Живи за двоих

Пламя

Кто в состоянии выразить,

как он пылает,

тот охвачен слабым огнём.

Франческо Петрарка

Звёзды уже скрылись в ожидающем рассвета небе. За окном светало. Максим проснулся.

Странный час. Ночь на исходе, но утро ещё не успело преобразить неясные ночные силуэты домов и улиц в предрассветный пейзаж нового дня. Это час безвременья, когда неважно, где ты и когда. Час, в который имеет смысл лишь то, что внутри. Лишь то, кто ты есть.

Максим присел на кровати и вздохнул. Он посмотрел в окно, где в предутренней прохладе вот-вот должен был родиться новый день.

Что-то неясное, но сильное и непреодолимое, тревожило проснувшегося человека. Оно было глубоко внутри, но в этот час, когда ночь сменяется днём, оно вдруг проявилось, стало значимым, значительным. Стало вдруг таким важным, как сама жизнь.

«Что такое? – думал Максим. – Что происходит? Откуда это… Откуда это чувство?..»

Молодой парень посмотрел вниз. Пальцы его коснулись свежих рубцов на груди. Рубцы от швов. Там, где сердце. Его новое сердце.

Максим провёл рукой вдоль шва. Что это за чувство? Это больше не то, что было раньше, когда сердце из-за болезни не могло биться дальше. Теперь биение его было верное, сильное, горячее. Но то, что он ощущал, это…

Это была боль. Другая боль.

– Что это такое? – прошептал Максим. – Не понимаю…

Первый луч рассвета озарил облака на востоке. То, что секунду назад было голубовато-серой пеленой над горизонтом, вдруг, освещённое солнцем, превратилось в алые всполохи, осиявшие утреннее небо. Новый день пришёл. И с ним в душу Максима ворвалось ещё что-то, пылающее и яркое.

И это была любовь. Любовь его нового сердца.

За окном врачебного кабинета был ясный весенний день. Сегодня молодой человек пришёл на очередной приём к своему лечащему врачу.

– Что сказать тебе, Максим? – произнёс с воодушевлением доктор, садясь за свой стол. – Твоё новое сердце работает как часы. Не знай я, что его тебе пересадили, сказал бы: бьётся как родное!

– Спасибо, Вячеслав Михайлович, – ответил пациент, застёгивая рубашку. – Если б не вы – не быть бы мне сейчас здесь.

– Это просто моя работа, дружище, – улыбнулся врач, откинувшись на спинку кресла. – Хотя, чего греха таить, без пересадки ты действительно не дожил бы и до Нового года. Но теперь всё будет замечательно, уж поверь мне. Только не забывай регулярно меня навещать. И таблетки придётся всю жизнь пить, тут ничего не поделаешь.

– Да, это само собой. Спасибо, доктор.

– Максим. Я очень рад, что ты хорошо себя чувствуешь. Но, если у тебя есть какие-то жалобы или неприятные ощущения – пусть самые незначительные, – не умалчивай. Это может быть важным. Важным для тебя самого, для твоего будущего. Так что?

Парень задумался, посмотрев в окно.

– Знаете, Вячеслав Михайлович, – не сразу ответил Максим. – Не знаю, может, это и какой-нибудь симптом… В последние пару месяцев я иногда просыпаюсь рано, перед рассветом. Почему – не знаю. Как бы это описать?.. Мне вдруг становится так волнительно, когда вижу, как восходит солнце. Будто это не просто рассвет, а чудо какое-то. И ещё… – Парень глубоко вздохнул. – Я чувствую в такие минуты, что рядом со мной должен быть человек… Один человек. Девушка, которую я… которую я люблю.

Доктор улыбнулся и придвинулся к столу:

– Продолжай.

– Ну, – смутился Максим. – Такого раньше никогда не было. Это всё очень странно, непонятно для меня. Я пока не разобрался с этим. Наверно, мне как никогда раньше хочется быть с кем-нибудь рядом. Хочется кого-то любить.

Вячеслав Михайлович снова медленно откинулся на спинку кресла и, улыбаясь, произнёс:

– Что ж, Макс. Можешь быть уверен: это не симптом. Это значит лишь одно – ты остался человеком.

Максим тоже улыбнулся врачу, встал и протянул ему руку:

– И всё же – я очень вам благодарен.

