Эффект плацебо
На следующий день у меня был запланирован приём лечащего врача. Медсестра сказала, куда мне идти, и написала на листочке номер кабинета. В оговорённое время я подошёл к кабинету и сел у двери. Чуть позже рядом села девушка примерно моего возраста. Я приветливо кивнул ей и улыбнулся, но она не ответила, словно показывая всем своим видом, что общаться со мной не хочет.
Я попытался разглядеть девушку, её лицо, но не смог, так как в коридоре было очень темно. Но я точно понял, что она очень крупная, толстенькая. Мы продолжили сидеть в тишине и темноте, я краем глаза смотрел в сторону девушки, чтобы поймать её взгляд, но она сидела, опустив голову.
Спустя несколько минут дверь в кабинет доктора открылась, и из неё вышел парень, который очень громко сказал: «Следующий».
Я робко зашёл в кабинет и сел напротив доктора, который в этот момент читал мою медицинскую карту. Я сидел тихо, ожидая свой «приговор», но доктор просто продлевал моё ожидание, внимательно изучая многочисленные анализы, заключения специалистов.
Он перелистывал страницы медленно, останавливал свой взгляд на каком-то моменте, и всё делал молча, не говоря ни слова. Я же решил оглядеться в его кабинете, чтобы как-то себя отвлечь, но ничего примечательного в нём не было. Всюду была пустота: ни картин, ни часов, ни плакатов со строением внутренних органов, ничего.
– Так, ну мне в целом всё понятно, – прервав моё ожидание, внезапно сказал доктор, глядя мне прямо в глаза. – У вас, молодой человек, чуть-чуть ускорен процесс взросления, внутренние органы слишком быстро развиваются и растут, а вот внешняя оболочка не поспевает. Думаю, через год всё у вас пройдет, и вы снова будете здоровы. А пока я вам посоветую больше гулять, заниматься спортом и просто верить в хорошее.
– И всё? – не скрывая своего удивления, спросил я.
– Ну да, – пожав плечами, ответил мой лечащий врач и развел ладони в стороны, словно давая понять, что ему всё обо мне ясно и я свободен.
– М-да, – протянул я и от удивления слегка улыбнулся. – А я-то думал, что всё будет хуже и лежать мне ещё тут долго-долго.
– Я постараюсь, чтобы вас как можно скорее выписали. Сдадите ещё пару анализов крови, и дня через три вас точно отпустят домой. Позовите, пожалуйста, следующего, как будете выходить, – кивая в сторону двери, попросил меня доктор.
Я вышел из его кабинета, посмотрел в сторону девушки и сказал: «Следующий».
Пока я поднимался в палату, меня не покидало какое-то чувство растерянности. Вроде всё хорошо, но не совсем хорошо, вроде тебе говорят, что всё, ты здоров и скоро начнёшь жить обычной жизнью, но у меня возникла тревога, а вдруг доктор что-то недосмотрел, что-то недочитал, что-то поверхностно изучил или, наоборот, просто решил от меня отделаться, так как просто не знал, как решить эту задачу.
Я шёл по коридору и не обращал внимания на то, что меня окружает, чувства, как и душа, были в смятении, вроде бы, наоборот, должна была прийти радость, но её как таковой не было.
Вернувшись в палату, я лёг на кровать и попытался уснуть, но сделать этого не смог. В палату в буквальном смысле влетел Максим на своем транспортном средстве. Что только он ни делал на нем: крутился, вертелся и поднимал руки вверх, крича: «Ура!». Я мысленно и ментально начал разделять с ним его радость, чувствуя, что протез подошёл и скоро он начнёт ходить, и не просто ходить, а может, даже бегать!
Я встал с постели, подошёл к нему и пожал руку, он же обнял меня и начал вытирать слёзы на глазах. Я приветливо похлопал его по плечу и крепко пожал руку.
– Ты даже представить себе не можешь, каково это – снова встать. Кстати, знаешь, я стоял, облокотившись на станок, как в балете балерины учатся.
