Жизнь прожить – не поле перейти – 1. Деды. Книга I

Глава третья

Известие о начале войны Григорий Иванович Михеев, купец первой гильдии, получил из газеты. В ней сообщалось, что в шесть часов вечера 18 июля 1914 года германский посол граф Пурталес посетил в Санкт-Петербурге министра иностранных дел С. Д. Сазонова и сообщил, что по решению его правительства с полуночи Германия находится в состоянии войны с Российской империей.

Эта новость сильно встревожила, Григория Ивановича.

Он грузно сел в кресло и задумался. Начало войны может много изменить не только в его судьбе, в судьбе близких, но и в судьбе всей империи.

Спустя час, как Григорий Иванович прочёл эту новость, приехал его друг и компаньон Филиппов Фрол Афанасьевич, держа в руке свежий номер газеты.

– Григорий Иванович, – начал уже с порога взволнованный Фрол Афанасьевич, – ты читал свежий номер газеты? Война началась!

– Да, читал, – ответил Григорий Иванович.

– Ну и что ты скажешь на это?

– А что сказать? Война уже давно зрела в Европе, но я не ожидал, что она начнётся так скоро.

– Я тоже. Но это даже хорошо, что мы будем воевать с Германией. Давно пора приструнить их! А то, поди ж, всюду у нас немцы. Куда ни кинь, на немца попадешь. В промышленности – немцы, в торговле – немцы, я уж не говорю о медицине и образовании, где их собралась тьма тьмущая, хоть пруд ими пруди.

– Ты совершенно прав! Это ж слыханное ли дело? Германия завладела почти половиной нашей торговли. Прав социалист – революционер Огановский, говоря, что Россия принимает черты германской колонии.

– Ну, это он, пожалуй, сильно сгустил краски.

– В том-то и дело, что не сгустил. Вон и в резолюции Союза южных российских экспертов указывается, что Россия должна освободить себя от экономической зависимости от Германии, которая унижает её как великую державу.

– Я что-то не слышал об этой резолюции.

– Как же, как же, о ней писали в «Биржевых ведомостях» ещё в марте сего года.

– Значит, я пропустил это сообщение. Но что же теперь будет?

– То-то ж и оно, что может многое произойти.

– Ну, немца мы быстро осилим.

– В этом нет сомнения. У меня есть знакомый в военном ведомстве, так он говорил по большому секрету, что у нас всего достаточно для ведения этой компании: и оружия, и боеприпасов, и обмундирования, и провианта, и фуража.

– Ещё б не хватало провианта! Только мы с тобой поставляем для армии несколько тысяч пудов в год. А сколько таких купцов по всей империи?

– Да, всего достаточно, да и людских ресурсов у нас много, так что немца мы должны одолеть и чем быстрей, тем лучше. Но что-то мы с тобой увлеклись разговором. Может чайку? У меня, Фрол Афанасьевич, есть превосходный английский чай, его мне недавно специально из Вест-Индии привезли. Он ни чем не уступает нашему Иван-чаю.

– Благодарствую, Григорий Иванович, с превеликим удовольствием откушаю чаю.

– Дуня! Дуня! – громко позвал горничную Григорий Иванович.

В комнату вошла скромно одетая, стройная, миловидная девушка, горничная Дуня.

– Дуня, сообрази-ка ты нам чайку.

Через несколько минут Дуня принесла горячий самовар с заварочным чайником и поставила на стол. Поставила сахарницу с кусочками сахара, два чайных блюдца, положила перед гостем и хозяином по чайной ложке, затем поставила по чашке чаю перед ними и вышла из комнаты.

– Отведай Фрол Афанасьевич настоящего английского чая. Наша Дуня его специально по английской методе заваривает.

– Откуда она их методу знает? Ведь явно Дуня из нашей губернии, из деревни, а в наших деревнях, англичан отродясь не бывало.

– Так это ж я её научил. Меня научил один английский купец, а я научил Дуню, вот теперь она и заваривает чай по всем правилам.

Над чашкой поднимался лёгкий пар, разнося по комнате своеобразный, но приятный аромат напитка.

Фрол Афанасьевич наклонился над чашкой и стал вдыхать, наслаждаясь непривычным запахом.

