Низвергая сильных и вознося смиренных. Kyrie Eleison

Роза отвечала Эверарду тёплым и благодарным взглядом. Она мгновенно вспомнила этого рыцаря, восторженно павшего к её ногам во время осады Павии бургундским войском Рудольфа. Мало кто из мужчин в её несчастной жизни был столь галантен и учтив при общении с ней. Девушка лепетала благодарности Эверарду всякий раз, когда перед ней ложился очередной кусок кабанятины, и, хотя она уже давно насытилась, Роза просила у графа всё новые и новые куски только для того, чтобы лишний раз увериться в существовании на этом свете людей, желающих сделать ей приятное. Сам граф также млел от присутствия подле себя столь воздушного создания и уже твёрдо решил, что завтра, сразу после королевской охоты, будет просить у Вальперта руку Розы. Как жаль, что он лишь недавно, во время сопровождения короля в Прованс, узнал в подробностях, как и куда судьба занесла старого рыцаря и его дочь!

Напротив Розы и Эверарда восседал граф Сансон, весь вечер с улыбкой опытного созерцателя жизни следивший за этими брачными танцами. Граф Сансон был повидавшим виды царедворцем, преуспевшим на торговле святыми реликвиями. Из одной этой фразы можно понять, что граф был человеком холодным, деловым и от сантиментов далёким. Судьба улыбнулась ему всеми тридцатью двумя зубами, когда в Александрии к нему прицепился оборванец, в бытность свою занимавшийся купеческим ремеслом и недавно попавший в рабство. За свою свободу он расплатился с Сансоном обломками Священного копья, которым почти тысячу лет тому назад проткнули во время казни тело Спасителя. Непонятно, было ли это копьё действительно тем самым, и неизвестно, каким образом копьё попало к этому оборванцу, но оно принесло самому Сансону всё, чего он мог пожелать в подлунном мире: славу, богатство и дружбу королей. Вернувшись в Бургундию, он поспешил выгодно продать бесценную реликвию молодому королю Рудольфу, сопроводив это придуманной им самим легендой о непобедимости обладателя копья на поле брани. Битва при Фьоренцуоле, к счастью для Сансона, и в самом деле закончилась победой Рудольфа, который удостоверился в правдивости его слов. Дальнейшие события для Рудольфа были уже не столь удачны, но лично для Сансона дело оказалось выгоревшим, и он стал видным вельможей при обоих бургундских дворах, со временем благоразумно и постепенно перейдя под сень сильной руки Гуго Арльского.

Именно графа Сансона подозвал к себе Гуго, когда ужин в монастыре подошёл к концу. Святые братья разошлись по кельям, удалилась и графиня со своей служанкой. Возле стола остался только один граф Вальперт, которому предстояла бессонная ночь, полная приготовлений к завтрашней охоте.

– Мессер Сансон, прошу вас завтра, когда мы будем на охоте, подготовить весь наш обоз и, не дожидаясь нашего возвращения, покинуть это слишком святое для нас место и направиться в замок Суза.

– Ваша воля, государь.

– Приготовь также дамские носилки, да так, чтобы монахи не увидели это.

– Понимаю, государь, но спешу предупредить и напомнить, что мы находимся во владениях графа Беренгария, а силы наши скудны. Покинув стены монастыря, графиня будет находиться исключительно под нашей защитой. Граф, в гневе от того, что мы выпустили на свободу его мачеху, будет считать себя вправе на своей земле атаковать нас всей имеющейся силой. Стоит ли так рисковать из-за этой женщины, пусть она и ваша сводная сестра?

– А я разве сказал тебе, любезный граф, что речь идёт об Ирменгарде?

Эпизод 10. 1682-й год с даты основания Рима, 8-й год правления базилевса Романа Лакапина
(октябрь 928 года от Рождества Христова)

Утро следующего дня принесло почтенному рыцарю Вальперту сплошные разочарования. Он лез из кожи вон, стараясь угодить королю, нанятые им егеря из окрестных деревень попеременно выводили пред светлые очи монарха то секача-одиночку, то лис, а однажды оленя. Всё без толку. Король великодушно поручал кому-нибудь из своей свиты поразить следующего зверя, предпочитая оставаться в разбитом слугами лагере и беседуя с кем-нибудь из своих придворных. Лишь однажды охотничий азарт всё-таки посетил Гуго, а может, он просто из вежливости к потугам Вальперта вознамерился самолично сразить выгоняемую в его сторону лисицу. Однако стрела, пущенная им, благополучно миновала рыжего зверька и со свистом улетела в бурелом. Король при этом ни капельки не расстроился.

