Через оркестр тянется бесконечная вереница букетов, аплодируют в зале, за кулисами, на подъезде, – но для Марьи Гавриловны все это недостаточно убедительно.
– Мало ли что аплодируют.
Ей нужно знать мнение публики.
* * *
В Полтаве, где после Карла XII[11], кажется, не было ни одного мало-мальски замечательного человека, туземный ресторатор прямо потерял голову. Что сделалось с публикой! После спектакля и вдруг в ресторан! Никогда не бывало. Садик ресторана весь занят, ресторатор не знает, куда усадить публику, и когда ему указывают на беседку, увитую диким виноградом, таинственным шепотом заявляет:
– Там Марья Гавриловна со своими артистами.
За столиками только и разговоров, что о Марье Гавриловне. За ближайшим от беседки двое степняков-помещиков, которые, вероятно, с 32-го года не выезжали в театры.
– Нет, как она сыграла эту сцену! Ты заметил? Изумительно.
Собеседник молча выпивает рюмку водки.
– А смерть! А смерть! Поразительно!
Собеседник, мрачный старик из отставных военных, наконец, выходит из себя:
– Да что вы все заладили, как попугаи: удивительно, да изумительно, да поразительно. Ничего тут не вижу ни удивительного, ни изумительного, ни поразительного. Сказано: «Савина», – ну, значит, она и обязана играть хорошо. Вот и все.