– Балерины? – кивая, в недоумении переспросил я.
– Ага, – радостно ответил Максим, – я, значит, балерун!
Мы вместе начали смеяться, а я же в этот момент ухватился за ручки инвалидного кресла Максима и начал его крутить вокруг своей оси. Он продолжал смеяться, я чуть ускорил темп.
За этим занятием нас застал Дима, который зашёл медленно и, ничего не сказав, лёг на кровать.
Максим посмотрел в его сторону и радостно прокричал:
– Поздравляй, я завтра начну ходить!
Дима ничего не ответил и даже не посмотрел в нашу сторону. Я прекратил кружить Максима и подошёл к кровати Димы, сел на край и спросил, как его успехи и какие в целом новости по донору. Он ничего не ответил, только вздохнул и отвернулся от меня, переведя взгляд на стену.
– Нет, так не нашли донора, и в этом году, сказали, квота на них кончилась, только следующего года ждать или искать платно, но у нас таких денег нет, так что я тут надолго застрял, увы…
– Жаль, очень жаль, – кивая и глядя в мою сторону, ответил Максим, залезая в свою кровать.
В палате на время установилась тишина, и я подошёл к окну посмотреть на последние осенние дни, которые уже больше походили на первые дни зимы. Облака резко неслись по ветру, словно жизнь здорового человека, никаких остановок, только вперёд, вперёд и вперёд. И только когда человек заболевает, его облако жизни растворяется во времени, никакого движения: тут либо с замиранием сердца ждёшь завтра и консилиума врачей, или, наоборот, просто отпускаешь себя по ветру и надеешься на лучший исход. А дальше будет видно, что и как: и тут тоже два варианта, как у тех же облаков – либо стремительно пролететь и решить проблему, или же, наоборот, раствориться под влиянием ветра и ничего не оставить после себя.
Я стоял у окна долго и не заметил, как оба мои коллеги по несчастью заснули. В коридоре в это время какой-то женский голос завопил: «Врача, врача, врача».
Я решил не выходить из палаты, так как побоялся, что эти крики смогут разбудить Диму и Максима, и просто, не обращая внимания, продолжил смотреть на облака и на людей, которые шли по своим делам на улице.
До меня доносились какие-то шумы и крики, по всей видимости, это бежали медсёстры или врач к пациенту. В коридоре кто-то из медицинского персонала обсуждал случившееся событие, и я краем уха слышал отдельные отголоски. Кто-то спрашивал, сколько таблеток она приняла, кто-то стоящий рядом отвечал, что много, мужской голос указательным тоном сообщал, что нужно срочно сделать промывание желудка, а далее поставить клизму и позвать психиатра.
Чуть позже в коридоре стало тихо.
Когда нам принесли еду, я узнал у повара, что случилось, и он рассказал, что девушка в палате напротив переборщила со снотворным, но всё обошлось и вроде как сейчас спать ей не особо хочется. Только вот есть она теперь отказывается, говорит, что слишком толстая и мечтает похудеть.
Удивительное дело, подумал я, начав есть.
Какой смысл кончать жизнь самоубийством, если у тебя вся жизнь впереди? Смотри мультики, ходи в кино, переключай телеканалы, радуйся жизни.
Видимо, это сделала та самая девушка, которую я видел в коридоре рядом с кабинетом врача, и, она решила свести счёты с жизнью именно из-за своего лишнего веса. Я думал и разжёвывал еду, подолгу перебирая в голове различные версии случившегося события. Что это было? Травля друзей, знакомых или, наоборот, их отсутствие из-за внешнего вида, а может, какая-нибудь подростковая любовь или что-то типа того?
– Слушай, Дим, а ты же у меня спрашивал про девушек?
– Ну я, а что?
– Слышал, что мне повар рассказал про нашу соседку напротив?
– Нет, не слышал.
– Ну она типа таблеток наглоталась из-за любви или ещё чего-то там, я пока толком не знаю. Может, перед отбоем сходим к ним в гости? Уверен, она в палате не одна лежит. Можно будет предложить им посидеть в коридоре и поговорить.