Вместе с тем в его свите, конечно же, нашлось немало людей, считавших охоту своей страстью. Позабыв про всё на свете, граф Эверард с горящими глазами долго преследовал оленя и лично сразил того, когда несчастное животное, на свою беду, в какой-то миг запуталось рогами в низкорастущих ветвях деревьев. Теперь надлежало сей трофей преподнести к ногам своего сюзерена, и Эверард начал скликать слуг, чтобы они помогли дотащить оленью тушу до лагеря. Первым к нему подоспел граф Вальперт, и Эверард, возблагодарив Господа за столь чудесно предоставленную возможность, прямо над трупом убитого оленя рассказал о своих чувствах старому рыцарю.

– Почту самым счастливым в своей жизни тот день, который объединит наши дома, – ответил растроганным голосом Вальперт.

Подоспевшие слуги занялись оленем, и два благородных сеньора направились в лагерь. Все любители охоты в королевской свите радостными возгласами приветствовали своего сегодняшнего егеря. Ещё бы, добыча по итогам дня оказалась знатной. Король также радушно приветствовал Вальперта и приказал за доставленное удовольствие одарить рыцаря серебряным кубком. По предложению Гуго слуги состряпали обед прямо в лагере: король не слишком горел желанием немедленно возвращаться в монастырь, где благочестивые монахи непременно потащили бы его на службу девятого часа. Свита льстивым хихиканьем ответила на такие простодушные откровения со стороны своего господина.

В итоге королевский двор вернулся в монастырь, когда долина Ченичио начала затягиваться вечерним туманом. Вся честная монашеская братия с псалмами вышла навстречу королю, глубоко сожалея, что его визит, так приятно разнообразивший их монотонную жизнь, закончится уже завтра. Лагерь, разбитый накануне графом Сансоном, заметно обезлюдел, отец Айкон поведал, что Сансон со своим обозом ушёл по дороге сразу после литургии шестого часа. В трапезной монастыря уже был накрыт ужин, и после недолгих церемоний и приготовлений, связанных в основном с судьбой загнанных секача и оленя, королевская свита разместилась за столами, всем своим видом неуклюже выказывая простодушным монахам, что они чертовски проголодались за этот день.

К столу вышла и Ирменгарда, ласково обнявшись с братом и поцеловав того в щеку. Графиня была одна, без своей служанки, и граф Вальперт незамедлительно поинтересовался причиной её отсутствия.

– Роза с самого утра запропала куда-то, – равнодушно хмыкнула Ирменгарда, куда больший интерес для неё в этот момент представлял поданный ей заяц.

– Как – пропала? – переспросил Вальперт. Сидевший рядом граф Эверард встревожился ещё более.

– Я не видела её с самого утра, – повторила Ирменгарда, отрывая своими пальчиками заячью ножку.

Вальперт тут же попросил разрешения у короля покинуть стол и пойти на поиски своей дочери. Аналогичное пожелание выразил и граф Эверард. Король не препятствовал им.

Прежде всего Вальперт опросил монахов, но никто сегодня не видел его дочь. С каждой минутой оба графа мрачнели всё более, предаваясь различным грустным догадкам. Более всего Вальперт опасался, что Роза могла неосторожно покинуть пределы монастыря и стать жертвой медведя или стаи волков, в изобилии рыскавших по долине. Эверард, на словах соглашаясь с опасениями Вальперта, думал скорее о другом. Взяв нескольких слуг, они вышли за пределы монастыря и битый час потратили на безрезультатные поиски, прекратив их тогда, когда даже факелы не могли рассеять сгустившуюся тьму.

Лишившись сил и стойкости духа, Вальперт упал на колени и, воздев к небу руки, начал страстно шептать молитву о терпящих бедствие:

– Боже, прибежище наше в бедах, дающий силу, когда мы изнемогаем, и утешение, когда мы скорбим. Помилуй нас, и да обретём по милосердию Твоему успокоение и избавление от тягот. Через Христа, Господа нашего. Аминь.

Эверард по ходу слов присоединился к молитве.

– Избави, Боже милосердный, мою дочь от встречи со зверем диким! – продолжил Вальперт.

– Мессер Вальперт, боюсь, вашей дочери угрожает другая опасность, быть может, даже пострашнее встречи с волком, – прервал молитву Эверард.

– Что может угрожать моей дочери?

– Полагаю, что ваша дочь сейчас в замке Суза. Полагаю, что сегодня днём её забрал с собой граф королевского дворца Сансон. И полагаю, что это было сделано вопреки её воле.

– Проклятье на его голову! Но с какой целью?