– Очень недурно пахнет, – отметил он.

– А ты отведай, отведай его, – потчевал гостя Григорий Иванович.

– Да, – проговорил Фрол Афанасьевич, отхлебнув немного напитка и почувствовав приятный, слегка вяжущий вкус чая, – отменный напиток, отменный.

– А я что говорил! Его пить – одно наслаждение. Ты вот ещё сахарку кусочек, другой возьми, попробуй в прикусочку. Это тебе лучше позволит, оценить сей напиток.

Фрол Афанасьевич, расколол сахар специальными щипчиками и маленький кусочек положил в рот, запивая чаем.

– Да, божественный напиток, – проговорил он, – действительно, сей чай ничем не уступает Иван-чаю, а аромат, пожалуй, лучше.

– Вот видишь, я, что зря тебе предлагать не буду, – самодовольно проговорил Григорий Иванович, продолжая с наслаждением прихлёбывать заморский напиток, – пожалуй, скоро англичане перестанут закупать у нас Иван-чай, а перейдут на чай из колоний.

– Вряд ли, наш чай закупается многими странами. Да и пользы человеку от него много. Он силу, бодрость и здоровье даёт, а английский чай, ещё неизвестно какую пользу несёт.

– Это верно. Наш чай очень полезем человеку, особенно мужеского пола. От него вряд ли кто откажется.

Компаньоны прервали разговор и сосредоточенно начали наслаждаться чаем, погрузившись каждый в свои думы.

– Меня вот что тревожит, – после некоторого молчания проговорил Григорий Иванович, – как бы война с немцами не повлияла на устои монархии.

– Монархия сама себя дискредитирует, – задумчиво проговорил Фрол Афанасьевич, – виданное ли дело, что б какой-то безграмотный мужик давал советы царственной особе.

– Да, – подхватил Григорий Иванович, – мне знакомый из военного ведомства тоже, что-то об этом сказывал. Это уж, совсем ни в какие ворота не лезет, совсем осквернили святую Русь.

– Поэтому чего удивляться, что все не довольны этим.

– Да ещё, вон пишут в газетах, опять бастуют рабочие в Петербурге и Москве.

– А этих я вообще не понимаю. Ещё лет десять назад, на крестном ходе в Коренной пустыне я встречался с Саввой Морозовым, так он сказывал, что для рабочих он создаёт все условия для жизни и работы. Есть возможность поесть на заводе. За полторы копейки там давали на обед борщ, кашу с мясом и компот из сушеных яблок.

– Так это очень даже неплохо.

– Не то слово, это хорошо по нашей жизни. Для рабочих из других мест, а особенно из деревень, Савва обустроил специальные дома. Там они могут жить не только в одиночку, но и семьями.

– Это тоже неплохо.

– Если же у кого из семейных, есть маленькие дети, то им создал детские заведения, где рабочие – родители могут оставить ребенка под присмотром воспитателя, там ребенок будет накормлен, напоен и под присмотром. Чтоб родители спокойно работали, а не беспокоились о чаде.

– Но ведь не все такие, как Савва. Многие промышленники не заботятся о рабочих.

– Хороший хозяин должен заботиться о работниках. Ведь когда у рабочих налажен быт и все хорошо в семье, то они лучше работают. Больше приносят прибыли хозяину. У них не возникает мысли бастовать.

– Это верно, вот только не все это понимают.

– Кто это не понимает, тот и получает кучу неприятностей на голову.

– Совершенно справедливо! Нет государственного мышления у многих промышленников. Да ещё эти смутьяны – социалисты, которые революционерами себя прозывают, продолжают народ искушать, как демоны – искусители.

– Да, бунтарские идеи очень заразительны! Виданное ли дело, вместо того, что б ловить бунтарей и в кутузку сажать, губернский полицмейстер дома вечерами, выпроваживает детей из залы, садиться за рояль и распевает революционные песни!

– Не может быть!

– Вот те крест, – набожно проговорил Фрол Афанасьевич и перекрестился, на святые образа, – мне это доподлинно известно, от доверенных людей слыхивал.

– По этой причине и нет порядка в Отечестве! Фрол Афанасьевич, может ещё чашечку чая? – спросил Григорий Иванович, видя, что гость уже осушил чашку.

