– Да, да, это верно, я бы не хотел, чтобы мне больше срок дали, там ведь как это называется?
– Отягчающее вину обстоятельство.
– И что если бы он к наркоте притронулся, дали бы все 15 лет?
– Больше, тебя бы лет на 20 упекли.
– Ого! – схватившись за голову и теребя себя за затылок, ответил Беридзе.
– И ещё там тебя же задержали с 25 пакетами, так?
– Да, так.
– Но до дня задержания у тебя были другие пакеты, которые ты также разбрасывал, так?
– Да, так. Они тоже будут в деле?
– Нет, не будут, я также договорился, чтобы они пропали из нашего дела, но ты должен понять, что теперь концепция защиты меняется. То есть пользоваться ст. 51 Конституции – это смерти подобно. Показания нужно давать и, следовательно, вину также нужно признавать, но всё брать на себя. И ещё свиданий будет 2, обычно дают одно, и то в конце следствия, но я договорился, тебе дадут их 2. И в ближайшее время как из карантина выйдешь и тебя переведут в общую камеру, тебе дадут возможность увидеть мать и отца.
– Спасибо.
– Ну и главное, слушай сейчас внимательно. Дадут тебе, может, семь лет, после того как половину срока отмотаешь, то можешь на УДО подать, раньше этого срока не подавай, не удовлетворят, а там, глядишь, через четыре года уже дома будешь.
– Да, вам-то легко говорить, а мне четыре года тут быть, я уже по ходу поседел, пока тут эти дни находился.
– А я тебя сюда не тащил силком, ты сам выбрал свой путь, эти претензии уже не ко мне.
В этот момент послышалось, как конвоиры начали открывать дверь, и в комнату зашла А. И. Сухоруких с объёмной сумкой, в которой были переносной ноутбук, принтер.
– Вам помочь? – мило улыбаясь, протягивая руки, спросил я.
– Нет, не нужно, я сама всё сделаю. Так, Георгий, тебе адвокат объяснил, что нужно сделать? Ты согласен показания свои исправить? У нас на всё про всё 3 часа, – не глядя в сторону Беридзе, скороговоркой прошипела следователь.
– Да, согласен. У меня и выбора нет. Вы мне разрешения на свидания с родителями дадите?
– Конечно, но сначала исправляем твои показания. А потом обсуждаем всё остальное.
– Я тут ещё слышал, мне сказали местные, а можно на домашний арест меня перевести?
– Так, Беридзе! Вы обвиняетесь в совершении особо тяжкого преступления, так что давайте без глупых разговоров, хорошо? Домашнего ареста не будет, и точка, начинаем давать показания.
Показания, как и было оговорено, Беридзе изменил и, по сути, этими самыми показаниями спас жизнь своему другу Семёну Выборнову, которому в противном случае светил немалый срок, и никакая бы бабушка-экс-судья ему помочь не смогла.
Я не знаю, как отнёсся к этому Семён Выборнов, его я не видел, как сложилась его жизнь, мне особо не интересно, и что с ним было дальше, мне не интересно вдвойне.
Но я не думаю, что, окажись на его месте внук экс-прачки из местной бани или внук экс-билетёрши местного театра, кто-то стал бы заморачиваться насчёт его показаний и всячески пытаться их переквалифицировать, чтобы все участники процесса получили меньшие сроки.
Выходя из изолятора, я спросил у Александры Игоревны про свидания, она ответила одобрительно.
– Можете заехать за разрешением завтра, я вам выпишу. Спасибо, что оперативно отреагировали на мою просьбу о допросе Беридзе.
– Да что вы. Это же моя работа.
Чуть позже я сообщил помощнику прокурора о произошедшем событии, получив от него короткое уведомление в виде слова: «Ок».
Завтра меня ждала поездка в детский дом, который я посетил в первый и последний раз в своей жизни.
Глава VIII
Ты в этом виновен тоже
Дорога в детский дом города Яика заняла у меня примерно часа 2. Хотя назвать это «дорогой» лично у меня язык не повернулся. И назвать «городом» то, что я увидел, проезжая Яик, у меня язык также не повернётся.
Тут я проезжал мимо какого-то разбитого завода, который раньше был то ли элеватором, то ли изготавливал какие-то станки или ещё какую-то муть, в которой в силу ограниченности своего кругозора я не разбирался. Раньше тут даже кто-то работал, какая-то мать после смены шла в детский садик, забирала дочь или сына, а может, и обоих, и они вместе шли домой развивать ячейку общества.