– Идея здравая, но я не думаю, что врачи будут за такое наше поведение.
Уже вечером, когда стемнело, мы захотели пойти и навестить наших новых подруг, и Максим согласился пойти с нами. И на нашу удачу мы прямо в коридоре пересеклись с девушками, которые также лежали в женской палате. Они сидели в самом конце коридора на диване и о чём-то разговаривали. Мы подошли ближе и начали общаться, но особого диалога не получилось, а девушки пожаловались, что в палате им неуютно из-за «суицидальщицы». Прозвище «суицидальщица» они дали своей соседке по палате Лене, которая то таблеток нажрётся, то окно открывает и всем угрожает, что выбросится, то ещё что-нибудь придумает, а ещё ей очень не хватает мужского внимания. На словах «мужское внимание» Дима улыбнулся и отвёл взгляд в пол. Я же предложил более простой вариант – зайти к ней в гости и, так сказать, угостить её нашим мужским вниманием, что очень понравилось девушкам, которые согласились никому про это не рассказывать и даже предупредить нас, если начнётся вечерний обход врачей. Мы направились в сторону их палаты все вместе, и за спиной я слышал хихиканье девушек, которые, как я понял, ожидали увидеть шоу или какой-то новый перформанс от «суицидальщицы».
Мы зашли тихо в палату девушек и увидели, как Лена стоит у отрытой форточки и смотрит на улицу.
Разговор почему-то начал Дима, хотя мы свои роли до начала общения не распределяли.
– Привет, – начал с порога он.
– Вы не постучались в дверь, чего вам надо? – сквозь зубы ответила Лена, удивлённо рассматривая процессию из трёх парней, которые заезжают в её палату.
Я прочёл на её лице удивление и любопытство, наверное, действительно не каждый день к тебе в палату заходят три парня, один из которых «бледно-мёртвый», второй в инвалидной коляске, а третий как-то смотрит неуверенно и стоит позади инвалида-колясочника.
– Да так, скучно стало в палате, решили прогуляться, – ответил Дима и направился в сторону Лены, протягивая ей свою руку.
Я же в этот момент улыбнулся, ибо картина действительно была очень смешная. Полуживой парень стоит рядом с толстенькой девочкой и пожимает её руку, при этом улыбаясь.
– Чего, врачи прислали? Типа поговорить, так это поздно. Я уже решение приняла, не думаю, что мне больше одного или двух месяцев осталось. Я уже где только ни лежала, и в неврологии, и в психиатрии, и даже в монастырь меня мать хотела сдать. Поз-д-но!
– Так, а в чём причина-то? – приближаясь к Лене на своём транспортном средстве, продолжил диалог Максим.
– Причина? А ты разве не видишь, в чём причина? Я жирная кобыла!!! Понимаешь ты?
– А я тогда, стало быть, черепаха или, наоборот, ленивец.
Лена начала рассматривать нас всех по отдельности и ходить между нами. Она оценивающе взглянула на каждого и села на свою кровать.
– В общем, давайте проваливайте, сейчас мои девки придут, и мы спать ляжем.
– Просто, понимаешь, мы же из лучших побуждений пришли, – перебил её Дима и даже позволил себе сесть рядом, но выдержал дистанцию.
– И что? Ты видишь, какая я? Кто со мной будет? А?
– Что будет? Типа дружить, что ли?
– Ну да. Я толстая, и вся школа надо мной смеётся, весь класс! Я выхожу к доске, а все начинают орать из всех углов: «Жирная, толстая тварь, кобыла, свинья!». Мы на уроке физкультуры начинаем бегать, и если я отстаю, то мне опять же летят в адрес проклятия, понимаешь?
– Понимаю, – перебивает её Дима. – Ещё как понимаю. Мне не лучше, ты жирная, а я, стало быть, скелет.
В этот момент он как-то неестественно улыбается, но я понимаю, что он искренен в своём посыле и, по всей видимости, ему знакома эта тема. Я продолжаю стоять у двери и обращаю внимание, что дверь в палату закрыта не полностью и сквозь дверной проём можно увидеть, как девушки подслушивают наш разговор и даже чуть-чуть шепчутся.
