На закате дня бакалея всё ещё принимала посетителей. Анаэрин толкнул дверь – звякнул колокольчик. Внутри оказалось пустынно. Едва переступив порог, журналист ощутил лёгкий характерный вкус паров солей. Колкий, ароматный и в то же время пряный. Эффект достигался за счёт добавления эфирных масел в раствор. Ни с чем не перепутать.
Анаэрин хоть и не являлся постоянным клиентом сети "Кость и соль", знал всех её сотрудников в лицо. Было их немного, а сменялись они крайне редко. В этот раз ему предстояло иметь дело с Раэзий Рэйнбоу, женщиной за сорок, со стянутыми в пучок волосами, в коричневом фирменном фартуке, делающей записи в книге учёта. Это открытие не обрадовало мужчину. Ему по душе больше приходилась простодушная и лёгкая в общении Анэлия Аровиг, чем строгая, придирчивая и донельзя педантичная Раэзия.
Но поделать с этим ничего было нельзя, а запасы крови подошли к концу. К тому же, сегодня был последний день действия розового билета – листка, который выдавался чернокрасам сроком до месяца с разрешением на отоваривание в любой бакалее "Кость и соль".
Помимо журналиста в магазине был ещё один поздний покупатель. Анаэрин даже не обратил бы внимания на жавшегося в углу человека, если бы не его шарф. А точнее то, как незнакомец носил его.
Старый, расшитый серебристыми нитями шарф, скрывал лицо, как если бы на улице был ураганный ветер. Но этого оказалось недостаточно, и растянутая до предела ткань, словно нагрудная броня, закрывала тело спереди и окольцовывала узкую талию. Ко всему прочему, шарф выглядел старым, но качественно сделанным и хорошо сохранившимся. Его ценили, ухаживали… а потом кто-то взял и надел его так, словно это была всего лишь простынь. Смотреть на это без боли невозможно.
"Нельзя так неуважительно относиться к старинным вещам", – мысленно ворчал Анаэрин.
С тяжёлым сердцем отведя взгляд от шарфа, он подошёл к прилавку из тёмного дерева, с рычажными весами и старинным кассовым аппаратом, закрывавшемся на ключ.
В его намерения входило приобрести дюжину флаконов с «белой» кровью. Кровь, конечно, не буквально была белой. Цвет её был как раз совершенно обычным. Зато собиралась она у добровольных доноров, которыми двигал гражданский долг, а вовсе не возможность подзаработать.
Анаэрин приятельски улыбнулся женщине, предъявляя свой билет на отоваривание в бакалях “Кость и соль”. Раэзия, прервав записи в Книге счетов, посмотрела на листок. Ей хватило буквально пары секунд для проведения экспертизы и вынести вердикт:
– Недействителен, – безучастно произнесла женщина.
Первым импульсом Анаэрина было подозрение на внезапно развившуюся у него глухоту.
– Что значит недействителен? – переспросил он.
– Это значит, что ваш билет не является легально действующим на территории городской общины Скоркос, – бюрократическим тоном продекларировала Раэзия и вернулась к работе со счетами, потеряв, очевидно, всякий интерес к персоне журналиста. И даже накинутый на левое плечо горчичный камзол, украшенный цветочной вышивкой, не заинтересовал её.
Второй импульс породил в нем надежду на то, что произошла ошибка.
– Это какая-то ошибка…
– Я не допускаю никаких ошибок в своей работе, – оборвала Раэзия, росчерком пера ставя жирную, безукоризненную, чернильную точку в графе "Расход".
За сим последовал третий импульс – злость и отрицание.
– Как это недействителен? Это просто смешно! – воскликнул он, оглядываясь по сторонам в поисках поддержки в борьбе с проявленной в отношении него несправедливостью.
Спустя четверть часа Анаэрин всё ещё стоял у прилавка из тёмного дерева и вёл страстный спор с женщиной в фартуке из жёсткого, пропитанного солями материала.
– В который раз вам повторяю, – отбивала она очередной выпад, – бланк недействителен.
Её нахмуренные брови и сжатая челюсть посылали недвусмысленный сигнал усталости и раздражения.
– Не может такого быть! – продолжал возражать журналист, со своей стороны игнорируя все знаки. – Я всегда регулярно оплачиваю пошлину. В начале каждого месяца. Новый начнётся только завтра.