Общее учение о векселе

Практика требует совершенствования толкования условий договора, т. е. уяснения истинной воли договаривающихся сторон. В гражданском праве одним из основополагающих принципов является свобода договора. Этот принцип закреплен в ст. 421 ГК РФ. «Граждане и юридические лица свободны в заключении договора». Но этим принципом в полном объеме руководствовались в классический период развития гражданского права. В настоящее время, в век бурного развития промышленности, всеобщей информатизации и автоматизации, этот принцип сужен до минимума. На свободное волеизъявление сторон при заключении договора влияют как различные предписания законов и нормативных актов (п. 4 ст. 421, 422 ГК РФ), так и другие факторы. Во многих случаях доминирует сильная в экономическом отношении сторона (монополисты и др.) путем навязывания другой стороне всевозможных, примерных условий страхования, банковского вклада и т. п. (ст. 427 ГК), в другом случае – использование так называемых договоров присоединения (ст. 428 ГК). На эти обстоятельства обращали внимание еще русские, так и иностранные правоведы XIX в. Так, по мнению Л. Дюги, «нет и свободы договоров. В современной жизни обычно отсутствуют выработка и определение содержание будущего договора двумя независимыми друг от друга сторонами. Чаще всего одна из них просто присоединяется к определенному существующему порядку, регулирующему жизнь крупных социальных образований – фабрично-заводской мастерской, железной дороги, страховой кампании, большого магазина и т. п. Этот порядок устойчив и не меняется по воле контрагентов. Отдельный человек бессилен перед целым учреждением, выполняющим свою социальную функцию согласно однообразным правилам, сформулированным в тарифах, страховых полисах, правилах внутреннего распорядка и т. д.»^[214].

По мнению русского цивилиста профессора И. А. Покровского, «…эта свобода не может быть безграничной… Известные ограничения принципа договорной свободы неизбежны, и весь вопрос заключается только в том, как далеко они могут идти и в каких терминах они могут быть выражены. А это раскрывает перед нами новую и чрезвычайную трудную проблему – и, быть может, одну из самых труднейших проблем всего гражданского права»^[215].

Слова профессора И. А. Покровского действительно были пророческими. В настоящее время указанная проблема стала более актуальной, поскольку принцип свободы договора претерпел существенные изменения в сторону его сужения и принижения. Эти обстоятельства также подчеркиваются ведущими цивилистами современной России^[216]. Следует константировать, что фактически принцип свободы договора действует только между частными лицами.

Актуальными являются исследования соотношения воли и волеизъявления в гражданском праве, в том числе и в вексельном праве. Чему отдает предпочтение наш гражданский закон – воле или ее изъявлению? (Этот вопрос имеет также актуальное и принципиальное значение при разладе между волей действительной и изъявленной). В цивилистике, как указывалось выше, придерживаются трех принципов:

1. Предпочтение воли ее изъявлению.

2. Приоритет волеизъявления.

3. Предпочтение воли или волеизъявлению в зависимости от интересов гражданского оборота.

Какие принципы указанных теорий заложены в российском гражданском праве? Какие преимущества и недостатки этих принципов? Возникающие в процессе волеобразования проблемы установления истинной воли и волеизъявления участников гражданского оборота носят далеко не исчерпывающий характер. Автором сделана попытка обозначить вопросы наиболее актуальные как для правоприменительной практики, так и для цивилистики, в том числе вексельного права. Начинать исследование обозначенных проблем, как полагает автор, следует с последней краеугольной проблемы – соотношения воли и волеизъявления в современном гражданском праве, поскольку она является одной из краеугольных. Данный вопрос в юридической литературе новейшего времени мало исследован и освещается крайне редко. Как правило, при освещении отдельных вопросов не углубляются в данную проблему. Этот вопрос фактически не находит должного отражения в разъяснениях высших судебных инстанций (Верховного Суда РФ, Высшего Арбитражного РФ, Конституционного Суда РФ).