– Нет, Григорий Иванович, благодарствую покорно за угощение, но пора идти. Мне ещё надо по делам в губернскую управу наведаться с визитом, так, что не обессудь, выпью твоего изумительного чая в другой раз.

– Ну, как знаешь, а то может, задержишься ещё?

– В другой раз обязательно задержусь, но не сейчас, – проговорил Фрол Афанасьевич и встал из – за стола.

Григорий Иванович тоже поднялся и стал провожать гостя.

– Ты поедешь в Коренную пустынь к возвращению иконы в Знаменский монастырь? – спросил Фрол Афанасьевич.

– А как же? Обязательно надо ехать.

– Вот и я думаю съездить.

– Поехали вместе.

– Поехали. Ну, прощевай Григорий Иванович.

– Прощай Фрол Афанасьевич.

На этом компаньоны распростились, и Григорий Иванович пошел в кабинет. Там он попытался заняться некоторыми неотложными финансовыми документами, но мысли о начавшейся войне не давали покоя.

На улице начало смеркаться. Григорий Иванович зажег свечи, как вдруг в дверь нетерпеливо постучали.

– Войдите, – ответил Григорий Иванович.

Дверь открылась и на пороге, появился сын. Это был молодой человек, лет двадцати пяти в форме поручика. Григорий Иванович порывисто встал из-за стола и быстро направился к нему. Они, молча крепко обнялись, затем, Григорий Иванович немного отстранил сына от себя и посмотрел оценивающим взглядом.

– Как ты возмужал Сергей, и уже поручик. Ведь давно ль подпоручиком был?

– Да, отец, недавно присвоили мне звание поручика.

– Рад, очень рад за тебя. К нам какими судьбами?

– Дали краткосрочный отпуск.

– Надолго?

– На десять суток. Немного передохну, а там на фронт.

– Это хорошо, Дуня приготовит твою комнату.

– Дуня недавно у нас горничной?

– Да, пару месяцев.

– А откуда она?

– С Льговского уезда, село кажется, Груней называется.

– Где ты таких симпатичных горничных находишь?

– Это не я, это мать твоя, Александра Никифоровна, она хлопотала. Её кто-то просил, из знакомых, за Дуню, взять в горничные.

– Ну и как, справляется?

– Очень работящая, всё исполняет. Александра Никифоровна просто не нарадуется.

– Это хорошо. Как поживает мой друг детства Степан Голощапов?

– Всё с переменным успехом.

– Это как?

– Уж больно пристрастился к карточной игре, ни как не может вовремя остановиться.

– И много проигрывает?

– Очень много. Вот намедни взял у меня в долг приличную сумму, принялся заново за наше купеческое дело, получил приличный барыш. Со мной рассчитался. Я, правда, как с твоего друга детства, не стал с него процент брать. Он ещё закупил товара и с выгодой продал, получив отменную прибыль.

– Так это ж хорошо, человек в гору пошел.

– Хорошо, да не очень. Тут в него словно бес вселился. Снова начал играть в карты и всё спустил. Причем не только все нажитые деньги, но и в долги влез на несколько сотен рублей золотом. И так у него это уже не первый случай.

– Жаль парня, он башковитым был.

– Башковитый, то башковитый, а вот справиться с пагубной страстишкой не может.

– Да, во всех делах, а особенно в карточных играх, надо знать меру.

– А он меры не знает, вот и платит за это. Ну да ладно, Бог ему судья.

– А как мой дядюшка, твой брат, продолжает разоряться?

– К сожалению, не везёт ему в торговле. Сколько я не помогаю, сколько не вытаскиваю из долгов, а он снова вязнет. Он в них, как в шелках.

– Да, жаль человека. Явно торговля, не его дело.

– Всё может быть, но я не могу оставлять брата в беде. Ты наверно устал с дороги, сейчас Дуня приготовит постель у тебя в комнате, – сказал Григорий Иванович и позвонил в колокольчик.

На пороге кабинета появилась горничная со свечой в руке.

– Дуня, – сказал Григорий Иванович, – приготовь постель для Сергея Григорьевича в его комнате.

– Хорошо, Григорий Иванович, – ответила девушка и вышла из кабинета.

