погладил её по волосам, давая понять – ему не требовалось ни спрашивать, ни читать мысли, чтобы узнать её желание. Она подтянулась на носках, чтобы поцеловать его в губы, навалилась всем телом, он удержался на ногах, и удержал её за талию. Несколькими короткими размеренными поцелуями передал: «Подожди, я не поспеваю за твоим темпом». Света не могла понять: «Что не так?».
– Ты есть хочешь?
Вопрос заставил её отшатнуться. Ну, какой, какой ещё вопрос мог бы сейчас быть более неуместен?!
– Я знаю, что тебе сейчас нужно, – мягко продолжил Костя. – Я люблю тебя. Сейчас твоя энергетика в хаосе. Приведи её в порядок, отдохни, а потом… – он погладил её по щеке и поцеловал так, как не целовал даже Мару. Это длилось минуту, или час, или день, или вечность. А когда губы разомкнулись, и Света вдохнула полную грудь воздуха, он продолжил: – Я знаю тебя лучше, чем ты сама. Вы говорили с Лёнчиком и ты кое-что поняла. Я прочитал это с порога…
– Что ты несёшь? – медленно помотала она головой.
– Тебя отнести на диван? Что-то ты побледнела. Давай, воды принесу.
– Какой же ты… больной!
«Нет, ты должен говорить не это! Как ты смеешь портить такой момент?! Почему всё идёт не так?!»
Света не помнила, как очутилась на диване, одетая. Снова драгоценные минуты выпали из её жизни. Костя хлопал её по щекам, держа в руке стакан обещанной воды.
– Костик, ты больной, – только и произнесла она, когда вернулся дар речи.
– Кто бы говорил.
– Ты хочешь меня?
– Да. Только не плачь и в обморок, пожалуйста, не падай. Обещаешь?
– Обещаю, – она выдохнула и прижала к своей щеке мягкую ладонь.
Глава 6
Целый день, до закату, Света и Костя валялись на расправленном диване. Смотрели фильмы, общались, ели пиццу, но до того, чего Свете хотелось попробовать в первый раз в жизни, так и не дошло.
Когда за окошком подступала темнота, Костя сидел на краю дивана. Света придвинулась поближе. Он резко поднялся, прошёлся по комнате, запустил руку в волосы и вдруг замер, глядя в стену. Сильно зажмурился, сдавив пальцами переносицу.
– Милый, что с тобой? Голова болит?
– Какой я тебе милый? – он посмотрел в стену и пробубнил что-то невнятное. – Всё неправильно.
– Что неправильно?
– Ладно! Ты победила.
– Кого? Почему победила?
– Не прикидывайся, – он часто заморгал, снова сжал переносицу, отвернулся, провёл пальцами по глазами. – Хорошая, милая девочка… кто же знал, что это умеешь?
– Что умею? Не понимаю тебя.
– Не называй меня так! – его дыхание участилось. – До этого не должно было дойти.
– До чего? Ты можешь объяснить? – её голос дрогнул. Света натянула на себя плед и поджала ноги.
– Помнишь, тогда, двадцать девятого декабря? Когда ты обняла меня за руку. Я подумал… подумал… как же мне хорошо! Словно я был на своём месте, или даже в раю… не знаю, короче, как объяснить. Мы думали, ты будешь сопротивляться, а ты? О, да, ты выбрала верную тактику!
– Да что за тактика?!
– Ты, конечно, будешь отрицать, понимаю, – Костя развёл руками. – Но ты для меня стала… я тебя… когда я касаюсь, я будто ангела трогаю… ну, в общем ты поняла.
– Ты можешь нормально объяснить?
Костя собрал со стола коробки, стряхнул крошки и сложил диван.
Сидя на кухне, оба молчали, в ожидании, пока закипит чайник. Разлив по кружкам кипяток, Костя начал первым:
– Помнишь, тогда, на балконе? После того, как мы тебя спасли. Я сказал, что тебе не захотелось бы искать отца, узнай ты правду.
Света поставила кружку. Чтобы не разлить. Немного отодвинулась от стола. Она чувствовала – вот-вот её ранят в сердце, приготовилась, ухватившись руками за край. Но к этому нельзя было подготовиться.
– Твой отец жив.
На миг, она забыла как дышать. Опустила голову.