Исследование норм Гражданского кодекса РФ и судебной практики, как полагает автор, дает основание сделать вывод о том, что в российском гражданском праве применяются все три принципа соотношения воли и волеизъявления: «приоритет волеизъявления», «предпочтение воли изъявлению»; «предпочтение воли или волеизъявления с учетом гражданского оборота».

Правовые проблемы соотношений воли волеизъявления были предметом отдельных исследований советских ученых, но их трактовка отличается от классического учения о соотношении воли и волеизъявления, выработанного германскими цивилистами XIX в. и получившего дальнейшее развитие в русской гражданско-правовой науке. Например, в советской юридической литературе преобладали следующие теоретические выводы. Профессор Н. В. Рабинович полагает, что «при расхождении между волей и волеизъявлением (если все же воля распознаваема и сделка вообще может быть признана состоявшейся) предпочтение должно быть отдано воле, а не волеизъявлению»^[217]. По мнению профессора И. Б. Новицкого, «…юридические последствия связываются именно с волеизъявлением, благодаря чему и достигается устойчивость сделок и гражданского оборота в целом…»^[218], т. е. предполагается отдать предпочтение волеизъявлению. Профессор М. М. Агарков серьезнейшее значение придает и воле, и волеизъявлению^[219]. Нетрудно заметить, что, в отличие от классиков русской цивилистики, известные советские правоведы-цивилисты соотношение воли и волеизъявления трактуют несколько иначе, чем русская и зарубежная гражданско-правовая наука. Но общий смысл не сильно отличался от суждений русских и иностранных цивилистов.

В современной юридической литературе преобладает взгляд, согласно которому «…основу сделок составляет действительная воля…»^[220], хотя следует подчеркнуть, что эти же авторы обращают внимание на усиление роли волеизъявления (фактически отдается предпочтение волеизъявлению) в новом Гражданском кодексе. Приоритет воли перед волеизъявлением они объясняют существованием «…общей презумпции в пользу того, что волеизъявление соответствует воле и сделка по этой причине будет признана недействительной только при условии, если сторонам удастся доказать: в указанных случаях воля либо отсутствовала, либо была порочной, либо ей не соответствовало то, как она была выражена…»^[221]. Профессора М. И. Брагинский, А. В. Витрянский полагают, что в российском гражданском праве имеется приоритет волеизъявления, но при этом не отрицают первичности воли и вторичности волеизъявления: «И все же, на наш взгляд, перечисленные случаи, при которых оценке подвергается волеизъявление, отнюдь не означают его примата по отношению к воле. Такой примат не может существовать, ибо следствие не может быть поставлено впереди причины»^[222].

Таким образом, в российской цивилистике доминирует теория предпочтения волеизъявлению воле, и, как правило, вопросы соотношения воли и волеизъявления не связываются с интересами требований нормального гражданского оборота. Разлад между волей и волеизъявлением рассматривается только как одно из условий недействительности сделок. Между тем опыт правоприменения зарубежных стран и потребности экономического оборота требуют «исцеления» от такого разлада путем создания в гражданском законе различных правовых конструкций (на некоторых мы остановимся ниже). Российское гражданское право содержит нормы, которые отдают предпочтение воле, а также нормы, в которых, наоборот, имеет место обратное: отдается предпочтение волеизъявлению. В отдельных случаях законодатель использует и третий принцип: предпочтение воли или волеизъявления в интересах стабильности имущественного оборота.

Далее рассмотрим группу норм ГК РФ, в которых наблюдается приоритет воли. При этом имеется причинно-следственная связь воли и волеизъявления, т. е. волеизъявление является следствием воли. Воля является доминирующим в части элемента сделки (договора) либо другого гражданского правоотношения. Воля предопределяет волеизъявление. Воля выбирает способ волеизъявления свободно или в рамках, начертанных гражданским законом (словесный и письменный, простой или нотариальный, конклюдентными действиями и т. п.). Воздействие на волеизъявление в рамках гражданского закона наблюдаем тогда, когда законодатель в интересах экономического или имущественного оборота вводит определенные ограничения. Эти ограничения могут быть связаны, например, с защитой слабой обороны гражданского правоотношения, и только на основании закона. Как утверждает Ю. Павел: «мы не можем заключить соглашение ни в нарушение закона, ни в нарушение добрых нравов»^[223].

