Неандертальца ищу. Роман-идиот. Первая часть

А он опять, кажется, бредит: «Падают Брянские, растут у Манташева…». О чём это, зачем это – в самом огне народоубийства? Что такое «Брянские»? Кто такой Манташев? Неужто поэт и впрямь с ума сошёл, как твердят некоторые?..

Заглянешь в словари, в справочники того времени, и ахнешь – идёт первая Мировая Война, нужна прежде всего нефть, а что такое брянские, в основном лесные акции? Да никому они не нужны сейчас! А вот нефтяной магнат Манташев явно в фаворе, и акции у него растут. Нет, не сошёл с ума…

Только вот Хлебникову некогда разжёвывать, он верит в нас, его соплеменников – разберутся! А только начни разбираться, тут-то и понимаешь: это высший поэт России.

***

…нет, совсем недаром заслуженный учитель литературы рыдал в телевизор: «Беда! Дети перестают воспринимать язык Пушкина, им Хлебникова, видите ли, подавай!..».

А тот факт, что дети уже практически разговаривают в интернете языком Хлебникова и его «побочных детей» обериутов – куда денешь?

«Судну вава, море бяка,

Море сделало бо-бо…»

Это же язык детей, самый безгрешный язык, который только-только вырабатывается в русском, да и во всемирном пространстве. Может быть, самый честный язык. А детям – и Царствие Небесное.

***

«…Некто

Некогда

Кое-никак,

То есть, кое-нигде

Понял, что это

И то, и так,

Так как всегда —

Везде…»

***

…иногда кажется – современных детей вообще учить не надо. Зачем их учить, и чему их сегодня учить? Нынешним детям, матерящимся, пьющим и курящим нужно всего три класса. Читать, писать, считать – и всё. Компьютер освоят проще простого.

Остальному – всей дряни мира – обучатся сами, без школы. Зачем обществу тратить деньги впустую? Кому суждено учиться, просиживать в библиотеках, свершать великие открытия, найдутся, найдут себя и без высшей (обязательной, то есть) школы.

В детях важно другое – их детство…

***

Хлебников совершил неоценённый и – неоценимый! – Подвиг: через ослепительные вершины русской поэзии перемахнул и приникнул к самим изначалиям, к мощным ключам. К тому, что и является – доныне! – всей нашей подосновой, что незримо и непрестанно действует в осознании самих себя, как народа, несмотря на стремительно меняющуюся действительность.

Эта подоснова – народное творчество. Былины и сказки, лирические, исторические песни, колыбельные, загадки, пословицы, поговорки.

Вся письменная литература стоит на этой основе, как блистательные вершины айсберга на подводной, громадной его части, скрытой от поверхностного взгляда.

Дыхание и размах былинной, качающейся, как всадник в седле ритмики куда вернее соответствовали русским пространствам, нежели измеренный стопами светский письменный стих.

***

Чайковский признался однажды, что никто ничего сам по себе сочинить не может, всё уже сочинено и звучит в народе. Только народ не вполне осознаёт, что это именно его безымянная музыка звучит в операх и балетах знаменитых композиторов, которые «грамотно» оформили, варьировали и усложнили великие народные мелодии, вправили их в «свои» сочинения…

Да ведь то же мог бы сказать и любой честный писатель, самый даже великий писатель. С тою только разницей, что в основе музыки лежит всего семь нот, а в азбуке более тридцати букв. Не говоря уже о количестве слов и словосочетаний в море языка.

Тем не менее, всё это не касается души, ритмов её. Это отдельно.

«…не достоялся Достоевский.

Перетолстил Толстой.

Но кто,

Кто состоялся?

Дед Пихто.

Немотствующий, дословесный…»

***

6. Дед Пихто и Орфей

До-Словесность – Словесность – После-Словесность…

Что это? Картина завершения мира?

Пред-Жизнь – Жизнь – За-Жизнь…

***

– Чем велик ты, скотина?

– Да ведь не этим же… не доблестями всякими там…

– А чем?

– Несказанным… в основном – несказанным. Неосяжаемым…

– Что это?

– Поживи, милый, поживи. Изживи зернь, хоть и плоть… откроется многое, многое, многое…

***

Триста лет позорища Романовской династии, после Петра сплошь немецкой.