– Мы ищем его с того дня. Двенадцатого августа двухтысячного. Мы – «Полярная Звезда» и конференции в её подчинении. Всё безуспешно. Он в «Южном Кресте», а «Южный Крест» очень силён. Мы надеялись, ты станешь ключом. К тому же, ты нефиксируемая.
Он сел напротив и положил руку ей на кисть, по-прежнему сжимающую край стола. Света убрала руки, положила на колени. Отодвинулась ещё, глядя в пол и тяжело дыша.
– Свет, скажи хоть что-нибудь, не молчи.
– Он в «Южном Кресте», так? – она по-прежнему была напряжена, глядела на Костю исподлобья. – Почему его не обменять на него другого пленного?
– Ты не поняла. Александр Калинин – не пленный. Он работает на «Южный Крест».
– Что?
– Поэтому нам и запретили тебе говорить. Эта правда… понимаешь… она как баобаб. Стоит тебе узнать, и… – Костя вздохнул, прошёлся по кухне. Взял кружку, но снова поставил. – Чтоб бы знала. Я ненавижу Александра Калинина. А ты – его плоть и кровь, и ты… А-ах! – он провёл ладонями по лицу. – Не могу я так! Я без ума от тебя, ты хоть понимаешь, что я чувствовал…
– Ты говоришь только о себе! О своих чувствах! А обо мне подумал?! Что я должна чувствовать?!
– А ты знаешь, почему мы хотим его найти? Сказать?! Ты уверена, что выдержишь?
Она встала и ударила Костю по щеке.
– Хочешь сказать, это из-за него трагедия случилась? – она глядела в его глаза секунд пять. Гнев растаял и сменился ужасом и неверием в собственную догадку. – Что?
Костя кивнул.
– Присядь. Кажется, ты снова бледнеешь, – он отвёл её в комнату, посадил в кресло. – Пора тебе многое рассказать.
В октябре восемьдесят шестого года, восемнадцатилетний староосколец Александр Калинин поступил на срочную службу в Северный флот. Тогда молодой парень уже месяц как был женат на своей первой любви – Татьяне Россохиной. Стройная блондинка Татьяна любила мужественных парней, однако её молодость пришлась на непростое время. Это был период слома традиционных ценностей, когда всё меньше ценилась верность и всё больше – деньги. Другим мужчиной в жизни Татьяны оказался владелец кооператива Дмитрий Боровой.
Александр учился на матроса в Ленинграде, когда, в мае восемьдесят седьмого, узнал, что у него родился сын. Татьяна решила назвать мальчика Леонидом.
В августе тысяча девятьсот девяносто первого, Татьяна стала свидетелем роковых перемен. ГКЧП решил выступить против Доктрины, рассказав о ней по телевидению на весь Советский Союз. Позже «Полярная Звезда», «Южный Крест» и все тринадцать конференций заменили признание балетом. Но с Татьяной, как и с тысячами других носителей, оказалось не так просто. Она была нефиксируемой. Пришлось основательно поработать над её памятью. Татьяной Россохиной занимались дилетанты. Её мозг испортили настолько, что породили жуткую смесь правды и безумия. Татьяна сошла с ума: начала бредить, настроение могло меняться в считанные секунды. Первые месяцы это было не так заметно. Позже она начала забывать маленького Лёнчика в магазине, путала детскую еду с собачьей, могла часами стоять на балконе, глядя в одну точку или смотрела выключенный телевизор. Пока Александр находился в плавании, за Лёнчиком присматривали бабушка и дедушка.
Александр, отслужив матросом, решил остаться во флоте. Он рассчитывал, что они с Таней и сыном проживут долгую счастливую жизнь, получат квартиру на севере, будут жить скромно, но достойно. Когда Александр ступил на сушу, он не знал, что произошло в стране и в сознании жены.
Февраль девяносто второго был пиком её безумия. Татьяна попыталась удушить своего мужа во сне. Она так и не смогла это объяснить. Александр и Татьяна развелись, ребёнка отдали на воспитание бабушке. Татьяну поместили в сумасшедший дом, где ей суждено было провести остаток лет.
В начале августа девяносто второго, Александр встретил Валентину, а через год и семь месяцев родилась Света.
– Вы с Лёнчиком, и вправду, брат и сестра, – продолжал Костя. – Он тоже нефиксируемый. Это передаётся в генах.