– Опять неполадки с этим новомодным электричеством, – недовольно пробурчал Григорий Иванович, – Снова не горят электрические лампочки. Уже двенадцать лет, как в городе построили электростанцию. Более пяти лет, как в Курске появились электрические лампочки. Наладить же бесперебойную подачу электроэнергии в дома добропорядочных граждан не могут! Эх, Россия – матушка!

– Да, медленно приживаются новшества науки и техники на нашей земле, но пожалуй ты прав отец, – помедлив немного, проговорил сын, чувствуя усталость во всём теле, – надо мне отдохнуть с дороги. Пойду-ка я спать.

– Конечно, иди, отдохни сынок. Дуня тебе в комнате оставит зажженные свечи.

– Сергей пошел к себе. Из-под приотворенной двери комнаты пробивался неяркий луч света. Он осторожно приоткрыл дверь и с замиранием сердца остановился.

Его комната, за время отсутствия, ничуть не изменилась. Так же стоит у стены платяной шкаф, у противоположной стены – кровать, а около окна – письменный стол.

На столе стоял подсвечник с горящими свечами. Капли расплавленного воска медленно стекали по свечам, постепенно застывая. От этого казалось, что они плачут жгучими горячими слезами. Как бы о чем-то скорбя и тоскуя, о чем-то, только им одним известном…

Ровное пламя мягко освещало небольшую комнату Сергея, наполняя её с детства знакомым уютом и спокойствием.

Горничная ещё не закончила застилать кровать.

Пластичная, соблазнительная фигурка Дуни, плавно изгибалась при взбивании подушки, вызывая восхищение и смутное желание в душе Сергея.

Свет от свечей падал на сосредоточенное лицо девушки, подчеркивая приятную красу, простой русской деревенской красавицы.

– Где ж таких красавиц выращивают? – решал прервать молчание Сергей.

– Ой, Сергей Григорич, – проговорила вздрогнувшая Дуня, – вы меня испужали.

– Неужели я такой страшный? – с легким лукавством в голосе спросил Сергей.

– Не, шо вы, – простодушно ответила Дуня, – вы симпатишный.

– Так чего ж испугалась?

– Маленько задумалась о своем.

– Так ты не ответила на вопрос. Где ж таких красавиц выращивают?

– Шо я, растение, какое, шо б меня выращивали?

– Конечно ты не растение, но ты так же прекрасна и свежа, как куст чудесных роз, распустившийся в сказочных садах Семирамиды.

– Вы надо мной смеётесь наверно, Сергей Григорич, – слегка зардевшись от смущения, проговорила Дуня.

– Нет, правда. Но ты не ответила. Откуда ты, красавица?

– Да я нашенская, из Льговского уезда.

– Уезд по городу Льгову назван?

– Да, кажись так.

– Интересно, почему у него такое название?

– Бабы сказывают, шо какой-то князь построил этот город для жены – Ольги, вначале город так и называли «Ольгов», но потом буква «о» потерялась и его, тапереча называют «Льгов».

– Да, красивая история, но наверно это просто сказка.

– Мне не ведомо, что слыхала от баб, то и сказываю.

– Так ты что, из самого Льгова?

– Нет, я из села.

– Что за село такое?

– Верхней Груней кличут.

– Небось, и жених у тебя есть?

– Есть, – сильно покраснев и потупив взор, произнесла Дуня.

– Ты его любишь?

– Это у господ – любовь, а у нас, как отец с маткой скажут, так и будет.

– Что ж, тебе жених совсем не нравится?

– Отчего, нравится, он симпатишный.

– Так чем же ты не довольна?

– Мы всем довольны, нам роптать не положено.

– Когда ж свадьба?

– Сватали на Покров.

– Так сейчас война с Германией началась, наверно жениха в армию призовут.

– Нет, не призовут.

– Это почему так?

– Он первенец, старший сын в семье. Мне бабы сказывали, что старших сыновей не берут в армию.

– Ишь, какая грамотная.

– Нет, я малограмотная, но мир не без добрых людей, вот оне то мне все и растолковали, – проговорила Дуня, заканчивая застилать кровать, – Всё, Сергей Григорич, можете ложиться почивать, а я пойду, дел ещё много надо переделать.