– С целью услужить нашему королю Гуго. Наш сюзерен охоте на зверей предпочитает более всего охоту на женщин. Разве вы не знаете этого?

– Это страшное обвинение, мессер. За это можно поплатиться головой.

– Но это правда, мессер Вальперт.

– Она дочь благородного рода! Как можно её сделать наложницей?

– Очевидно, расчёт строится на том, что вы связаны клятвой оставаться подле графини. А кроме вас вашу дочь никто не защитит.

– Подождите, Эверард, – бедный Вальперт задохнулся от переполняющего горя и возмущения, – я всё же не верю, что король-христианин может поступать как арабский эмир. Господи, уже наступила ночь, нам не найти Розу, – воскликнул он, сам себя вновь убеждая, что его дочь просто заблудилась, – как же она проведёт ночь в лесу?!

– Так или иначе, но нам нужно возвращаться к монастырю. Раньше восхода солнца мы всё равно ничего не сможем сделать, – ответил Эверард, обдумывая свой план.

Это был дельный совет. Два графа, старый и молодой, бургундец и баварец, оба убитые горем, с сорванными от бесконечных окриков голосами, через полчаса предстали перед абсолютно флегматичными очами короля.

– Защиты и справедливости! – прохрипел, едва переступив порог, Эверард, и Вальперт не успел его остановить.

– Что случилось, благородный мессер Эверард? Кто нанёс вам обиду в ночном лесу?

У Эверарда, в силу настигшего его гнева, не нашлось даже что ответить.

– Моей дочери нигде нет. Граф Эверард придерживается мысли, что её увезли в обозе графа Сансона, – ответил за своего будущего зятя Вальперт.

– Вероятно, таково было её желание. Никто не может неволить дочь благородного мессера Вальперта.

Вальперт обернулся к Эверарду с упрёком во взоре. Словам короля он верил безотчётно.

– Другого объяснения быть не может. Никто не покидал монастырь, кроме Сансона и его свиты, – вновь вернул себе самообладание Эверард. – Мы обыскали все окрестности и не увидели ни саму Розу, ни остатков одежды её, ни следа от обуви. По своему желанию покинуть монастырь она не могла, поскольку не простилась с отцом и не предупредила свою госпожу. Напомню, что ещё вчера, отвечая на ваш вопрос, мой кир, она сказала, что не хочет уезжать отсюда.

– Да, в ваших словах, безусловно, есть логика, мессер Эверард. Если вы окажетесь правы, похититель дочери мессера Вальперта будет предан моему суду, как человек совершивший насилие в отношении благородного лица. Если вы правы, то граф Сансон так или иначе должен знать о судьбе Розы, даже если она последовала не за ним самим, а за кем-то из его людей.

– Она в замке Суза! – крикнул Эверард.

– Не горячитесь, мессер Эверард. Вы, вероятно, намереваетесь пуститься в Сузу прямо сейчас? Это, по крайней мере, небезопасно, в таком тумане, в такой темноте вы свернёте себе шею. Завтра утром мы покинем сей гостеприимный монастырь и очень скоро будем в Сузе. Но как быть с вами, мессер Вальперт? Вы дали клятву находиться при моей сестре, графине Ирменгарде, и у меня нет желания освобождать вас от вашей клятвы. Отнюдь, я намереваюсь дать вам в помощь полдюжины своих слуг, которые также будут охранять мою милую сестру.

– Я прошу доверить судьбу моей дочери присутствующему здесь благородному мессеру Эверарду, – ответил Вальперт. Гуго усмехнулся.

– Однако, мессер Эверард, вы принимаете столь близкое участие в судьбе этой несчастной девушки?

– Она моя невеста, государь, – ответил, потупив взор, Эверард, робко надеясь, что если его опасения правдивы, то его теперешнее поспешное признание остановит короля.

– Ах, вот как! Это меняет дело, – ответил Гуго. – Надеюсь, что завтра вы увидите свою возлюбленную в добром здравии, и горе тому, кто заставил её покинуть монастырь против её воли! Его судьба будет в ваших руках.

– Благодарю вас, ваше высочество, – поклонился королю Эверард.

– Однако, если ваши слова окажутся клеветой, уже ваша судьба будет в моём распоряжении, ибо, как я понял из ваших первых сказанных в горячности слов, вы обвиняете в насилии моего верного слугу графа Сансона.

– Я в вашей власти, мой кир.

Гуго дал понять, что разговор окончен, и вернулся за стол к Ирменгарде. Графиня была крайне опечалена предстоящим отъездом брата и его решением оставить её в опостылевших стенах монастыря.

