Только вы не подумайте, что Евгений исповедался перед Александром о своих душевных метастазах, и Александр, как добрый пастырь своей проповедью возродил его к жизни. Нет. Они всего-навсего встретились на остановке. До этого они уже были знакомы, но это было что называется «шапочным знакомством». В руках у Александра Евгений увидел книгу Гоголя «Выбранные места из переписки с друзьями» и втянул Александра в их первый литературный спор. Они не стали дожидаться автобуса, а пререкаясь и возражая друг другу, дошли до дома Александра. Евгений по достоинству оценил библиотеку Александра и кулинарные способности Анастасии Сергеевны и, с того дня, стал наведываться без приглашений. Александр в лице Евгения приобрёл достойного слушателя и, одновременно, оппонента сочиняемых им теорий. А Евгений, в лице Александра, получил неиссякаемый источник интереснейшей информации и пусть не совсем инициативного, но всё же верного спутника в их приключениях. К тому же, он с детства приобрёл опыт защиты и опеки тех, кого считали чудаками. Евгений без труда научился вытягивать Александра из его затворнической скорлупы для откровенных и увлекательных бесед о таких вещах, о которых не заводят разговоров в обыкновенных компаниях. События современности друзья обсуждали не так бурно, как книги. А Евгений так вообще охотнее проводил сравнительный анализ «Пельменной» и кафе «Блинчики», чем программные заявления политических партий или хронику светской фауны.
Надо сказать вам, что сидя за столом беседки, Евгений не просто так потягивал свою «Симфонию лета». Он всё-таки определился, каким способом он может погасить опасный вирус злобы в душе своего друга. Действовать напрямую, в случае с Александром, было бы бесполезно. В придуманной Евгением комбинации, он предполагал задействовать московскую просветительницу. Свой план Евгений назвал «добродетельной интригой». Но об этом я расскажу в следующей, и уф! надеюсь, последней главе.
Посланники небес
Солнце просачивалось сквозь листву окружавших беседку деревьев и рисовало причудливый подвижный пятнистый ковёр на земле перед входом. Татьяна поняла, чего ей не хватало долгое время – солнечного света. Окна её издательства выходили на север, и почти круглосуточно в помещении редакции работало электрическое освещение, а на улице она практически не бывала.
Время, предсказанное редакционным оракулом, на появление пророчества Даниила Андреева – листка с описанием предполагаемого Антихриста – неумолимо приближалось к концу. Но Татьяна поймала себя на мысли, что ей почему-то важнее приобрести расположение и понимание этих, вчера ещё незнакомых ей, людей, чем приобщиться к тайне воплощения Антихриста. С чем это связано, Татьяна не могла себе объяснить. Вероятно, она сама не была уверенна в легенде об Антихристе, а весь её энтузиазм держался только на установках главного редактора и общего редакционного помешательства. Может быть, она просто не выспалась, может, решила выждать паузу перед решающим моментом. Думаю, и у вас уже есть свои соображения, с чем связано появление на её лице меланхоличного выражения. Но в чём я вас точно могу уверить, что вера Татьяны в Свет нисколько не пошатнулась. Возможно, отблески предвосхищаемого ей Света, она увидела здесь в беседке. Вдруг, как будто кто-то незримый и всепроникающий обхватил холодной рукой сердце Татьяны и на мгновение сжал его. У Татьяны потемнело в глазах и перехватило дух. Она догадалась, что наступает момент, ради которого она приехала. Осознание важности возложенной на неё миссии, вновь вернулось к ней. Холодная хватка ослабла. Что-то торжественное и величественное наполнило ее, и сердце откликнулось восторженной дробью. Она приготовилась достойно встретить этот момент.