– Мне это знакомо, поверь, – продолжает весьма спокойным голосом Дима. – Видишь ли, всё то, что ты говоришь, происходит, как мне кажется, в любом коллективе. – Ты, кстати, в какой школе учишься?
– Неважно, это не имеет значения.
– Понимаю, вот и я уже как около года на домашнем обучении. Это даже лучше. Я так же, как ты, когда-то думал «шагнуть», но что-то меня удерживает, может, надежда на спасение?
– Надежда? Ты серьёзно болен или что-то другое? – говоря эти слова, я почувствовал, что Лена поняла искренность слов Димы и сама подсела к нему, смотря в его глаза.
– Да, увы, я болен. Почки отказывают, это всё вроде как поправимо, но, увы, со временем. А у тебя что, что-то серьёзное?
– Я бы не хотела про это говорить. Мне не хочется.
– Понимаю, я тоже не люблю говорить с посторонними, да и с близкими людьми про свои болезни. Но тут знаешь, я уверен, что твоя проблема решаема. То, что у тебя лишний вес, не делает тебя, как ты говоришь, «коровой», или, ещё хуже, жирной кобылой. Нет, ты прежде всего человек, личность. Со всеми положительными и отрицательными качествами. Понимаешь? И то, что какая-то кучка негодяев и лицемеров кричит тебе в спину грязные ругательства, не делает тебя тем, кем тебя пытаются определить. Мне кажется, они просто отыгрываются на тебе или решают свои низменные задачи, тешат своё самолюбие, а также самоутверждаются за твой счёт. Мне кажется, это так мерзко – бить толпой одного, зная, что он заведомо тебя слабее и не даст сдачи, а будет терпеть и искать спасения в этом терпении.
– Слушай, мы тут пару раз гуляли во дворе у больницы, может, ты как-нибудь к нам присоединишься? – подкатывая к Лене, Максим чуть-чуть осмелел и показал рукой на окно.
– Не знаю, я обычно тут сижу, не хочу никуда выходить, мне не особо интересно.
– Так мы же не ночью зовём и не к себе домой, – вставляю я и слегка ухмыляюсь.
Лена не смотрит в мою сторону, мне кажется, что она прониклась к Диме, а он как-то проникся к её проблеме, и мне кажется, что они чем-то близки. Может, это их болезнь, или, напротив, отрицание существования проблемы, или то, что саму суть проблемы, которая делает их такими несчастными, в итоге решить-то можно, но нужно время и усилия.
Мы продолжаем молчать, и нужно, наверное, уже как-то решить этот вопрос, или чтобы Лена согласилась пообщаться с нами ещё раз, но никто не хочет сделать итогового предложения или поставить на худой конец вопрос ребром.
– Знаешь, ты, наверное, прав, – вдруг начинает свой монолог Лена. – Проблема, наверное, во мне самой, я же ничего не делала для её решения. Ожирение в моём случае неизлечимо, так как у меня неправильный обмен веществ, да и я сама не могу остановиться порой, когда начинаю есть. Что я только не пробовала, и что я только не пила. И мази, и уколы, и всякие психологические программы, и ничего не помогает. У меня, знаешь, как будто выключили пульт к телевизору. Вроде всё работает, а включить нужную программу или канал я не могу. Вроде и вижу всё, но красок не хватает. Хочу сделать ярче на телевизоре, а он не работает, и бью себя (вернее его), а он никак не показывает разноцветными красками. Менять телевизор? Или отдать его в ремонт? Я уже и то, и то делала. И пробовала всякие мази, кремы, и таблетки какие только ни пила, ничего не помогает. Просто мне выключили цветной экран, а на его место поставили старинный немой фильм с незамысловатым сюжетом и классической музыкой, и так каждый день.
