Корюшка
Январский мороз крепчал. Метель гоняла по заснеженным дорогам и сугробам новые порции снега. Две учебные четверти позади, отгремели новогодние гуляния. Взрослые со второго числа на рабочих местах, а детвора отдыхает на зимних каникулах.
– Как четверть закончил? Троек много? – Владимир улыбается и внимательно всматривается в мои глаза.
– Нормально! Да… так…, – пытаюсь уйти от ответа.
– Что, завалил?
– Нет! Но троек больше. А двойки все закрыл, успел.
– Молодец! – сосед похлопал меня по плечу. – А чего, правда, вы с Серёгой в клубе первого числа ночью выплясывали? Говорят, пьяненькие были?
– Это от пузырьков в шампанском нас так…
– Ещё раз услышу – за ухи на сук повешу! – кулак застыл у моего носа.
«Это хорошо, он не знает про мой день рождения. Так бы давно подвесил, и не только за уши, – пронеслось в голове. – И чего взрослые находят в вине и водке? Нам вообще одни мучения были…», – размышляю, пока рыбинспектор разговаривает с коллегой.
Мы с Серёгой гуляли в конце ноября, развлекая себя снежками, которыми старались попасть в различные предметы.
– О, смотри, в сугробе бутылка. Я её на крышу сарая поставлю. Кто не попадёт, победителя на плечах сто метров везёт, – друг выхватывает из снега… целую поллитровку «перцовки». – Надо же…
– Наверно, соседи охладить оставили. Верни на место…
– У тебя скоро днюха, пригодится.
Стекляшку припрятали на чердаке и пошли дальше «обстреливать» всё, что подвернётся под руку.
В день моего четырнадцатилетия посидели за домашним столом, послушали маму с её подругами, пригубили шампанского. Скучно было с взрослыми, но нас самих тянуло быть старше. Над потолком «прокисала» находка. Одевшись, бросили в карман по жмене конфет и спрятали стакан. Чтобы не привлекать внимание, ушли на речку, разместившись в рубке старого притопленного катера.
Пригубили – ничего. Опрокинули по полстакана – никаких изменений.
– Может, испорченная? – предположил Серёга.
– Пахнет как водка…
Выпили остатки, и потянуло нас прогуляться, так сказать, совершить вечерний променад по местным достопримечательностям. В головах чуток «шумнуло», но «шторма» не намечалось. Шагая по посёлку, рассказывали анекдоты. Присев на скамеечку у киноафиши, спели парочку песен. Подцепив из сугроба пустую консервную банку, играли в зимний футбол, обгоняя и обходя друг друга, аплодируя очередной «банке» в воротах противника.
Время пробежало весело. Домой разошлись около полуночи. Мама не ругалась. Она только спросила, где я был так долго. Стараясь делать всё аккуратно, я разделся, развешал вещи, попил водички, испытывая сильную жажду, и лег в постель, накрывшись с головой.
Всю ночь мне снились кошмары, а утром, когда я открыл глаза, кровать летала по комнате, занавески и шторы на окне прилипли к потолку. Я зацепился ногами и руками за панцирную сетку. Полёт продолжался долго и мучительно. Когда это прекратилось, я прополз в кухню и долго обнимал мусорное ведро. Настолько было сильно отравление. Ещё два дня я ходил словно в тумане, никого не слышал и не видел… С тех пор зарёкся пить что-либо крепче чая.
– Эй! Чего не отвечаешь, – из воспоминаний в реальность вернул голос Владимира.
– Задумался…
– Я тебя спрашиваю, поедете на рыбалку? Мы в воскресение с мужиками собираемся. Бери Серёжку, готовьте, чем рыбалить. Бур у меня один, возьми с собой ломик.
– Класс! Конечно, хотим…
– В шесть утра возле гаража с «Газушкой», поможешь буржуйку растопить, пока…
Я бежал счастливый к другу и нёс ему замечательную новость.