Да не национальный признак здесь определяющий! Сложность и путаница в том, что и международную политику, и жизнь народную определяли романовские идеологи сугубо европейской статью, по-русски изуродованной европейской меркой. Тогда как само евразийское пространство, сама история, казалось бы, говорила такое очевидное!..

***

Талант, это когда позвоночник от прочитанного вздрагивает.

Гений, это когда Благодать нисходит…

***

Двести лет позорища русской светской поэзии…

Орфеево, европейское начало оказалось во главе русской поэтической эстетики. Светской эстетики. А какой, к чёрту, Орфей в России? Тут не Орфей главный, тут главный —

Дед Пихто. Великий. Неосяжаемый…

***

В этих двух племенах крылось некоторое различие. Почётным жителям в племени Зуба издревле доставались самые удобные, веками обихоженные естественные пещеры, которые можно было расширять и углублять по своему разумению – для личных надобностей разветвлявшегося рода, но не подрывая при этом Красной Скалы, разумеется. А в племени Капельки почти все пещеры были рукотворные.

Не это изумило Зуба. Оказывается, Капельку изгнали из племени за то, что она густою охрой, накануне Праздника Забоя, искренне желая порадовать соплеменников, разрисовала Священную Считальную Скалу. Причём, сами долговые числа, выбитые старейшинами их племени, почти не были замалёваны. Она лишь провела ромбо-точечные узоры по периметру Скалы, и только. Но старейшины сочли это страшным надругательством над Святыней, над Считальной Скалой. Важно изрекли, что лишь благодаря Скале все знают кто кому должен, кто лучший в племени, кто подлежит наказанию!

Это было корневое Уложение племени, его главный закон. А несчастная сиротка Капелька, с детства возившаяся лишь с красками, толокшая цветные камни в ступе и малевавшая диковинные картинки на каждом плоском камушке, всегда была чужой в племени, никому не нужной дикаркой, только отъедавшей Общую Долю, а значит, вполне никчемной единицей. Ей и выдавали еды меньше других, и она росла худенькой, забитой девчушкой. А тут ещё эта, Считальная Скала…

***

Боготворя Орфея, забывают, что это очень жестокий бог. Ревнивый песнопевец. Настолько ревнивый и жестокий, что однажды, услышав о песнопевце Марсии, возревновал к его славе и вызвал на состязание.

Марсий перепел Орфея… Дурак!

Орфей, используя верховные полномочия, велел содрать с Марсия кожу. Живьём. И кожа эта висела на ветках, сушась под солнцем, развеваясь и позванивая на ветру, в назидание другим.

Боги жаждут, не забывайтесь!..

***

Подвиг Хлебникова повторил в 20 веке, на казахской почве, в тюркском космосе, но на русском языке – вот что поразительно! – Олжас Сулейменов. Тоже сильно недооценённый современниками поэт, как и его русский кумир. Ещё в своей геологической молодости, где-то в пустыне, в палатке, в дефиците воды и пищи, он писал:

«…хлеба нет, но зато есть Хлебников…»

Это говорит о многом: не самых хрестоматийных классиков золотого и серебряного века он ставит превыше хлеба, но – Хлебникова…

Как некогда Хлебников через голову великого Пушкина перелетел к древним корням и вернул живую воду первоистока, Сулейменов через голову великого Абая перелетел к истокам и подлинным ритмам своего, степного народа. И нисколько Абая не унизил, тем более «не отменил». Да и возможно ли отменить гениальное?..

Абай был не только русофилом и переводчиком Пушкина, Лермонтова, но и всю ритмику русского гения перенёс на казахскую почву. Выдающийся человек, это понятно каждому, кто соприкоснулся с его творчеством и биографией, особенно с его песнями. Но то, что удалось Абаю в силу его гениальности, не удавалось потом никому из казахских письменных поэтов. И вот уже сто с лишним лет его последователи (или подражатели) «пушкинскими» ямбиками, перенесёнными на казахскую почву, пытаются выразить душу своего народа. Но, похоже, ни души, ни природного ритма заёмными формами в полной мере передать невозможно…

Сулейменов пошёл на шаг рискованный – именно русским языком сумел передать ритм, дробь и грохот конских копыт, вернуться к изначалию степной поэзии, к ломаным ритмам древних певцов-воинов. Их называли жирау…

Асан Кайгы, Копламбек-батыр, Бухар-жирау, Махамбет… многие другие. Они, нередко остававшиеся безвестными певцы и батыры, заложили природную основу казахской поэзии, где грохот и запах полынной степи проступает в каждой строке…

***

Одна «Глиняная книга» Сулейменова чего стоит! А его лирика?

