Иногда я обвинял его в карьеризме. Я говорил ему, что он просто хочет стать куратором ещё одной книги. Той, которую я пишу под его диктовку. Меня всё бесило тогда, и это относилось и к нашей работе, и к Легу лично. Хотя я уже знал, что находиться на Земле и проявлять себя в нашем мире, Легу стоит неимоверных энергетических затрат. Но Лег никогда не жаловался, а на все мои капризы, мог только спросить: «Ты устал?». При этом, он никогда не предлагал мне прекратить работу или приостановить её. А когда, я сам на продолжительное время прекращал запись и замолкал, он терпеливо ждал моего снисходительного оклика. Иногда он осторожно вздыхал. Вы слышали, как вздыхают Леги? Вряд ли.. А я сразу начинал чувствовать вину перед этим непонятным созданием. Но у меня никогда не было в правилах признавать свою вину. К тому же, я испытывал какое-то удовольствие, выставляя себя перед ним бездушным циником.
Я часто расспрашивал моего Лега о человеческих пороках. Тёмная сторона Человека меня интересовала больше. Мне были нужны ответы на мои вопросы. Почему люди не могут жить в ладу друг с другом? Почему так устроен человек и вообще, как он устроен? Для чего ему всё надо изуродовать вокруг себя? Вы думаете, я услышал от Лега какие-то ответы? Как бы ни так. Этот представитель Светлых сил умел темнить будь здоров. Но кое-что мне удалось вытянуть, когда я догадался, как именно нужно задавать вопросы. По своему же Уставу, он обязан был ответить мне на любой вопрос, но только если мне удавалось увязать его с «Розой мира» и той историей, которую он мне диктовал. Не скажу, что я узнавал от Лега какие-то Божественные тайны мироздания. Но даже когда он мне рассказывал о том, что я уже знал или слышал, это воспринималось мной по-новому. Например, что Мир наполнен только тем, что создали Бог и Человек. А когда я спросил об Антихристе, Лег мне дал понять, что это такой же литературный персонаж, созданный Человеком, и обретший энергетическое тело, как и многие другие. Я его спросил о Боге. Лег сказал, что это я знаю сам. Но не всё можно выразить словом. Иногда слова умерщвляют суть. И в связи с этим, мне мой Лег преподнёс одно моё детское воспоминание.
Мне лет пять. Я с мамой на улице. Две мамины подружки, предварительно потискав меня, что уже неприятно пятилетнему человеку, считающим себя взрослым, задают чудовищный вопрос, с приторно-фальшивой интонацией: «Ты маму любишь?» И своим пятилетним умом я не понимаю, зачем об этом спрашивать. Разве может быть по-другому? И если ответить им – это уже будет неправильно. Это уже будет означать, что ты допускаешь, что существует и другой вариант. А второй вопрос подружек, не дождавшихся ответа на первый, вообще пугает: «Сильно маму любишь?» Разве любовь может иметь какие-то измерения, степени, описание. Конечно, я не мог озвучить эти мои ответы маминым подружкам, у меня ещё не было для этого слов. Но воображаемый образный мой ответ был для меня более значимым, чем был бы словесный. Лег улыбнулся. Я не увидел это, я это почувствовал – он улыбнулся:
– Ты сам всё понимал. Тогда.
Я не буду вам рассказывать обо всех наших беседах, скажу только, что за первый год нашей работы, я не записал и пяти страниц. Меня, признаться, не столько интересовала история персонажей, сколько возможность узнать, что и как можно использовать для роста моего благосостояния и положения в обществе. Планы я себе рисовал самые дерзкие. А что? Представьте: вы бы начали общаться с сущностью, имеющей неограниченный доступ к любой информации. Эта сущность нуждается в вашем сотрудничестве. К тому же, сам Лег признавал, что Человек – это вторая инстанция после Бога. А значит, я считал вправе диктовать свою волю своему соавтору и распоряжаться его ресурсами. Одно время, я примеривал на себя лавры Нострадамуса. Я пару раз обмолвился при Леге, что собираюсь вещать миру пророчества и предсказания. Я не мог этого видеть, но мне кажется, что мой Лег хлопал в такие моменты удивлёнными глазами.