Вячеслав Михайлович приподнялся с кресла, подавая руку в ответ:

– На здоровье. Справедливости ради скажу. Будь благодарен тому парню, который стал твоим донором.

– Да, – задумчиво произнёс Максим, поглядев перед собой. – Жаль, что не могу пожать ему руку. Как бы мне этого хотелось.

Доктор снял очки и поглядел в окно, где весенний ветер шелестел молодыми листьями деревьев.

– Могу сказать одно. Знаешь, что самое лучшее из того, что ты можешь сделать для этого парня – твоего донора? Посмотри на себя, улыбнись – и живи.

Максим вышел из здания кардиоцентра и легко спустился с лестницы, по старой привычке машинально посчитав ступеньки.

Теперь всё будет по-другому. Теперь не нужно думать, с каким трудом ему даются эти шаги. Впредь всё будет легко.

Максим уже почти привык к ежеминутной слабости, ограниченности и беспомощности. До третьего класса он был обычным здоровым мальчишкой. Но вот десять лет назад какая-то болезнь, начавшаяся как обыкновенная простуда, дала осложнение на сердце. С тех пор Максим уже не мог бегать, играть в свой любимый футбол – сердце перестало справляться с нагрузками. Но это было только начало… С каждым годом парню становилось хуже. Вскоре он уже не мог посещать школу. Потом невозможными стали многие простые вещи: подняться по лестнице хотя бы на один пролёт, пройтись по улице до любимого сквера и даже вдохнуть полной грудью. Как сказали врачи, поражённое болезнью сердце необратимо слабело. Спасти парня могла только пересадка. И это случилось.

Полгода назад Максима стали готовить к трансплантации и, к счастью, донор нашёлся практически сразу. Максиму не сообщили его имя. Сказали только, что этот молодой мужчина получил смертельную травму в автокатастрофе.

Операция прошла успешно.

Максим с наслаждением вдохнул свежий воздух. Теперь вдох не отдавался болью в груди и головокружением, к которым парень почти привык за многие годы болезни. Максим улыбнулся и зашагал вдоль по улице.

Одно не давало ему покоя. Он чувствовал, как всё вокруг изменилось. И дело было не в том, что он почти впервые за десять лет может спокойно один идти по улице, свободно дышать и говорить. Нет, дело не в этом.

Что-то волновало его душу. Волновало так непривычно, что временами, особенно по утрам, он не мог найти себе места. Его влекло куда-то. Максим не мог разобраться в своих ощущениях.

Его новое сердце что-то пыталось сказать ему. Сказать что-то важное. Указать Путь.

Нежное весеннее солнце, проникая через свежую весеннюю листву, мягко касалось лица. Максим дотронулся до груди, где билось его новое сердце, его новая жизнь.

Сердце пылало – и звало его. Он слушал.

«Я пойду, куда укажешь, – с волнением подумал Максим. – Я готов идти».

В новом городском парке было свежо и прохладно. Максим шёл по аллеям, наблюдая за проходящими рядом людьми: мужчинами и женщинами, детьми и пожилыми. Кто-то гулял по узким тропинкам, кто-то сидел на лавочке. Недалеко ватага ребятишек гоняла мяч по свежей ярко-зелёной траве.

На деревянной скамейке сидела молодая женщина. Максим остановился. Первое, что почему-то пришло в голову парню, – эта женщина никого не ждёт. Взгляд её был неподвижен. Она пыталась скрыть свою грусть, но печаль в глазах выдавала её. Её тёмно-каштановые волосы были аккуратно собраны простой заколкой. Женщина сидела почти без движения и смотрела на играющих детей.

Максим пригляделся. Нет, с этой женщиной он раньше не встречался. И никогда не видел её лица. Он мог быть в этом уверен. Но…

Но сердце, его новое сердце – пылало. Оно говорило ему, оно пыталось сказать…

Он чувствовал, что хочет сказать ей – этой незнакомой ему женщине – что-то важное. Но что именно – не помнит.

Сердце бешено колотилось. Оно горело, оно влекло.

Максим, тяжело вздохнув, сделал два шага – два очень трудных шага – и присел на скамейку рядом с незнакомкой.

– Простите, – неуверенно произнёс парень. – Я могу… Я могу посидеть тут?