«…в эпосах неслыханных, китовых, в тугоплавных ритмах многотонных…»

«…мы пролетим по краю, город и степь накреня!..»

«…успокойся, скакун, это всходит луна!…» – Стихи можно цитировать и цитировать…

Сулейменов подобно Хлебникову сумел, обернувшись через время, извлечь драгоценные для своего народа образы и мелодии, перенести в сегодняшний день, и архаика оказалась современней «устоявшейся» современности. Или представления о ней. Этот мощный опыт, этот подвиг поэта ещё предстоит оценить по-достоинству.

Как и подвиг Хлебникова, конечно.

***

…а ещё и внедрили в русскую поэзию диковинные термины: «Христианская поэзия», «Православная лирика»… что это такое? Может быть, просто «безгрешные вирши»? Но тогда это не более чем уход в те же 16—17 века, в польско-латинскую силлабику, полностью очищенную от «красивых соблазнов». Там-то уж точно вирши были безгрешны, подцензурны церковным иерархам, среди которых был крупнейший стихотворец той эпохи Симеон Полоцкий…

Но тогда зачем был прорыв Тредиаковского, Ломоносова, а потом и Баркова с Пушкиным? Они хоть по форме и содержанию во многом европейские, но душою-то русские, да и стих освободили…

***

Но – где во всех четырёх Евангелиях поэты? Есть рыбари, мытари, блудницы… Простые души дороги были Ему, а не извитые соблазнами, прелестями мира.

Нет великих скульпторов, музыкантов, художников. А они были, да какие! Это достоверно известно. Только Он словно бы и не видел, не желал замечать.

Чего городить про какое-то особое «Православное направление»?

Безгрешны в своей основе и Велимир Хлебников, и Ксения Некрасова. Только их почему-то не шибко причисляют к стану «Христианской поэзии»…

***

Поэзия и в Африке Поэзия. И ничего более. Суть её, или, по-научному, «базисную основу» лучше всего выразил знаменитый акын.

Когда его осыпали почестями на одном из писательских съездов, стали «брать интервью», он не вполне понимал – чего им нужно, этим, суетящимся вокруг него людям? Наградили – и хорошо, денег дали – хорошо, переводчика дали – совсем хорошо! А зачем вопросы задавать?

Когда ему всё же растолковали суть вопроса: как он пишет, как создаёт свои замечательные произведения? – Старик расхохотался и ткнул пальцем в переводчика, известного поэта Павла Кузнецова, буквально приставленного «сверху» к прославленному акыну:

– Это он, Пашка, пишет… а я – пою. Как?

А так: Степь вижу – степь пою, горы вижу – горы пою.

Эту чеканную формулу золотом бы на мраморе! Впрочем, сталинские идеологи практически это и сделали – внедрили в учебники. И даже назвали старого акына степным Гомером.

А ведь умны были, черти! И сравнение точное нашли. Гомер величественен. Не умничал, не морализировал, просто пел. Именно пел. Пел всё то, что и составляло Жизнь с её богами, героями, царями, победителями, побеждёнными.

Победил? Значит, прав. Нечего рассусоливать. Победителя вижу – победителя пою. Красавицу вижу – красавицу пою. Это не голое фиксирование факта, это Гимн Жизни – такой, какая есть.

Баснословная слепота Гомера не в счёт. Всё видел. И видел лучше других.

А то придумали тоже – «Тема», «Композиция», «Фабула»… какая, на фиг, фабула?

Степь вижу – степь пою, идиота вижу… почешу репу, идиота пою.

Минчензайнера вижу, промоутера… уста немотствуют.

