– От Боливара?
– Вы про Эсмиру, или про Бьянку?
– Да, про обеих врет! Совсем крыша съехала. Нашел, чем хвастаться.
– Нет, с одной стороны, быть рогоносцем, конечно позор, – после некоторого раздумья замечает один из мужчин, – но, с другой стороны, если рога тебе наставил не кто – нибудь, а сам Боливар, это делает тебя человеком причастным к истории.
Воцаряется многозначительное молчание.
Затемнение.
Сцена в полумраке. За столом сидит Эсмира. Опустив голову на руки, дремлет.
На сцену на четвереньках вползает Пепе. Что – то мычит.
Эсмира просыпается, вскакивает, подбегает к нему, наклоняется, пытается поднять.
– Пепичек! Пришел!
Пепе отталкивает ее:
– Уйди, женщина. Забодаю! – пытается ее боднуть.
– Не забодаешь, Пепичек, нечем тебе бодаться, – успокаивает его Эсмира
– Как, нечем?
– Нету у тебя рогов.
– Есть!
– Нету.
– Есть. – настаивает Пепе, снова пытается ее боднуть, потом переспрашивает:
– Как, нету?
– Так. Не изменяла я тебе, – признается Эсмира.
– Никогда, и ни с кем? – доверчиво спрашивает Пепе.
– Никогда, и ни с кем, – подтверждает Эсмира.
Пепе садиться на пол.
– И даже с самим Боливаром?
– Даже с самим Боливаром.
– А я уже всем расхвастался, – разочарованно говорит Пепе.
– Вот дурак. Зачем?
– Они назвали меня неудачником. – Пепе размазывает по лицу пьяные слезы.– Я неудачник, Эсмира?
Эсмира садиться рядом с ним, обнимает его голову, прижимает к своей груди, гладит.
– Пепе, ну какой же ты неудачник? Подумай сам, разве стала бы я жить с неудачником?
Знаешь, как я ждала тебя с войны? Я ведь ни одной ночи не спала. Я каждый день ставила за тебя свечку Пречистой Деве. И все ночи напролет молила ее, чтобы ты вернулся домой. Живой и здоровый.
– Правда?
– Конечно, правда.
– И ты каждый день ставила за меня свечку?
– Да
– А где ты их брала? – подозрительно спрашивает Пепе
– В приходской лавке, где же еще?
– По три сентаво за штуку? – поднимает голову Пепе.
– Зато, ты вернулся.
– Да, я вернулся, – успокаивается Пепе.
– А знаешь, как там было трудно? Тогда, в горах мы чуть не замерзли все до смерти. И потом, в сельве, когда нам совсем нечего было есть, мы чуть не сожрали друг – друга. Спасибо сеньору Боливару. Мы ведь тогда съели всех его лошадей. И знаешь, я никогда не изменял тебе. Ни разу, за всю войну.
– Так уж и ни разу?
– Ну, может всего пару раз, в Гуаякиле, и еще в Кито. Но я тогда был совсем пьяный, а они были страшные, как обезьяны. Если бы я был потрезвее, я бы даже близко к ним не подошел, такие они были страшные. Честное слово.
– Паскудник, – ласково говорит Эсмира.
– Ага, – соглашается Пепе.
– Но ты все равно вернулся.
– Да, я вернулся.
– Пепе, пошли спать.
– А Фернандо точно мой?
– Твой, твой.
– Ну, пошли.
Обнявшись, они уходят.
На сцене остается только портрет Боливара, освещенный загадочным лунным светом.
Появляется Эсмира. Она оглядывается на дверь, говорит, вполголоса, обращаясь к портрету:
– Синьор Боливар, не сердитесь, пожалуйста, на меня, за то, что я наврала Пепику. Знаете, он ведь совсем не виноват, что у нас никак не получался ребеночек. Просто он что – то себе там отморозил, когда вы с ним ходили по горам, и прогоняли испанцев. Но вы ведь простите меня, сеньор Боливар? У нас ведь с Пепиком только один Фернандо, а у вас так много детей. Мы все ваши дети.