Стоп, а где, собственно, детский садик или хотя бы местная школа, что-то не видно ни того, ни другого, наверное, их поглотила оптимизация, порождённая глобальным капитализмом. Было бы интересно послушать рассказы местных граждан о том, в какую я вообще дыру заехал и что тут было раньше.
Тут и достопримечательностей-то и нет, даже памятников не видно. Памятник Ленину, по всей видимости, в центре не ставили или уже снесли. Всюду старые и покосившиеся дома, которые выглядят крайне запущенно.
Спустя пару минут на развилке я увидел указатели, на которых ничего прочитать было невозможно, так как они неимоверно проржавели, благо меня вёл навигатор, и он тут особо не тупил, правда, уже раза три попросил меня развернуться.
Вдалеке я увидел бабушку, которая несла на себе большую сумку. Остановившись рядом с бабулей и опустив стекло своей затонированной «Ауди», я сказал, улыбаясь:
– Садись, прокачу. До дома довезу.
– Добрый день, сынок, что, не шутишь? Не украдёшь к себе, откуда ты к нам приехал?
– Да садись, не жалко, тебе же, наверное, тут рядом?
Действительно, как оказалось, бабуле было рядом и шла она из магазина, попутно купив своей лежачей и больной подружке продуктов, так как у последней родственников не было, а социальный работник приходил один раз в неделю и то для того, чтобы проведать, жива она или нет.
– Ты к нам откуда?
– Я из Ижевска, тут у вас где-то детский дом есть, да?
– Да, есть такой, только он называется не детский дом, а по-другому… Детская деревня «Гном», и её построили в том году, даже сам губернатор приезжал, мы его тут впервые и увидели, раньше он до нас никогда не добирался.
– Я как раз туда еду, попросили поучаствовать в одном мероприятии.
– Тоже хорошо, вот есть же у нас добрые люди, как приятно. Вы женаты?
– Не-а, скоро, думаю. А что? У вас внучка свободна?
– Нет, отсюда все уезжают, молодёжь бежит, работы нет, всё тут заглохло с 1993 года. Я сюда приехала ещё при Хрущеве, тут же Мукомольный завод построили, и мы все на нём работали, а потом с перестройкой и со всеми другими делами завод плавно начать хиреть. Ты бы знал, как я тут жила! Я же сама сирота, родителей не знала, приехала сюда из Красноярска, и мне дали комнату в общежитии, потом с мужем сошлась, он у меня электриком был, руки не золотые, а из платины сделаны. И квартиру нам дали, вернее дом, мы его в 1991 году приватизировали, и двух дочерей я тут родила. А потом всё, как Союз рухнул, всё упало. И школу недавно закрыли, теперь детей в соседний город возят на автобусе, правда, он часто ломается, и вот теперь фельдшерский пункт хотят закрыть, куда нам бежать, если кому-то плохо станет, я и не знаю.
– А муж-то как у Вас, где?
– Да он помер как пять лет уже. Нет его, на 8 марта сердце прихватило и всё, скорая ехала два часа, он и не дождался, а зимой к нам скорая не приезжает – дороги не чистят, так и мрём мы тут как мухи… Разве что нам почту, я Бога молю, не закрыли, пенсию-то в ином случае как будем получать? Если нам закроют почту?
– Как? Как? На карту.
– На карту, а банкоматы тут есть, ты думаешь? Ты хоть один видел, тут даже отделения банка нет, магазин продуктовый и тот один остался.
– Ну да, плохо дело.
– Да, так везде плохо дело, скоро нас вообще на свете не останется, вымрем, и некому будет прийти на родительский день на могилку, снесут всё, и даже памяти ни о ком не останется.
Бабуля меня своим негативом начала напрягать, и я просто замолчал.
– Вот, милок, тут тормозни. Дальше я сама дойду, там ты не проедешь, лужи, не видно ничего, а под ними – ямы. У нас так скорая в том году села на мель, так её потом МЧС вытаскивали, может, из-за этого они к нам и не едут больше. Спасибо тебе, добрый молодец, помолюсь за твоё здоровье сегодня.
– Да, бабуль, давай. А как мне к этому «Гному» проехать?
– А тут близко, сейчас метров 500 прямо, а потом налево, там и увидишь.