– Ты чё, не рад? – посмотрел на грустно сосредоточенное лицо Сергея.
– Планы у родителей на выходной. Вот несрастание…
– Отпрашивайся. Позвонишь.
У меня в сумке всегда четыре удочки на корюшку. Две с блёснами разного калибра, а на других по три крючка… Правда, одна с намотанным мохером, а вторая для наживки. Я всегда размораживал курицу и вырезал грудинку, а уже на реке резал кусочками то бычка, то другую рыбёшку.
Несмотря на мороз, решил приготовить ещё парочку. Взял пенопластовые наплава для сетей и приступил к работе. Закончив, обстучал электроды и насадил на них приготовленные основы. Уже дома готовил снасть, прикручивая кивок, навязывая мормышки, наматывая леску.
– Да, слушаю, – поднял трубку телефона.
– Я еду! – пробубнил Серёга.
– У тебя сколько удочек?
– Одна!
– Приходи, я свои закончу, тебе дополнительную приготовим.
– Завтра! – и отключился.
«Наверное, с родителями поругался или наказали…», – пронеслось.
Суббота за делами и сборами пролетела быстро. Сварили дополнительно по баночке красной икры. Кто знает, на что будет клевать рыбка, она такая привередливая.
В шесть часов воскресного утра друг встречал меня у подъезда. Мы были в своих одеяниях похожи на двух генералов, которых мужик прокормил. Только в шапках, обвязанных шарфами лицах, тулупах, валенках, шубенках и с рюкзаками за плечами.
Буржуйка разгорелась быстро, весело потрескивая сухими дровишками. Владимир разогрел паяльной лампой масло в картере, залил тёплой воды в систему, и двигатель заурчал, набирая обороты.
Перед гаражом курило шесть мужчин, укутанных в сто одёжек. Они разместились в кузове, мы с Сергеем в кабинке с соседом.
За час добрались до места. Разбрелись вокруг вездехода и кто бурами, кто ломами принялись за лунки. Работая по очереди, мы с товарищем быстро вспотели, но раздеваться на морозе, который с первыми солнечными лучами крепчал, значило заболеть. Распаренные, разлеглись на льду, пристроили по две удочки и, встречая рассвет, периодически засыпая, приготовились принимать первый улов.
– Вон, дядька вытащил, – Сергей показал рукой за мою спину, – и второй тянет…
Началось оживление. Не сговариваясь, оставив и прижав рукоятки, мужики стали перемещаться к «счастливчикам».
– Пошли! Здесь ничего нет! – друг заёрзал, вставая на ноги.
– Не суетись. Рыба снизу вверх идёт… Сейчас и у нас будет… Серый! Сзади… вон основа сейчас уйдёт под воду, вытаскивай…
– Она не моя…
– Тащи.
Пусть не наша лунка, но первая, играющая в лучах корюшка, пахнущая огурцом, подтвердила мои слова.
– Снасть в воду, добычу к рюкзаку… им оттуда не видно, – смеюсь, смотря на суету горе рыбака.
– Чё?
– Снасти в воду, а «огурец» возле рюкзака хозяина лунки бросай. Себе сейчас наловим…, – не успеваю договорить, началась поклёвка.
Войдя в азарт, мы сбросили тулупы, сняли толстые шубенки и, выплясывая на льду, перебегая от одного отверстия к другому, извлекали то по одной, то сразу по три корюшки на одной удочке, даже не заметили, как убежавшие рыбаки вернулись к нам.
– Пацаны, а это ваша рыбёшка?
– Нет! Это на вашу клевала…
– Ого! Спасибо!
Когда солнце стояло в зените, у нас с Сергеем лежало две кучи замёрзших тушек. Окружающие нас мужики смотрели на нас с неподдельной завистью.
– Вовка, ты на что ловишь, – подошёл сосед.
– Первая с икрой, вторая с курицей.
– ?! С… курицей…?