За два года нашего с Легом делового общения, мне всё же удалось записать реплики героев понятые мной из рассказанной Легом истории. Я, не особо вникая, как это отразится на общей картине, сократил все реплики до размеров пьесы и на этом посчитал свою часть работы оконченной. Связей в театральном мире у меня не было. Я не знал никого, кто хотя бы как-то был связан с литературой. И, если честно, мне не очень-то хотелось этим заниматься. Я посчитал, что будет достаточно запихать распечатанную «пьесу» в конверт и передать её в наш театр через билетёршу на входе. Встречи с Легом прекратились. Я даже не успел узнать, как он оценивает мои действия. Свой экземпляр «пьесы» я убрал подальше и долго не притрагивался к нему.
Не стану скрывать от вас, что некоторое время я всё-таки ждал, что мои труды будут вознаграждены. Безразлично, в какой форме, в небесном или в земном исполнении. Время шло, но никаких известий я не получал. Я стал считать историю со своим писательством оконченной и снова занял место в человеческом потоке, направляющемся в потребительский рай. Вы не представляете, как это мучительно стала даваться мне обычная жизнь. Два года общения с Легом не прошли без последствий для меня. Я признался себе, что изменился. Дела и слова людей я стал воспринимать по-новому. Я научился понимать скрытую суть их поступков и слышать непроизносимые ими вслух мотивы. И я хочу, чтобы вы поняли: это не имеет никакого отношения к психологии. То есть, я понимал всю подноготную слов и поступков, не по каким-то физиологическим признакам: какой глаз прищурил собеседник, или что он почёсывает при разговоре с вами: мочку уха или ягодицу. Нет. Я стал узнавать людей целиком, а не такими, какими они стремились выглядеть. Я мог бы использовать этот навык для решения своих чисто меркантильных задач, но, как я понял, к сердцеведческому дару прилагалась неразрывная тяжёлая оправа самоограничения. Использовать свои возможности в благих целях тоже не получалось. Все, кого я предупреждал о неприятных ситуациях, в которые они могли попасть, попадая в эти ситуации, меня же и обвиняли потом. Но если вы думаете, что узнавая людей, я стал к ним хуже относиться, вы ошибаетесь. Те свойства человеческой души, которые мне были неприятны и невыносимы в других, я с лихвой обнаруживал в себе. Кого я мог после этого осуждать? Но и полюбить людей, со всеми их достоинствами и недостатками, я ещё не был готов. Мне стало скучно. Даже нет – мне стало пусто. Если вы сможете понять меня. Я не мог, да уже и не хотел быть прежним: вернуться к забытым мечтам и потухшим примитивным идеалам. Хотя по-настоящему новым, я тоже не стал.
Обычно, выходить из хандры мне помогала новая интересная книга, но в этот хандрический припадок, они, как попрятались все – ничего не мог найти. И вдруг я натыкаюсь на забытый мной, почти на год, свой экземпляр «пьесы». Я начал читать, и пришёл в ужас. Весь текст был записан по-раздолбайски. Я сам не мог понять ни последовательности событий, ни реплики героев, ни самого сюжета. Что же мог понять из этого посторонний человек? Я был возмущён до глубины души неряшливостью и нестройностью текста. «На месте Лега, я бы убил такого соавтора!» – искренне возмутился я на свой счёт. Я произнёс это вслух.
– Леги не могут никого убить, – знакомый голос ответил без паузы.
Он снова был рядом – мой Лег. Клянусь, я готов был задушить его в своих объятиях. Но по причине его бестелесности, мне оставалось только нелепо улыбаться и радостно фыркать. Я выглядел, как идиот со стажем, но мне было всё равно. Главное – он вернулся.
