Украденная правда
Андрей Саранцев блаженно растянулся на опавшей листве в притихшем осеннем лесу и глядел в чистое голубое небо. На фоне небесной лазури в зажигательном танце резвились бесчисленные золотистые искорки, чем-то напоминавшие волшебных светлячков, живущих в каком-то своём таинственном мире. Андрею даже чудилось, что он слышит их звонкие голоса:
– Мы знаем, что ты нас видишь, знаем, поиграй с нами, мы хотим с тобой играть…
Зрелище было настолько завораживающим, что ему хотелось проникнуть в самые его глубины, почувствовать в этом таинстве что-то очень важное для себя. Он уже давно не испытывал такой безмятежности чувств, такой умиротворённости, казалось, что все потери, все сомнения, теснившиеся внутри него последние годы вдруг отступили, отпустили его сердце навсегда. А противоречий в жизни Андрея действительно хватало. Однажды он вдруг понял, что потерял смысл жизни, упустив ту самую ниточку, связывавшую его внутренний мир с жизненной реальностью. Саранцеву казалось, что всё происходившее с ним раньше было какой-то сценической ролью, в которую он вжился и забыл себя настоящего и этот навязчивый сон сделал из него совершенно другого человека, чужого самому себе. Он уже ясно осознавал, что теряет радость, которая всё ускользала от него, рассыпалась на какие-то отдельные фрагменты, привязанные лишь к мимолётным внешним обстоятельствам. Даже удачи уже не так радовали его. Поначалу внезапное открытие не на шутку встревожило Андрея, он не понимал, как это могло случиться и когда. Его мозги всё сильнее сверлил законный вопрос:
«А зачем я живу не своей жизнью, ради чего и вообще – кто этот я?»
И сам же пытался себе отвечать:
«Ну допустим – работа, карьера… да, согласен, новое дело развивает, расшевеливает мозги, если, конечно, с творческим подходом дружишь. А потом, когда выжал всё из себя, когда от рутины мутит и просветов не видно? Это ведь всё равно, что масло по хлебу размазывать, туда-сюда, туда-сюда и всё по одной плоскости. Ну не самоцель же кусок с маслом, пускай даже жирно намазанным! Барахла мне точно не нужно, хватает того, что есть. Удовольствия? Хм… да, ещё не так давно цепляли, прельщали, а сейчас эта старая пластинка хоть и крутится, но как-то пресновато от неё. Родину я и так люблю, не раз доказывал. Мир спасать тоже пытался, но со своим обострённым чувством справедливости одни только шишки понабивал. Да он и не особенно хочет спасаться. Может, ради будущих детей Кирилла, своих внуков? Пацана нашего уже, слава Богу, вырастили. Вполне, цель благородная, детей нужно учить, в добром мире куда лучше, чем среди злобных троллей. Но все ли хорошие добрые люди реально знают себя, свою истинную цель? И вообще, что такое мудрость? Как научить кого-то правильной жизни, если сам смутно представляешь её смысл? Какой-то замкнутый круг получается. Нет, должно быть что-то ещё, должно быть…»
Чем дальше он забирался в умственные дебри, тем только больше появлялось вопросов. Камнем преткновения в его размышлениях стали мысли о смерти, ведь она всегда являлась очевидным итогом человеческой судьбы. Как ни старался Андрей, он не находил разумного объяснения необходимости такого существования.
«Неужели нам суждено быть лишь «нравственным удобрением» для будущих поколений? Какой смысл в жизни, если у неё нет логического продолжения для себя самого?» – эти вопросы мучили его больше всего.