Она повернулась в его сторону, но не взглянула на Максима, а только несколько растерянно кивнула.

– Да. Сидите, если хотите.

Парень смотрел на неё. Смотрел на её каштановые волосы, её тонкие пальцы, сжимающие белый носовой платок.

Его новое сердце знало её.

– Здравствуйте, – наконец смог выдохнуть Максим, не отрывая глаз от сидящей рядом женщины.

Что говорить дальше? – он не знал.

Незнакомка вздохнула, крепче сжав в руках платок, и тихо произнесла:

– Не хочу показаться грубой, но думаю, вы сможете найти себе лучшего собеседника. Я не расположена сейчас…

Она не договорила и отвернулась. Максиму стало крайне неловко. Он хотел встать и уйти, но… Но оно… оно не позволяло ему. Преодолевая свой сопротивляющийся разум и слушая зов сердца, парень выдавил несколько слов. Несколько нужных здесь и сейчас слов:

– Не обижайтесь, но всё-таки… Разрешите побыть рядом.

Впервые за всё время разговора женщина посмотрела на собеседника. Взгляд должен был быть мимолётным, но она чуть не вздрогнула. Этот молодой парень с голубыми глазами был ей незнаком, но она вдруг почувствовала, что рядом кто-то очень близкий. Она пристально смотрела в глаза незнакомцу.

– Я Максим, – неловко, но искренне улыбнулся молодой человек.

– Анна… – растерянно ответила женщина, спустя мгновение удивившись, зачем она назвала своё имя.

Она смотрела на него, не отрывая глаз. Внезапно в её груди что-то ёкнуло, и Анна почувствовала, что готова расплакаться.

– Мы знакомы? – тихо и растерянно спросила она. – Кто вы?

Максим улыбнулся.

– Да. Мы знакомы. И вы тоже… это чувствуете.

Анна вздохнула – гнетущая боль сдавила её сердце… Хотелось расплакаться.

– Простите, – торопливо произнесла она. – Я должна идти.

Анна быстро поднялась со скамейки.

– Постойте, – Максим резко взял её за руку.

Анна остановилась и медленно посмотрела на руку молодого человека, сейчас державшую её запястье. Она должна была потребовать от незнакомца отпустить её – потребовать немедленно, но… Но она просто смотрела. Почувствовав неловкость, Максим сам отпустил руку женщины и отстранился на шаг.

– Я… – тяжело сглотнул он. – Я… прошу прощения.

Анна смотрела на него. Душу её переполняла боль. Необъяснимая боль. Она едва сдерживала внезапные слёзы.

– Простите меня, я не понимаю, что происходит… Кто вы? Почему я… Мы виделись раньше?

Не отрывая глаз, Максим медленно мотнул головой.

– Знаете, думаю, что нет. Но… Можно попросить вас? Подождите меня здесь.

Анна с каким-то страхом смотрела на этого парня. Спустя миг она вдруг отвернулась.

– Нет. Не надо… Для чего? – торопливо прошептала она дрожа. – Зачем?..

Сердце говорило Максиму, оно кричало ему: сделай!..

– Подождите меня… – прошептал он тихо в ответ. – Подождите меня здесь. Всего несколько минут.

– Нет…

– Я прошу вас…

Парень поднялся со скамейки, не отрывая взволнованного взгляда от удивлённой и растерянной женщины.

– Я прошу вас, не уходите… Поверьте мне.

Парень быстро развернулся и поспешил куда-то по аллее.

Анна смотрела ему вслед, разрываемая мыслями и чувствами. Она должна встать и уйти, сейчас же, немедленно! – говорил разум. Она должна остаться и ждать! – кричало ей её сердце.

Анна коснулась дрожащими руками лица, едва сдерживая слёзы. Зачем она здесь? Что вообще происходит?..

Женщина приходила в этот парк почти каждый день. Сколько долгих часов она могла сидеть на этой скамейке – она не замечала времени. Время остановилось для неё, когда она потеряла всё, что у неё было. Теперь ничего уже не имело никакого значения и смысла.

Однажды Миша не вернулся. В тот день он – её самый дорогой человек – как обычно, поехал на соревнования. Каждый раз, когда он уезжал, он обещал – так легкомысленно и легко! – что обязательно вернётся. «Ты чего волнуешься, глупенькая моя? – улыбался Миша, касаясь её щеки. – Мотоцикл не опаснее велосипеда! На самолёте и то страшнее летать. Что может со мной случиться?..»