Так, на формирование воли влияют предписания нормы ст.10 ГК РФ, согласно которым не допускаются действия граждан и юридических лиц, осуществляемые исключительно с целью причинить вред другому лицу, злоупотребление правом в иных формах, а также не допускается использование гражданских прав в целях ограничения конкуренции, а также злоупотребления доминирующим положением на рынке.

Определение истинной воли большого труда не составляет, поскольку воля только та, что воплотилась в слове, действиях (бездействиях). Если же в воле нет пороков, предусмотренных в ГК РФ (к примеру, ст. 170 ГК РФ (мнимая и притворная сделка)), 171 ГК РФ (сделка, совершенная несовершеннолетним, не достигшим четырнадцати лет), 175 ГК РФ (сделка, совершенная несовершеннолетним в возрасте от 14 до 18 лет), 176 ГК РФ (сделка, совершенная гражданином, ограниченным судом в дееспособности), 177 ГК РФ (сделка, совершенная гражданином не способным понимать значение своих действий или руководить ими), то такая воля является свободной. В гражданском кодексе описана норма о воле, которая, формально являясь свободной, не является таковой вследствие воздействия отрицательных обстоятельств (факторов) различного характера, поскольку она искажена или изменяет волеобразование. Это, на наш взгляд, связано с тем, что физиологические процессы, влияющие на формирование воли, нарушены. Например, таковыми являются случаи, предусмотренные ст. 178 ГК РФ (сделка, совершенная под влиянием обмана), 179 ГК РФ (сделка, совершенная под влиянием обмана, насилия, стечения тяжелых обстоятельств и т. д.). Думается, в последнем случае речь может идти не о пороке воли, а о воле, сформированной несвободно, т. е. в связи с нарушением нормального хода волеобразования. В данном случае на волеобразование сильное воздействие оказывают физиологические факторы, которые формируют несвободную волю, или происходит замена действительной воли на другую, которая не согласуется с мотивом и мотивацией действительной воли. Следовательно, и мотив и мотивация не являются категориями, чуждыми гражданскому праву. Наоборот, их роль в определенных случаях для оценки воли имеет предопределяющее значение. (Если не было мотива, не должна была возникнуть и воля). Следовательно, здесь можно говорить не о пороке воли (не в связи с нарушением физиологических процессов и (или) их неформированием ввиду различных причин (болезнь, психическое состояние, которое не дает возможность контролировать свои действия и т. д.)), а об искажении воли, т. е. процесс формирования воли идет в нормальном русле, но на момент формирования воли она искажается под влиянием различных факторов (обмана, угрозы, заблуждения и т. д.). К примеру, у покупателя сформировалась воля отказа от покупки конкретного автомобиля, но под воздействием угроз со стороны продавца он заключает сделку купли-продажи указанного автомобиля. Следовательно, свободная воля в праве – это воля, совпадающая с выработанной внутри человека волей и истинной (действительной) волей, изъявленной внешне таким образом, что она стала узнаваема.

Принцип предпочтения волеизъявления характерен для договорных отношений. Это связано, как было отмечено, с правилами ст. 431 ГК РФ, в которой при толковании договора предписывается выяснить буквальное значение содержащихся в нем слов и выражений путем сопоставления с другими условиями и смыслом договора в целом, т. е. требуется установить волеизъявление в первую очередь. Если же волеизъявление не позволяет определить содержание договора, должна быть установлена общая воля сторон с учетом цели договора.

