И Рощин с хитрым-прехитрым видом отозвал меня в сторону.
– Знаешь, что? Вместо того, чтобы наличные деньги тратить, пригласим всех ко мне в гостиницу. Кормят отлично, шампанское то же самое.
– Да ведь дорого будет стоить!
– Что ж такого? Соловцов заплатит!
– Да ведь из твоих же?
– Да ведь не наличными! Ты это пойми!
Не ребёнок?
Через несколько дней я встретил Соловцова.
– Ну, что рощинские сбережения?
Он посмотрел на меня юмористически:
– В Киевскую лавру едет, вместо Швейцарии. И здесь горы! Нашли человека! В гостинице занял и ко мне со счётом прислал. У меня просить, говорит, «было совестно».
Всю жизнь он говорил:
– Величайшее, брат, счастье на свете – это носить ключ от своего номера в кармане!
И всю жизнь жил не один.
Под чьим-нибудь башмаком. И из-под этого башмака рвался.
VI
Он любил женщин, и женщины любили его.
Но это был не Свидригайлов, не Санин, не сверхчеловек, решивший, что:
– Для людей исключительных и мораль нужна исключительная!
И не поручик Пирогов с его «интрижками».
В нём было нечто «от дон Жуана».
Каждый раз, – а бог свидетель, как часто это бывало! – он увлекался искренно.
С каждой новой донной Анной и даже Лаурой, – для него начиналась:
– Новая жизнь!
– Ты понимаешь, я играть стал лучше!
– Она из меня актёра сделала!
Он мял своим приятелям крахмальные рубашки, сжимая их в объятиях.
В три часа ночи являлся будить.
– Ты спишь? Идём! Не оставляй меня одного! Ты понимаешь? Я не могу спать! Я не могу! Она мне сказала…
Старый актёр Синюшкин звал его за это:
– Институтом.
Мужской род от «институтки».
– Институт какой-то восторженный, а не актёр!
И ни к кому так не подходило:
…влюбляемся и алчем
Утех любви, но только утолим