Но это случилось. Это произошло. Анна осталась одна. И теперь она каждый день приходила сюда, в парк, где они познакомились. Зачем? Для чего? Незачем. Не для чего… Вопросы теперь не имели никаких ответов.

Она потеряла всё. Потому что Михаил был для неё всем.

Были слёзы, было много слёз. Но потом слёз не осталось. Анна ощутила пустоту и безмолвие внутри. Теперь немая тишина наполняла её душу, где раньше горело пламя.

Но сегодня – сейчас – безмолвие в её сердце было нарушено внезапной болью и волнением. Увидев этого странного парня, которого она не видела никогда в жизни, но откуда-то знала, её душа была снова пронзена волнующей надеждой.

Но это необъяснимо и немыслимо! «Уходи!» – кричал её разум.

Но Анна осталась.

Взглянув на аллею, она увидела его. Максим спешил к ней, боясь не успеть. Боясь, что она прямо сейчас, завидев его, встанет и уйдёт. Но она смотрела на него, пока Максим не подошёл к скамейке. Парень держал в руках букет цветов. Это были жёлтые розы. Максим подошёл к боящейся шелохнуться Анне и медленно протянул ей букет. Глубокий вздох вырвался из груди Анны, когда боль воспоминаний, острая, как осколки мечты, снова ранила её сердце. Женщина коснулась рукой дрожащих губ.

– Откуда?.. – прошептала она, глядя на Максима растерянно. – Откуда вы… узнали?

Максим тяжело сглотнул, не зная, что ответить.

– Я не… я не могу вам ответить. Я не знаю… Быть может, знаете вы?

Несколько горячих слёз скатились по её щекам.

– Я столько раз ему говорила, каждый раз, – произнесла она, глядя на цветы. – Почему розы жёлтые? Жёлтый цвет – цвет разлуки. Но он всё равно дарил. Он знал, что мне нравились эти цветы. Он чувствовал… – Анна взглянула на Максима. – Откуда вы знаете? Вы следили за нами? Вы не могли догадаться… Вы не можете знать. Вы не можете…

Максим посмотрел в грустные глаза Анны, которая так хотела верить ему, но не могла.

– Я ничего не знаю, – тихо прошептал он. – Я просто чувствую это.

– Почему?

– Потому что оно чувствует.

– Что?..

Максим медленно приложил правую ладонь к своей груди, где пылающее сердце своим пламенем обжигало его душу:

– Оно чувствует.

Анна больше не могла сдерживать слёз. Безмолвие и холод исчезли, сменившись новым чувством, новой болью, новой надеждой. Она рыдала.

Максим обнял плачущую женщину. Теперь биение его пылающего сердца стало ясным и осмысленным.

– Я люблю его, но я… его потеряла. Что мне?.. – сквозь слёзы прошептала Анна, дрожа. – Что нам теперь делать?

Солнце тёплыми лучами легко касалось её лица, нежно осушая солёную влагу на её глазах.

– Не знаю, – ответил Максим. – Но я хочу вернуть вам то, что вы потеряли. Его сердце.

9-27 мая 2011 г.

♪ Пахельбель – Канон

Река времени

4 июня 2012 года

По ровной глади реки разливался золотой свет солнца.

Сегодня заря лета. После холодной зимы, сковавшей деревья, реку и набережную, после ветреной весны, осыпавшей молодую, несмело пробивающуюся траву по-осеннему холодными дождями, наконец пришло тепло и солнце.

Ирина сидела на зелёном пригорке. Как приятно просто дышать. Дышать и смотреть на всё, что окружает тебя.

Девушка прислушивалась к лёгкому ветру. Он был едва ощутимо прохладен и нежен, как воздушное прикосновение. Рядом не было никого.

Поверхность воды была почти зеркально ровной и спокойной. Солнце пока не успело набраться летнего жара и одаривало реку тёплым светом. И этот свет, не желая тонуть в неспешно текущих водах, разливался по ним струящимся золотом. Ирина прикрыла глаза ладонью и улыбнулась. Какая радость увидеть всё это снова после бесконечных месяцев снега, ветров и моросящих дождей.