***

Неандертальца ищу…

***

Побочные дети Хлебникова, его детишки «обериуты» – ранний Заболоцкий, Хармс… – вот у кого язык современных детей. Особенно, если прислушаться, разглядеть в Интернете, в блогах и живых журналах лепет, говорок современных детишек. Эти сокращения фраз, игровое калечение слов, типа «Поганьский язык», «Олбанский язык» и проч. «Дыр, бул, щир, обещур…» – вот где кручёныховская заумь становится умной, а Хлебников приближен к нам. Особенно к детям.

А если приглядеться к Писанию, к словам Его о детях?..

Бытует мнение, что Хлебников язычник. Но вот ведь, поди ж ты, этот «язычник» ближе других оказался к Писанию, к сути Его. «Будьте как дети…».

А Хлебникову и не надо быть, он всегда есть, был — дети.

***

Нет, главный в России не Офрей, он подходящ для маленькой Греции, Бельгии, даже для не очень маленькой Франции. А в России главные – Великаны.

Дурни несусветные: Лаптевы, Хабаровы, Дежневы… и чего их тянуло на край земли? Первые парни на деревне, крепкие ребята, ушлые, работящие!.. Лучший дом на побережье, коли захочешь – твой, лучшая девка – твоя! Так нет же… не только на край земли, но и – за край!

Зачем, для чего? А – надо! Жадность, жирность, страсть… вот что движет русским человеком, то есть – Великаном, то есть – дитём (гляди, как жадны и страстны дети в своих играх!)…

Это не альковный Орфей, мучительно и коварно подкосивший чуть ли не всех русских поэтических гениев. А чем подкосил? Прелестями, искусами, соблазнами…

Да какими! Самыми пошлейшими:

«…вот и маленькая ножка,

Вот и гибкий круглый стан,

Под сорочкой лишь немножко

Прячешь ты свой талисман…»

И это один из гениальнейших русских поэтов, Лермонтов. Правда, очень ранний, юный Лермонтов.

Тут даже не в юности дело, эта пошлейшая нота насквозь пронизала всю великую русскую поэзию. Пронизала самых гениальных творцов, подкашивая их, унижая (неведомо для них самих же!), опошляя, уводя от Главного!.. И этот талисман, чуть прикрытый сорочкой, воцарился, как в альковах, в стихах почти каждого светского поэта… да русского ли поэта?

Гениальные, не очень русские великие… европейцы были они. Душой русские, а по форме и содержанию – почти все из «Войны богов» Парни. И только Октябрьская Революция, смею утверждать, породила несколько истинно русских поэтов – великого Хлебникова, Есенина, Маяковского, Ксению Некрасову, Андрея Платонова…

***

Главный – не сын Орфей, не отец Морфей. Кто? Дед. Дед Пихто.

***

И главное в России – Гимны. Гимны Солнцу, небу, земле, травке малой… Плодородию. Вот его-то, Плодородия, и не стало без этих Гимнов, великих песен, былин, народных, исторических, лирических песен, сказок, пословиц, поговорок…

То есть, они никуда не делись, но всегда шли в стороне, в теневой стороне, как бы на отшибе от большака. А вместо них целых два, если не три столетия красовалась пошлейшая и – гениальная порою – светская поэзия.

Жалко, как жалко… столько сил ушло на «прелести»! И – по инерции – всё уходит, уходит, уходит…

***

Когда у России был мощный боевой гимн:

«Гром победы, раздавайся,

Веселися храбрый росс…» – победы были великие. Канцлер Безбородько, сдававший дела молодым приемникам, сказал между прочим:

«Не знаю, как у вас, молодые люди, дело поставлено будет, но вот при нас ни одна пушка в Европе не то что выстрелить не могла без нашего на то соизволения, жерло развернуть не смела».

А потом всепобеждающий гимн сменился верноподданническим: «Боже, царя храни…». В итоге ни царя не сохранили, ни великой державы.

Сила Гимна…

***

Деление поэтов по кастам:

Пушкин – кроманьонец.

Хлебников – неандерталец.

***

Но остаётся, вопреки всему, Настоящее в русской поэзии, остаются её Великаны и, конечно, великая русская проза. Менее грешная перед Богом, нежели русская поэзия, но проза. Более позднее и тяжёлое образование, нежели русская поэзия.