– Стой, а как же лёгкий фитнес, – говоря это, Максим начал ускоренно кататься по палате, словно имитируя гоночный автомобиль, а мы в этот момент начали улыбаться, а я же чуть-чуть похлопал в ладоши.
– Фитнес – это не для меня, – выдохнула Лена, начав осматривать себя с головы до ног.
– То есть как это не для тебя? – удивился Максим и начал пристально рассматривать её тоже.
– А может, и не для меня, – подхватил Максим, вдруг остановившись напротив Лены, и показал большими пальцами на свои ноги.
– Ну, я не знаю. Что мне делать? Бегать, что ли? Я толстая, будут смеяться во дворе соседи и одноклассницы. Типа, толстая бежит, смотрите!
– И что дальше? Если мази не действуют, а масла не сжигают жир? – Максим начал имитировать, как будто он что-то втирает в свои ноги. – Я, к примеру, тебе не знай как завидую, ты даже не представляешь, каково это – ходить!
– Это называется эффект плацебо, – перебил Максима Дима.
– Эффект чего?
– Плацебо – то есть вера в свои силы, внутренний ресурс, вера в себя. Это в книге написано, мне моя одноклассница Настя подарила книгу про это. Мы с ней за одной партой сидели. Я когда заболел, она мне сюда её принесла.
– И что там? – Лена повернулась в сторону Димы и как бы поймала его состояние души, показывая всем видом, что она настроена на диалог и готова его слушать и, может быть, даже принять помощь.
– В целом верить в себя, верить в лучшее, а всю шелуху выбрасывать в сторону. Это всё пустое – не стоит смотреть и слушать, что о тебе говорят люди, которых уже года через три ты по именам не вспомнишь, а лет через десять забудешь окончательно.
– То есть ты предлагаешь оставить школу, что ли, и уйти?
– Я предлагаю начать верить в себя, что у тебя всё получится. Он, – кивая в сторону Максима, – говорит тебе правильно. Почему бы тебе не начать заниматься спортом? И безразлично, кто там будет смеяться или смотреть в твою сторону косо… Верь в себя! К чему присушиваться к тем людям, которые не желают тебе добра? Зачем подстраиваться под тех, кто не считает тебя человеком? Боясь быть униженной ими, ты лишь делаешь себе же хуже, так как убиваешь своё внутреннее «я». Не нужно думать, что они исправятся и завтра всё прекратится. Будет только хуже.
В палате воцарилось молчание, хотя я, стоя ближе к двери, слышал, как девочки шушукаются в коридоре. Лена молчала, и мне показалось, что она «переваривает» новую информацию или принимает её. Было видно, что одна часть её принимает новые советы и даже новых друзей, которые резко и стремительно ворвались на её территорию, а другая же сопротивляется.
– Ну что решаешь? Дальше таблетки пьём или начинаем новую жизнь? Я, кстати, как на ноги встану, начну бегать и хочу выступать за сборную Московской области. Есть такая мечта пробежать марафон.
– Ты? – удивлённо спросила Лена и встала с кровати.
– Ну да, я. И что, что я инвалид! Я в себя верю и думаю, что всё у меня получится, – говоря это, Максим поднял часть правой ноги, как бы доказывая, что у него присутствует только её часть, и улыбнулся.
– Ну если у тебя получится, стало быть, и у меня должно получиться тоже. И как это я раньше не могла додуматься, что проблема в реальности только во мне и во мне, а не в ком-то другом.
Говоря последние слова, Лена начала улыбаться и посмотрела в потолок с улыбкой.
– Слушайте. Вот вы пришли, и мне даже легче как-то стало. Я имею в виду на душе, какое-то облегчение, что ли. Я прямо поверила в себя. А как вас зовут-то? Я даже и не представилась, и вы мне имена свои не назвали.
Далее мы начинаем просто беседовать, разговаривать о жизни. Оказывается, мы с Леной ходили в один детский садик в детстве, а потом она переехала из Химок в Москву с родителями. Проблема её телосложения начала проявляться классе в четвертом, а дальше она сама всё только ухудшила неправильным питанием и отсутствием какого-либо движения, ибо, по её же словам, с жирными в её дворе никто дружить не хотел, а менять себя она, увы, не захотела.