Подъезжая к «Гному», я удивился количеству машин, стоящих у входа, сложилось впечатление, что происходит какое-то очередное великосветское мероприятие. Джипы, один больше другого стояли прямо у входа, я же решил оставить свои 4 колеса чуть подальше от входа.
Комплекс зданий детской деревни «Гном» был построен по проекту голландских архитекторов. Смысл постройки заключался в том, чтобы дети, которые остались без родительского внимания, жили рядом с дикой природой и вдалеке от города.
В России этот опыт решили перенять и сделать нечто подобное, так сказать, поэкспериментировать над детьми. В детской деревне «Гном» действительно было огромное количество вольеров с дикими животными: волки, лисы и даже две рыси. Упор тут делался на то, чтобы привить любовь к дикому зверю, который, попадая в неволю, так нуждался в заботе и ласке. И действительно, опыт в целом показал свою состоятельность, так как многие дети в последующем пересматривали своё будущее и связывали его не с антисоциальным образом жизни, а, напротив, с легальным.
Гостей, действительно, собралось очень много, и кого тут только не было: представители СМИ, депутаты местного парламента, главы администраций районов города и, конечно же, представители исполнительной ветви власти, включая полицейских, работников прокуратуры и, собственно, моих коллег – адвокатов.
Торжественная часть праздника прошла в актовом зале одного из административных помещений, она растянулась на несколько часов всевозможными речами гостей, выступлением местных творческих коллективов и самих подопечных детской деревни.
Я сидел со своим знакомым в самом конце актового зала, периодически узнавая у него последние новости в судебной системе города. Моего знакомого звали Дмитрий Станиславович Григорьев, он был младше меня на 2 года и последние 4 года работал в местном арбитражном суде в должности помощника председателя суда.
– Ну как, Дима, экзамен на статус судьи сдал уже, добро сверху получил?
– Да, всё сдал. Мама лично поговорила, чтобы мою кандидатуру как можно скорее в администрацию Президента на согласование отправили. Говорят, до конца года должен получить чёрную мантию.
– Отлично, отметил уже, небось?
– Нет, там проверка же начинается глобальная, после того как экзамен сдаёшь. Я последний год никуда не вылетал из-за этого экзамена, Шенген окончательно протух. И квартиру, и машину, что мама в честь окончания ВУЗа мне подарила, пришлось срочно на бабушку переоформить, теперь молюсь за её здоровье каждое утро в красном углу, как бы старушка на тот свет не улетела.
– Хм… А завещание?
– Да какое там завещание, боится, что я у неё дачу отожму, тут-то еле-еле мать её упросила к нотариусу съездить генеральную доверенность оформить. Слава Богу, что оформила, мы всё через Регпалату быстро сделали.
– Ну что же, здоровья твоей бабуле, сколько у неё теперь квартир в собственности?
– Ха-ха-ха, слушай, не считал, думаю, и мамина недвижимость тоже на ней висит.
– Да, хорошо у нас пенсионеры живут, квартиры каждый год покупают, – ехидно начал я подкалывать Диму.
– Ну да, ну да. Очень даже неплохо, – с перекошенным лицом и давя в себе раздражение моей шуткой, ответил мой собеседник.
Дима был уникальным персонажем, университет он еле-еле окончил, и те дипломные проекты, рефераты, эссе, которые он якобы делал сам, на самом деле за него всегда делал я за плату.
В университет Дима ходить не любил, ему были по душе тусовки, ночные клубы, отдых летом в Барселоне, благо мама всегда позволяла ему жить на полную катушку, оно и понятно, всё же мама возглавляла местный пенсионный фонд.
Правда, было в Диминой биографии одно тёмное пятно, которое чуть было не перевернуло его жизнь вверх ногами. Как-то на студенческой вечеринке, посвящённой окончанию 3 курса, которую студенты называли «Экватором», Дима, явно перебрав с «Ганджубасом»14, решил уединиться с такой же, как он, «обжабанной15» в хлам подругой. Девушка вроде была не против, но то ли что-то с Димой было не так, то ли случился какой-то там диссонанс, но у молодых людей совсем ничего не получилось.
История так бы и закончилась, если бы не одно существенное но. Девушка зачем-то начала орать на всю комнату: «Да ты вообще кто такой? Чего ты ко мне лезешь?». Дима тут же протрезвел и заявил, что ничего не было и ни к кому он не лез.