В девяносто шестом году, «Овен» перешёл под контроль «Южного Креста». Две тайные организации наблюдателей Доктрины столетиями вели глобальную игру, передавая контроль над конференциями словно фишки на покерном столе. Некоторые агенты уходили в другие конференции, но большинство оставались и безропотно служили новым хозяевам.
– Когда сменяется куратор, основной геморрой – передача знаний, – Костя отпил воды. – У «южан» и «полярников» много тайн друг от друга. Тут единой панацеи нет – одних фиксируют, других закрывают, третьих покупают, четвёртые сами уходят. Мы с Машей и Лёнчиком до этого служили в «Козероге». Потом, в две тысячи пятом, «Козерог» достался «южанам», а «Овен» – «полярникам», и мы перешли в «Овен».
– Так, у меня голова пухнет. Давай поближе к моему отцу. Как он мог на такое пойти? Он – моряк! Моряки – одна семья.
– Просто, – пожал Костя плечами. – Ради повышения. В девяносто седьмом ему дали главного старшину. В январе следующего года вы получили квартиру в Видяево. Как быстро!
– Такое бывает за хорошие заслуги.
– Какие заслуги, Свет?! Постановочная авария, в устранении которой он сыграл основную роль?
– Прекрати! Ему могли дать за службу. Ты этого не знаешь! Тебя на подлодке не было.
– Твоя правда. Мы многого не знаем, но кое-что проясняется с каждым годом. Когда происходит смена куратора, много информации утекает. Так мы получили сведения, что Александра Калинина завербовали в июне девяносто седьмого. Как раз перед тем, как ему присвоили звание главного старшины. А ещё через год с небольшим, его сделали главным корабельным старшиной. Его одного! Остальных не повышали. О чём это говорит? Ты сама сказала, моряки – семья. Значит, за успешные учения, например, или за устранение аварии общими усилиями, должны были наградить всех. Но на «Курске» он тогда не служил! В учениях не участвовал. За что повысили?
– Бред. Целый год прошёл. Могли бы найти, за что!
– И я даже знаю, за что. За постановочные аварии.
– Костя, ты не понял. Год! За это время, думаешь, званий не получают?
– Света, это ты не поняла – раз в год специально, чтобы не было заметно. Иначе возникли бы вопросы у командования.
– Командованию тогда вообще было на всё нахчать. Лишь бы перед начальством отчитаться.
– Мы не об этом сейчас. В июле девяносто девятого Александра перевели на «Курск». А через месяц… ты знаешь, что было через месяц.
– Да. Поход в Средиземное море. Тогда всех наградили.
– И Александру дали звание мичмана, – Костя развёл руками, изобразив деланое удивление.
– А что, не должны были давать?
– Не в этом дело. «Южному Кресту» было известно о предстоящем походе. И о том, что всех наградят. Вот его и пристроили. Света, просто смирись. Ты хотела знать? Ты знаешь.
– Ну, и мразь же ты.
– Я думал, ты скажешь, ну и мразь Александр Калинин.
Света не выдержала, вскочила и ударила Костю кулаком в челюсть. Удар вышел скользящим и рассёк ему губу.
– И чего ты этим добилась?
– Значит, переспал, а теперь издеваешься. Так ты всех отшиваешь, да?! – проговорила она с дрожью в голосе.
– Браво. Отличная актёрская игра, – он отвернулся и прижал тыльную сторону ладони к окровавленной губе. – Удар у тебя мужской, – оценил он, поглядев ей в глаза. – Неточный, зато крепкий.
– Хочешь ещё?
– Нет, спасибо. Две раны за сегодня.
– Слабак.
Она выбежала на балкон. В первую секунду, Костя хотел броситься следом, но сообразил, что она не собирается прыгать. Он достаточно хорошо её знал.
Мир вокруг темнел. Кружился. Наполнялся солёной водой. Света хотела прыгнуть. Она вспомнила ту ночь, когда едва не лишила себя жизни ради прекрасной иллюзии. Ей захотелось узнать, будет ли он спасать её во второй раз?
«Я и сама могу спастись, – вытерев слёзы, она представила Париж. – Эх, и почему я так люблю балконы?»