В это самое мгновение со стороны улицы к Ольгиной калитке подошли двое. Это были посланники небес. Скажу сразу: никаких белых или огненных одеяний, никаких крыльев за спиной, никаких просветлённых ликов они не имели. Один из них, который был на полголовы выше своего спутника, выглядел, прямо-таки щеголевато: на нём была широкополая фетровая шляпа, шерстяной пиджак, раскрытый воротник рубашки был выправлен поверх ворота пиджака, на ногах джинсы, обут он был в остроносые коричневые ботинки на каблуке. Довольно изысканно, если не принимать во внимание, что и пиджаку, и шляпе, и ботинкам, и выцветшей рубашке было более пятнадцати лет. Он носил запущенного вида усы, которые контрастировали с выбритым до металлического отблеска подбородком. Походка его была ровной и неспешной. О втором посланнике можно сказать только то, что одет он был в недорогой ширпотреб приобретённый на вещевом рынке «Факел». Лицо его было орнаментировано четырёхдневной щетиной. Лет им было за сорок. Словом, посланники небес выглядели, да и были, обыкновенными людьми. На роль посланников они были утверждены нашим Сообществом единогласно. И учитывая, как виртуозно они исполнили свои партии в тот день, я должен познакомить вас с краткой биографией этого дуэта.
Первого, который в шляпе, знакомые за глаза называли «мушкетёром» или «Д`Артаньяном». Дело в том, что Первый Посланник испытал глубокое потрясение после премьеры на телевидении советского фильма о мушкетёрах, просто до самозабвения. Он служил в то время в армии. Был он уже «дедушкой», и времени для предания своему новому увлечению было у него с лихвой. Для начала, в библиотеке, он взял книги Дюма о мушкетёрах и прочитал. Но первоисточник его не вдохновил. Он полюбил именно фильм, с его актёрами, диалогами, музыкой. Среди молодых солдат, он нашёл бойца, который взялся обучить его игре на гитаре. Репертуар, который его интересовал, вы угадаете без труда. Начал отращивать усы. Особое удовольствие ему доставляло разворачиваться на каблуках. Кажется, это был единственный прием заимствованный им непосредственно из книг. На гражданку он уходил с уже приличными усами под дикий рёв своей роты: «Пора-пора-порадуемся!»
После армии его пристрастие к мушкетёрской тематике не пропала. Наоборот, поощряемое многочисленными друзьями и невзыскательными девушками, оно стало его неотъемлемой чертой. Отец Первого Посланника, по вечерам, глядя из окна во двор, где его сын горланил под гитару песни из фильма, утешал растерянную супругу: «Ничего, перебесится». При этом он всякий раз поглядывал на часы, словно этот процесс должен начаться с минуты на минуту.
Через некоторое время, когда волна популярности фильма стала угасать, друзья и девушки свои восторги о недавнем центре внимания, переменили на шутливый тон, а потом и вовсе на издевательский. Потерю интереса к своей персоне Первый Посланник перенёс мужественно. Он взял в жёны оставшуюся единственной из числа бывших поклонниц романтическую девушку. А ещё через некоторое время судьба преподнесла ему подарок – он приобрёл настоящего друга. Это был Второй Посланник. Познакомились они, стоя в очереди за пивом на Северной. Вперёд Второго Посланника в очередь влез местный приблатнённый скандалист. Но этого ему показалось мало и он решил, что Второй Посланник идеально подходит под объект насмешек и издёвок. Второй хоть и имел явные физические преимущества, но в словесных баталиях был не силён. За Второго решил вступиться Первый. Но никаких словесных аргументов приблатнённый не воспринимал, и в итоге, был за шкирку запущен Вторым в кусты. Получив публичное унижение, из кустов скандалист появился вооружённый ножом. Блеск клинка, – пусть и не шпаги, но всё же, – возродил, начавший уж было угасать, мушкетёрский запал. И Первый отважно бросился на негодяя с возгласом: « Я к вашим услугам, сударь!» Правда очередь услышала это восклицание как другое, но нечто похожее по стилистике: «Ну, держись, падла!» Противник был обезоружен и, ценой разбитой об его голову трёхлитровой стеклянной банки, повержен наземь. Очередь на действия Первого отозвалась восторженным возгласом. Напрасно приблатнённый зануда взывал к милости. Добровольные помощники, которые тут же нашлись, волоком и пинками отправили скандалиста в кусты, из которых, до этого, он показался с ножом. Через полчаса Первый и Второй пили пиво из канистры Второго в его гараже.