– Сейчас кубики закончатся, порежу бычка…, попробую… Но на таком солнышке, думаю, на блесну пойдёт.
Приготовив основы с «блестянками», потихонечку опускаю одну снасть в лунку. Грузило не успевает коснуться дна, поводок начинает поддёргиваться. Резкий подсёк… и вытаскиваю зубатку.
– Доволен? – спрашиваю Серого.
– Ага! – улыбается от счастья.
– Дядя Жора будет тоже доволен…
– Батя похвалит.
Мы забили уловом два мешка. На вскидку, может штук по двести, может больше… Но в отличие от нашей рыбалки напротив посёлка, когда возвращались домой с двумя тремя десятками, это было нечто запредельное.
Комсомол
На одной из перемен в третьей четверти седьмого класса ко мне подошла Бронислава Феликсовна:
– Володя, тебе четырнадцать лет и пора подумать о вступление в ряды ВЛКСМ, – строго проговорила учительница.
– Так у меня учёба хромает и…
– Никаких «и». Я разговаривала с секретарём комитета комсомола нашей школы. Напишем характеристику, старшеклассники и преподаватели дадут тебе рекомендации. Это дисциплинирует. На твоих плечах будет большая ответственность за успеваемость, и ты нас не подведёшь.
– Но…
– Вот тебе Устав. Читай внимательно. Что надо выучить, я подчеркнула, – учительница передала мне небольшую книжечку. – Заседание запланировано на…
Всё, что она говорила дальше, я не слышал. В моих мозгах не укладывались ранее сказанные слова директора школы, из которых получалось – не видать мне заветного билета и двери всех «порядочных» учебных заведений для меня будут закрыты.
«Если я вступлю в комсомол, значит я смогу после десятого пойти в военное училище… Тогда надо браться за учёбу. Да-а-а-а, у меня по всем предметам твёрдые трояки, а по двум неуд», – я погрузился в свои мысли.
– Вова, ты меня совсем не слушаешь, – Броня тряхнула меня за плечо. – Через две недели у тебя будет внутренний экзамен, потом через десять дней поедем в район. Исправляй свои двойки и зубри отмеченные места.
Не могу сказать, что я сразу загорелся, однако заметно стал стараться вытянуть успеваемость. Оставался после уроков, договаривался с учителями на пересдачу. Эта волна так сильно захлестнула меня, что я даже забыл и про соседа, Жоржа, и своих друзей, погрузившись в знания.
Выданная книжечка мною была прочитана от корки до корки пять раз. Смысл текста и статей я так и не понял. Да, слова почти все были знакомы, а вот их сложение в предложения. Я бегал к старшим ребятам, задавал вопросы, получал ответы. Развёл бурную деятельность, а на второй неделе меня все потеряли. Отсидев последний урок, я всегда бежал домой и учил всё то, что отметила моя классная.
Вечером в день заседания комитета кандидаты вместе со мной вышагивали по коридору и бубнили себе под нос, повторяя то или иное положение. Ещё в обед после занятий я выгладил практически идеально форму, поэтому боялся присесть или опереться на подоконник, чтобы не замять брюки или пиджак.
Через час у двери кабинета я остался один. Меня долго не приглашали. Сердце барабанило, закладывая уши. Я посмотрел на часы: «Жду пять минут. Не вызовут, ухожу. Чего мне здесь надо?». От волнения начали трястись руки, в горле пересохло.
– Заходите!
Вдоль ученической доски были выставлены в ряд столы, за которыми сидела комиссия, остальные члены комитета и приглашённые расположились за партами.
– Присаживайтесь! – председатель указал мне на стул перед собой.
– Я постою, – прохрипел я и закашлялся.
– Попей, – девушка из десятого класса протянула мне стакан с водой.
– Итак…
Секретарь зачитывала мою характеристику, рекомендации и заслуги. Столько хорошего о себе я никогда не слышал, но согласился со всем: «Спортом занимаюсь? Да! В кружке юный друг пограничника – командир! В трудовом лагере работал! За честь школы на Зарнице в районе выступал!», – я даже приосанился и задрал голову.