Мы начали всю историю заново. Теперь я расспрашивал Лега обо всех, даже, незначительных деталях этой истории, и старался узнать как можно больше о жизни её героев. Если Лег не имел каких-то сведений, ему без всякой волокиты всю информацию предоставляло его Сообщество. Его сослуживцы помогали нам с большим воодушевлением. Сначала, я думал, что они в таком восторге оттого, что нашли в моём лице простачка, который будет слушать весь их вздор. Но как они мне объяснили, я не был уникальным. Многие книги были написаны именно так.
Лег был, кажется, приятно удивлён той решимостью, с которой я приступил к работе. Правда, когда в процессе работы, появлялись затруднения, мой первоначальный энтузиазм немного тускнел. Причём, именно моя проснувшаяся ответственность (откуда вдруг?) притормаживала всё течение работы. Я старался записывать услышанное досконально, но с Легом это было очень непросто сделать. Иногда я не был готов. А он начинал высыпать свою историю на мой неподготовленный мозг горстями, не считаясь с тем, что из услышанного я не разобрал и малой части. Ну, например, пояснительные картинки я лучше видел, закрывая глаза. Мог и не закрывать, но тогда всё выглядело расплывчато, без деталей. А записывать, время от времени закрывая глаза, я не успевал. Я вам не сверхчеловек. И нам снова и снова приходилось возвращаться к началу. Ещё я сделал для себя одно досадное открытие: мой Лег не следил за художественной манерой письма. Не надо мне говорить, что этот текст выглядит несуразно. Сами бы попробовали. Да я прилагал титанические усилия, превозмогал свою непомерную лень, прикидывал опытным путём, как сделать, чтобы эти записки были похожи на настоящий литературный текст, а этому Легу, оказывается, всё равно. Он выкладывал мне только информацию, а какой вид она примет после моей обработки, ему было, кажется, плевать с небес. Я, бессовестно воруя у настоящих писателей, загоняю текст в рамки какого-нибудь стиля, спрашиваешь его: «Ну как?» А он: «Записано достоверно»; он проверял только факты. Про грамматику я уж не говорю. Ладно, не буду больше, а то опять заведусь.
Наша работа близилась к завершению. Лег меня уже предупредил, что после записи его рассказа, наши встречи прекратятся. Меня совсем не радовало то, что я, наконец-то, смогу заняться своими делами. Надо признать, что за время нашей с Легом работы, жилище моё успело принять неприглядный вид; прошло более десяти лет. Но я не пожалел бы ещё десятка лет, чтобы продолжить разговоры с моим незримым собеседником. Я не хотел себе в этом сознаваться, но запись этой истории стала единственным моим настоящим развлечением. Я старался не думать, что придётся когда-нибудь остановиться. Лег, конечно, знал об этом. Однажды, он мне прямо сказал, что догадывается, почему запись последней главы идёт микроскопическими шагами, но он готов ждать сколько угодно, пока я сам не приму решения поставить последнею точку. Я пару раз брался отчитывать его за бездушность, но Лег только вздыхал на это. Я пытался хитрить: несколько раз возвращался к уже написанному, вносил свои изменения в готовый текст, придумывал новые сцены. Сейчас-то я понимаю, что не имел на это никакого права. Лег наблюдал за мной в эти моменты, как за ребёнком, которому вздумалось исковеркать подаренную игрушку. И, честно говоря, после моего вмешательства текст начинал переливаться мыльными разводами сериала с элементами мистики. Самому было противно перечитывать. Наконец, я устал от своих неуклюжих посягательств на текст, но прежде, чем записать последние строки этой истории, я потребовал от Лега ответа на возникшие у меня вопросы. Меня вдруг смутило то, что судьбой героев этой истории заинтересовалось Сообщество Легов. Хотя, правомерней было бы заняться этим непосредственно их Ангелам-хранителям. Лег дал слово объяснить это обстоятельство.