Второй посланник был знаменит тем, что очень редко заканчивал начатую фразу до конца. Для общения с миром он обычно старался использовать односложные предложения, но все его прекрасно понимали. Я думаю, даже древние спартанцы были бы восхищены его лаконичностью. В день знакомства, когда пили пиво в гараже Второго, и Первый попросил его рассказать о себе, Второй залпом выдал всю информацию о своей семье. «Валюшка, – улыбнулся он, – сын, – он показал рост четырёхлетнего мальчика, – а старшая, всё – Первое сентября». И стало сразу понятно, что он любит и уважает жену, обожает сына и первоклассницу дочь. Жена Второго понимала не только усечённые предложения своего супруга, но даже, когда он не использовал вообще никаких слов. Ей было достаточно одного взгляда на Второго. Возможно, она владела какой-то методикой распознавания сигналов по радужной оболочке глаз. Не знаю. Знаю только, что Второй свою жену слушал беспрекословно. Поскольку сама Валентина выросла в семье, где алкоголь был непременным атрибутом на столе, в своём доме она его запретила полностью, но к выпивкам Второго в гараже и на даче относилась спокойно. Кстати, Первый стал единственным человеком, с кем она позволила своему мужу общаться. Скорей всего, из жалости к Первому. Для неё он был «чудик неприкаянный». А вот Второй восхищался своим другом. Он мог слушать его часами. Все рассуждения Первого на тему благородства, чести, справедливости, он разделял безоговорочно. Они дорожили своей дружбой и, не считаясь с обстоятельствами, старались помогать друг другу во всяком деле.
В девяностые годы, когда верхушка страны объявила, что отныне государственный состав переставляется на рыночные рельсы, многие при этой пересадке потеряли и места, и имущество. Друзья не стали исключением. Оба остались без работы. Через некоторое время от Первого ушла жена. А жена Второго, поработав некоторое время продавцом на рынке «Факел», вскоре сама открыла несколько точек на этом рынке. Времени на воспитание детей и мужа у неё не хватало катастрофически, поэтому дома она требовала всего лишь: от детей – хорошо учиться, а от мужа – не пить с Первым всякую сомнительную дрянь. Но при отсутствии должного контроля, её требования не выполнялись ни детьми, ни мужем.
Ощущать себя иждивенцами: Первому – на шее родителей-пенсионеров, а Второму – у своей Валюшки, было горько и тошно от обиды и бессилия что-либо изменить. Они хватались за любую работу, но работу находили или временную, или сталкивались с проходимцами и сквалыгами. Вот и в это субботнее утро они несколько часов разгружали фуру с овощами на Сакко и Ванцетти. Хозяин товара, Надир, коммерсант с Центрального рынка, заплатил, как и обещал – мало, но при этом разрешил им набрать овощей в пакет. На рынке они купили сигарет и отправились на дяди Колину улицу, чтобы приобрести Ноннкин «Очиститель». Ноннки дома не оказалось. Друзья хотели выяснить её местонахождение. Улица была пуста, и только со двора главного Ноннкиного врага были слышны голоса. Своим постоянным клиентам Ноннка строго-настрого запретила общаться с дядей Колей, и вообще стараться не попадаться ему на глаза. Но в этот день друзья почему-то решили пренебречь Ноннкиными инструкциями.
Первый и Второй подошли к калитке, в тот момент, когда сердце Татьяны отбивало барабанную дробь и подготавливало её к главному событию. Первый поправил шляпу, раздвинул пошире воротник рубашки, прокашлялся и обратился в сторону беседки:
– Эскузи муа, господа!
– Кноннкештоль? – мгновенно откликнулся дядя Коля.
– Да, к этой звезде. Салон мадам Нонны закрыт, – с недоумением произнёс Первый. – Миль пардон, господа, вы не знаете, она сегодня будет принимать?