***

…хочется сказать напрямую о карликовом начале, поедающем Великанье, как мелкие мураши скопом пожирают огромных, великих, большеглазых муравьёв, но напрямую не выйдет – узелок в клубке расплетают неторопливо, по ниточке…

***

Настоящий неандерталец:

На всякий лай, на всякий гавк:

«Козла на мыло, на табак!..»

Он достаёт свой ноутбук

И расчехляет томагавк…

7. Бессемянность

Томагавк, помноженный на ноутбук, даёт ньюнеандертальца.

А почему нет?

Рубило, помноженное на компьютер, даёт вначале шарманку. А шарманка предок компьютера. Первокомпьютер. (Подробности ниже, глава «Рубило-компьютер»). Потом рождается программист. И только потом этот, заматеревший в столетиях ньюнеандерталец пишет свои пещерные, но вечно авангардные алгоритмы…

***

Таинственный, незавершённый рассказ Набокова «Ultima Thule»…

Великий рассказ Бредбери «В дни вечной весны»…

И всё это сводится к детству, к Писанию.

Сын Набокова спрашивал отца, а есть ли хотя бы ключ к разгадке незавершённого произведения? Отец сказал – есть.

Вот тут я поверил мистификатору-Набокову. Долгое время искал этот ключ. И, кажется, нашёл. Не саму разгадку, но направление пути к ней.

Коротко, суть рассказа в том, что некий Фальтер, после очередного «гигиенического» визита в публичный дом, шёл себе по улице, насвистывая весёлый мотивчик, ощущая чудесную лёгкость (облегчённость) в чреслах, зашёл в номер отеля, и вдруг…

Каким-то невероятным образом, помимо своей воли, он вдруг проник в Код Мира, и, что самое потрясающее: «…его не убила бомба истины, разорвавшаяся в нём…»

Он просто заорал на весь отель. Орал безумно, долго, вздулись все жилы, его разрывало от проникновения Истины. Сбежались служащие, постояльцы отеля, вызвали полицию, медиков. И когда, после четверти часа непрерывного нечеловеческого воя, он отчасти пришёл в себя и рассказал врачу-психологу то, что ему открылось, врач… умер. Не выдержал взрыва внутри себя «бомбы истины». И тогда Фальтер замкнул уста.

Он не хотел быть убийцей.

Из рассказа понятно, что сам Фальтер смог выдержать нахлынувшее на него лишь потому, что был необычайно силён и вынослив.

«…весь его сильный склад (не хрящи, а подшипники, карамбольная связность телодвижений, точность, орлиный холод) … было из чего вычитать…»

Интересно, что Фальтер в ходе витиеватых допросов, не желая открыть открывшееся ему, как бы намекнул, что сам-то код мира весьма прост, и его можно было бы выразить минимумом слов…

***

Взявшись за разгадку этого рассказа, я понял (после нескольких кропотливых прочтений-перечтений), что тайна скрыта не только внутри этого рассказа, но и далеко вовне. Набоков литературно невероятно изощрён, его ассоциации и скрытые смыслы перемигиваются со всей мировой литературой, со всей человеческой культурой.

Всю обозреть невозможно, но вот, попался, словно бы сам «вышел на ловца», изумительный рассказ Бредбери «В дни вечной весны».

***

«…совокуплялся, преступал границы,

И вновь грешил, чтоб всякий раз казниться…

Но если жизнь, как Логос, наложить

На совокупность всех совокуплений,

Вглядись – ты ни грехов, ни преступлений

Не разглядишь под жирным словом ЖИТЬ».

(Из опусов Великого)

* * *

Мальчик 12-ти лет живёт в американском небольшом городке, в прекрасной семье. Он счастлив, его любят все, и он – бессмертен. Утром он ощущает всей кожей это счастье бессмертия и любви – луч из окна озаряет добрые родительские лица, падает на чашку молока, на утренний бутерброд, и это счастье – физическое. Он его ощущает с утра до вечера. А к вечеру уже – смертен. В чём дело?

В тёмном овраге ли дело? В подружке ли однокласснице? Но ведь и овраг этот, и соседская девочка были всегда, сколько он себя помнит. Так в чём же дело?..