– Постой, поговори ещё со мной.

– Нет, Сергей Григорич, мне ещё много дел по хозяйству, а уже ночь на дворе.

С этими словами Дуня вышла из комнаты, оставив Сергею подсвечник с горящими свечами.

Сергей взял в руку подсвечник со свечами и медленно вышел из комнаты в коридор, провожая заинтересованным взглядом прелестную фигурку быстро удаляющейся горничной.

В коридоре он столкнулся со старшей сестрой. Это была стройная девушка в длинной коричневой юбке и бежевой кружевной кофточке с воланами. Её миловидное лицо источало деловитость и лёгкую надменность. В детстве она старалась командовать Сергеем, и видимо это желание сохранилось до сих пор.

– Здравствуй Сергей, – грациозно поздоровалась она.

– Здравствуй Валентина, – ответил Сергей, – ты всё хорошеешь не по дням, а по часам.

– А ты так же мил, учтив и галантен?

– Стараюсь, дорогая сестрица, стараюсь.

– Давно приехал?

– Нет, совсем недавно.

– И уже успел положить глаз на новую горничную, – поймав направление его взгляда, слегка ревнуя, проговорила сестра, – Что, хороша девка?

– Да, хороша! Малость забита только, но если приодеть, да научить манерам и грамоте, так многим барышням даже высшего света не уступит.

– Неужели решил ею заняться?

– А почему бы и нет?

– Она же простая горничная из глухого села.

– А мне уже опротивели эти напыщенные девицы, ничего не имеющие в голове, но кичащиеся родовитостью.

– Но Дуня тоже не блещет умом.

– Ум у неё просто не развит, он спит в девственно – первобытной природной колыбели.

– Да ты ни как уже успел влюбиться?

– Влюбиться, может это и громко сказано, но провести с ней некоторое время наедине, для обоюдного удовольствия, я б не отказался.

– Ну – ну, удачи тебе в начинаниях братец, – ехидно проговорила сестра и пошла прочь.

– Премного благодарен, – язвительно ответил ей вслед Сергей и добавил, – ладно, пойду спать. Утро вечера мудренее.

Сергей, в задумчивости, вернулся в комнату, поставил подсвечник со свечами на стол, медленно разделся и, потушив свечи, лег в постель.

Перед глазами возник образ этой простой деревенской девушки, так пленивший пылкое юношеское сердце.

Сергей любовался им и в душе воцарился мир и покой.

Вскоре усталость повергла его в пучину сна, и он провалился в негу сновидений, полностью отдавшись их чарующему воздействию.

Глава четвёртая

Армейская привычка вставать рано, не дала долго спать Сергею и дома.

Он поднялся чуть свет, умылся, оделся, вышел на Первую Сергиевскую улицу, на углу которой и располагался отчий дом.

Край солнечного диска едва появился из-за горизонта. Небосклон озарился золотистым светом.

Темно-синие силуэты кучевых облаков, как громадная военная флотилия, грациозно застыли на невидимых якорях в небесной гавани. Готовые в любую секунду сорваться и плыть в неведомые дали.

Невесть откуда набежавший лёгкий ветерок обдал прохладным дыханием лицо, унося последние остатки ночного сна. На улице не было ни души, а в воздухе стояла звенящая тишина, не нарушаемая ни единым звуком. Даже бестолкового птичьего щебета не было слышно.

Начинался новый день.

Сергей, решил немного прогуляться по родному городу.

Пройдя Первую Сергиевскую, он в задумчивости вышел на Московскую улицу и не спеша, направился к Знаменскому собору, за которым расположился мужской монастырь.

Центральная улица была тоже безлюдна. Она шла под уклон, и собор неумолимо надвигался на путника всей своей величественной громадой, внушая трепет и уважение к его красоте.

Лучи восходящего солнца озаряли центральный купол и он блестел в золотом убранстве. Казалось, ничего не могло поколебать его величественную твердь.

Собор строили на тысячу лет и, как говорили строители, фундамент был таким широким, что по нему могла проехать упряжка, запряженная тройкой рысаков.

Шестнадцать лет назад, в ночь с 7 на 8 марта 1898 года, террорист партии эсеров Уфимцев устроил взрыв в Знаменском соборе.