– Не будет её, не ждите, – стараясь изобразить искреннее сочувствие, принялся сочинять дядя Коля. Он знал, что в этот день Ноннка всегда уезжала на кладбище на могилы мужа и сына, но сказал так: – Вчера вечером её спиртом шесть человек отравилось. Насмерть. Так, что даже ослепли. А сегодня её в наручниках милиция увезла. Лет через десять заходите.
– Куда катится этот мир, – тяжело вздохнул Первый.
– Апокалипсец! – согласно кивнул Второй.
– Бедная Нонна, – вздохнул Первый ещё протяжнее. Кажется, судьба шести отравленных, и то, что среди этих отравленных могли быть и они, его нисколько не печалило. Его беспокоило только то, что теперь им придётся покупать спиртное в магазине, и количество выпивки уменьшается в пять раз, по сравнению с объёмом, который они могли бы приобрести у Ноннки.
– Беспредел, – возмущённо буркнул Второй.
– Остались мы без завтрака, мон ами, – обратился Первый к своему товарищу. – Такая закуска пропадает.
– А что там у вас? – вдруг заинтересовался Евгений и двинулся к калитке.
– Огурчики, помидорки, салатик, зелень, – пояснил Первый, – трэ бьян.
Второй перекинул руки с пакетом через калитку, открыл его перед Евгением и задал резонный вопрос: – Это всухомятку?
Вместе с Евгением в пакет заглянул и дядя Коля, который не усидел в беседке. Евгений загадочно улыбнулся, вернулся в беседку, шепнул что-то на ухо Ольге, та засмеялась, и они с Евгением направились в дом.
– Се ля ви, – угрюмо прохрипел Первый и вдруг, с надеждой посмотрел на дядю Колю. – Отец, бери пакет. Цены ниже рыночных.
– Пенсионерам скидки, – добавил Второй.
– Нет, ребятки, – улыбнулся дядя Коля, – вам витамины самим понадобятся.
– Нет, нам они уже ни к чему, – выдохнул Первый. – Ладно, забирай так, отец.
Второй протянул пакет дядя Коле, и пояснил:
– Не полезет.
– Бери, отец, – настаивал Первый, – у нас всё равно даже соли нет.
– Тоже мне, беда, – фыркнул старик и повернулся к беседке. – Анюта, насыпь ребяткам соли.
Тётя Аня взглянула на двух бедолаг и вздохнула. В целлофановый пакетик она сложила всё, что было из мясной нарезки. В другой она положила конфет, печенье и баранки. Потом она взяла со стола солонку с крышкой. Отдавать всю солонку она не собиралась, и высматривала, во что бы можно было пересыпать соль. И тут её рука машинально опустилась в карман безрукавки, и она достала, уже дважды за сегодняшнее утро попадавшийся ей на глаза листок Даниила Андреева с криптограммой о грядущем появлении Антихриста. Тётя Аня ещё раз рассмотрела листок и незаметно улыбнулась: «Вот и пригодился!» Она тут же подумала о том, как же это мудро устроено Богом на Земле, что каждый предмет находит своё предназначение, надо только различать подсказки свыше. Чрезвычайно довольная собой, она свернула из листка кулёк и насыпала в него соль.
И вот тут, наступил момент, которого так ждала Татьяна, и о котором говорил редакционный предсказатель. Я просто поражён. Должен признаться, что до этого момента, я, как и главный редактор «Алконоста», считал того оракула обыкновенным аферистом, может, чуть более удачливым, чем его коллеги-экстрасенсы, не более того. Но этот день показал, что этот человек действительно обладает даром предвидения. Судите сами: он сразу угадал, что написавший письмо Дмитрий Алексеевич уже умер, – это раз. Он говорил, что листок содержит важнейшую информацию, которая может повлиять на ход истории, – это два. Что листок ещё находится во Владимире у родственницы автора письма, – три. Что листок Андреева проявит себя в субботу около полудня, – четыре. И наконец, что прикоснуться к документу, из всех редакторских помощников, сможет только Татьяна. И в этом он оказался прав. Так и случилось!