«Всему своё время, – думала Ира, улыбаясь солнцу. – Своё время – кружащимся в танце снежинкам, своё время – вальсу жёлтых и багряных листьев, опадающих с деревьев навсегда. И свой черёд приходит зелёной траве, мягкому ветру и спокойной глади реки».

Мысли и чувства неспешно сменяли друг друга. Что-то из переживаемого ею сейчас казалось Ирине странным и необъяснимым, но она и не задавалась целью всё объяснить.

И нет сейчас никого рядом с ней здесь, на берегу. Но почему так тепло на душе? Почему тепло, несмотря на то, что ей сейчас даже не к кому обратить взгляд, некому улыбнуться?

Послышался ровный шум мотора. Из-за поворота реки показался катер. Он нарушил зеркальное спокойствие водной глади, превратив её в мелкую рябь. Ирина обхватила колени руками и прислушалась. Вот волны достигли берега, издавая лёгкий шум прибоя…

«Я так жду тебя. А ты всё не появляешься… Иногда приходят страх и отчаяние. Вдруг мы пройдём мимо друг друга, не заметим… И тогда я вглядываюсь в сотни окружающих меня лиц в надежде, что увижу тебя и узнаю. А если не узнаю? А если не узнаешь ты? Ведь может так случиться, что двое, проходя рядом, не видят, не замечают… А это лишь миг – мгновение, чтобы узнать и понять, кто перед тобой. Понять, что перед тобой – родная душа, возможно, потерянная тобой среди стран и времён, среди долгих дорог и бесконечной череды бессмысленных лет, складывающихся в годы, десятилетия и века…

И вмиг уходят суета и шум, наполняющие собой твой разум, судорожно дёргающие его в разные стороны глупым смехом и слезами, поверхностными улыбками и мелкими печалями… Уходит суета – и перед взором предстаёт единственно важное… Твои глаза.

Как странно. Я тебя ещё не встретила, но так отчётливо говорит мне моё сердце: я знаю тебя. Улыбка скользит по моим губам… О чём я? Если б мне знать, какой ты… Тогда и найти тебя было бы легко. По каким-то приметам.

А какого цвета твои глаза? Интересно… Голубые, как небо, на которое сейчас смотрю? Или карие? А может, чёрные, внимательные, проникающие в самую душу…

Если бы я знала…

Мне неизвестно, как ты выглядишь – это точно. Но я знаю, я чувствую какой ты есть. Потому что внешнее обманчиво и изменчиво, а ты – такой же, каким был всегда, несмотря на мелькание веков и стран…

И я осталась прежней, слышишь? Я – такая же, как была, когда мы расставались где-то и когда-то в прошлом, не здесь и не сейчас – в другом пространстве, в ином времени. Расставались – в надежде встретиться вновь…»

Время… Оно течёт как река. Из прошлого в будущее. Секунды складываются в минуты, минуты в часы, часы в дни, недели, месяцы и годы. И вся жизнь, наверное, проходит как один день – от рассвета и до заката…

Ирина коснулась ладонью свежей зелёной травы. Она как символ того преходящего, что появляется весной, чтобы прожить недолгое лето и уйти в небытие вновь пришедшей осенью…

«Время… Моё время уходит… Наше с тобою время уходит, утекает… Я так жду тебя… Почему ты не приходишь?.. Подожди, не отвечай. Я знаю ответ. Всему своё время. Но как я устала ждать…»

Солнце медленно закатилось за горизонт. Подул прохладный вечерний ветерок. Он мягко гладил лицо. Ирина вздохнула и закрыла глаза.

«А я бы всё отдала, чтобы ты сейчас так же коснулся моей щеки, как этот ветерок… Нежно… Но время нашей встречи ещё не пришло. А когда оно придёт, я буду уверена, что времени нет. Я помню тебя, а значит…

Времени не существует».

Времени – нет.

Есть лишь ты и я.

Есть лишь мы.

14 февраля, 4 марта 2012 г.

♪ Tiesto pres. Clouded Leopard – Hua-Hin

Два письма

Ведь это так важно – знать,

что тот, кого ты ждёшь,

обязательно вернётся,

несмотря даже на всемирные законы.

Лондон, 1825 год

В просторной гостиной в викторианском стиле за вечерним чаем в доме лорда Дэвидсона сегодня принимали гостя. Майор Эдвард Уилсби, давний друг семьи, накануне прибыл из Индии.