– Ну подумайте, сестра, при мне совсем небольшой отряд, и я молюсь Господу и Святому Христофору, чтобы мне помогли пройти без ущерба по этим землям. Ваше освобождение послужит Беренгарию поводом атаковать мой отряд, и тогда не только вы, но и я сам могу оказаться в его власти. Терпение, моя любезная сестра, терпение – великая вещь!

– Зачем же вы оказались здесь?

– Мне нужно было увидеть вашу готовность противостоять вашему пасынку, и я это увидел. А также мне нужно было увидеть ваши глаза, Ирменгарда, ваше ангельское лицо, ваши плечи, ваши волосы. Мне важно было узнать, глубока ли ваша память и хранит ли она воспоминания обо мне, – ответил Гуго, бросая на неё выразительный взгляд.

Ирменгарда растаяла в один миг.

– Ах, Гуго!

А затем, взяв его руку, добавила с прежней кокетливой улыбкой, ранее всегда отличавшей её:

– Я слышала о кончине вашей жены, брат.

– Мир праху её!

– Ах, сколько раз я вспоминала о тебе и молила прощения у тебя за этого Рудольфа. Как бы я хотела, чтобы именно ты был на его месте! – в этот момент Ирменгарда даже сама верила в то, что говорила.

– Вы забываете о нашем родстве, Ирменгарда!

– Мы не родные брат с сестрой!

– Но мы появились из одной утробы, Ирменгарда, и ни один священник никогда и ни за что не возьмёт на себя столь тяжкий грех – благословить кровосмешение.

Ирменгарда вздохнула и выпустила руку Гуго на волю.

– Не печальтесь, сестра, в моих мыслях составить вам выгодную и блестящую партию. Но при условии, что вы более не обманете меня.

– Возьми с меня самую страшную клятву, мой брат!

– Я постараюсь придумать тебе что-нибудь самое страшное, – с улыбкой ответил ей Гуго.

Среди всей высшей знати, расположившейся в монастыре, крепким сном этой ночью отметился, пожалуй, только сам король. Граф Вальперт провёл всю ночь в молитвах за свою дочь, граф Эверард эти самые молитвы перемежал фантазиями на тему, как жестоко он расправится с Сансоном и как ласково встретит Розу, а графиня Ирменгарда большую часть ночи провела в нетерпеливом и, увы, безрезультатном томлении изголодавшейся женщины. Но Гуго к ней так и не пришёл. Королевский кортеж покинул монастырь только после оффиция девятого часа, уж слишком выдающимся сном разоспался на альпийском воздухе его высочество. В течение всей дороги до Сузы граф Эверард тщетно порывался покинуть слишком медленно, по его мнению, тащившуюся дружину короля, и Гуго пришлось даже прикрикнуть на нетерпеливого любовника. Начался новый закат, когда Гуго со своей свитой, подгоняемой начавшейся-таки трамонтаной, прибыл в небольшой замок Суза.

Граф Сансон не зря пользовался уважением короля за свою деловитость и практичность. К приезду короля были уже готовы покои его и его ближайших придворных, накрыт стол и приглашены музыканты. Удержав жестом Эверарда от опрометчивой атаки, Гуго первым делом возблагодарил своего графа дворца за созданный им уют. Только после этого он позволил Эверарду, так же как и накануне, возопить:

– Защиты и справедливости!

От графа Сансона, как от айсберга, веяло настоящим арктическим холодом. Он только скользнул глазами по перекошенному от гнева и ненависти лицу Эверарда и спросил короля:

– Ваше высочество, мессер Эверард обращается ко мне?

– К тебе, Сансон! Я имею все основания обвинить тебя в похищении моей невесты Розы, дочери судьи Вальперта! Я имею основания утверждать, что ты держишь её в неволе, а цели твои слишком гнусны, чтобы можно было говорить о тебе как о смиренном христианине!

– Что такое, мессер Эверард? – невозмутимо отвечал Сансон. – Это вызов на поединок?

– Да, чёрт побери!

– Мессер Эверард, прошу вас немедленно покаяться в произношении подобных слов при своем короле, – Гуго, когда было надо, являл собой образец христианина, – равно как и при его преподобии отце Альдуине.

Отец Альдуин, священник одной из арльских церквей и доверенный человек Гуго, мастерски изобразил на своём лице одновременно и испуг, и праведный гнев. Эверарду ничего не оставалось, как покаяться за упоминание слуг Сатаны.

– Далее, – назидательно продолжал король, – я не потерплю глупейших поединков между своими придворными. Не забывайте, что мы в чужой стране, и я дорожу каждым из вас. А кроме того, я имею все полномочия быть беспристрастным судией вашим. Надеюсь, никто из вас не оспаривает моё право?