Но подруга не умолкала и начала кричать на Диму ещё больше, утверждая, что что-то было и теперь он обязан как мужчина на ней жениться и связать себя с ней узами брака, по всей видимости, наркотическое опьянение на неё подействовало именно так.
Такой поворот в жизни Диму не устраивал, и он послал подругу в грубой форме, еле поднимаясь с дивана. После чего та, также еле поднявшись с дивана, догнала его, и их конфликт перерос в большую драку, результатом которой стало исцарапанное лицо Димы и его покусанные руки и шея. Всё бы ничего, но родители несостоявшейся Диминой любви как потерпевшая сторона тут же сообщили об инциденте в местный отдел полиции, который, как велело им начальство, заявление спустил на уровень участкового уполномоченного.
Последний, получив соответствующие консультации сверху, разбирался в деле около полугода и в конечном итоге состава преступления в действиях обеих сторон конфликта не усмотрел.
Перед самой сдачей экзамена на получение судейской мантии этот инцидент неудачно всплыл в руках проверяющих, которые сначала Димину кандидатуру отвергли, но после того, как из Информационной базы упоминание о данном происшествии было удалено, к кандидатуре Дмитрия Станиславовича Григорьева решено было вернуться, и спустя короткое время экзамен Димой был сдан на отлично.
После того как торжественная часть мероприятия закончилась, гостям предложили экскурсию по детской деревне, мне было это не интересно, и я решил просто поговорить со своими старыми друзьями, коих здесь было очень много.
– Ну как, Вячеслав Игоревич, быстро добрались? – спросила у меня милая кудрявая девушка с тёмными миндалевидными глазами.
– А-а-а-а, госпожа Иляна Ильдаровна, рад видеть, – отводя в сторону свой взгляд, нервно пробубнил я.
– Не смогу сказать того же, господин Несмеян, не могу, вернее могу, но надеюсь, сделаю это в ином статусе.
– Иляна, мы с тобой уже триста раз это обсуждали. Ты проиграла суды, о чём речь? Пиши кому хочешь… Это твоё право. Как там Верховный Суд, рассмотрел твою жалобу?
– На изучении, и не нужно от меня взгляд отводить. Да, ты его дом не сжигал, но именно ты его жилья лишил.
– Ты всё из-за Сухова себе места не находишь? Ну это твоё право. Суд рассмотрел дело, и оно кончилось в пользу моего доверителя.
– Пффф…. Он месяц тому назад умер, вернее как умер, в петлю полез, и ты в этом виновен, как никто другой!
– Я виновен в том, что защищал его оппонентов?
– Нет, ты виноват в том, что защищал беспринципных уродов, и ты сам такой же, как и они, – со злобой в голосе прокричала Иляна, явно удерживая себя от того, чтобы публично не отвесить мне пощёчину.
Не могу сказать, что я не знал новости о смерти Сухова, о ней активно писали в социальных сетях нашего города, я бы сказал, что я даже сам активно следил за новостями. Дело гражданина Сухова было одним из самых «грязных» в моей биографии, и касалось оно строительства нового торгового центра на месте бывшего кинотеатра в центральной части города. И если с администрацией города вопрос по поводу сноса нерентабельного здания старого кинотеатра был решён быстро, тем более инвестор проекта пообещал устно построить свой кинотеатр, то вопрос о сносе близлежащих домов никак не решался. Хотя со временем начала стройки несколько собственников приняли условия игры и начали договариваться с инвестором о компенсациях и переезде в другое место жительства. Приняли условия игры все, кроме гражданина Сухова.
Что он только не делал в борьбе за свою землю, писал письма Президенту, письма спускали в городскую администрацию, далее она же спускала письма в местную полицию, которая наконец-то отдавала требования участковому.
Участковый же, получая очередное гневное письмо гражданина Сухова, стандартно отвечал постановлением об отказе в возбуждении уголовного дела. И куда только Сухов не ходил жаловаться: уполномоченный по правам человека разводил руками и говорил, что не он выдавал разрешение на строительство и ничего сделать не может, глава администрации говорил, что да, мы выдали разрешение на строительство, и показывал соответствующую бумагу. Сухов же кричал: «Незаконно выдали, незаконно, это историческая часть города, моему дому больше 100 лет, его нельзя сносить, он охраняется государством». Мужчина самостоятельно обратился в суд с иском, но его заявление сначала оставили без движения, а потом и вовсе вернули с формулировкой о неверном оформлении просительной части заявления и отсутствии в заявлении ссылок на нормы права.