Но свершилось то, чего никто не ожидал, а наука не в силах была объяснить.

Чудотворная икона «Знамение Пресвятой Богородицы» совсем не пострадала, хотя эпицентр взрыва находился вблизи. Человеческих жертв тоже не было. Разбилось лишь прикрывающее образ стекло, и были нанесены значительные повреждения внутренним помещениям здания.

Дойдя до собора, Сергей повернул налево и пошел вдоль монастырской стены по Верхней Набережной. Часть стены была построена ещё в IX веке и принадлежала крепостной стене древнего городища.

Массивная башня средневековой крепости угрюмо возвышалась над обрывистым берегом поймы реки Тускарь.

Она не раз отражала различные набеги завоевателей и сейчас гордо стояла в скорбном молчании, неся память о былых сражениях, воспетых ещё в «Слове о полку Игореве» и предрекая будущие баталии.

Сергей пересёк мостовую и подошел к самому обрыву, высоко поднимавшемуся над поймой реки. Перед ним открылся необъятный простор, от которого просто дух захватывало.

Он постоял некоторое время, любуясь увиденным великолепным видом природы и отвернулся, ослеплённый лучами восходящего солнца. Взгляд упал на стену мужского монастыря и задержался на двух монахах, стоящих под стеной.

Вскоре над стеной показалась фигурка монахини. Она перелезла через стену и благополучно оказалась в руках поджидающих монахов. Через некоторое время ещё две монахини перебрались через стену, а за ними и третий монах. После этого все три пары чинно и благородно прошествовали по Верхней Набережной.

«Ничего человеческое не чуждо даже монахам», – подумал Сергей и из любопытства, последовал за ними.

Группа монахинь с монахами, влекомые молодостью и пораженные стрелами Амура, неспешно прошла через городской сад на Первую Сергиевскую улицу и миновав несколько кварталов, остановилась около стены Троицкого женского монастыря. Монахи помогли спутницам перебраться через каменную стену теперь уже женского монастыря, а сами повернули назад.

«O tempera, o mores!»¹ – всплыло в памяти Сергея восклицание Цицерона против Катилы, произнесенное ещё в глубокой древности, но оставшееся актуальным до сих пор.

Сергей не понимал, как можно служа Богу, осуждая разврат, лицемерие, похоть, тайно предаваться всем этим порокам.

Уж лучше б не лицемерили, а сняли монашеский наряд, да вели б открытую светскую жизнь, погрязшую в разврате и прелюбодеянии.

Сергей ещё немного погулял по утренним летним улицам и возвратился домой.

Дома ждал завтрак – стакан свежей, только что принесенной с рынка, сметаны и мягкая французская булочка.

Сергей вспомнил, как в детстве любил нажимать пальцем на эту булочку, а когда отпускал палец, то она сама поднималась, принимая прежнюю форму.

За время отсутствия в отцовском доме ничего не изменилось. Хоть и шла скоромная неделя, но семья питалась в основном молочными продуктами, да кашами.

Мясо, как и в детстве, бывало на столе родителей только четыре раза в год, по великим праздникам.

На Рождество был гусь, на Пасху – котлеты, на престольный праздник – гуляш, а на день ангела Григория Ивановича – отварное мясо.

Сергей проголодался. Он сел за стол и с великим наслаждением принялся за трапезу.

Насытившись, встал из-за стола и вышел из комнаты. В коридоре столкнулся со средней сестрой, ещё отроковицей, быстро шедшей на встречу.

Увидев Сергея, она пылко бросилась ему на шею:

– Серёжка, приехал!!! Ах, как я рада!!!

– Я тоже рад тебя видеть Муся, – ответил Сергей, обнимая сестру.

– Ты надолго домой? – спросила счастливая Мария, влюблено глядя на брата и не выпуская его из объятий.

– На десять суток.

– Как замечательно, десять суток! Это же целая вечность!

– Конечно не вечность, но достаточно, что бы побыть со всеми вами.

– А Валя, Валя тебя видела?

– Нет ещё, – чтоб не огорчать сестру соврал Сергей.

– Как здорово! Так я первая смогла тебя обнять!

– Да, ты первая.