Саранцев подсознательно чувствовал, что за покровом внешнего мира скрываются какие-то тайны, и у него появилось нестерпимое желание разобраться во всём этом. Он с жадностью набросился на эзотерическую и религиозную литературу, часами просиживая в сети интернета, и даже записался в городскую библиотеку. Андрея интересовало всё, что было связано с истинной природой человека, что не освещалось в школьных и университетских учебниках, он искал ответы на вопросы, которые ещё совсем недавно не то что не тревожили, а даже не трогали его воображения. Информации хватало, но зачастую она была не совсем понятной и местами противоречивой. Переваривая эти немыслимые информационные объёмы, Андрей пытался отыскать в них проблески еле уловимой сути, чтобы ближе подобраться к разгадке душевного ребуса, он чувствовал, что находится совсем близко буквально в одном шаге от понимания чего-то очень важного для себя. Саранцев нередко винил себя за то, что так долго тратил своё драгоценное время на всякую ерунду вместо того, чтобы искать реальное оправдание своему существованию. Теперь он изо всех сил старался наверстать потерянное время, подкрепляя теоретические знания всевозможными духовными практиками. По мере поиска горизонты его сознания постепенно расширялись, а прежняя жизнь всё заметнее теряла свою привлекательность, она как-то тускнела в его глазах. Андрея стали утомлять шумные компании, в которых раньше он находил забвение от жизненных забот и обманывался сомнительными удовольствиями, он избегал всего того, что являлось приоритетом его прежней жизни. Ему было комфортнее в одиночестве, внутри себя, где он боролся с душевной теснотой, пытаясь раздвинуть, разорвать этот непроницаемый кокон из своих же умственных нагромождений. Неожиданно для себя он пришёл к выводу, что земной мир вовлечён в какую-то глобальную игру, где людям отводились роли обычных марионеток, слабо осведомлённых игроков на постоянно меняющемся поле жизни. Причём правила игры придумывались кем-то за кулисами видимой жизни и навязывались людям через их же умственные склонности. Такое нелепое запрограммированное существование (а иначе его и назвать было нельзя) ассоциировалось у него с лошадиным бегом по кругу под неусыпным наблюдением незримых погонщиков. Он даже отшутился по этому поводу экспромтными стишками:
Мы винтики и гаечки в чумной машине времени,
С резьбою часто сорванной, где въелся ржавый след,
Заложники послушные людского рода-племени
В живой процесс затянуты ключами строгих лет…
Андрей вдруг ясно понял, что навязанный людям путь был тупиковым, а информационная ложь всеми возможными способами только покрывала чудовищную несправедливость, укравшую у них законное право – знать правду. Кому-то это явно было выгодно, без сомнения.
«У нас украли правду о самих себе, её просто исказили до неузнаваемости, предложив взамен какую-то «суррогатную похлёбку»… А ведь это самое страшное, что может быть, самое страшное – не знать себя и жить… Как это вообще возможно, как?! Нас кормят всякими бредовыми идеями, «замыливают» глаза какой-то глупостью, но о главном ведь никто не говорит, ну почти не говорят, правда просто растворяется в этом умственном бедламе, она не видна большинству из нас. Нам постоянно лгут, и мы лжём себе, считая такую жизнь единственно правильной, но жизнь ведь не должна сеять тревогу и боль, она должна радовать и учить этой самой радости. Но мы живём в мире кривды, и она потешается над нами, считая всех нас безмозглым стадом, которым можно и нужно помыкать».
Подобные мысли всё чаще посещали Саранцева, но сейчас он уже знал, что из этого беспросветного тупика есть выход. Своими мыслями Андрей пытался делиться с родными и знакомыми, но в ответ в лучшем случае получал натянутые улыбки либо его собеседники деликатно уклонялись от разговора. Его не понимали, ему не верили даже самые близкие люди. Иногда Саранцев с трудом сдерживался, чтобы не закричать во всю глотку, лишь бы его наконец-то услышали. Его просто «убивала» эта человеческая слепота и глухота! Один раз Андрей не выдержал и после очередной шутки в адрес своего больного воображения в пух и прах рассорился со своими давними знакомыми. С тех пор они перестали общаться. Дольше других Саранцева терпела его жена Наташа, два года она добросовестно пыталась вернуть его в наезженную жизненную колею, однако блаженный муженёк никак не хотел возвращаться. Наконец её терпение лопнуло, и последние слова когда-то любящей женщины прозвучали для Саранцева, как контрольный выстрел в голову:
– Всё, Андрюша, я больше не могу так, я устала от этих твоих бредней, от твоей заумности… я устала… я хочу нормальной человеческой жизни… прости, я ухожу.
Выслушав её сбивчивые слова, Андрей молча кивнул. Ему совершенно не хотелось с ней спорить и тем более искать каких-то оправданий для себя, он не стал умолять её остаться, прекрасно понимая, что возникшую между ними пропасть уже не переступить.
– И это всё, что ты мне хочешь сказать?.. Ну что ты молчишь? – послышались нотки обиды в её голосе.
– А что говорить? Всё правильно… Разбитую чашку можно, конечно, склеить, если есть чем, а у нас уже, похоже, нечем. Спасибо, Наташа, за эти двадцать лет жизни, за сына, за твоё терпение и заботу обо мне, ты была хорошей женой и матерью, мне не в чем тебя упрекнуть. Ты правильно всё решила, живи нормальной человеческой жизнью.
