– Итакъ, до завтра. Завтра отвѣтъ. Мой поклонъ и привѣтъ вашему знаменитому мужу. И пожеланіе успѣха. Отъ души желаю ему имѣть успѣхъ!
На слѣдующій день въ одной изъ большихъ политическихъ газетъ Милана появилось письмо Ѳ. И. Шаляпина.
«Ко мнѣ въ домъ явился какой-то шефъ клаки, – писалъ Шаляпинъ, – и предлагалъ купить аплодисменты. Я аплодисментовъ никогда не покупалъ, да это, и не въ нашихъ нравахъ. Я привезъ публикѣ свое художественное созданіе и хочу ея, только ея свободнаго приговора: хорошо это или дурно. Мнѣ говорятъ, что клака, это – обычай страны. Этому обычаю я подчиняться не желаю. На мой взглядъ, это какой-то разбой».
* * *
Въ галлереѣ Виктора-Эммануила, на этомъ рынкѣ пѣвцовъ, русскіе артисты сидѣли отдѣльно за столиками въ кафе Биффи.
– Шаляпинъ конченъ!
– Самъ себя зарѣзалъ!
– Какъ такъ? Соваться – не зная обычаевъ страны.
– Какъ ему жена не сказала?! Вѣдь она сама итальянка!
– Да что жъ онъ такого сдѣлалъ, – спросилъ я, – обругалъ клакеровъ?
– Короля клакеровъ!!!
– Самого короля клакеровъ!
– Мазини, Таманьо подчинялись, платили! А онъ?
– Что они съ нимъ сдѣлаютъ! Нѣтъ, что они съ нимъ сдѣлаютъ!
– Скажите, – обратился ко мнѣ одинъ изъ русскихъ артистовъ, – вы знакомы съ Шаляпинымъ?
– Знакомъ.
– Скажите ему… отъ всѣхъ отъ насъ скажите… Мы не хотимъ такого позора, ужаса, провала… Пусть немедленно помирится съ клакой. Ну, придется заплатить дороже. Только и всего. За деньги эти господа готовы на все. Ну, извиниться, что ли… Обычай страны. Законъ! Надо повиноваться законамъ!
И онъ солидно добавилъ:
– Dura lex, sed lex[5]!
– Съ такимъ совѣтомъ мнѣ стыдно было бы прійти къ Шаляпину!
– Въ такомъ случаѣ пусть уѣзжаетъ. Можно внезапно заболѣть. По крайней мѣрѣ, хоть безъ позора!
Пѣвцы-итальянцы хохотали, болтали съ веселыми, злорадными, насмѣшливыми лицами.
Вся «галлерея» была полна Мефистофелями.
– Ввалился сѣверный медвѣдь и ломаетъ чужіе нравы!!
– Ну, теперь они ему покажутъ!
– Теперь можно быть спокойными!
Одинъ изъ пріятелей-итальянцевъ подошелъ ко мнѣ:
– Долго остаетесь въ Миланѣ?
– Уѣзжаю сейчасъ же послѣ перваго представленія «Мефистофеля».
– Ахъ, вмѣстѣ съ Скіаляпино!
И онъ любезно пожалъ мнѣ руку.
«Король клаки» ходилъ улыбаясь, – демонстративно ходилъ, демонстративно улыбаясь, – на виду у всѣхъ по галлереѣ и въ отвѣтъ на поклоны многозначительно кивалъ головой.
Къ нему подбѣгали, за нѣсколько шаговъ снимая шапку, подобострастно здоровались, выражали соболѣзнованіе.
Словно настоящему королю, на власть котораго какой-то сумасшедшій осмѣлился посягнуть.
Одинъ пѣвецъ громко при всѣхъ сказалъ ему:
– Ну, помните! Если вы эту штуку спустите, – мы будемъ знать, что вы такое. Вы – ничто и мы вамъ перестанемъ платить. Зачѣмъ въ такомъ случаѣ? Поняли?
Шефъ клаки только многозначительно улыбался.
Все его лицо, глаза, улыбка, поза, – все говорило:
– Увидите!
Никогда еще ему не воздавалось такихъ почестей, никогда онъ не видѣлъ еще такого подобострастія.
На немъ покоились надежды всѣхъ.
* * *
– Слушайте, – сказалъ мнѣ одинъ изъ итальянскихъ пѣвцовъ, интеллигентный человѣкъ, – вашъ Скіаляпино сказалъ то, что думали всѣ мы. Но чего никто не рѣшался сказать. Онъ молодчина, но ему свернутъ голову. Мы всѣ…