– Вот и отлично, – удовлетворенно произнесла Мария и выпустила брата из объятий.

– Муся, ведь так нельзя, вы же родные сестры, а ты всё время с ней соперничаешь!

– Нет можно! Так нужно! А то всё ей, да ей!

– Она просто старше, вот ей больше нужно, а ты младше и тебе надо меньше. Зато ты можешь сейчас учиться в гимназии, а она, в своё время, закончила два класса гимназии и родители забрали её оттуда, сказав, чтоб шла в лавку торговать.

– Но ведь мне ж обидно! Я всё за неё донашиваю! Даже ботиночки!

– А за тобой, твои младшие сестры будут донашивать. Ведь Зина ждет тебя из гимназии, чтоб надеть твои ботиночки и пойти погулять?

– Да, ждет, – сокрушенно проговорила Мария.

– Вот видишь! А там подрастут младшие Лиза с Тоней и тоже будут всё ваше донашивать! Так что не переживай, у тебя всё будет хорошо.

– Да, не переживай! Тебе хорошо, ты вон, какой большой, а мне знаешь, как обидно!

– Что б тебе не так было обидно, мы можем поехать на Сейм.

– Правда?

– Правда.

– А когда?

– Да хоть сегодня.

– Вот здорово, – счастливо проговорила она, снова бросившись на шею брата, – я тебя так люблю.

– Муся, – раздался строгий молодой женский голос, – не приставай к брату!

– Опять эта противная сестрица с вечными нравоучениями, – недовольно проворчала Мария и отстранилась от брата.

– Не гуди, а лучше иди, собирайся, – проговорил Сергей.

Мария радостно повернулась спиной к брату и вприпрыжку удалилась.

– Здравствуй Сергей, – проговорила старшая сестра, подходя к брату.

– Здравствуй Валентина, – ответил Сергей.

– Куда это ты собрался с нашей сестрёнкой, что она такая радостная ускакала отсюда!?

– Вот думаю с ней прокатиться на реку.

– Это дело!

– Если желаешь, можешь присоединиться к нам.

– Нет уж, увольте, у меня много в лавке дел.

– Ну, как знаешь, а я пойду собираться.

Ступеньки старой лестницы отцовского дома жалобно поскрипывали под ногами, то ли жалуясь на судьбу, то ли о чем-то скорбно предупреждали.

Сергей медленно поднимался по ним, наслаждаясь этим скрипом, знакомым с раннего детства.

В детстве эта лестница казалась огромной и очень крутой. Её приходилось ежедневно покорять с определённым усилием и трудом. Сейчас, она как бы ссохлась от старости, утопталась от ежечасной ходьбы и легко покорилась молодым ногам.

Сергей вошел в свою комнату и как вчера вечером, увидел в ней Дуню.

Дуня усердно протирала подоконник, хотя он был и так чист. Сергей снова залюбовался её лицом и привлекательной фигурой.

Солнце наполнило ласковым теплом и светом всю комнату и придало стройной фигурке Дуни божественные черты.

– Доброе утро Дуняша! – проговорил он.

– Доброго здоровячка вам Сергей Григорич, – ответила Дуня продолжая выполнять работу.

– Ты уже вся в работе, вся в делах?

– Дык и вы тоже ж чуть свет изволили встать, и ушли-с на прогулку.

– Это у меня армейская привычка, не могу долго спать.

– Как вам почивалось на новом месте Сергей Григорич?

– Благодарю, превосходно, но одно меня вчера сильно огорчило.

– Что же, Сергей Григорич?

– То, что ты так быстро ушла от меня.

– Дык мне ж работать нужно было, да и ваши родители начали б браниться, что я не даю вам отдохнуть.

– Не начали б, – проговорил Сергей.

Он взял Дуню за руку, властно привлек к себе, обнял и страстно поцеловал в губы. От неожиданности она в первые минуты не сопротивлялась, но потом, как бы придя в себя, вырвалась из объятий Сергея.

– Пошто смеётесь над бедной девушкой?

– Я не смеюсь над тобой! Ты очень нравишься мне, и сильно захотелось поцеловать тебя.

– Девушкам грех целоваться с молодыми господами.

– От чего же грех? Я очарован твоей красотой и решил это выразить в поцелуе.