Тётя Аня протянула пакеты и кулёк, свёрнутый из Андреевского листка, сидящей рядом Татьяне со словами
– Танечка, дочка, сделай доброе дело.
Татьяна взглянула на тётю Аню немного растеряно. Лицо тёти Ани оставалось по-прежнему серьёзным и невозмутимым, но теперь Татьяна увидела её настоящие глаза: добрые, умные, немного озорные. С просьбами о добром деле к Татьяне обращались и раньше. Эти просьбы звучали от её коллег по редакции, и подразумевалось под этим одалживание денег до получки. Но сейчас она столкнулась с какой-то новой интерпретацией понятия «доброго дела», да и дочкой её никто никогда не называл. Даже мать. Татьяна прижала пакеты с кульком к груди и вышла из беседки. К калитке она подходила странно улыбаясь. Все её мысли в этот момент, я озвучить не берусь, потому что это был настоящий мыслительный фонтан (или мысленный?). Ну, в общем, всё перемешалось в её голове: осколки чужих идей, которые уже не могли быть её идеями, картинки из прошлого, мольбы о радости и утешении, и предвкушение подступающей счастливой развязки, и много чего ещё. У Татьяны слёзы подступили к глазам. Второй раз уже за этот день.
Дядя Коля остановил Татьяну за шаг до калитки и забрал у неё пакеты и кулёк. Он не мог допустить, чтобы молодая неопытная барышня общалась с Ноннкиными клиентами. Но опасался дядя Коля не за Татьяну, а за двух горемык. Таких, дядя Коля называл «маятниками». Потому, что большую часть своей жизни они маются: от невнимания людей, от жизненного неустройства, от осознания своей ненужности. А Татьяна, по своему неведению, легко могла обидеть этих бедолаг; им было бы достаточно одного неласкового взгляда. Дядя Коля подождал, пока Татьяна вернётся в беседку, открыл калитку и передал принесённое Татьяной Посланцам Небес:
– Не побрезгуйте нашим угощением.
Первый и Второй на мгновение потупились, но взглянув на простодушное лицо старика, приняли пакеты.
– Же ремерси! – Первый приподнял шляпу.
– Отец! – приложил руку к груди Второй.
Дядя Коля поманил друзей склониться к нему и шёпотом произнёс то, что от старика они услышать никак не ожидали, но это сразу заставило их улыбнуться. Посланники ещё раз поблагодарили дядю Колю и неспешно двинулись прочь.
Тут, со скоростью пассажира опаздывающего на регистрацию вылета, из Ольгиного дома по направлению к калитке выбежал Евгений:
– Ну-ка, стойте! – Евгений подбежал к Посланникам. – Держите, вам привет от мадам Клико. – Евгений протянул им две бутылки шампанского – Уже охлаждённое.
Посланники смущённо переглянулись. Первый потеребил поля шляпы и, приняв горделивую осанку, обратился к своему другу:
– А что? Пуркуа́ бы, и не па? – Он взял у Евгения бутылки и приподнял шляпу: – Мерси боку, шевалье!
– Брат! – хлопнул себя в грудь Второй.
– Силь ву пле, – Евгений улыбнулся в ответ.
– Новый год? – весело взглянул на бутылки Второй.
– А может, новая жизнь? – задумчиво изрёк Первый.
Посланники чинно, без суеты, направились в сторону оврага, унося с собой, среди прочих даров, манускрипт Даниила Андреева. В кульке, сделанного из документа, который мог послужить в неведомом для нас деле, неведомую для нас роль, была обыкновенная поваренная соль. Ну, согласитесь, неплохо вышло. Можно сказать – забавно.
Эпилог, в котором, надеюсь, всё прояснится
Эпилога в этой книге не предусматривалось. И, тем не менее, вы его можете видеть перед собой. Он появился после моих тяжёлых многодневных переговоров. С кем? – спросите вы. Вот на этот вопрос очень непросто ответить. По многим причинам.