– У членов комитета и комиссии будут возражения или отводы кандидату? – молодой мужчина обводил взглядом присутствующих.
Я замер настолько, что практически не дышал. Странное состояние. И вдруг в тишине:
– Я против принятия… в члены Всесоюзного Коммунистического Союза молодёжи, – голос резал мой слух, Лена произносила чётко каждое слово. Она смотрела в пол, но по румянцу на лице и бардового цвета ушам было видно, что сильно волнуется.
В кабинете поднялся шум. Все громко обсуждали услышанное. Кто-то выговаривал бывшей подружке, что это не место для личных разбирательств, кто-то её поддержал. Я обмяк. Наверное, со стороны моё лицо исказила кислая гримаса. Однако я испытал облегчение и полностью оправился от волнения: «А вот сейчас хренушки вам всем и тебе персонально. Теперь я приложу все силы и назло вступлю в комсомол».
– Тихо! Товарищ, обоснуйте своё возражение, – председатель был спокоен.
– Они с другом чуть человека не убили. Они животные, бандиты…
«Прошло полгода, а она всё за старое. И зачем тебе это надо? Что же ты так бесишься?», – рассуждал я, совершено забыв, куда и зачем пришёл.
– Пожалуйста, прошу тишины. Давайте разберёмся. Уголовное дело возбуждено?
– Нет!
– К какой-либо иной ответственности ребят привлекали?
– Нет! – Лена зло зыркнула в мою сторону.
– Я попрошу присутствующих не обвинять никого огульно, а говорить по существу. Если таковых фактов нет, продолжаем. Владимир, вы осознаёте, что вступаете в серьёзную организацию, и каждый ваш скверный поступок отразится на нас всех?
– Да! – я прокричал и вытянулся, как струна, глядя в глаза преподавателю истории.
– Прошу вопросы.
– Главная задача ВЛКСМ.
– Воспитывать юношей и девушек на великих идеях марксизма-ленинизма, на героических традициях революционной борьбы, на примерах самоотверженного труда рабочих, колхозников, интеллигенции.
Вопросов было немного, я отвечал чётко и без запинки.
– Хорошо! Молодец! Володя, скажи, пожалуйста, сколько комсомольцев участвовало во взятии Зимнего дворца в тысяча девятьсот семнадцатом году?
«Что? Каком..? А я про это не читал… и…», – мысли роились в моей голове, не находя нужного ответа.
– Человек сто, организация молодая тогда была, – выдали мои уста.
Кабинет разразился смехом. Историк махнул рукой и отвернулся. Когда шум стих, он занял своё место, вытер слёзы:
– А когда день рождения ВЛКСМ?
– Двадцать девятого октября…
– Правильно!
– Вот и я говорю, Зимний брали седьмого ноября, мало тогда было людей в комсомоле.
Теперь все не просто смеялись, а катались по столам. Лена повернулась ко мне и улыбалась прежней улыбкой, её глаза блестели. Она что-то прошептала одними губами, но я не понял. Девушка рассекала воздух, рисуя пальцем… Я махнул рукой, мол, сам справлюсь.
– Тихо! – председатель сделал строгое лицо. – По новому стилю, пожалуй, соглашусь, но по-старому получается двадцать пятое октября, – он прищурился.
– Точно, ни одного комсомольца там не было, – выдохнул я, словно отвечая у доски.
– Пожалуйста, вспомни полную дату образования нашей организации.
– Двадцать девятое октября одна тысяча девятьсот восемнадцатого года, – и тут до меня дошла моя оплошность, даже стыдно стало.
Через несколько дней все прошедшие первый этап, выехали в райком комсомола. Меня подготовили по всем каверзным вопросам, и родную школу я не подвёл.