– Вам всё шуточки, а нам потом страдать. Вона, анадысь, бабы сказывали. Одна молодая девка тоже из села, тоже была горничной у господ. Так молодой барин обрюхатил её, а потом господа и вышвырнули на улицу. Куда горемыке деваться? В деревню не вернёшься с таким грехом, а здеся нигде не устроишься жить. Да и на работу такую тяжелую ни кто не берёт. Вот она и просит милостыню около святого храма.

– Не бойся, с тобой такого не произойдёт.

– Все вы так говорите. Вам, господам, это одна забава, а мы должны отвечать за всё.

Сергея приятно удивило такое упорство молодой деревенской девушки, но мужской инстинкт победителя снова заставил предпринять очередную попытку завоевать её.

Он с большей энергией начал осуществлять это намерение и её отказ, лишь подхлёстывал его действия, возбуждая сильное желание.

– У меня не так. У меня к тебе сильные чувства и серьёзные намерения, – проговорил Сергей и снова ласково, но настойчиво обнял Дуню.

– Ах, Сергей Григорич, – уже менее уверенно проговорила Дуня, слабо вырываясь из его объятий, – не можно так!

– От чего же? Как раз, очень даже можно!

– Грех, всё это!

– Прям то уж и грех?

– Конечно!

– Всё это бабушкины сказки. Вот я сегодня утром прогуливался по городу и видел, как даже монахи и монахини не могут устоять под напором взаимных чувств любви друг к другу. Всё ж это происходит не ради прихоти людской, а ради продолженья рода человеческого. А я очень хочу, чтоб твой сын был похож на меня.

– Я готова, Сереженка!!! – раздался вдруг за спиной звонкий голос сестры, который сразу повис в пронзительной тишине, наступившего внезапно неловкого молчания.

Сергей, с большой неохотой и великим сожалением, как избалованный ребёнок, у которого отняли любимую игрушку, отстранился от Дуни и повернулся к появившейся, так некстати, Марии.

– Что готова? – не скрывая сильного раздражения, грозно проговорил он, но, увидев растерянное и смущённое лицо сестры, слегка смягчился и переспросил, не так грозно, – Что готова?

– Ты же сам послал переодеваться к поездке, – обиженно залепетала сестра.

– Ах, да, – сконфужено ответил Сергей, – я совсем забыл. Ну, раз готова, то поехали кататься.

Поездка действительно удалась на славу. Чудесный солнечный день способствовал этому. Брат и сестра быстро доехали до реки и расположились на живописном берегу Сейма, сконфуженно промолчав всю дорогу.

Пологий берег плавно спускался к реке, и она спокойно и грациозно несла воды куда-то, скрываясь за поворотом.

На противоположном берегу стоял смешанный лес. Деревья лениво покачивали ветвями, как бы отмахиваясь от надоедливого озорного ветерка. Стайка ласточек, весело щебеча, быстро носилась над речной гладью.

Великолепный пейзаж полностью завладел ими, и брат с сестрой долго молчали, залюбовавшись. Мария решилась первой нарушить затянувшееся молчание:

– Ах, Сереженка! Хорошо-то, как здесь! – взволнованно проговорила она, вдыхая всей грудью речную прохладу.

– Да, чудесно. Даже не скажешь, что где-то идет война и гибнут тысячи людей.

– Как это ужасно! Ну почему, почему нельзя жить мирно? Почему людям надо обязательно убивать друг друга?

– Да, ты права. Ни одно живое существо не убивает себе подобного, ради прихоти. Лишь человек, этот венец природы, готов уничтожить ближнего ради раздела территории, из-за денег, или ещё из-за чего-нибудь низкого и мелкого.

– Сереженка, мне страшно!

– Чего ты боишься глупышка?

– Ты ведь тоже едешь на эту бойню и я, боюсь за тебя. Ведь тебя тоже могут убить!

– А ты не бойся. Лучше молись за меня Богу, и я обязательно вернусь.

– Я обязательно буду за тебя молиться и утром, и днем, и вечером, лишь бы ты остался жив!

– Тогда, я уж точно вернусь, жив и здоров.

– Ты мне обещаешь?

– Конечно!

– Ах, как я рада!