Во-первых, я должен признаться, что я, пишущий эти строки, автором всего вышеизложенного в этой книге не являюсь. Всё, что написано до эпилога, рассказывал не я. Я, всего лишь, писал под диктовку.
Во-вторых, назвав вам истинного рассказчика этой истории (а я всё-таки решился на это), я думаю, что вы заподозрите во мне психически нездорового человека. Это будет обидно, но вполне справедливо.
В-третьих, знакомить вас с историей написания этой книги, я не собирался потому, что не намеревался её обнародовать. А теперь придётся ломать голову, как вам объяснить появление на свет этих записок. И главное, поймёте ли вы хоть что-нибудь из моего объяснения.
Я не уверен, нужно ли вам знать все подлинные обстоятельства появления этой книги. Но, поверьте, это нужно мне.
Двенадцать лет назад в московском книжном магазине я купил «Розу мира» Даниила Андреева. В списке книг обязательных к прочтению, который я для себя составил, она была в первой двадцатке. Не помню уже точно, что подвигло меня заочно так высоко оценить это произведение. Скорее всего, я это сделал под впечатлением от газетных и журнальных статей рассказывающих о «Розе мира» и её авторе, попадавшихся мне под руку. В том числе и в журнале, который, скорее всего, автор вывел здесь под названием «Алконост». Читал я в то время всё подряд, без разбора. Я ждал от «Розы мира» откровений о Мире, о Человеке, о Боге. И многие духовные авторитеты, в своих высказываниях о книге, меня к этому настойчиво подготавливали. Мои ожидания оказались настолько завышенными, что прочитав «Розу», я почувствовал себя обманутым. В надежде, что я просто не смог понять высокого предназначения этого произведения, я ещё дважды перечитал её. И для себя я понял только одно: «Роза мира» – смесь христианства с каббалой и буддизмом, на фоне пейзажей времён средневековья, написанная глубоко несчастным, обиженным на судьбу человеком. Но это было всего лишь моё мнение. Высказать его я никому не мог. Среди моих знакомых и друзей не нашлось ни одного, кто бы, – не говорю уж – понял, но хотя бы прочитал книгу, хотя бы до половины. Тем не менее, сама «Роза мира» начала меня преследовать неотступно. Сначала я просто задумался, почему упоминания о «Розе мира» и Данииле Андрееве, после прочтения книги, стали попадаться мне на глаза почти ежедневно. Я объяснил это для себя просто: до прочтения книги я просто не обращал внимания на такие ссылки. Потом «Роза мира» перешла в мои сны. В этих снах я постоянно с кем-то спорил и что-то доказывал. Просыпался я раздражённым и злым. Я, конечно, начал беспокоиться, не начало ли это какой-нибудь болезни. Но поскольку я всегда беспечно относился к своему здоровью, я не стал зацикливаться и в этом случае. А вот настоящая тревога, перерастающая в неконтролируемую панику, случилась со мной после встречи с истинным знатоком и хранителем всей истории книги «Роза мира». Вот его-то рассказ я записал, и вынужден был представить вам, как своё сочинение.
Все, наверное, разговаривают сами с собой? Мысленно. Некоторые вслух. Но, чтобы вы подумали, если бы услышали в своей голове чужой голос? Точно чужой. Другая интонация, другая манера речи, незнакомые слова и понятия. Тембр голоса менялся, как будто подбирал подходящий вариант для общения со мной. Собственно, это даже был не совсем голос. Вернее, не только голос. Вместе со звучанием не всегда понятных мне слов, появлялись поясняющие произнесённое голосом картинки или образы. Можно сказать, что этот голос был видимым, трёхмерным. Догадаетесь, что за тему для вещания в моей голове избрал этот голос? Правильно, – «Роза мира». Я, естественно, испугался, но старался не реагировать на голос, опасаясь усугубить развитие болезни. Сколько раз я пытался утопить чужака в водовороте своих мыслей на отвлечённые темы. Никаких результатов. Мне даже вспомнилось мрачное пророчество бывшей жены: «Ты когда-нибудь свихнёшься со своими книгами!». Осознав всю свою беспомощность в освобождении от этого голоса, я в отчаянии подумал, что скоро меня ждёт знакомство с психушкой на Фрунзе. И тут я услышал, что-то напоминающее осторожный смешок, в исполнении чужого. Я непроизвольно обратился к нему вслух: «И что же здесь смешного?» И получил, к своему изумлению, ответ: «А ты знаешь, что рядом с лечебницей находится темница, где писал «Розу мира» Даниил Андреев?» С этого момента начался наш разговор, продолжавшийся много лет.