Взрослый не по годам
Весна. Это время года ничем не отличалось от осени, такая же сырость, порывистый ветер, по небу плотно и низко плывущие тучи. Море тёмное, всегда штормило.
Ближе к концу апреля меня встретил Жора:
– Привет! – улыбается, протягивает руку. – Как живёшь?
– Не жалуюсь.
– Что с учёбой?
– Ого?! И тебе дневник показывать? Только у меня его нет, потерял.
– Не зубоскаль. Тебе письмо от бати, – парень передал тетрадный листочек.
Я пробежался по знакомому почерку: «Милые мои! Вот и к завершению наши мытарства. Пришёл оправдательный приговор из Верховного суда РСФСР. Уже на расконвойке. Свободно перемещаюсь за колючкой. После майских праздников на химию. Привезите или передайте мне вещи по списку…». Снизу шло перечисление одежды и предметов обихода.
– Жор, а ты в город не собираешься случайно?
– Пока не знаю. Если в план поставят, я перезвоню или сам тебя найду.
На том и распрощались. У меня внутри всё пело от счастья. Скоро я увижу отца, и мы будем вместе. В голове рисовались радужные картинки встречи, как мы будем ходить на рыбалку, а может и вместе на работу к папке. Я же могу с ним летом заработать.
– Вовка, здорово! – меня окликнул сосед.
– Ага!
– В своём репертуаре, – мужчина смеётся. – Чем загрузился?
– В город надо ехать или сумку отправить…, – передаю письмо рыбинспектору.
– Читать не буду, на словах поясни.
– Папу освобождают, вещи просит привести.
– Когда?
– К праздникам.
– Я спрошу. Если что, на автобус тебя посажу. Весточку кто тебе отдал, опять Жорж?
– Да!
– Не слушаешь меня…
– Стараюсь с ним не встречаться. Он меня сам встретил.
Сестрёнка была уже дома, занималась уроками.
– Всем зрасьте! Я пришла! – мама весело вошла в квартиру. – Не ждали?
Я вышел её встречать. Помогая снимать куртку, почувствовал запах спиртного.
– Ты выпивала?
– Совсем чуточку. Директор выставилась за отпуск.
– Отец письмо прислал.
Она пробежалась по строчкам:
– Я не смогу поехать.
– Сам отвезу или передам. Разговаривал сегодня с мужиками, обещали помочь.
За разговором помогаю матери собирать на стол.
– Ты такой молодец! И рыбки пожарил, и картошечки. К такому ужину и не грех пятьдесят грамм…
– Ма-а-а-ам…
– Не бузи, бука. Я самую малость…
За то время, что отца не было дома, мама с заведующей магазином через продавца и складского работника переводилась всё ниже. Сегодня она была посудомойкой в больничной столовой. Сразу после суда её сняли с руководящей должности. Это ударило по самолюбию, но она держалась, а когда карьера полетела вниз, уже не сдерживалась и всё чаще искала отдушину в компании пьющих подруг и коллег.
– Вов, ты только папе не говори ничего. Приедет, сами разберёмся.
– Хорошо!
За неделю мама купила всё, чего недоставало в списке, постирала и погладила отцовы вещи, сумка была готова. Жора молчал. Сосед перезвонил за два дня до первомая.
– Готов ехать?
– Всегда!
– У нас из города инспектора приехали, послезавтра едут обратно. Они на двух легковушках, тебя подбросят. Обратно…
– Там разберусь, не маленький. Спасибо!
В школе никому ничего, как и своим друзьям, не сказал. Ну, не пойду на парад. Вспомнят, перезвонят маме, она объяснит.
В обед, загрузив свою поклажу в салон «Москвича», я разместился рядом на заднем сидении. Впереди сидели два взрослых мужчины.
– Я вам собрал рыбки, – говорю и вынимаю из своей сумки газетный свёрток. – Отблагодарить за доброе дело.
– А что там?
– Корюшка вяленая. Сам делал.
– Спасибо. Брось на полик рядом. Потом разберёмся.