Следующий принцип, который заложен в Гражданском кодексе, – «предпочтение воли или волеизъявления зависит от предпочтения интересов гражданского оборота «. Так, Гражданский закон (ст. 175–177 ГК) в отдельных случаях предпочитает волеизъявление – воле, поскольку предоставляет возможность другой стороне, во-первых, оспорить в суде отсутствие порока воли или исцеление таким образом порока; во-вторых, первоначально по внешнему изъявлению другой стороны была заключена сделка, и эта сделка считается действительной, пока судом не будет констатирована ее недействительность. Это обстоятельство положительно влияет на гражданский оборот (нельзя же при заключении какой-либо гражданско-правовой сделки каждый раз убеждаться в ограничении дееспособности контрагента; каково состояние здоровья, каков возраст; отдает ли отчет своим действиям и т. д. и т. п., т. е. все это является негативным процессом в гражданском обороте, в конечном итоге отрицательно влияющим на оборотоспособность объектов гражданского права). Следовательно, действует презумпция – «волеизъявление соответствует внутренней (действительной) воле контрагента».

Другой случай. Закон, отдает предпочтение воле, а не волеизъявлениею. Это происходит тогда, когда волеизъявление имеет какие-либо пороки или волеизъявление не позволяет судить достаточно уверенно о воле контрагента. Это наглядно можно проиллюстрировать нормой ст. 174 ГК РФ, которая гласит: «Если полномочия лица на совершение сделки ограничены договором либо полномочия органа юридического лица – его учредительными документами по сравнению с тем, как они определены в доверенности, в законе либо как они могут считаться очевидными из обстановки, в которой совершается сделка, и при ее совершении такое лицо или орган вышли за пределы этих ограничений, сделка может быть признана судом недействительной по иску лица, в интересах которого установлены ограничения, лишь в случаях, когда будет доказано, что другая сторона в сделке знала или заведомо должна была знать об указанных ограничениях».

Здесь предпочтение отдается воле лица, вступающего в гражданские правоотношения, как правило, в интересах третьих лиц. Есть ли такие ограничения на совершение сделки или нет, контрагенту трудно узнать только по волеизъявлению. В ином случае он вступает, к примеру, в договорные отношения, ориентируясь только на волю контрагента, утверждающего, что для него не существуют какие-либо ограничения полномочий на совершение сделки.

Следует заметить, что в российском гражданском праве, в отличие от наиболее развитых национальных правовых систем, например, германской, отсутствуют специальные нормы соотношения воли и волеизъявления.

В Германском гражданском уложении, в отличие от российского гражданского кодекса, достаточное внимание уделено волеизъявлению, которому посвящен целый раздел (раздел 2, § 116–144)^[224]. Более того, в ГГУ § 133 предписывает: при толковании волеизъявления следовать действительной воле, не придерживаясь буквального смысла выражений (Курсив авт.). Как указывают специалисты немецкого права, «…эта формулировка направлена против использования юридических ловушек, попыток обмануть контрагента»^[225].

Значение правильного толкования сделки (гражданско-правового договора) для гражданского оборота осознавалось и Редакционной комиссией Проекта Гражданского уложения. Согласно Проекту была предусмотрена гл. VI «Толкование сделок». Остается только сожалеть, что при разработке Гражданского кодекса РФ не был использован опыт Проекта Гражданского уложения. Глава VI Проекта содержала правила, которые могли бы снять многие вопросы и споры, возникающие при толковании договора. За основу при составлении гл. VI были взяты нормы Французского гражданского кодекса, Германского гражданского уложения, Австралийского гражданского уложения, Итальянского гражданского кодекса и других наиболее развитых гражданских законов. Так, в Проекте при толковании сделок предусматривалось следующее:

«86. Сделки должны быть изъясняемы по точному их смыслу, по доброй совести и намерению лиц, их совершающих.

87. Если выражения сделки возбуждают различное толкование, следует руководствоваться тем смыслом, в каком они обыкновенно употребляются в месте жительства совершающего сделку лица, а при толковании договоров, если лица, заключившие их, живут в разных местах, в месте жительства той стороны, которая их предложила.

88. Слова двусмысленные должны быть изъясняемы в смысле, наиболее соответствующем существу сделки.

89. Неясные выражения объясняются по тем, которые несомненны, и вообще по разуму всей сделки, а также по предшествующим переговорам, изложенным на письме, и прежним сделкам тех же лиц; во всяком случае, неясные выражения должны быть объясняемы в смысле, наиболее благоприятном для поддержания действительности сделки.