Школа за оврагом, мальчик с соседкой всегда вместе ходили туда по мосту через овраг, и всё было прекрасно, но в этот день…

В этот день на обратном пути у девочки сломалась туфелька… мальчик, разумеется, помог девочке… она его невинно обняла, а потом… а потом у мальчика что-то взорвалось внутри – девочка нежно и властно притянула его к себе, и – поцеловала.

Вот и всё. Мальчик ещё не понял, что произошло, ещё не определился с местопребыванием своим – на небе он, на земле? Только вечером с ужасом осознал, что кончились дни вечной весны, кончилось бессмертие.

А всего-то – тёмный овраг, всего-то – светлая девочка… утром ещё бессмертен, а вечером уже нет…

Этот маленький шедевр Рэя Бредбери многое мне открыл, помог в распутывании той загадки, которая оказалась не только загадкой Набокова, но и гораздо более существенной.

***

«…разбрызгиванье семени, затменье

Любви и нежности, поползновенье

Кровавой тьмы, предвестницы войны…

Граница пола – вот первограница

Войны и смуты, вот где коренится

Игла и жало, корень сатаны…»

(Из позднего опуса Великого. См. ниже, в части «Певчий Гад»)

***

Потянулись нити ассоциаций, и первое, что резко вспыхнуло в сознании, это один из ранних рассказов Льва Толстого. Там есть поразительное место, где чистый юноша-матрос после угарной беспамятной ночи с припортовой шлюхой пьёт и плачет в кабаке, окружённый матёрыми морскими волками, восклицает нечто до ужаса пафосное и смешное, вроде: «О, мой розовый, чистый бутон!.. О, моя утерянная невинность!.. О, моя утраченная свежесть!..» – Что-то всё в таком духе.

Самое удивительное, матёрые волки не смеются, но – утешают юношу! Вероятно, чуть ли не каждый из них когда-то пережил нечто подобное, просто память об этом угасла, и та «потеря» давно не кажется им потерей. А здесь – кровоточащая рана в юношеской душе. И они жалеют её, бессмертную душу, ибо она уже отдалилась от чистого юноши, сошла в смертные сени.

Может быть, и здесь – осознание потери, как потери бессмертия?

А потом уже Есенин подхватит «О, моя утраченная свежесть, буйство глаз и половодье чувств!..» И Есенин подхватит, и товарищи подпоют – может быть, не осознавая даже, о чём великий поэт прорыдал?

Это литература. В ней многое преувеличено. Ну а ежели всё это тысячекратно усилить и наложить на состояние человека (героя Набокова) тысячекратно осознавшего ужас истины, ужас утраты бессмертия вместе с утратой священного, бессмертного семени?

Или – с предчувствием неизбежной утраты его, как в рассказе Бредбери?

***

Бессемянность Христа…

***

Зачем, почему бездетны и бессемянны великие – Христос, Сократ?..

Ветхий Завет увещевал: «Плодитесь и размножайтесь», размножайтесь все, без разбора на чистых и нечистых. Это древнее увещевание в полноте звучало, кажется, лишь до полного грехопадения человеков, до гендерного и прочего содомского развращения. А в Новом Завете – лишь простые души, невинные дети – залог провиденциального Спасения…

***

Да ведь и Хлебников по сути ребёнок, не расплескавший семени попусту (распложение, деградация и бесконечное уменьшение Адама в верховном контексте), и он, ребёнок – великаний пример сказанного: «Будьте как дети, ибо их есть Царствие Небесное…»

***

«…а может, гений потому и гений,

Что чарам чужд соитий, средостений

Души в давильне плоти и тоски?

Он Свет, а не послед, стопою бренной

В мирах не наследит он, по вселенной

Шаги его прозрачны и легки…»

(Из того же опуса Великого)

***

Разгадка рассказа Набокова и в Евангелии кроется. Надо бы подробней, но тут, пожалуй, богослов более вооружён. Во всяком случае, мне это понятно. Надеюсь, будет и читателям тоже. Не полные же дураки… не все, конечно, дураки…

***

Зуб заострённой палочкой, слегка подпалённой над огнём, выковырял остатки мяса изо рта, молча махнул рукой Капельке, продолжавшей тараторить и веткой уже показывавшей на земле, какие узоры она нарисовала на той злосчастной Считальной Скале. Зуб коротко рыкнул на неё.