До райцентра ехали молча, а проехав, начали знакомиться.
– Тебя как звать-величать?
– Вовкой.
– Значит, Владимир.
– Меня Пётр Кузьмич, а его Сергей Владимирович. Чем занимаешься?
Я, набирая обороты, начал рассказывать о себе. Конечно, многое опуская и что-то приукрашивая. Люди чужие, зачем им головы забивать. Даже приврать успел с три короба. Мужики слушали и смеялись, периодически что-то уточняя и задавая вопросы.
– А в город чего тебя понесло одного, без родителей?
– А сосед разве ничего не сказал?
– Нет! Он попросил тебя довезти и всё.
Как и что сказать, я сразу не сообразил. Врать не хотелось, а правда… кто знает, как незнакомые люди к ней отнесутся.
– Папе вещи везу.
– Он живёт от вас отдельно? – Сергей Владимирович повернулся ко мне.
– Временно.
– Как это?
– Он на «шестёрке»…
– На зоне?
– Ага!
Пётр Кузьмич смотрел мне в глаза через зеркало заднего вида.
– За что, знаешь?
– Говорят, что-то украл у государства.
– «Расхититель социалистической собственности», – засмеялся пассажир.
– Вроде так, – мне стало не по себе, всё мешало, чесалось, я начал ёрзать на сидении.
– Отсидел своё? – водитель управлял машиной.
– Оправдали, вот выпускают.
– Ясно…
И тут машина завиляла, что-то застучало. Пётр Кузьмич напрягся и начал торможение.
– Покрышку срезали, – со знанием дела произнёс я.
– Понимает, – заулыбался Сергей Владимирович.
Пробили задний левый скат. Все вышли на улицу, вытащили груз из багажника, приступили к работе. Оказалось, вдобавок разболтался диск, и его края сильно погнулись. Сломало две шпильки крепления. Редкие легковушки и грузовики, проезжая мимо, притормаживали. Водители интересовались, нужна ли нам помощь. Пётр Кузьмич махал рукой: «Сами справимся».
– Теперь быстро не поедем. Максимум сорок км в час. Хорошо, болты срезало по диагонали. На трёх быстро по грунтовке не пойдёшь.
Второй раз остановились, перемахнув через Начикинский перевал, поймали гвоздь передним правым колесом. Пока клеили камеру и бортировали, опустились сумерки.
– Вовка, давай так. В Елизово завезём Владимировича и поедем ко мне домой. Ночью тебя никто на зону не впустит, отца не позовут, ночевать тебе негде.
– Я на автостанции перекантуюсь.
– У меня жена, дочки. Постелю тебе в зале на диване. Утром позавтракаешь, и я тебе расскажу, как добраться до города. У нас свой дом. Мы с семьёй в Нагорном живём.
Мне не хотелось оставаться у чужих людей, но дорога, усталость и ночное время…
– Хорошо. Только я посплю, рано встану и уйду, чтобы вам не мешать.
Мужчина улыбнулся.
– Не переживай. Всё нормально. И рыбу, что вначале нам подарил, обратно спрячь, отцу отдашь. Я сам там отбывал наказание. Всю жизнь водителем работаю. Случилось так, что в аварию попал, человека убил. Случайно, а всё же моя вина.
Я слушал, молчал и смотрел на этого дядьку, чувствуя исходящее от него тепло, силу и доброту.
– О! Уже вскочил и даже оделся. Ну, шустрый малый, – улыбается Пётр Кузьмич, вышедший в зал. Ты уже умывался?
– Да!
– Тогда посиди пять минут. Сейчас жена тебе чай и бутерброды приготовит.
Погода резко отличалась от нашей. Кругом была зелень. Светило солнышко. Люди ходили одетые в костюмы, но без курток. А я ещё вдобавок и в шапке, и в сапогах. Гостеприимная семья проводила меня до остановки, рассказали, как с пересадкой доехать на восьмой километра Петропавловска-Камчатского.