Вы только не смейтесь, но мысль увидеть своими глазами дома Ольги и супругов Тихоновых впервые пришла ко мне, только когда я начал запись последней главы. Не сообщив об этом Легу, я отправился по знакомому мне адресу. Я настолько был уверен в достоверности предоставляемых Легом картин, что рассчитывал увидеть воочию не только дома, но и самих героев. Я даже воображал, как смогу смутить моих заочных знакомых, ввернув в разговор с ними, как бы невзначай, некоторые известные мне факты из их жизни.
Но, придя на знакомую, казалось, мне улицу, я её не узнал. На месте, где должны были стоять дома тёти Ани и Ольги стояли новенькие двухэтажные кирпичные коттеджи; по периметрам участки были огорожены двухметровыми кирпичными заборами. Во дворе одного из домов за кованными воротами стояла дорогая иномарка. Я понял, что никого из моих героев мне здесь уже не встретить. Я догадался, почему Лег не торопил меня с написанием текста. Он ждал, когда настоящие герои книги покинут эти места. И, разумеется, я догадался, почему на роль стенографиста Лег выбрал меня, а не того писателя. Писатель бы записал всю информацию в десять раз быстрее, чем такой увалень, как я. Они тянули время.
Я пришёл домой и, можно сказать, с порога стал требовать от моего Лега железных доказательств того, что рассказанная им и записанная мной история произошла в действительности. Таким заявлением, я начал нашу с Легом многодневную унылую тяжбу о том, имею ли я право знать реальную основу этой истории и истинные причины, побудившие Сообщество легов задокументировать её. Настоящие имена и местонахождение героев этой истории Лег сообщать категорически отказался, но в качестве вознаграждения, мне удалось выудить из него много интересной информации. Например, это я настоял на том, чтобы Лег вписал несколько слов о судьбе Прохора. Но открыть всю информацию, он не собирался, ссылаясь на Устав Сообщества Легов. А я в глаза не видел этот Устав, и мне приходилось верить.
Наш спор с Легом затянулся. Я всё-таки дал ему слово прекратить все свои расследования реальных событий, настоящих имён и дальнейшей жизни героев книги. Я пошёл на это в обмен на мои пожелания. Я попросил его разрешения рассказать о нашем сотрудничестве. Мы договорились, что я пишу этот эпилог, с целью снять с себя ответственность за написанное, а Лег диктует ещё одну главу. Мне удалось убедить истинного автора этого текста в том, чтобы изменить концовку и объяснить подлинные причины появления данных записок. Хотя бы некоторые из них. Надеюсь, у вас хватит сил на ещё одну главу. Теперь уж точно последнюю.
Теперь уж точно последняя глава
После того, как посланники небес скрылись из виду, все вновь уселись на свои места в беседке. Все сделали по глотку «Симфонии», а Татьяна пригубила свой уже остывший чай. Ей показалось, что она сможет перевести свой спор с Александром в лёгкую шутливую форму:
– Скажите, Александр, а мнение вот тех двоих, что сейчас приходили, нас тоже должно заинтересовать?
– А вы напрасно иронизируете, – отозвался Александр. – Это, как раз, пример не в вашу пользу. От этих двоих гораздо меньше вреда для общества, чем от таких, как вы.
– Даже так?
– Да, именно так! И не надо тут изображать милую наивную дурочку, которая всему миру желает добра, а её никто не понимает.
– Александр! – возмутилась Ольга. – Вы неисправимы.
– Чего ты, Оль, – решил поддержать друга Евгений, – он же сказал «милая».
– Вам не нравится как они выглядят, как они живут, чем занимаются? А кто сделал так, чтобы они стали такими? Не знаете? – злорадно улыбнулся Александр. – Так я вам скажу: ваши хозяева – люди, у которых в руках власть и деньги.
– Я, может, вас удивлю, Александр, – нотки умиротворения слышались в голосе Татьяны, – но, отчасти, я с вами соглашусь. И мне кажется, что и вы должны согласиться, что в мире есть и другие примеры. Когда люди с состоянием и властью ставят перед собой цель изменить жизнь современного общества к лучшему. Они оставляют после себя больницы, библиотеки, институты и многое другое.