90. Если основанные на сделке права и обязательства в каком-либо отношении не определены в самой сделке, содержание ее восполняется на основании закона и обычая.

91. Сомнения, которые не могут быть устранены на основании правил, изложенных в статьях 86–90, разрешаются в пользу того лица, на которое по сделке возлагаются обязательства.

При толковании завещаний упомянутые сомнения разрешаются в пользу лица, наделенного по завещанию»^[226].

Как нам представляется, задача суда состоит в толковании воли, установлении истинного значения и смысла условий договора через толкование изъявления этой воли, поскольку только волеизъявление дает правильную оценку воли.

Толковать договор значит дать объяснение главным образом элемента воли и волеизъявления, поскольку толковать другие условия договора бессмысленно, они определены законом (к примеру, толковать форму договора нельзя, поскольку она прописана в гражданском законе или иных нормативно-правовых актах, образующих гражданское законодательство). То же самое можно говорить о субъектах конкретного договорного правоотношения, так как их праводееспособность устанавливается законом. Четвертый элемент договора – содержание договора – тоже определяется законом и не нуждается в каком-то толковании. Представляется, что в других элементах (кроме воли и волеизъявления) договора речь может идти только о выявлении какого-либо порока, влекущего недействительность договора или любой другой гражданской правовой сделки.

Таким образом, в договоре толкованию подлежит только воля и волеизъявление сторон. В других элементах договора необходимо выявить только дефекты (пороки). Основная трудность исследования любого гражданско-правового договора, в том числе вексельного, – установление истинных воль договаривающихся сторон.

Потребности практики требуют совершенствования толкования условий договора, т. е. уяснения истинной воли договаривающихся сторон, не принимая в расчет только их волеизъявление.

Глава III. Российское вексельное законодательство и унификация векселя в международном коммерческом обороте

§ 1. Российское вексельное законодательство

Характерная черта права состоит в том, что оно носит формализованный (институционный) характер. Образующие его нормы лишь постольку могут быть признаны юридическими, общеобязательными, поскольку они находятся в законах, в иных признаваемых государством источниках. Теория права под источником права понимает исходящие от государства или признаваемые им официально-документальные формы выражения норм права, придания им юридического, обязательного значения^[227].

Таким образом, система нормативных актов, содержащих нормы вексельного права, называется вексельным законодательством или источниками вексельного права. Официальный характер источников права определяется двумя путями:

Путем правотворчества, когда нормативные документы принимаются государственными органами;

Путем санкционирования, когда государственные органы в том или ином виде одобряют социальные нормы и придают им юридическую силу.

Существенное значение для нормирования вексельных отношений имеет деление источников вексельного права по юридической силе акта. По юридической силе нормативные акты подразделяются на законы и подзаконные акты. По своему значению все законы делятся на конституционные, федеральные и законы субъектов Российской Федерации. Согласно ст. 71 Конституции РФ гражданское законодательство находится в исключительном введении РФ. С учетом того, как часть целого вексельное законодательство входит в гражданское, то из смысла указанной статьи Конституции, а также ст. 3 ГК РФ, субъекты РФ, их органы и муниципальные образования не правомочны издавать акты, содержащие нормы вексельного права.

Основным законодательным актом, регулирующим вексельное обращение в России (ранее в СССР) с 1937 г., является Положение о переводном и простом векселе. В основу Положения о переводном и простом векселе составляет Единообразный вексельный Закон (ЕВЗ), принятый Женевской вексельной Конвенцией в 1930 г. Присоединение СССР к Конвенции состоялось 25 ноября 1936 г. путем предоставления секретарю Лигии Наций письма от 20 ноября 1936 г. о присоединении СССР к Конвенции. В письме было указано, что СССР присоединяется к Конвенции, устанавливающей Единообразный Закон о переводных и простых векселях, с оговоркой о его праве, согласно Приложения II Конвенции, применить в национальном законе отдельные отступления. Так, ст. 14 Приложения II предусматривает возможность в отступление от ст. 48 Единообразного Закона включить в национальный закон положение, по которому векселедержатель может потребовать от того, против кого он обращает свой иск, уплаты комиссии в размере, определяемом национальным законом. С учетом этой оговорки, например, в ст. 48 Положения о переводном и простом векселе, введенного Постановлением ЦИК и СНК от 7 августа 1937 г., включена норма о неустойке в виде пени в размере 3 процентов от суммы просрочки со дня срока платежа.