И так бы Сухов и ходил по инстанциям, пока его делом не занялась адвокат Иляна Ильдаровна Закирова. Иск ею был составлен шикарно, те самые нормы материального права в обоснование своих требований также были выбраны верно, но как только суд принял иск и назначил дело к слушанию на 20.01.2015 года, дом Сухова сгорел за один день до судебного заседания вместе с женой и дочерью этого гражданина.
В городе началась информационная буря, и даже из Москвы приезжал десант журналистов, который твердил взахлёб о беспределе местной власти, коррумпированности местных чиновников и всеобщем беспределе в городе Ижевске, о существовании которого в России многие и знать-то ничего не знали. Сухов с экранов телевизора, со страниц передовиц кричал о поджоге дома, так как земельный участок, на котором он стоял, плотно подходил к территории будущего торгового центра «Евразия». Впрочем, спустя неделю про эпизод с поджогом дома забыли, и никаких кадровых чисток в городе произведено не было, а столичные журналисты десантировались в другой город рассказывать россиянам об очередном беспределе местных чиновников, за что народная молва окрестила их как «десантируемые крикуны».
Спустя год судов с Суховым мне удалось склонить обе стороны конфликта к миру, за это время Сухов стал более сговорчивым, так как жить ему было негде.
Судом было утверждено мировое соглашение, согласно условиям которого Сухов отдавал земельный участок инвестору, возводящему торговый центр, а взамен получал компенсацию. Как только право собственности на землю Сухова перешло к инвестору, последний отказался выплачивать мужчине его компенсацию и начал кормить «завтраками». Что было после утверждения судом мирового соглашения, меня, в принципе, не интересовало, и о смерти Сухова я действительно не знал, поэтому новость о его самоубийстве меня повергла в ступор.
– Я тебе на почту его предсмертную записку пришлю, он в ней и тебя упоминает, жди вызова в полицию, – шепнула мне на ухо Иляна, смотря после этого в глаза в надежде увидеть моё замешательство.
Интересно, что же там написал Сухов? По идее ничего плохого я ему не сделал, смерти я никому не желал и ему, прежде всего, текст мирового соглашения согласовывался с Иляной, и она ставила на нём свою подпись, а суд его в свою очередь утверждал.
Да и к Сухову я относился с болью в душе, мужика мне было искренне жаль, не хотел бы я оказаться на его месте, когда у тебя на глазах сначала погибают в огне близкие тебе люди, а потом тебя же обманывают с компенсацией под аккомпанемент из чиновничьего оркестра с бэк-вокалом в стиле а-ля: «Извините, ничем не могу помочь, не моя зона ответственности-и-и-и-и».
Настроение после слов Иляны резко упало, и оставаться тут я больше не хотел, да и зачем я сюда приехал, так, тупо отбыть номер и походить, поторговать своим лицом, мол, смотрите, дети хоть и остались без родителей, но мне они интересны, напишите об этом и покажите по «ящику», пусть маме и папе будет приятно, мол, какого сына воспитали, не зря старались, вкладывали средства, что сына теперь по тв показывают, ему, стало быть, не безразлично.
Постояв ещё чуть-чуть в одиночестве, я принял решение поехать домой, тем более дома меня ждала Даша, и хотелось увидеть её побыстрее, всё же нужно было обсудить нашу поездку в Санкт-Петербург и купить билеты в Мариинку, Юсуповский дворец или в Эрмитаж.
– Слав, а ты когда домой, кстати? Я же без машины, может, подвезёшь? – хлопая меня по плечу, произнёс Дмитрий Станиславович.
– Хорошо, я как раз собираюсь уже.
Сев в машину, я хотел включить свою любимую радиостанцию, но, судя по свисту и неприятному звуку в виде жужжания, исходящему из колонок, поймать волну мне было не суждено.
Дмитрий Станиславович этому событию не расстроился, напротив, даже воодушевился, начав со мной разговор по душам:
– Слушай, а вот лично ты доволен своей жизнью?
– Ну, допустим, доволен.
– А я нет, не доволен.
– И поэтому ты так скучаешь по Барселоне?
– Да я бы туда переехал жить, жаль языка не знаю, они же там на 2 языках говорят: испанский и каталонский. Вот там бы родиться и там кайфовать.