– Разбитая чашка… ммм… какое горькое сравнение. А тебе не жалко этих лет, неужели тебе так легко их выбросить из памяти? Вспомни, Андрюша, ведь мы же любили друг друга… я не понимаю тебя, не понимаю…
– В этом-то всё и дело, любовь без понимания не жизнеспособна, она же, как декоративный цветочек, чуть не так, не по ней и всё – завяла. Ну не может быть по-другому, Наташа, просто не может и всё! К чему, собственно, мы и пришли. Ты не хочешь меня услышать, а я уже не могу жить, как все. Наташа, я не стану прежним, не стану, а ты этого не хочешь понять!
– А если ты ошибаешься, ты уверен, что прав? Ведь такое бывает, Андрей, люди часто обманываются. Да ты просто вбил в голову эту свою избранность и хочешь всех ей заразить! И не смотри на меня так, да это заразно, ты же ломаешь все человеческие устои, все правила! Нигилист ты несчастный!
Саранцев устало усмехнулся:
– Почему нигилист и почему несчастный? И при чём здесь какая-то избранность?
– А я не знаю как тебя больше назвать, разве что – эгоистом!
– Угу, очень обидно… ты ещё скажи, что у меня кризис подросткового возраста. Слышал я всё это уже и не раз. Ты думаешь, я сошёл сума? Пойми, Наташа, я чувствую, что прав, чувствую и всё… И ты не заставишь меня увериться в обратном!
– Ну и живи со своей правдой! – со слезами бросила она.
Она ушла в тот же день, а Андрей остался один со своей правдой. Позже после развода они разменяли трёхкомнатную квартиру, и Саранцев обосновался на двадцати квадратах «однушки». Их сын Кирилл учился в другом городе в университете и, возвращаясь на побывку жил в основном у матери, ему было удобнее в отдельной комнате. Хотя отца он тоже не забывал и по возможности навещал. Развод не повлиял на отношения между ними, отношения оставались вполне нормальными, можно сказать, даже приятельскими. Кирилл был деликатным умным парнем и не осуждал родителей, во всяком случае, вслух. В довесок ко всему Андрей уволился с работы. Такое внезапное решение, естественно, вызвало непонимание у руководства, должность он занимал не последнюю и пользовался заслуженным уважением. Но Саранцев настоял на своём, и после безрезультатных уговоров ему всё же подписали заявление по собственному желанию. В своей прошлой жизни Андрей успел попробовать себя в разных видах деятельности: десять лет в армии, потом уже на гражданке воспитывал детей, занимался юриспруденцией, экономикой, руководил, умудрился даже примерить на себя «пиджак» чиновника. И везде, где бы ни работал Саранцев, у него получалось, ему всё давалось довольно легко благодаря острому уму и какой-то внутренней чуйке, позволявшей угадывать самое важное в любом вопросе. Только вот в последнее время он совершенно не испытывал интереса к работе, трудился скорей по привычке благодаря личной дисциплине и не более того. Андрею даже казалось, что какая-то сила специально подталкивала его к той или иной деятельности в качестве наглядного обзора уже пройденных этапов жизни, чтобы окончательно убедить его в ненужности бессмысленных повторений. Но теперь всё это уже было в прошлом. Нет, Андрей не корил свою судьбу, не жаловался на её капризность, ему не за что было сетовать на своё прошлое, он просто хотел понять – ради чего всё это.
Вынырнув из своих грёз, Саранцев почувствовал ласковое дуновение ветерка уже гнавшего по небесной синеве причудливые фигурки белоснежных облаков.
«Красота-то какая! Её часами можно созерцать и не устанешь… как же удивительна игра природы… Н-да, в жизни меня мало что цепляет по-настоящему, но она не может набить оскомину, это уж точно», – думал в те минуты он.
Отдавшись неге мягкого осеннего тепла, Андрей не заметил, как заснул. Во сне он увидел настенные часы, показывавшие половину десятого. Андрея не покидало ощущение, что он опаздывает на какую-то важную встречу к десяти часам, но никак не мог вспомнить с кем, и где она должна была состояться. Это навязчивое ощущение не давало ему покоя, он метался в растерянности по комнатам в поисках хоть какой-то зацепки, но тщетно.