– Да, да – согласно закивал Александр, – ещё можно прибавить различные благотворительные фонды, премии, спортивные команды, музеи. Знаю, слышал. И не раз. Особенно от недалёких журналистов, которые работают в газетах и журналах, принадлежащих этим замечательным людям.
– Вы меня имеете в виду? – спросила Татьяна.
– Ну, конечно, нет, – ответил Александр и изобразил на лице что-то отдалённо напоминающее улыбку. – Татьяна, я уже, кажется, говорил, что не считаю вас глупой и признаю вашу образованность. Только ответьте мне честно: вы полагаете, что по-настоящему богатые люди действительно могут иметь целью своей жизни изменение общества к лучшему?
– Я думаю да, – настороженно ответила Татьяна и поспешила пояснить: – Думаю, что очень немногие, но такие люди есть.
– И вы можете назвать этих богатых, но при этом благородных людей?
– Татьяна, откуда в вас такое прекраснодушие? – усмехнувшись, влез в разговор Евгений, – Можно подумать вы в тундре выросли, а не в Москве.
– И ты давай туда же, – Ольга толкнула в плечо Евгения, – налетели.
– Татьяна, – продолжил Александр, – я готов поверить в вашу наивность и, для вашего же блага, спешу сообщить вам секрет: среди богатых людей нет и быть не может такого человека, у которого цель жизни изменить мир к лучшему. А вот изменить человека под свои задачи – они действительно хотят.
– Значит: библиотеки, музеи, больницы, университеты, благотворительные фонды – выдумка продажных журналистов? – улыбнулась Татьяна, давая понять Александру, что не принимает его суждений, но не считает это поводом для вражды.
– Библиотеки, университеты, больницы – я сейчас расплачусь от умиления, – снова встрял Евгений. – Не жалеют непосильно наворованных денег. Только вопрос: какие книги в их библиотеках, чему учат в их университетах и от чего лечат в их больницах.
Сдерживая улыбку, Ольга дернула за рукав Евгения:
– А тебе, я смотрю, неймётся. Без тебя не разберутся.
– Ну, во-первых, не факт, что цель всех этих «богоугодных» заведений работать на благо всего человечества, – сказал Александр. – Во-вторых, вы забыли, что ни одна война, ни одна революция не начинается без денег этих богатых людей, без их интереса. А вы нас хотите убедить, что эти замечательные люди подготовят для нас Век златой. Кстати, в вашу сказку поверят многие, и пойдут за вами многие – люди почти разучились мыслить самостоятельно. Им нужен хозяин. Всякий ищет, кому бы продаться подороже. А за место в этой продажной очереди, они готовы истребить всех ближних.
– С вами трудно спорить. Вы мизантроп? – вопрос Татьяны прозвучал, как утверждение.
Дядя Коля наклонился к тёте Ане и шёпотом поинтересовался значением услышанного незнакомого слова. Тётя Аня ему на ушко объяснила. Дядя Коля кивнул головой и махнул рукой, показывая супруге, что знал это и раньше.
– Отлично! Вы уже начинаете подыскивать для меня ярлык, которым можно легко объяснить мою неправильную точку зрения, – улыбнулся Александр. – Я, может, действительно не люблю людей, но не тех, кто не согласен со мной, а тех, кто забыл, что они люди, а не пресмыкающиеся. Скорее, даже, не люблю за их желания и мечты: мелочные, пустые, с гнильцой. Это рабы, причём, осознающие, что они рабы, но день за днём убеждающие и себя, и других, что они хозяева своей жизни.
– Тогда объясните мне, почему вы против нашего проекта, чтобы сделать из общества сверхчеловечество: союз свободных, творческих, здоровых людей?
– Да прежде чем стать сверхчеловечеством, надо хотя бы стать просто человечеством, – простонал Александр. – И потом, что значит «сделать»? Вы попробуйте, в качестве эксперимента, сделать кого-нибудь из ваших коллег сверхчеловека. Вот это будет настоящий пример.