11 марта 1997 г. принят Федеральный Закон (вступил в силу 18 марта 1997 г.) «О переводном и простом векселе»^[228]. Нормами ст.

1 этого закона еще раз подтверждено действие на территории Российской Федерации Постановления ЦИК и СНК СССР «О введении в действие Положения о переводном и простом векселе»^[229]. Несомненно, ядром российского вексельного законодательства являются Женевские Вексельные Конвенции от 7 июня 1930 г.: «Конвенция, устанавливающая Единообразный закон о переводном и простом векселе»; «Конвенция, имеющая целью разрешение некоторых коллизий законов о переводных и простых векселях» и «Конвенция о гербовом сборе в отношении переводных и простых векселей». Положение о переводном и простом векселе и Женевские вексельные Конвенции без малого шесть десятков лет являются главными источниками российского вексельного права. Указанные Конвенции вступили в силу для России, как правопреемницы СССР, с 25 ноября 1936 г. Отдельные нормы вексельного права могут содержать и иные отрасли законодательства. Например, источниками вексельного права являются отдельные нормы и институты гражданского законодательства, так как вексель как ценная бумага относится к объектам гражданских прав (ст. 143 ГК).

Так, например, в соответствии со ст. 815 ГК РФ отношения по векселю, прежде всего, регулируются законом о переводном и простом векселе, но вместе с тем, к ним могут быть применены правила займа, поскольку они не противоречат Закону о переводном и простом векселе.

Общие принципы действия закона, предполагающие, что более поздний принятый нормативный акт вытесняет ранее изданный, а специальный – общий акт, в гражданском праве не применяются, что следует из ст. 3 ГК РФ, согласно которой гражданское законодательство состоит из Кодекса и принятых в соответствии с ним иных федеральных законов. Возникает вопрос, применимо ли данное положение к вексельному закону? Если это распространяется и на вексельное законодательство, как специальное законодательство, регулирующее вексельные отношения, то в этом случае гражданский закон в силу ст. 3 ГК РФ должен иметь приоритет над вексельным. Из этого следовало бы, что вексельные отношения должны быть, прежде всего, урегулированы гражданским законом и нормами вексельного законодательства, если они противоречат гражданскому закону. Но это положение не учитывает общий принцип вексельного права, «чего нет в векселе – не существует в мире», и векселя как особого вида объекта гражданских прав, юридические свойства которых коренным образом отличаются от обычных имущественных отношений, а также норму ст. 815 ГК РФ, согласно которой отношения сторон по векселю регулируются Законом о переводном и простом векселе. В связи с этим в правоприменительной практике также возникают спорные вопросы по поводу соотношения гражданского и вексельного законов. Для разрешения указанной проблемы, как автор полагает, необходимо исходить из следующего. Во-первых, в соответствии со ст. 15 Конституции РФ международные договоры РФ являются составной частью ее правовой системы, которые применяются к отношениям, входящим в предмет правового регулирования, непосредственно. Таким образом, Женевские вексельные Конвенции, участницей которых является также Россия, имеют высшую юридическую силу на ее территории. Это согласуется и ст. 7 Гражданского Кодекса РФ, согласно которой, если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем те, которые предусмотрены гражданским законодательством, применяются правила международного договора. Во-вторых, из смысла ст. 815 ГК РФ следует, что отношения сторон по векселю регулируются Законом о переводном и простом векселе. С учетом этого, представляется небесспорными точки зрения, предлагающие применить нормы гражданского законодательства, которые фактически вступают в противоречие вексельному закону. Например, профессор А. М. Эрделевский считает: «В части размера пени это означает, что допустимо применение правила, установленного ст. 333 ГК»^[230]. Хотя уменьшение размера пени Положением о переводном и простом векселе не предусмотрено, однако судебно-арбитражная практика восприняла именно точку зрения профессора А. М. Эрделевского о допустимости уменьшения размера пени по векселю на основании ст. 333 ГК РФ.