Саранцев проснулся, когда солнце уже повисло над западным горизонтом. На лес опустилась тень, и стало прохладнее. Стряхнув остатки дремоты, он попытался вспомнить недавний сон:
«Часы, время… К чему бы это? Куда я опаздывал? И что значат эти цифры? Может, реальное время или месяц, а может, год… Так, давай прикинем, если это реальное время, то осталось ждать недолго. А если месяц? Сейчас сентябрь, как раз девятый и как раз середина… Н-да, интересно… Ладно, дома всё равно никто не ждёт, можно и здесь у костерка покумекать, вдруг, что и осенит».
Сказано – сделано. В багажнике машины у Андрея всегда было самое необходимое, он частенько вот так экспромтом устраивал ночёвки и не только под звёздным небом. Он искренне любил природу, и она, похоже, отвечала ему тем же. Саранцев со знанием дела оборудовал костровище и вскоре язычки пламени уже облизывали аккуратно сложенный сухостой. Когда костёр разошёлся, он подвесил на треногу армейский котелок на две трети наполненный водой и стал ждать. Цветочно-ягодный чай, который Саранцев неизменно возил с собой для таких случаев, настаивался несколько минут, соблазняя его чувства непередаваемыми ароматами. Чуть позже, расположившись на ближайшем пеньке, Андрей небольшими глотками с наслаждением отхлёбывал из эмалированной кружки чай и любовался игрой озорных искр, устроивших настоящий фейерверк. Между тем лес уже полностью погрузился в ночную тьму, замедляя ритм своей повседневной жизни. Теперь каждый звук в ночной тиши казался каким-то особенным, таинственным.
Закончив с чаепитием, он снова вернулся мыслями к странному сновидению:
«Что же всё-таки обозначают эти цифры, что? Может, в них указан какой-то срок, который нельзя проворонить, пропустить?.. Или что-то вроде счётчика моей жизни… Или… Ну да, самое время покаяться в грехах пока не поздно. Однако юморок у тебя, брат. А если серьёзно – есть ли в чём каяться? Ну, если покопаться, то можно что-то наскрести… жене пару раз изменил, каюсь, но когда это было… напивался в стельку несколько раз, но сейчас же завязал с этим, даже не тянет… так, в основном грешки по мелочам. О войне не буду, это другая тема. Хм, вроде бы душой не кривил, старался жить по совести, да и на войне трусом не был, это точно, бойцы уважали… людям по возможности помогал, пользу какую-то приносил… и любовь не обошла. Гляди-ка, портрет святоши вырисовался, самому смешно. А вот мыслишки всякие непотребные посещали, не спорю, это было… да и сейчас иногда слетаются окаянные на огонёк».
Андрей усмехнулся и поглядел на циферблат мобильника:
«Одиннадцатый час уже, а ничего не случилось. Значит, всё-таки месяц. И сколько же у меня осталось? Недели две если верить часикам. А может, это всего лишь бред моего больного воображения? Ну, как Наташка утверждала и ещё некоторые… Вот в это верить мне уж точно не хочется».
Почему Саранцев так ухватился за этот сон? Да он и сам толком не мог объяснить, просто уже несколько месяцев чувствовал приближение чего-то особенного, необычного, о чём с замиранием сердца мечтал последние годы. Он уже и так и этак со всех сторон оценивал своё состояние и не мог не заметить буквально ворвавшихся в него изменений. Они касались, прежде всего, тех слоёв мировоззрения, которые связывали его с повседневностью. С тех пор, как Андрей занялся духовным поиском, старые связи стали рушиться, у него даже появилось ощущение, что от его души отваливаются целые пласты заскорузлого прошлого, мешавшего ей свободно вздохнуть. Вместе с этим у него потерялся интерес ко всему тому, что лежало на поверхности и являлось смыслом жизни для большинства людей. Его уже не вдохновляла такая жизнь, ему хотелось добраться до чего-то большего, до тех глубин, где, по его мнению, скрывался сам источник жизни. Из книг он знал, что это особенное состояние называется духовной реализацией, в которой погибают все умственные противоречия и двусмысленность, а душа погружается в божественный покой, обретая свой истинный дом. Но это желанное переживание внутреннего мира до сих пор ускользало от него, проявляя себя лишь кратковременными вспышками, ему постоянно чего-то не хватало, что-то мешало.
Саранцев поёжился, напомнив себе, что уже не лето и подбросил в костёр дров. После чего отправился к машине за спальным мешком. Рядом с костром он расчистил небольшую площадку для ночлега и с удовольствием забрался в тёплый спальник. Его взгляд снова устремился в небо с бесчисленной россыпью необыкновенно ярких звёзд. Андрей заворожено глядел на это волшебное небесное таинство не в силах оторвать своего взгляда…
– Ты напоминаешь мне ту бабку из сказки у разбитого корыта, – нарушил тишину леса приглушённый голос.