– Нет, не так, – опять влез Евгений, – пусть зайдёт в любой «Макдональдс», спросит там старшего менеджера, и сделает из него просто нормального человека, без «сверх».
Ольга собиралась ущипнуть Евгения за руку, но в этот раз, ему удалось увернуться. А дядя Коля шёпотом поинтересовался у супруги, почему старший менеджер «Макдональдса» не может быть просто нормальным человеком. Тётя Аня в ответ только пожала плечами.
– Я думаю, – поправила волосы Татьяна, – ваши предложения, как пример, – неудачны. Любой психолог вам скажет, что группу перевоспитать легче, чем одного человека отдельно. Здесь работают свои законы, и серьёзные исследователи, на их основе, уже нашли способы применять эти законы на практике. Думаю, что с помощью науки, преображение общества может пройти безболезненно и в самые короткие исторические сроки.
– Это прекрасно, Татьяна, – Александр шлёпнул себя по коленке. – Правда, замечательно. Но вы так и не ответили на вопрос, что за чудесные люди готовят нам Светлую жизнь.
– Вы ждёте от меня конкретные имена? – улыбнулась Татьяна.
– Да, – кивнул Александр, – и я, даже, готов помочь вам. Вы позволите книгу? И, если можно, Оля, найдёте карандаш?
Татьяна протянула Александру «Розу мира», а Ольга поднялась, чтобы сходить в дом за карандашом. Дядя Коля остановил Ольгу и достал огрызок карандаша, который всегда носил в кепке. Когда дядя Коля снял кепку, при взгляде на него, у Александра и Татьяны родились одинаковые ощущения. Оба подумали, что на вопрос, где же они видели дядю Колю раньше, они вот-вот получат ответ. Лысина, седые растрепанные волосы, уверенный взгляд – знакомый портрет.
Александр быстро нашёл в книге нужные ему места и подчеркнул их. Затем он обратился к Татьяне:
– Татьяна, вы так и не придумали, кого можно назначить в поводыри Человечества? Ну, не беда, – улыбнулся Александр, всматриваясь в её напряжённое лицо. – У вас, случайно, нет знакомых иностранцев? Ну, скажем, граждан Великобритании? Вот кого бы они назвали?
«Вот и развязка!» – подумала Татьяна. После этих вопросов, она уже нисколько не сомневалась, что Александр знает о ней и её миссии во Владимире всё. Опять мысли Татьяны оперативно заняли конспирологическую дорожку и стартанули, не оставляя места в этой гонке ни одной здравой сопернице. Александр, в её воображении, принял обличие офицера госбезопасности, а несчастные знакомые английские джентльмены уже томились в подвалах Лубянки, в ожидании допросов с пристрастием. Нет, всё-таки работа в журнале «Алконост» серьёзно отразилась на формировании образов в её голове. Она уже представляла, как холодная сталь наручников стиснет её запястья, когда громкий голос Александра вернул её в реальность.
– Татьяна! Вы опять собираетесь оставить нас без ответов? Как вчера? – Александр принял отсутствующий взгляд Татьяны, как недобросовестную попытку ускользнуть от спора.
– Нет, извините, – Татьяна не решалась взглянуть на Александра и начала говорить, как бы общаясь с полом беседки. – Вы спросили меня про англичан?
– Ну, вообще, я собирался узнать, кого по их мнению, из исторических деятелей можно назвать выдающимся борцом за справедливость и человеческие ценности во всём мире, – голос Александра уже не был резким.
– Я, может, вас удивлю, – продолжила Татьяна объяснение с полом, – но я бы назвала Черчилля.
– Опа! – вырвалось у Александра.
– Да, – подтвердила Татьяна, – а его Фултонская речь – это образец ответственности перед миром. Хотя у нас её записали в манифест Холодной войны, но это не так. И, если хотите, эта речь во многом перекликается с первой главой «Розы мира».