Эта мысль её развеселила. Веселье было настолько неуместным, диким, неправильным, что мысль об этой неправильности добавила ещё больше веселья. Наложившись на отчаяние, ненависть, лишённую вектора, она породила ядовитую смесь. Безумие! Безумие…
Хорошего в новости, что папа – агент «южан» и предатель, не было ничего… но он был. Он был жив. И кто сказал, что он – предатель? Костя? Много ли он знает?
Вернувшись, она села в кресло, закрыв лицо руками, сделала вид, будто скрывает высыхающие слёзы На самом деле, Свете не хотелось, чтобы Костя заметил, как изменилось её настроение.
«Он жив. Он жив! Мой папа! Обалдеть, просто обалдеть!»
– Что нам делать, а? – печально спросил Костя, не заметив перемены. – Я вроде бы и рассказал тебе. А легче не стало. Думал, сброшу этот груз, но, – поглядев на дно стакана, он вздохнул. – Сделал только хуже. Прости, – он поднялся, допил стакан воды залпом, прошёлся по комнате. – Как нам дальше развивать отношения?
– Кто из нас мужчина, я или ты?
– Знаешь, а ты – воин. Я такому бойцу невидимого фронта как ты в подмётки не гожусь.
– Да ладно!
– Мата Хари.
– Джеймс Бонд!
Вот теперь уже перемены было не скрыть. Костя обернулся. Света подскочила к нему, погладила по щеке.
– Найдём его. Вместе. В тайне от Доктрины. Ты и я. Ведь есть же независимые агенты, не только «полюса» и конференции.
– Есть, только они всё равно служат Доктрине.
– Тогда предадим Доктрину.
– Какая ты простая, как три рубля.
– А что? Это крамола?
– Ты сама – ходячая крамола.
– Если хочешь любить меня – иди за мной.
– Куда?
– Искать пляж.
Две минуты назад, когда она стояла на балконе, Свету озарила мысль. Тот глупый вопрос на вечеринке породило не больное воображение, смешанное с алкоголем. Его, как ни странно, породили письма. Те, что Света много лет получала от вымышленной Георгины.
Они снова целовались и вновь оказались не диване. В этот раз, диван решили не расправлять.
Позже, когда за окнами стемнело, Света рассказала, откуда появился пляж. Они лежали рядом – она на спине, глядя в потолок, он на боку, к ней лицом, играя с её белой прядью.
– Я привыкла повсюду искать тайные смыслы. У нас с Георгиной был шифр. Надо было отсчитывать определённое количество букв. Из отдельных букв мы составляли слова. Глядя на любой текст, я невольно искала в нём какое-то второе дно. Ай! – он нечаянно больно потянул за волосы, и Свете их отнять. – Так вот, я, когда читала книгу Анри Тома, её нашла. Представляешь? Целая фраза по-французски. Знаешь, какая? – она повернулась.
– Какая же?
– Cherche la plage.
– Так и думал.
– А вот и не ври, не думал! Это хиндсайт.
– Так как ты её разглядела? Её эксперты изучали, не могли ничего разглядеть.
– Дата рождения Мао Цзедуна! Быстро!
– Эм… не помню.
– Двадцать шестое декабря тысяча восемьсот девяносто третьего.
Она опустила веки и на секунду перенеслась в квартиру Анри Тома. В комнату, где провела несколько секунд и всё перевернула вверх дном. Среди всех мелочей, она заметила портрет Мао на стене. В мае шестьдесят восьмого Великий Кормчий мелькал повсюду в молодёжной среде Сорбонны. Можно было подумать, что Анри сохранил портрет из ностальгии. Только портрет был не совсем обычным. Как и подобает постмодернистскому искусству, он сочетал несочетаемое – лидера китайской революции и буржуйские атрибуты праздника. Если конкретнее, того праздника, на котором поют «Happy Birthday!». Колпак и дуделка украшали Кормчего. Смотрелось это настолько нелепо, что врезалось в память.
– Я заглянула в Википедию…
– Ты ж моя умница, – он поцеловал ей шею.
– Ну, прекрати! Я заглянула в Википедию и узнала, что Мао Цзэдун родился двадцать шестого декабря тысяча восемьсот девяносто третьего года. Понял?
– Веди дальше свою мысль.