Капелька испуганно смолкла и замерла над земляным рисунком с веточкой в руке. Поняла, умница, что надоела Зубу. Так много слов в его племени не говорили, и Капелька это знала. Точнее, слышала от стариков своего племени.

Зуб надолго замолчал и стал думать. Он думал медленно, мощно. Тёмные желваки катались на его выдающихся скулах, мысли были глубоки и тяжелы. Ясно одно – оставлять её на съедение диким, свисающим с деревьев тварям здесь нельзя.

В родном племени её тоже не примут – покушение на Святыню – Белую Считальную Скалу там не прощалось никогда и никому. Как и в его родном племени попрание святынь не прощалось. Странно ещё, что они отпустили её с Того берега живой… или сбежала тайком? Возможно, возможно…

Но Зубу было жалко её, такую беззащитную. А кроме всего, он сразу, с первого взгляда проникся к ней непонятным, неизведанным прежде чувством. С Пикалькой, его покойной женой, было всё иначе. Они росли с детства вместе, в соседних пещерах, вместе забавлялись, он знал, что она станет ему помощницей в жизни, а в своём широком лоне выносит много детей. И взрослевший Зуб с удовольствием наблюдал как у неё расширяются бёдра, подрастают груди, всё ниже свисая по упругому смуглому животику, крепнут ноги и руки. Всё было ясно с любимой Пикалькой, всё предрешено. А эта, эта…

Худенькая, руки тоненькие, особенно в запястьях, ноги непонятно зачем такие длинные… а уж торчащие груди!.. Что с ними станется, если она всё же выносит детей от Зуба? Ба-альшой вопрос. Они и так упруги, словно бы чем-то налиты, где уж тут место для молока? А вдруг они просто лопнут от нахлынувшего молодого сока?.. Ничего не понятно было Зубу. И он тяжело, темно и скорбно думал…

***

И все – убийцы. Даже женщины. Мужчина – убийца миллионов.

Миллионы сперматозоидов рвутся к матке, но один, первый, должен победить (убить) остальных.

Женщина – убийца яйцеклетки.

Но сколько их, абортированных или просто смытых в унитаз оплодотворённых яйцеклеток?..

Вот он, «Ужас Фальтера» из рассказа Набокова, ужас, в котором и «убийцы» и «победители» – заодно.

***

У женщины созревает в среднем 12 яйцеклеток в год. У мужчины при каждом выбросе спермы – миллионы сперматозоидов. И большинство убивается тут же, изначально. Сливается в канализацию. Тут уж и мужчины, и женщины убийцы по соглашению. Хотя у женщин столь «массовое убийство» реже. Меньше. Не оттого ли они менее тяготеют к убийству?

Ну, и какое тут равноправие? Мужчина более полигамен, по определению, женщина моногамней. Что также естественно. Значит, религиозные ограничения не естественны, но устремлены к областям искусства? Композиция общества, ячеистость, структура семьи, фабула общежития, законы построения белковых соединений, устремлённость в сверхбелковость, метафизичность…

***

«…люди, Господи, ну дети,

Я живу средь них, тупея,

Говорят, что был на свете

Городок Пантикапея.

Мало им травы полыни,

Мало им куска ржаного,

Был – твердят себе поныне —

Ганнибал и Казанова.

И откуда знают это?..

Ладно, я сентиментален,

Я поверю и в поэта,

Был бы он материален,

Было бы за что потрогать,

Было бы чего погладить,

А потом его – под ноготь,

Чтоб не смел словами гадить.

Слово, это птица Бога,

Кто за хвост её поймает?..

Господи, как одиноко,

И никто не понимает!..»

* * *

8. Обмылочки

Никто не понимает значения слов. В лучшем случае, люди просто не придают значения словам, и уж тем более не обременяются поисками их изначальных истоков, корней. Непрожёванность смыслов – следствие утраты родовой связи со Словом.

«…Две девчушки, хмельком распоясаны,

Заливаются в школьной гурьбе:

– «Ни х… себе?..»

– «Ой, ни х… себе!..»