– Татьяна, вы – прелесть, – восхищённо вырвалось у Александра.
Татьяна настороженно взглянула на Александра; он улыбался. Меньше всего она ожидала услышать такое от своего противника. Отголоски потерянной было симпатии послышались в её душе.
– Я вчера, как пришёл домой, решил заглянуть в «Розу мира». Читаю и не могу понять, где я уже слышал эти слова: о главной угрозе для мира – войне и тирании, о Храме Мира, о том, что наука шагнула так далеко, что вопрос материального благополучия всего человечества почти решён. И вспоминаю, – правильно Татьяна, – Фултонскую речь Черчилля. Вот, я тут отметил в книге, посмотрите. И всё сразу стало на свои места.
– И что же вам в этом не понравилось? – спросила Татьяна, принимая книгу из рук Александра. – Вы считаете, что Даниил Андреев использовал тезисы Черчилля в своей книге?
– А это возможно?
– Нет! – резко ответила Татьяна. – Просто два великих человека пришли к одному выводу. Я думаю, что после Второй Мировой войны у многих здравомыслящих людей были такие мысли.
– Татьяна, я и не собирался обвинять вашего кумира в заимствовании, – поспешил успокоить Александр. – Я просто хочу вернуться к вопросу о том, какие чудесные люди поведут Человечество в Царство Света.
– Я уже поняла, что сейчас вы нам скажете, что Уинстон Черчилль, который признан цивилизованным миром, как величайший авторитет, для вас таковым не является? – улыбнулась Татьяна.
– Татьяна, вы сегодня поразительно проницательны, – оценил Александр, – говорю это без шуток. А по-вашему, вошёл бы сегодня такой человек, как Черчилль – политик, аристократ, художник, Нобелевский лауреат – в число избранных строителей Царства Света? Человек, который уговаривал американцев сбросить атомную бомбу на Москву. Человек, которому до конца его дней зубную пасту на щётку наносил дворецкий – это же холопья обязанность. Что нам построят люди, подобные этому цивилизованному авторитету? И где, хотелось бы знать, они определят место нам?
– Да что вы пристали ко мне с вашим Черчиллем? – возмутилась Татьяна. – Вы, может, ещё не в курсе, что он уже умер?
– Протестую! – поднял руку Евгений, – Черчилль умер, но дело его живет.
Евгений покосился в сторону Ольги, в ожидании нового наказания за своё вмешательство в спор. Но Ольга спрятала за ладонями лицо в попытке скрыть свою улыбку – совсем не уместную в таком важном разговоре. Тётя Аня, поглядела в их сторону и осуждающе покачала головой. В таком серьёзном разговоре она не находила поводов для шуток. Даже дядя Коля слушал спорщиков очень внимательно, не пытаясь втиснуться в их беседу. Хотя дядя Коля считал своим непреложным правом вмешиваться в любой разговор. В этом споре воспользоваться своим правом он не торопился. Переполнявшее его жгучее желание участвовать в обсуждении, при своей очевидной некомпетентности, дядя Коля компенсировал тем, что нарезал круги вокруг стола, иногда выходя на большой круг, по внешнему периметру беседки.
Александр всё происходящее вокруг него не замечал. Он даже не видел перед собой Татьяну, хотя взгляд его точно был устремлен на неё. Я хочу вам сказать, что всё, что начал говорить Татьяне Александр, предназначалось не ей. Он спорил, злился, насмехался над своими же недавними убеждениями, которые совпадали с взглядами Татьяны. Он сам до сегодняшнего дня верил и ждал, что только железным порядком, установленным сверху, можно спасти этот загнивающий мир. Но сейчас он твёрдо решил очистить своё сознание от этих опасных иллюзий.
– Татьяна, а вы, правда, верите, что сообщество умных и талантливых людей, – как вы их именуете, – избранных, сможет построить в обозримом будущем справедливое и миролюбивое общество?