– Хорошо, что хоть не тут родились, – заметил я, сделав круговое движение рукой.
– М-да, та ещё дыра, и население такое же недовольное, и дети соответствующие. Ты же опоздал, мы же им типа книги привезли, я отдал одной девочке лет 7 книжку, так она даже спасибо мне не сказала. И что из неё вырастет? Я уверен, ничего хорошего, а мы же её ещё одеваем и обуваем, лечим за свой счёт, содержим.
– Дим, ну ты лично этого не делаешь.
– Что значит «не делаю»? Я налоги плачу и, замечу, немалые налоги-то, ох, немалые.
– Ну, бабушке-то ты своей явно не за просто так всё своё имущество переписал, – оборвал я резко Дмитрия.
– Ой, ой, товарищ адвокат, вот только не нужно из себя святошу строить. Всё-то я про вас знаю. И про бабушку я тебе сугубо между нами сказал, если что, – грозя мне пальцем, ответил Дмитрий.
– Да никому я тебя не сдам, зачем ты мне сдался-то, тем более у меня своих проблем хватает. А дети эти, Бог с ними, мы их навряд ли ещё раз в жизни увидим, и кем они там станут, мне безразлично.
– Правильно, и мне, честно говоря, также по х… Мне вообще всё это мероприятие на х… не нужно, меня сюда принудительно отправили, даже председатель нашего суда какие-то деньги дал, типа там со всех собрали сумму какую-то, и на сайте нашего суда наперёд информацию о мероприятии разместили, типа коллектив суда активно участвует в общественной жизни нашего родного края. Да я вообще-то всю неделю придумывал какие-нибудь отговорки, как бы сюда не поехать, в один конец только добираться 2 часа. Да мне вообще на эти жизни по х… Я и не подписывался в своей жизни никогда на помощь всяким там больным, слабым, угнетённым, мне вообще на них по барабану, главное, чтобы мне было хорошо, а на других плевать. И так ведь у всех, каждый гребёт под себя, кто-то больше, кто-то меньше, но во главе угла всегда стоит своё я, а потом уже общее. Имею в виду сначала личное, а потом уже общее.
Продолжать диалог на эту тему я дальше не хотел, да и особо смысла не видел. Хотелось сменить тему, пошарив на приборной панели своего радио, я понял, что так ничего работать не будет.
– Слушай, Дима, а ты в Санкт-Петербурге давно был?
– О-о-о-о. Это ты удачно спросил, там есть такая улица Думская, вообще огонь. И рядом с ней бордель, блин, улицу забыл уже, я туда еле-еле дошёл, помню, – задыхаясь от хохота, проржал Дима, хлопая себя ладонью по коленке.
– Дим, я со своей девушкой лечу, да и дешёвыми проститутками не интересовался вообще-то, а что там на Думской расположено?
– О-о-о. Как ты загудел, дешёвыми проститутками он не пользовался, прямо высокоморальный адвокат, и что, ни разу не пользовался дешёвыми шлюшками?! – прокричал Дима, с особым упоением делая ударение на последнее слово.
– Нет, как-то не доводилось. Я, знаешь ли, из рабоче-крестьянской семьи, мне как-то не до этого, что ли, было, что в школе, что в университете. Ты мне лучше про Думскую расскажи, что там интересного?
– Да ладно, хорош, как это так у тебя ничего никогда не было со шлюхами? – положив мне на плечо свою руку, недоумевая и кривя лицом, вопросил Дмитрий Станиславович.
– Ну так, и что значит никогда не было? Должно было быть, что ли?
– Ну как у всех.
– Ладно, проехали, так что там на Думской?
– А, ну там клубы, бары, рестораны.
– Хорошо, а так культурный же город. Там и мест интересных много, наверное? Мариинский театр, соборы, Петергоф.
– Я в каком-то храме был, там свечку за бабушку поставил, не помню, правда, как называется, там ещё памятники рядом стоят вроде полководцам каким-то. Я и был-то там 2 дня, на следующий день так плохо было после всего того, что я выпил.
За этими разговорами мы стали подъезжать к городу, радио наконец-то заработало, и я включил его громче, чем обычно, дабы не слушать излияния своего собеседника, тем более мысль о самоубийстве Сухова меня так и не отпускала, и где-то в глубине души я чувствовал свою вину перед ним также, но признаться себе в этом не мог.