И чего накликают себе?..»

***

Да известно чего. Молоденькие дурындочки накликают себе безмужнюю жизнь, бездетную старость. А задумались бы однажды, без шуточек – от чего это вдруг дети на свет появляются? Уж не от того ли самого, что они, безмозглые, сейчас отвергли, оттолкнули от себя? Во всяком случае, произвели словами ритуальный, магический отворот. Когда этакое бормотнёт мужик, можно понять. В подкорке читается примерно следующее: он не пидор, и не хочет им быть. Но девушке-то это зачем?

Полная отчуждённость от слова. Это даже не матерное, не материнское выражение в её… нет, «в её устах» не годится. В проспиртованной, проникотиненной молоденькой пасти это даже не сквернословие. Пустословие. Жалко… как жалко…

***

Язык с повышенной энергетикой, страстный, матерный язык отвергается Церковью в силу именно что страстности. Долг священника оберегать человека от страстей, от излишних эмоций, разрушающих внутренний образ. Но сам древний язык – это язык волхвов, волшебный язык, который люди почти наглухо забыли и понятия не имеют о том, как им пользоваться во благо. Пожалуй, лишь три его функции живы доныне: язык анекдотов, язык технический (машину из грязи, к примеру, без мата не вытолкать), и язык военный, язык схватки, боя.

А были времена, им лечили недуги, прибавляли мужской силы и женской привлекательности. Это сложнейшее знание практически утеряно. Как по косточке мамонта реконструируют всего мамонта, так по обрывкам древних заговоров догадываемся о величии, мощи и – опасности этого языка.

Древние знали точное время года, лунные и солнечные циклы, когда можно было воспользоваться им без урона. Причём лишь в определённое время суток, оборотясь в определённую сторону света, лишь в определённом порядке произнося волшебные материнские слова. Иначе, нарушая законы Слова, человек мог разрушить себя. Древние это хорошо понимали и не матерились всуе, попусту…

Нынешнее матерное пустословие используется лишь в качестве языковых подпорок: нехватка правильно подобранных слов, латание эмоциональных

дыр, междометий, языковая скудость.

Но и тут «две большие разницы».

Женское и мужское сквернословие далеко не одно и то же. Если мужик, сквернословя где-нибудь в подвыпившей компании вредит только самому себе, то женщина, сквернословя публично, разрушает ауру всей компании. Особенно мужчин. В частности, угнетает потенцию, блокирует психику.

Ещё до прочтения медицинской статьи, где это доказывалось с научной точки зрения, я нутром чуял разницу между мужской и женской руганью.

Сквернословящая женщина странным образом теряла свою привлекательность, вся словно серела или чернела изнутри, черты лица как-то по-особенному заострялись, она становилась неинтересной, глупой, злобной, портилось настроение.

А девочки, бессмысленные девочки… что уж тут…

***

«…между пропастью и рожью,

Между глупостью и ложью…»

***

Но вот две другие девочки – лет пяти-шести, на детской площадке. Дружно играются в песочнице. Вдруг одна встаёт и говорит другой:

– Я не могу больше с тобой играть…

– Почему?

Девочка отвечает серъёзно и с достоинством:

– Я обтрёхалась.

И другая девочка не смеётся, а говорит так же серьёзно:

– Иди домой…

И та идёт. Не бежит, причитая на ходу, идёт с достоинством…

***

Любовь и Понимание, Достоинство и Серьёзность – вот вещи, которые нас держат на этой земле.

***

А вообще… да все мы, по большому счёту, «обтрёхались»!

Вот только сказать об этом с достоинством и серьёзностью, а главное – с Любовью не можем… или боимся.

А дети не боятся.

Но ведь все – друг друга! – поймут. Ибо все сами такие же, обтрёханные… и, в конце концов, на земле это не более чем физиологический факт – ну обкакались, ну, не вышло нечто, намечтанное в юности… так ведь у всех, по серьёзному счёту —

Не вышло.

***

…так, во-первых… что скажут одноплеменники? Странная, беловолосая, лядащенькая – кому и как пригодится в их племени? А главное, она же из Других! С ними запретили общаться сами Великаны. Велели не враждовать, не убивать их, но и не общаться.