– Числа! Два шесть один два один восемь девять три. Доходит? Я наложила эти числа на строки. По-разному. Пробовала так, эдак… короче, обнаружила, что если на страницах двадцать шесть, двенадцать, восемнадцать и девяносто три взять сначала вторую строчку вторую букву, потом восьмую строчку восьмую букву, и так далее…
– Почему восьмую?
– Глупый! Два плюс шесть. Так вот, если взять по одной букве и составить предложение, получится «cherche la plage».
– Погоди, но ведь это четырнадцать букв. А в дате восемь цифр.
– Так потом заново считаешь! И так получается фраза на повторе: «cherchelaplagecherchelaplage» и так далее. Это не просто совпадение. Такое на каждой из ключевых страниц.
– Ну, и что эта фраза нам даёт?
– Это послание от Анри! Намёк, что ещё не всё потеряно! «Роза» не умерла. Она где-то скрывается.
– Давай лучше поспим, я так устал, – Костя уткнулся в её плечо.
– На пенсии отоспишься, – она толкнула его бедром и прошептала: – Мы теперь оба опасны.
Пять Миров. Два из них открыты, два закрыты, один частично открыт. В какой-то из этих Миров ушли Робер и Полин. Там же, судя по всему, обосновались остатки движения «Роза». Хотя, кто его знает, что выросло из этих остатков за сорок лет?
– Исключаем Мир Полярной Звезды, – рассуждала Света. – И Мир Дэи.
– Почему?
– Там одна пустыня. Есть нечего, тем более пить. Я сама его помню. Там даже дышалось тяжело.
– Не в этом дело. Тари Дэи под таким строжайшим контролем, о котором и «южане», и «полярники» только мечтают. Там прятаться смысла нет.
– Наоборот! Хочешь прятаться – прячься на виду.
– Где ты понахваталась этой чуши? В детских детективах?
Костя и Света допивали по второй чашке кофе. Они не спали с шести утра. Сейчас на часах было десять.
– Ладно, пока оставим этот вопрос. Подумаем про пляж. Как мы уже поняли, речь о двери-символе.
– Да! И это мы сто раз обговорили.
– А как можно нарисовать пляж, чтобы это было понятно? Какое-нибудь универсальное международное обозначение.
– Хм, – Костя потеребил подбородок. – Дорожный знак? – он нарисовал на салфетке голову, выглядывающую из воды.
– Ну, ты и художник, – засмеялась Света.
– От слова «худо».
– От слова «хутор». Ладно, думай!
– А чего думать? Ещё, как вариант, пальма, но это слишком очевидно. Песок, волны… не знаю. Ракушка, морская звезда. Спасательный круг. Что ещё бывает на пляжах?
– Шезлонги, – Света потянулась. – Так хочется на море! Когда мы женимся, слетаем на Бали?
Костя чуть не поперхнулся.
– С дуба рухнула?
– С берёзы!
– Ладно, – Костя посмотрел на телефоне время. – Понятно, что ничего непонятно, – он прошёлся по кухне. – Слушай, а тебя мама не заждалась?
– Ой! – Света вскочила, оглядела кухню в поисках телефона. Быстро составила кружки в раковину.
– Я помою. Ты ей сейчас позвони!
– У меня ж телефон разрядился ещё вчера… то есть, уже позавчера. Блин! Есть зарядка?
– Что ж ты раньше молчала?
– Забыла!
– Косяк. Держи!
Как только на экране появилась тонкая полоска заряда, Света включила телефон и набрала маму. Пришлось пять минут объяснять, что её не похитили, не подсадили на наркотики и не убили, шесть раз изнасиловав.
– Я почему из-за тебя должна в милицию звонить?!
– Мама, я давала тебе телефон Кости! Ты не могла догадаться, что я у него?
– А я должна в сыщика играть?! Догадываться? Ты хоть кому-нибудь сказала, что к Косте идёшь? Лёне, хотя бы? Хоть кому-нибудь! Мне, своей матери, могла сказать?
– У меня телефон… – и снова по кругу. Наконец, трубку взял парень.
– Добрый день, тёть Валь. Это Костя. Всё в порядке, Света у меня. Сейчас она пойдёт домой. Мы вчера целый день сериалы смотрели и так увлеклись, что не заметили как день пролетел.