На следующий день мы договорились погулять все вместе после обеда, чтобы вырваться из больничных стен.
День выдался на редкость тёплым, и мы пошли гулять в больничный парк, как это делали раньше. Я заметил, что Дима больше тяготел к Лене, и решил дать им возможность выговориться, а сам помогал передвигаться на кресле Максиму. Мы подошли к скамье, и я предложил Максу проехаться чуть дальше, а Дима и Лена остались разговаривать дальше.
– Как думаешь, они подружатся? – спросил меня Максим, развернувшись ко мне вполоборота.
– Думаю, да, – кивнул я.
– Я тоже так думаю.
– Слушай, мы с тобой как старики едем, медленно и соблюдая все правила ПДД, давай ускоримся, что ли? – предложил я, и в этот момент перешёл с умеренного шага на чуть быстрое ускорение.
– Круто, – ответил Максим, хлопнув в ладоши, и начав имитировать звук ускорения мотора, рукой как бы переключая скорость. – Поддай газу, – прокричал он мне, как бы увеличивая громкость своего голоса.
Я начал бежать чуть быстрее и почувствовал лёгкую отдышку, я уже и не смотрел под ноги, зная, что мы бежим по асфальту, не обращая внимания на маленькие лужи. Ветер дул прямо в лицо, что придавало нашему маленькому путешествию небольшого драйва и скорости.
– Ещё добавь скорости, давай, давай, – подбадривал меня Максим, и мы всё ускорялись и ускорялись.
Впереди я заметил большую лужу и решил прокатиться сквозь неё на скорости. Я разогнался ещё больше и, поджав ноги, чуть приподнялся над ручками инвалидной коляски. Брызги резко пошли в сторону, а мы же в это время с моим штурманом начали громко смеяться, и каково же было наше удивление, когда мы поняли, что остановились практически посредине лужи, ибо нам формально не хватило газу и скорости хода. Я не хотел мочить ноги и поэтому не опускал их в воду, а Максим просто смеялся во всё горло, так как я нависал над ним и требовал дальнейших указаний.
Он сам начал медленно выруливать, при этом отряхивая руки от грязи с колёс, мы двинулись в сторону ближайшей скамейки, Максим продолжал смеяться, а я дал ему свой платок, чтобы он вытер руки.
– Классная поездка, ничего не скажешь, – возвращая мне платок и улыбаясь, ответил Максим.
– Ну да, не как какие-то там пенсионеры или инвалиды-колясочники.
– Ну да, слушай, я тут подумал. Может, давай, когда я протез надену, наконец-то увидимся уже. Всё же с тобой весело общаться.
– Да, можно, – ответил я, и мы пожали руки, как бы скрепляя данное обещание, и кивнули в знак этого обязательства.
– Я буду за тебя болеть на соревнованиях, – смотря на коляску, пророчески произнёс я и поймал паузу, как бы представляя, что мой новый друг сделает скоро шаг в новую, вернее, в несколько ускоренную жизнь.
– Да, спасибо большое, но мне ещё нужно встать на ноги.
Максим задирает штанину правой ноги и показывает остатки своей ноги, вернее то, что было ногой. Зрелище не из прекрасных. Кожа, обтянутая, словно тесто, которое вот-вот положат в духовку: бледное и без признаков жизни.
Я киваю ему и выражаю на лице сочувствие.
– Это ещё ничего, я такого насмотрелся, когда лежал после операций. Лене лучше про это не говорить. Странная всё-таки жизнь, да? Чтобы осознать «что-то», что воспринимаешь как данность, нужно сначала это «что-то» потерять, понять, что не сможешь это получить ни за какие деньги или блага, а далее мучение, боль страдание и разочарование. И ведь не вернуть время, когда ты это «что-то» теряешь! Вот я, до того как потерял эту ногу, жил и души ни в чём не чаял, а как случилась эта жуткая история, всё переосмыслил, если бы не эта чёртова авария, может, и также просто плыл по течению, не замечая всего, что происходит вокруг.