– А почему нет? – осторожно ответила Татьяна. – Если все люди будут твердо знать, что в мире больше не будет войн, порабощения, голода, они сами станут меняться. Больше никакой битвы за ресурсы. Я не открою вам великую тайну, сказав, что такие эксперименты уже ставились. Люди, получившие неограниченный доступ к материальным благам, сами, добровольно, через некоторое время вставали на путь самоограничения, начинали заниматься творчеством и основным своим занятием выбирали помощь другим.
– Среди них просто ни одного чиновника не оказалось, скорее всего, – высказал своё предположение Евгений, но под строгим взглядом тёти Ани, решил эту тему не развивать.
– Татьяна, я сам верю, что человек это не алчное, эгоистичное, жвачное животное, но ответьте – не мне, а себе – вы точно знаете цену, за которое человечество купит себе мир и изобилие? И не получится ли так, что вместо многих маленьких обманов теперь, в будущем мы получим один большой, настолько основательный, что уже никогда от него не избавимся, – Александр тяжело вздохнул.
– Может, теперь вы согласитесь, что узнать имя того, кто готовит этот Великий обман, нам всё-таки необходимо, – Татьяна победоносно взглянула на Александра. – Есть только одна сила, способная обольстить вселенную. И я не хочу оказаться в числе тех, кто поклонится Зверю.
Лицо Александра залилось краской. Татьяна ошибочно приняла это за смущение. Она горделиво расправила плечи и слегка вздёрнула носик. Напрасно. Александр перестал смотреть сквозь Татьяну. Сначала он взглянул на неё, как на незнакомку, но постепенно, в её лице он начал угадывать отражение самого себя. Он сам, в своё время, выискивал в происходящих в обществе событиях признаки приближения Судного дня. Он сам, ещё недавно, пытался счесть число Зверя, применяя, при этом, самые головоломные методы, и свысока посмеивался над теми, кто подходил к разгадке слишком примитивно. Само исследование этой тайны, попытки угадать смысл предсказания, в его самосознании и самооценке, давало ощущение избранности. Он не заметил, как стал относиться к людям с какой-то брезгливостью. То человечество, которое он видел в будущем, он любил. Но то, какими он видел своих современников, не вызывало в нём даже уважения. И с какого, интересно, момента он вдруг решил, что этот мир что-то ему должен, сверх того, что уже дано? И что он сделал, чтобы этот мир стал немного лучше? Александр посмотрел на Татьяну с какой-то новой заинтересованностью. «Много ты встречал в жизни неглупых женщин?» – вдруг спросил себя Александр, и сам ответил, – «Нет». Вот теперь он понял, что он может сделать для мира. Он должен рассказать Татьяне о том, что понял только что сам. Он обязан открыть глаза… надо признаться, красивые, удивительные глаза той, которая тащила за собой целый ворох таких же, как и у него самого, заблуждений. Это и будет его первым вкладом в дело строительства всеобщего братства.
– Татьяна, думаю, вы понимаете, как выстроен сегодняшний миропорядок?
– Что вы имеете в виду?
– Какая сила ведёт Человечество?
Татьяна подвинулась ближе к столу, с твёрдым намерением продолжить спор, чем бы он ни грозил закончиться.
– Одной какой-то конкретной силы, я думаю, нет. Мне кажется, все беды человечества в том, что мир поделён, и продолжает делиться на различные фрагменты, всё меньше между собою связанные. Государства, классы, касты, кланы, национальности. Никто уже не задумывается над тем, что мы собой представляем как Человечество в целом.
– Согласен, Татьяна, это всё так, – кивнул Александр, – но всё-таки есть сила, подчиняющая человека уже с детства. То, что не даёт нам всем соединиться. Не станете же вы нас убеждать, что всё, что происходит в этом мире – происходит случайно?
– Выдуманного тайного мирового правительства, я думаю, точно, не существует.
– И снова я соглашусь, – кивнул Александр. – Но всё же есть сила, заставляющая Человечество деградировать и мельчать. Даже Бог не имеет такой власти над Человеком.