Вторым моим вопросом, как вы догадываетесь, было: «Кто ты?» Вариантов ответа, к которым я был готов, было несколько. А если убрать, совсем уж, фантастические версии и матерные, останутся два. Первый, конечно же, – «Белочка». Хотя, оснований, для встречи с этим пушистым грызуном, поверьте мне, не было. С алкоголем мы уже давно друг друга изучили, и знали друг о друге достаточно. Так что встречались мы только по поводу и в узком кругу. Второй вариант – «Я часть, той силы, что вечно хочет зла…» Но неожиданно я услышал короткое – «Лег».
– Лег? – переспросил я.
– Лег, – спокойно повторил голос.
– Ты в моей голове?
– Нет, я рядом с тобой, – ответил Лег.
Конечно, я тут же вообразил, что мне, как и Ивану Карамазову, предстоит беседа с чёртом. Я, помню, не столько испугался, сколько заинтересовался. С нечистой силой я ранее не общался, но вести себя решил почему-то свысока и понаглей. Скорее, всё-таки от испуга.
– Ну, что же, бес, – усмехнулся я, – начинай, пожалуй, свой сеанс искушения. Что там у тебя в ассортименте?
– Я – Лег, – голос оставался невозмутим.
– Ну так что же, – не понял я. – Лег. Имя нам легион. Так? Один из них.
– Нет, – всё так же невозмутимо отозвался Лег. – Леги – не бесы.
И тут мой новый знакомый, с завидным терпением, не обращая внимания на мои колкости, которые я себе позволял вставлять, выложил мне порцию ознакомительной информации о Сообществе легов. Это, оказывается, такие существа небесного происхождения, главной задачей которых является запись и хранение всех сведений касающихся любого творения во Вселенной. Этот Лег оказался куратором «Розы мира» и некоторых других литературных произведений.
– Вроде ангела-хранителя? – уточнил я.
– Нет, ангелы-хранители у людей. Они плотнее, их лучше слышно и, в особых случаях, они могут проявлять себя в материальном мире людей. А леги легче ангелов. Кстати, слово «легко» от нас.
Так вот: в своё время Леги получили информацию, что во Владимире готовится произойти событие, последствия которого, могут привести к большим неприятностям.
– Война, катаклизмы, эпидемия? – поинтересовался я.
– Почти, – ответил Лег. – Несколько душ, предуготовленных к соединению в вечности, могли разминуться из-за неосторожности. Я был послан, чтобы по возможности всё устроить.
– Видать у вас там совсем заняться нечем? – спросил я.
Ответа я не услышал, потому что в дверь моей квартиры позвонили. В гости ко мне зашли мои друзья. И я впервые в жизни был не рад их приходу. Позднее, своими вторжениями они частенько прерывали наши беседы с Легом.
Я не ждал и не верил, что состоится наша вторая беседа, и сам не понимал, хочу ли я этого. Но она произошла уже на следующий день. Беседовать мы стали регулярно, в течение многих лет.
Лег отвечал только на вопросы произнесённые мной вслух. На мысленные мои вопросы он не отзывался. Или делал вид, что не имеет такой способности. С каждой новой встречей, я понимал его всё лучше. Дело в том, что Легу было трудно произнести некоторые слова в человеческом звучании, особенно, что касалось конкретных имён и названий. Для этого мы с ним разработали свою методику распознавания мною слова по ассоциациям. И здесь мы достигли просто вершин взаимопонимания. Поначалу, конечно, случались и накладки. Так, например, когда Лег говорил мне о госпитале на Луначарского, у меня, вместо Луначарского, выскакивал то Бонч-Бруевич, то Лебедев-Полянский. Но поднаторев, мы могли уже касаться и сложных, для его произношения, научных терминов. Некоторые из них мне самому было непросто произнести. Например: эксцентриситет. Я почти всё помню из наших разговоров и, возможно, когда-нибудь об этом расскажу.