– Мы чрезвычайно рады снова видеть вас в нашем доме, майор, – проговорил лорд Дэвидсон.

– Сэр, позвольте поблагодарить за столь любезное приглашение. Безмерно рад встрече с вами, вашей прекрасной супругой леди Маргарет и юной леди Мэри, – учтиво улыбнулся Уилсби. – Особенно счастлив оказаться в столь уютном обществе после посещения Индии.

– В Индии сейчас неспокойно, мистер Уилсби? – с тревогой спросила майора супруга лорда.

– Да, мэм. Поездка была напряжённой. Ост-Индская компания испытывает значительные препятствия по продвижению в Индии, во многом из-за ситуации с Бирмой.

– Ох уж эта Бирма, – раздражённо вздохнул лорд Дэвидсон. – Вот уже больше года генерал-губернатор Индии не может справиться с кучкой туземцев! Право, это начинает утомлять не только меня, но и других членов Парламента.

– Позволю себе некоторое уточнение ситуации, сэр, – произнёс майор, опустив взгляд. – Бирманская армия, несмотря на старое оружие, достаточно хорошо организована. Мой давний друг и сослуживец капитан Сэлман участвовал в последних столкновениях с бирманцами в Аракане, на границе с Индией. Он отметил их высокий боевой дух и храбрость.

При этих словах майора на лице Дэвидсона отразилась брезгливость.

– Не думаю, что само понятие храбрости может быть применимо к этим азиатским варварам. К тому же, насколько мне известно, после высадки нашего экспедиционного корпуса на юге бирманцы оставили Аракан и вынуждены обороняться в Рангуне.

– Это так, сэр, – кивнул Уилсби. – И эта оборона длится уже почти год. К сожалению, корпус генерал-майора Кэмбелла несёт большие потери.

При этих словах офицера Мэри, дочь лорда Дэвидсона, выронила чайную ложечку. Прибор громко звякнул, ударившись о край блюдца.

– Прошу прощения, – тихо проговорила девушка. – Скажите, мистер Уилсби, а каковы последние известия из Рангуна?

– Юная леди интересуется политикой? – удивился майор.

Лорд с улыбкой взглянул на Мэри и произнёс:

– Моя дочь обладает широким кругозором и множеством талантов.

– Не сомневаюсь, что свою любознательность леди наследовала от вас, сэр, – улыбнулся Уилсби и ответил на вопрос девушки: – Действительно, последние сообщения из Рангуна обнадёживают. Сообщают, что командующий бирманской армией генерал Бандула убит. Думаю, сопротивление бирманцев вскоре будет сломлено.

Мэри вежливо улыбнулась и поблагодарила майора.

– А какие они, эти бирманцы? – спросила с интересом супруга лорда. – То же, что и китайцы? Или как индийцы?

– Нет, – ответил Уилсби. – Внешностью схожи с китайцами, но по сути совсем иные. Маленький, но гордый народ. От китайца или индийца вы вряд ли увидите столько презрения и пренебрежения к европейской культуре, которые способен выразить бирманец. Представьте: в Бирме верят, что их обычаи более прогрессивны, чем европейские.

– Но это, право, черта дикарей, – недовольно проговорил Дэвидсон.

Майор решил не противоречить лорду и сменил тему беседы.

Сегодняшний вечер был необычен тем, что в пасмурном и мрачном Лондоне незадолго до заката вдруг выглянуло солнце. Его косые лучи скользнули по тёмной решётке камина. Изысканные тяжёлые гобелены в золотом вечернем свете как бы утеряли свою величавость, сделав обстановку в комнате более уютной.

Мэри сидела за столиком из красного дерева, перед зеркалом в изысканной резной оправе. На столе стояла пара шкатулок и ларь с многочисленными подарками от отца: украшениями и разными другими дорогими вещицами. Лорд Дэвидсон любил свою единственную дочь безмерно и нежно, как любят редкий и дорогой цветок. Отец ни в чём не отказывал Мэри и, несмотря на строгость характера, свойственную ему как политику, никогда не позволял себе даже повысить голос на любимую дочь. Желая ей самого счастливого будущего, лорд Дэвидсон, однако, не мог знать, сколько печали кроется в сердце юной и такой одинокой девушки.