– Там спросишь, любой покажет направление до колонии.
– Я там был. Год назад с мамой и сестрой приезжали на свидание. Помню, куда идти.
– Удачи тебе!
С двумя сумками я, еле передвигая ногами, поднимался в гору. Добравшись до верха, немного передохнув, тащил тяжеленную поклажу, закрепив свою на спине. Руки болели, ноги ныли, спину тянуло, но я упорно двигался к своей цели.
– Вовка, сынок! – отец махал рукой, стоя у строительного вагончика. – Сюда!
Я поставил сумку и присел на неё. Пот струился из-под шапки, тело горело.
– Ты чего? Давай быстрее.
– Сейчас!
– Я тебя вчера ждал. Чего так долго?
«Ни здрасьте вам, ни стакана воды с дороги. Тёплая встреча», – голова шумела.
– Машина поломалась. Ночью только добрались. Переночевал у людей. Сумка тяжёлая.
– Снимай вещи, остынь. Чай поставить?
– Вода простая есть?
Я пил большими глотками из литровой кружки.
– Ещё!
– Хватит. Посиди, а то вон какой распаренный. Рассказывай, как дома, как мама с дочкой.
– Всё хорошо!
– Сам как?
– Тоже нормально.
– С учёбой справляешься?
– Вполне.
– Сынок! Я вот о чём хотел с тобой… Мы в город переедем. Не хочу я в посёлок возвращаться. Мне уже и работу хорошую предложили. Пару месяцев химии, потом в домостроительный комбинат инженером. Там свои люди. Им грамотные специалисты нужны.
– Это хорошо!
– Ты рад?
– Ага!
– Здесь школу закончишь, в институт пойдёшь. За восьмой класс подтянешься, девятый с десятым как по маслу пройдут. Будет надо, по репетиторам походишь. Отлично?
– Конечно!
– Я вас с Иринкой заберу, а маму там оставим…
«Чего? Это как? Что? Почему?», – у меня всё внутри рухнуло. Я посмотрел на отца. Он застыл в ожидании.
– Пап, это после всего, что она для тебя сделала? Моталась по адвокатам в городе, летала в Москву…
– Я всё знаю. Мне люди рассказали, как она там живёт. Не хочу её видеть.
– Ты о чём? Мы без тебя жили, справлялись. Мать там без нас помрёт, запьёт и…, – у меня навернулись слёзы. Я постарался взять себя в руки. – Ладно, я. Закончу восьмой и в ПТУ поступлю. Там и общага, и столовая. Не пропаду. Сестра ещё маленькая. Тебе её не жалко? Она от мамки не уедет.
– Давай, как мужчина с мужчиной. Она и вас бросала. Себя вела…
– Хватит! – заорал я.
Отец застыл на полуслове.
– Я вас обоих люблю, – я встал, начал одеваться. – Либо живём все вместе, либо… сам решай.
– Вовка, сынок!
Я шёл, не оглядываясь. Душа ныла, сердце болело, слёзы текли по щекам: «Я тащился с вещами. Мы его ждём. А он».
Попутками в тот же день я вернулся домой. Успел в Елизово на рынке купить овощи и фрукты по списку, что составила мама.
– Папу видел? – с порога начались вопросы.
– Да!
– Как он?
– Отлично! Здоровый, бодрый и весёлый. Много рассказывал. Спрашивал за вас с Ирой. Сказал, будем в город перебираться. Ему должность хорошую предложили. Жильём обещали обеспечить.
– На меня ругался…
– Ни грамма. Переживал очень за твоё здоровье. Работа у тебя, говорил, тяжёлая.
– Чувствую, ругался…
– Мам, не тем голову себе забила? Всё замечательно. Переедем, заживём новой жизнью. Все боли останутся здесь. И хватит сырость разводить, – последняя фраза была произнесена по-взрослому.
– Я от счастья, сынок… Какой ты у меня взрослый. Уже мужчина.