Во время второй нашей беседы Лег объяснил мне, для чего он начал общение со мной. Он искал человека, которому он мог бы рассказать и, вместе с человеком, записать ту историю, которую вы уже смогли прочесть. Оказывается, я был не единственным кандидатом на эту роль. Лег признался мне, почему для исполнения своей задачи он выбрал именно меня. Во-первых, он получил одобрение моего ангела-хранителя на контакт со мной. Это заявление немного меня задело. Получалось, мой собственный ангел-хранитель, которого я в глаза не видел, имеет право распоряжаться мной. Он, фактически без моего ведома, может выдавать направо налево визы на доступ к моей персоне. Но Лег уверял меня, что я могу полностью доверять своему ангелу-хранителю, что такого чуткого и заботливого ангела-хранителя ещё надо поискать. И он привёл несколько примеров из моей жизни, которые могли окончиться для меня плачевно. Я, правда, очень удивился тому, какие примеры упомянул Лег. В тех ситуациях никакой физической опасности я, кажется, не подвергался. Но Лег заявил, что получить душевное увечье от дрянного поступка несоизмеримо мучительней. Тут я полностью согласен. Даже с чёртом ещё можно договориться, а вот совесть беспощадный мучитель. Второй причиной, по которой выбор Лега лёг (каламбур?) на меня, была способность к написанию текста. Здесь я удивился ещё больше: какой же из меня писатель. Я даже хотел показать ему свою трудовую книжку, в которой о писательстве не упоминалось. Лег объяснил, что у него на рассмотрении, действительно, была кандидатура одного писателя, но обсудив все детали вместе с писательским ангелом-хранителем, они, по каким-то своим формулам, просчитали, что начав получать информацию от Лега, писатель через три года уйдёт в монастырь и, скорее всего, уничтожит уже написанное, посчитав эти записи дьявольским наваждением. А ещё, Лег предъявил мне забытые мною юношеские эксперименты в написании рассказов и целый ворох моих писем к друзьям, за которые они меня искренне благодарили. Я, конечно, ничего ему не сказал, но я бы не стал зачислять в писательский опыт детские фантазии и письма. Подходил я ему ещё и по другим критериям: проживание во Владимире, обладание свободным для записи временем, гарантированный срок земной жизни ещё не менее сорока лет (вот порадовали), отсутствие отвлекающих от общения с Легом привычек и увлечений. От меня не требовалось никаких обязательств, никаких расписок кровью. Для начала сотрудничества достаточно было моего «Да».
Сказать по-честному, я даже после того, как он всё объяснил, не понимал, что заставило его остановить свой выбор на мне. Теперь, когда мой контракт близится к завершению, и основная часть работы уже проделана, я хочу сделать признание. В тот день, когда я дал своё согласие на должность стенографиста, я сделал это в расчёте получить, под покровительством высших сил, вполне земные привилегии. Можете осудить меня за это. Но, как бы вы сами использовали ситуацию, когда получив возможность общения с представителем Высших миров (он, правда, против такого определения), я в первую очередь думал, как из этого добыть материальную выгоду. Но я думаю, что не я один такой. Большинство просит у Небес именно земных вознаграждений.
Я был ленив и капризен, и это было очевидно даже мне самому, но мой Лег ни разу не упрекнул меня в этом. Более того, я не услышал от него ни одного нравоучения, хотя за время нашей с ним работы, он не раз был свидетелем моего непозволительного поведения. Ещё был период, когда в общении с ним, я вёл себя совершенно по-хамски. В то время мне казалось, что мириады неприятностей окружают меня, и каждая ждёт своей очереди, чтобы нанести мне визит.