В сотый раз перебирая бусы и серьги из дорогих заморских камней и золота, Мэри старалась не расплакаться – её слёзы не для родителей… Вот луч солнца коснулся края столика и узорной рамки зеркала. Девушка вдруг улыбнулась. Она вспомнила, как Роберт делился с нею впечатлениями о своей первой военной экспедиции в Индию. Будучи солдатом колониального корпуса, он рассказывал, как необычно для англичанина видеть солнце каждый день…

Роберт любил юную леди Дэвидсон. А она чувствовала себя виноватой в том, что именно по этой причине он сейчас рискует своей жизнью на военной службе в далёкой Азии.

– Я обязательно женюсь на тебе, обязательно! – жарко шептал Роберт, сидя рядом с Мэри на скамейке в саду особняка лорда Дэвидсона, куда он проник тайно.

– Моя нежность к тебе безмерна, – шептала в ответ она, – но ты знаешь моего отца… Он не позволит нам…

– Это поправимо! Поправимо, моя милая Мэри! – отвечал молодой человек, крепко сжимая тонкое запястье девушки. – Пусть я небогат, но военная служба даст мне возможность стать офицером. Твой отец очень уважает людей военного сословия.

– Роберт, я не могу так, – опустила взгляд Мэри. – Ты говорил, твой отец хочет, чтобы ты последовал его традиции и стал пастором. Я не хочу, чтобы из-за меня…

– Да, я хотел стать служителем церкви, – перебил девушку Роберт, – но встретив тебя, понял, что живу только ради того, чтобы быть с тобой… Потому сейчас я вынужден покинуть тебя – на время. Набирают добровольцев в экспедицию в Ост-Индию. Это мой шанс. Наш шанс когда-нибудь быть вместе…

Это было год назад. Уже больше двенадцати долгих месяцев Мэри не видела возлюбленного. Не знала, что с ним. Не знала даже, может, он…

В груди так тягостно сжалось сердце. Так же тягостно, как сегодня во время беседы с майором Уилсби, когда он рассказал о тяжёлой военной ситуации в Бирме. В последнем письме, написанном почти четыре месяца назад, Роберт сообщил, что их корпус вероятно перебросят из Калькутты именно в Бирму…

В комнату вбежала горничная.

– Госпожа! Госпожа! Пришло! Оно пришло…

Мэри резко поднялась из-за столика.

– От Роберта? – почти шёпотом от неожиданного волнения спросила леди.

– Да!

Горничная протянула юной госпоже небольшой конверт.

– О Боже… – девушка нежно провела пальцами по надписи на конверте. Это был его почерк… Мэри строго взглянула на служанку. – Пенни, отец не заметил тебя?

– Что вы, госпожа, что вы, – замахала руками горничная.

– Хорошо, – улыбнулась девушка. – А теперь ступай и следи, чтобы отец или мать не зашли случаем ко мне в комнату.

– Конечно, госпожа.

Пенни вышла, затворив за собой дверь.

Тяжело дыша, Мэри села за столик и вскрыла конверт. На листе серой бумаги знакомым и таким любимым почерком было написано её имя. Слёзы счастья застыли в её глазах…

«Здравствуй, моя милая Мэри! Не имел возможности отправить тебе письмо последние два месяца. Представляю, как ты волнуешься, и прошу у тебя прощения за эту боль.

Как я и думал, долго отсиживаться в Калькутте нам не пришлось. Сейчас я пишу тебе из Рангуна – это город в Бирме. Нас предупреждали, что кампания в Бирме может быть тяжёлой, но я всё же согласился. Это реальный шанс получить внеочередное повышение и дополнительное жалование. Ты знаешь – я небогат и не из знатной семьи. Поэтому военная служба – единственный шанс стать достойным твоей руки в глазах твоего отца. Прошу тебя помнить об этом. Всё это – только ради нашего с тобою будущего.