– Ну, давай, гони её домой. Горе луковое! Была хорошей девочкой до тринадцати лет, что вдруг стало? Не понимаю!
– Я задаю себе тот же вопрос, тёть Валь, – он тихонько, прикрыв ладонью телефон, поцеловал Свету и шепнул: – Беги!
Она развернулась в коридоре.
– Ну-ка дай мне трубку, – взяла телефон. – Мам? Я без пяти минут выпускница.
– Это не значит…
– Я имею право на личную жизнь? Имею или нет?!
– Ты как со мной разговариваешь?!
– Всё, дома поговорим, пока! – бросила трубку и тут же отключила телефон. – Вот так это решается.
– Без пяти минут? – Костя сложил руки на груди. – Иди домой! Мне тоже скоро уходить.
Два длинных шага, и она оказались прямо перед ним лицом к лицу.
– Костя, сейчас нет ничего важнее пляжа. Мы на пороге разгадки тайны века. Ну, куда ты пойдёшь? В офис? Чё там делать?!
Тут её кольнула догадка.
– Ты же не собираешься… нет. Нет! Ни слова Марго!
– Почему?
– Почему?! Костя, ты ещё спрашиваешь, почему?! Я тебя не пущу.
– Это, вообще-то, моя квартира.
– Костя! Ты не посмеешь. Это наша с тобой тайна! И ты вот так отдашь её тем, кто стрелял по людям из вертолёта? Кто бросал бомбы на детей?!
– Стрелял «Южный Крест», – проговорил он холодно.
– Да какая разница?! Что «южане», что «полярники» – две руки одного тела!
Всё застыло. Только далеко за окном ездили авто. Их сливающийся гуд походил на булыжник, который сдвинулся с места и решил медленно ползти по склону горы.
– Никому не говори об этом, – ожил Костя. – Никому! И никогда.
Стало холодно будто в склепе. Отступив на шаг, Света невольно обхватила руками туловище.
– Это правда, за которую погибла Мара, – он ушёл в комнату, а через долгую минуту вернулся с диктофоном. Тем самым, который Света однажды принесла в актовый зал. Диктофон был перемотан скотчем.
Света взяла прибор, словно драгоценную реликвию, чуть не уронив оттого, что пальцы дрожали. Аккуратно надавила на кнопку воспроизведения. Знакомый голос, будто из иного мира, зазвучал, и на короткий вздох показалось, что в комнате трое.
«Привет, Клюква! Если ты это слушаешь, значит мне кирдык. Хе! Я попросила Кости передать тебе эту запись, когда ты будешь готова. Пять лет! Подумать только, целых пять лет я служила Доктрине. Только теперь я поняла, как всё устроено. Не буду тянуть кота за одно место, просто скажу главное. Ты – классная! У тебя всё получится. Не предавай друзей. Не предавай Доктрину, как бы тебе не хотелось. Во-первых, Доктрина границ, или… ё-моё, как же её полностью называют официально… всё вылетает из головы. Пфф! Симмаратанская Доктрина Межмировых границ. Она… не зло, сама по себе. Просто была в древности большая буча, великая война, или что-то типа того – я плохо знаю историю. Есть твёрдые технологии, есть твёрдые техники. Вместе они как порох и спички. Поэтому, их надо держать в отдельности. Я к чему? Не пытайся ломать систему. Важна не система, а люди в ней. Запомни эту фразу. Так вот, – короткий вздох. Звук зажжённой спички. – Сколько я служу, „Козерогу“, „Овну“… всегда меня терзают вопросы. Вопросы, мать их! И чем дальше в лес, тем больше дров. Больше вопросов! Почему мы всегда сосём, когда дело касается кипиша, где участвует „Южный Крест“? Ни разу не было проблем с другими конференциями, теми, которые враждебны. Но как „южане“ – всё! Либо „мы ничего не могли поделать“, либо „мы сделали всё, что могли“, – послышалось, как она выпустила сигаретный дым. – Ещё один вопрос. Почему „полярники“ никогда не вступают в прямую схватку с „южанами“? Эти вопросы мучили меня как заноза, как… камень в ботинке. Пока не сложился пазл. Я поняла это ещё год назад, но только теперь решилась записать мои мысли-скакуны. Всё потому, что „южане“ и „полярники“ – одного поля ягоды. Две руки одного тела».