– Авария, а ты не рассказывал.
– Это ещё ничего, – опять же показывая на ноги, ответил Максим. – Я же в тот день всю семью потерял: и мать, и отца, и сестру. Я не знал, что дальше делать, как жить, как что начинать? Благо бабушка есть и родная сестра матери, они, конечно, помогают.
Я молчал и пытался подавить внутри себя какое-то любопытство или разобраться в ситуации. Я просто подошёл к своему другу и положил ему на плечо свою руку.
– Так что Лена меня вчера повеселила сильно. Это было весело: я жирная, и значит, тупая корова. Надеюсь, мы смогли ей вправить мозги и её проблему решить, ты сам как думаешь?
Я не услышал его вопроса, а продолжил стоять над ним, держа руку на его плече, и пронзительно смотреть в его глаза. Он почувствовал моё сострадание, но убрал мою руку с плеча и просто кивнул мне в ответ, словно говоря спасибо за мою поддержку.
– Да, слушай, она болит, конечно, порой, – опять указывая на ноги, продолжил размеренно Максим. – В общем, я решил тогда, лежа там, в больнице, что если я остался жив тогда один из моей семьи, то значит, это неспроста, значит, это кому-то нужно было. Знаешь, как звёзды? Они же каждую ночь зажигаются на небе, вот и я, когда мне плохо, смотрю на звёзды и ищу в них отражение своей сестры или мамы. Сам черчу линии, вырисовываю глаза, губы, очертание лица и пытаюсь поговорить. Знаешь, так тихо, почти шёпотом, чтобы никто не услышал. Рассказываю, что у меня произошло сегодня, что завтра планирую сделать, и как-то легче становится, как-то даже весело, что ли, на душе бывает. Я в больнице с парнем лежал первый месяц, так вот у него руки оторвало, когда они в трансформаторную будку залезли, мы с ним, помню, так смеялись, у него рук нет, а у меня ног, если нас собрать воедино, то будет новый человек.
– Да, весело у вас было.
– Не то слово… Он меня, считай, вытащил из уныния, сложно было первое время, мы с ним продолжаем общаться, хороший он человек. Вот думаю, может, его с Леной познакомить?
– Неа, не стоит, – указывая на больницу, говорю я, – у неё уже есть Дима. – Мы вместе ухмыляемся, и нам становится весело.
– Меня завтра выписывают, и я поеду домой.
– Здорово, – кивает мне Максим и смотрит куда-то вдаль.
– Да, ты знаешь, я тоже решил всё сначала начать, вернее, всё переосмыслить. Начать учиться, мне тоже есть ради кого. Я в Химкинской больнице тоже познакомился с девушкой, увы, больше не увидимся.
Максим всё понял и посмотрел на меня с сочувствием.
– Я надеюсь, она не мучилась перед смертью? – спросил он, смотря на меня.
Я ответил, что не знаю, и рассказал всё, как было.
– Значит, лётчик гражданской авиации, который мечтает перевозить жемчужин Большого театра?
– Только одну жемчужину, – показывая вверх указательный палец, отвечаю я. – Только одну маленькую, сделанную из серебра, изумруда и золота, – повторяю я и начинаю смотреть в небо.
– Отличная мечта. Я помню, читал в том году книгу «Повесть о настоящем человеке», мне очень понравилось. Может, тебе тоже прочесть?
– О чём там?
– Кратко: о силе духа. Верь, старайся и всё получится, а если вдаваться в детали, то подвиг военного лётчика в годы Великой Отечественной войны.
Мы начинаем молчать и смотрим в небо. На улице поднимается ветер, и я чувствую, что начинаю слегка мёрзнуть. Максим сидит тихо и не шелохнётся, он молчит и, наверно, о чём-то думает. Я в это время вспоминаю, что мы забыли где-то Лену и Диму, но не хочу идти им навстречу и искать их. Мне кажется, у них вся жизнь впереди и, быть может, они нашли друг друга.