От неожиданности Андрей вздрогнул. Он не видел говорившего, его силуэт практически сливался с тёмным стволом близстоящего дерева.
– Я не понимаю, о чём ты… И вообще, ты кто? – после некоторой паузы произнёс Саранцев.
– Да всё ты понимаешь. А своих нужно узнавать.
– Какой к чёрту свой?! Я тебя в упор не вижу! – не выдержал Андрей.
– А зачем меня видеть? Вполне достаточно слышать.
«А я ведь где-то слышал этот голос», – мелькнуло в сознании Саранцева, и он решил выяснить своё предположение:
– Ну хорошо… Ты что-то хотел мне сказать? Говори.
– Ты же хотел найти себя, да? – с усмешкой в голосе поинтересовался незнакомец.
– Допустим.
– Искал себя, а потерял всё остальное… Разве не так?
Андрей почувствовал лёгкое раздражение, но не показал этого:
– Что ты имеешь в виду?
– Ну как же… у тебя была семья, друзья, работа. А теперь, где всё это? Погляди-ка на других людей, они знают, ради чего живут, у них есть какие-то мечты, они хотят пользоваться благами жизни, жить ещё лучше. Погляди, сколько в ней удовольствий! А что есть у тебя, что хочешь ты? Люди не просто бьются за своё счастье, они вгрызаются в эту жизнь. Ну а ты?
– А я не хочу в неё вгрызаться, я хочу её понять.
– Ха-ха, похоже, у тебя с этим полный конфуз – иду туда – незнамо куда, ищу то – незнамо что. Ты мне напоминаешь неприкаянного чудака, который вышел из пункта «А» в пункт «Б» и ненароком заблудился по дороге, прошлого уже нет, а будущего всё не видно. Такое настоящее попахивает пустотой. Тебе не кажется? Не лучше ли вернуться назад, где всё привычно и знакомо.
Андрей и сам понимал, что оказался на какой-то меже, поэтому в уме в чём-то соглашался со своим оппонентом, но в тоже время чувствовал в его словах некий подвох. Тревога снова забралась в его сердце и не хотела отпускать.
Между тем голос из темноты продолжал:
– А ты, случайно, не забыл о своём бывшем друге? Помнится, вы были – не разлей вода, понимали друг друга с полуслова, даже скучали в разлуке… Когда он заболел, то особенно нуждался в твоей помощи, ему нужна была твоя поддержка… Но ты не приехал, и его теперь нет.
– Я не мог тогда, я долго был в командировке, я просто не успел, – как-то неуверенно промямлил Андрей.
– Слабо верится, и ты сам об этом знаешь. Просто не захотел.
– Он сильно изменился, и мы как-то отдалились друг от друга… он сам так решил, не знаю – почему.
– Всё ты знаешь. Он безумно любил твою бывшую, а она выбрала тебя… Представляешь, что у него на душе творилось?
– Ну да, я догадывался… Но в чём моя-то вина? Это же Наташкин выбор!
– А ему что от этого легче стало? Вам счастье, а ему – обида и боль. Только представь себе, день за днём эти безжалостные прожорливые змейки выедали его сердце, пока оно не затихло совсем… Он не смог с этим справиться сам, а ты не помог. Ты у нас, как собака на сене – ни себе ни людям. Не думаешь, что с ним она бы смогла обрести своё счастье, настоящее женское счастье? А? – подлил масла в огонь голос.
Саранцев даже не нашёлся, чем возразить.
– Перед смертью он ждал тебя, хотел объясниться, а ты так ничего и не понял. Теперь живи с этим.
Откровения собеседника ещё сильнее насаждали хаос в душе Саранцева, подсознательно он понимал, что его загоняют в тупик, но ничего не мог с этим поделать. Казалось, что монотонный голос уже никогда не остановится, он с упорной настойчивостью всё вытаскивал и вытаскивал из памяти Андрея не совсем приятные факты его прошлой жизни, о которых тот старался не вспоминать.
Саранцев проснулся от резкого толчка. В первые секунды он не мог понять, где находится, ощущая только сумасшедший стук своего сердца.
«Фу-ты… я спал, это всего лишь сон», – облегчённо выдохнул он и стал выбираться из спальника.