В составе пополнения мы прибыли в Рангун три недели назад. Положение наше тяжёлое. Рангун практически обезлюдел: после высадки нашего корпуса почти все местные жители покинули город. Судя по всему, многие из них сформировали партизанские отряды, которые нападают внезапно, чаще по ночам. Перестрелки и мелкие стычки с бирманцами изматывают, хотя в целом дни и часы проходят мучительно и монотонно… Бирманцы отчаянно сопротивляются, хотя это далеко не самая горькая из бед. Не хватает продовольствия и лекарств. Лазареты переполнены: солдаты гибнут от болезней. Недавно в моей роте несколько человек заболели и умерли. Медик заподозрил, что это холера. Я уже видел, как погибают мои товарищи на поле боя, но смерть от болезни вдали от родины ужаснее в разы… Да и эта война не представляется мне чем-то доблестным или необходимым. Я не имею ничего против этого народа, моя милая леди. Я не политик, а просто солдат…

Иногда, признаюсь, мне страшно, что и я могу умереть здесь, не увидев более тебя, моя милая Мэри. Но я гоню от себя эти мысли. Тем более, что мы, вероятно, скоро вернёмся обратно в Англию. Часть нашего корпуса продвинулась вверх по реке Иравади, к столице Бирмы. Скоро бирманцы вынуждены будут сдаться.

Хочу рассказать тебе об одном случае. Две недели назад, ночью, патрулируя пригород, я заметил у колодца троих бирманцев. Возможно, они хотели отравить воду. Я выстрелил – завязалась перестрелка. Через пару минут на помощь подоспели ребята из моего отряда – и двое бирманцев убежали. Но третий убежать не успел и накинулся на меня. Я ударил его, он упал. Признаюсь, направив на него ружьё, я чуть не выстрелил. Что остановило меня? Понимаешь, Мэри, в пылу схватки часто не думаешь ни о чём, просто сражаешься, понимая, что если не убьёшь врага, то сам будешь убит. Но когда я уже держал этого бирманца на прицеле, мне помешал нажать на курок его взгляд. О чём думает человек перед лицом смерти? О своём страхе. Да, в его глазах был страх. Страх и отчаяние. Но это не было просто страхом умереть – тут было нечто иное… Подоспели мои товарищи. Мы решили взять бирманца в плен.

Утром я доложил о пленном капралу. Капрал посчитал этого бирманца бесполезным и приказал расстрелять его.

Дождавшись темноты, я повёл пленника к тому месту, где накануне у нас случилась стычка. И снова я увидел что-то странное в его глазах. Наверно, он осознавал свою участь. Но взгляд его выражал не страх перед смертью.

Дойдя до колодца, я развязал бирманцу руки. Он был очень удивлён. Знаешь, о чём жалел я в тот момент? О том, что не знаю его языка и не могу спросить, что значат тоска и боль в его глазах…

Опустив ружьё, я сел на траву. Удивлённый бирманец последовал моему примеру. «А может, всё же удастся спросить?» – внезапно подумал я.

Я указал на свои глаза, а потом – на его, не надеясь, что мой вопрос в форме жеста будет понят. Но, к моему удивлению, пленник вдруг улыбнулся и приложил руку к груди – туда, где сердце. И тогда я понял…

Не о своей жизни грустил он, понимая накануне, что я вот-вот спущу курок.

Бирманец улыбнулся и указал пальцем на яркую луну в небе над нами, а затем – на свои глаза.

«Её взгляд прекрасен, как свет луны», – промелькнуло в моей голове…

Пленник аккуратно коснулся зелёной травы, а потом провёл рукой по своему предплечью.

«Её кожа нежна, как молодая трава», – подумал я…

Бирманец закрыл глаза, опустил голову и крепко прижал к груди смуглую ладонь.

«И моё сердце навсегда принадлежит только ей одной». Я понял это так ясно, как будто он сам сказал это…

Бирманец снова смотрел на меня, и теперь в его взгляде не было страха. Я раскинул руки, а потом указал в сторону, откуда он пришёл накануне со своими товарищами.

Пленник снова приложил правую кисть к груди, а потом указал туда же.

«Она там, откуда я пришёл. Она ждёт меня».

Он улыбнулся, а потом, похлопав по груди себя, указал пальцем на моё сердце. Задав этот немой вопрос, он наклонил голову, ожидая ответа. Я приложил руку к сердцу, а потом указал в сторону океана… Туда, где очень далеко меня ждёшь ты, моя милая Мэри… Бирманец улыбнулся радостно, закивал. Невероятно, но он понял… Он понял всё.

Вспомнив о приказе, я уже понимал, что не смогу убить этого человека. Человека, который любит.