В целях недопущения расширительного применения гражданского закона к вексельным отношениям, как полагает автор, необходимо в пункте 1 ст. 2 ГК РФ ввести дополнение следующего содержания: «К вексельным отношениям гражданское законодательство применяется, если иное не установлено вексельным законодательством и совместимо с юридической природой векселя». Можно полностью согласиться с выводами авторов, утверждающих, что «веления вексельного закона не могут быть выведены, изменены или прекращены другими формами, а, во-вторых, вексельный закон замкнут в себе и сам себе объясняет»^[231]. Далее им делается такой важный принципиальный вывод о прецептивном (наставительном, исключающем толкование) характере вексельного закона и об особом правиле для него, нежели для гражданского законодательства: запрещено все, что не разрешено.

Следует отметить что, к векселю хотя и применим ряд положений о ценных бумагах, но к вексельным отношениям нельзя применить в полном объеме законодательные акты в этой сфере, в том числе такого важного норматива, регулирующего обращение ценных бумаг, как Федерального Закона от 20 апреля 1996 г. «О рынке ценных бумаг»^[232]. Как верно обосновал профессор Е. А. Павлодский^[233]: «Вексель не относится к эмиссионным ценным бумагам, и к вексельному обращению правила Закона о рынке ценных бумаг не применяются». Однако в литературе имеются взгляды, предлагающие распространить на вексель законодательство о ценных бумагах, в том числе подзаконные акты, в полном объеме. Так, по мнению Р. И. Щербатюк, «необходима лицензия на простое составление векселя, хотя и вексельное законодательство не содержит подобных ограничений», что следует из смысла Постановления Правительства РФ от 3 июня 1992 г. № 376 «Об упорядочении производства бланков ценных бумаг в РФ» и Письма Минфина РФ от 17 сентября 1992 г. № 05-01-04 (в ред. от 16.05.94 г.) об утверждении «Положения о порядке и условиях выдачи лицензий на производство и ввоз на территорию РФ бланков ценных бумаг»^[234]. Практика применения законодательства о ценных бумагах показывает, что в отдельных случаях имеются попытки со стороны участников вексельных отношений распространить действия законодательства о ценных бумагах в полном объеме на вексель. Так, например, решением Арбитражного Суда Чувашской Республики был удовлетворен иск предпринимателя П. к Министерству Финансов Чувашской Республики о взыскании вексельной суммы на 200 млн руб. (недомонированных). Не согласившись с решением суда, ответчик (векселедатель) – Министерство Финансов Чувашской Республики – в кассационной жалобе отметил, что истец (векселедержатель) в силу ст. 39 Федерального закона от 20 апреля 1996 г. должен иметь лицензию на деятельность профессионального участника рынка ценных бумаг. Так как предприниматель П. приобрел спорные векселя без соответствующей лицензии, то он вышел за пределы правоспособности, и на основании ст. 169 ГК РФ, сделка по векселю должна быть признана ничтожной^[235].

В последние годы в Российской Федерации принят ряд подзаконных актов, регулирующих отдельные вопросы вексельного обращения. Анализ таких нормативно-правовых актов позволяет делать вывод о том, что нередко их положения противоречат Положению о простом и переводном векселе, Федеральному Закону «О переводном и простом векселе», а в других случаях – содержат нормы, не предусмотренные вексельным законодательством. Если подзаконные акты противоречат требованиям вексельного закона, то каких-либо затруднений в применении норм права не должно возникать, поскольку закон обладает высшей юридической силой. Это означает, что:

1. Все отдельные правовые акты должны исходить из законов и никогда не противоречить им; в случае расхождения акта с законом действует последний.

Законы не подлежат утверждению со стороны какого-нибудь другого органа.

Никто не вправе отменить или изменить Закон, кроме того органа, который его издал^[236].