Для самоуспокоения Андрей всё-таки обследовал дерево, из-за которого доносился тот странный голос. Не обнаружив ничего подозрительного, он немного успокоился и попытался окончательно вернуться из сна в реальность. Однако неприятный осадок в его груди всё же оставался. Вдруг на противоположной стороне костровища что-то зашевелилось. Саранцев пригляделся внимательней и понял что не один. Его компаньоном оказался ужик, свернувшийся на ночлег вблизи ещё пышущих жаром углей.
– И тебе, брат, тепла не хватает, понимаю… ты не бойся, отдыхай, вдвоём веселее, – подмигнул ему Саранцев и снова забрался в спальник.
Ночь была в самом разгаре, она успела заботливо убаюкать лес вместе с большинством его обитателей и теперь переключила свои чары на Андрея. Боролся он недолго и вскоре задремал…
Она появилась словно из воздуха и, не говоря ни слова, улыбкой любящей матери обласкала Андрея. Златовласая незнакомка в белом платье была необыкновенно красива, казалось, что исходившее от неё ослепительное сияние поглощало в себе ночную тьму. Андрей почувствовал, как невесомые солнечные флюиды её естества проникают ему прямо в сердце, отчего в груди становилось необычайно тепло и легко. Когда женщина заговорила, в интонации её голоса Саранцев уловил сочувствие и любовь:
– Милый мой, ты опять пошёл у него на поводу… Разве ты не устал от его бессмысленных нравоучений? Пойми, мой дорогой, он не советчик тебе, ему совершенно не нужно твоё будущее, он боится его, потому, что живёт только прошлым и тем, что ему привычно. Этот безнадёжный скептик ничего не способен менять, а мы вместе сможем. Только не поддавайся его уловкам, не распыляйся на его хитрости, прислушайся к сердцу, оно подскажет, выведет из тени прошлого. У тебя свой путь, не равняйся на других, не вини себя за ошибки, прими всё как есть и прости себя. Прошу тебя, останови эту внутреннюю войну и тогда ты всё поймёшь. Вспомни детство… тогда мы были особенно близки с тобой, вспомни свои ощущения того времени, свою беззаботную радость, лёгкость свободы, ту наивную детскую искренность. Ведь всё это никуда не ушло, оно в тебе, только вспомни…
Саранцев вслушивался в певучие нотки её бархатного голоса, и ему совершенно не хотелось говорить, он готов был молчать целую вечность ради того чтобы этот безумно близкий ему голос не стихал никогда.
– Ты считаешь, что его можно утихомирить, и он отступится, да? – с несвойственной себе вкрадчивостью всё-таки спросил он.
– Ну, конечно же, его назойливость не безгранична, только будь бдителен, не уступай ему и у тебя всё получится. И помни, в памяти детства есть ключик от сердца, найди его, и мы уже больше никогда не расстанемся, – подбодрила его она.
В последний момент Саранцев вдруг вспомнил про настенные часы и хотел спросить её о смысле того сна, но не успел…
У прогоревших углей ночного костра Андрей встретил рассвет и с первыми лучами солнца засобирался домой. Для себя он уже всё решил, прекрасно понимая, что такие знаки судьбы просто так не даются. Его, безусловно, к чему-то готовили и это что-то должно произойти в ближайшие дни. Время уже пошло и он не хотел больше терять ни минуты. Заскочив ненадолго домой, он помылся, перекусил и без промедления сел за руль, чтобы вернуться в город своего детства, где пролетели самые беззаботные и счастливые годы его жизни. Отец Андрея был военным, и их семье пришлось помотаться по бывшему «Союзу», обычно они подолгу не задерживались на одном месте, однако тот военный городок стал исключением.
Эти девять лет особенно врезались в детскую память Андрея, как самое лучшее, что у него было в те далёкие годы. По дороге он с ностальгическим трепетом вспоминал своих школьных друзей, бесшабашные мальчишеские игры и свою первую детскую любовь. Ближе к городу формат его мыслей уже принял философскую окраску:
«Выходит, всё своё я ношу с собой… Неужели для того чтобы это понять – нужно умереть?.. А по сути, крах мировоззрения это та же смерть, смерть того, кто когда-то жил внутри тебя. Но умереть это одно… Как возродиться? Не брызгать же на себя сначала мёртвой водой, а потом живой. Ладно, сказочник, на месте разберёмся, брызгать или не брызгать. Движемся вроде верным курсом, не зря же меня так тянет туда».