Возражений, естественно, не нашлось.

– Мессер Сансон, позвольте мессеру Эверарду в сопровождении отца Альдуина осмотреть весь королевский обоз и все помещения в замке, которые только мессер Эверард пожелает осмотреть. Отец Альдуин, прошу вас проследовать с моими воинами и проследить за исполнением моего приказа, а впоследствии свидетельствовать передо мной.

Спустя час все трое вернулись с пустыми руками к королю. Сансон торжествовал, Эверард был бледнее смерти.

– Её здесь нет, – упавшим голосом промямлил он.

– И что это значит, мессер Эверард? – нарочито грозно вопросил Гуго.

– Что я повинен в клевете перед вами и перед графом Сансоном.

– И пред Господом! – возвысил голос Альдуин.

– Вот именно, святой отец, – подхватил король, – но я беру на себя смелость просить графа Сансона не требовать наказания для вас. Я повторяю, что дорожу каждым своим воином на этой земле.

– Да благословит вас Господь, государь, – удачно подпевал Альдуин.

– Господь ему судья, государь. Я не держу гнева, – согласился с решением короля Сансон.

Король взглядом поблагодарил Сансона за столь великолепно исполненное поручение. Сансон мимолётно и сдержанно улыбнулся.

– Мессер Эверард, вы совершили проступок, сильно роняющий вас в моих глазах. Вы поддались эмоциям, но я люблю и ценю вас, как отважного воина и преданного мне слугу. Вы избежите наказания. Мало того, я поручу вам важную и ответственную миссию. Вы, верно, знаете, что своих самых преданных соратников я в эти дни с болью в сердце направлял при дворы наших самых могущественных соседей. Своего брата Бозона я отправил представлять мои интересы в Лукку, своего племянника Теобальда в Сполето, присутствующего здесь отца Альдуина поручил быть моим апокрисиарием при дворе архиепископа Фламберта Миланского. Демонстрируя свою любовь и уважение к вам, я уравниваю вас с вышеупомянутыми лицами и даже более того, поскольку назначаю вас моим послом при дворе Его Святейшества папы Льва.

– Да благословит Господь наместника Апостола своего во всех делах его! – подытожил Альдуин, но Гуго взглядом дал понять, что это здесь лишнее.

– Благодарю вас, государь, но я хотел бы отказаться от этой высокой и незаслуженной награды и отправиться на поиски своей невесты.

– Я беру на себя поиски девы Розы, дочери графа Вальперта, а вам повторяю свой приказ. Не искушайте государя своего, мессер Эверард, и не испытывайте понапрасну моего терпения, – голос короля зазвенел как сталь.

– Я благодарю вас, государь, – выдавил из себя Эверард.

Гуго повернулся к нему спиной и, в сопровождении Сансона и Альдуина, направился к дверям донжона замка.

– Я ваш должник, мессер Сансон. Вы на редкость предусмотрительны, – сказал Гуго. Обернувшись на оцепеневшего от горя Эверарда, король мысленно ухмыльнулся. «В Риме, мой милый, тебя определённо поджидает сюрприз. Кто знает, на какие безумства он тебя сподвигнет. Меня можешь не благодарить, свою награду я получу на днях».

Эпизод 11. 1682-й год с даты основания Рима, 8-й год правления базилевса Романа Лакапина
(октябрь 928 года от Рождества Христова)

– Я обдумал всё ещё несколько раз и утвердился в своём решении в самое ближайшее время отправиться в Рим, – заявил Гвидо Тосканский своим братьям, родному и сводному, Ламберту и Бозону, одним погожим октябрьским утром.

Братья сидели возле парапета крепостной стены графского дворца, куда они велели слугам подать свой завтрак. Стояла превосходная погода, осень в Лукке только-только начинала осторожно заявлять о себе. Гвидо, вновь почувствовавший вкус к жизни, энергично пытался наверстать упущенное за летние месяцы, каждый новый день вновь будил в его душе оптимистические планы, ну а такое утро, как сегодня, подняло бы настроение даже у вконец разочаровавшегося скептика. Сыры, фрукты и молодое вино были наилучшим дополнением к этому утру, и ничто другое не могло с ними сравниться. Кофе? Возможно, но до его появления в Европе оставалось ещё несколько сотен лет.

– Вы всё-таки смирились с поведением вашей жены и верите ей на слово? Воистину, брат мой, у вас начисто отсутствует самолюбие и уважение к себе, – ответил Ламберт.

Несмотря на то, что Ламберт к этому моменту уже перешагнул порог тридцатилетия, в отношении к нему у многих до сих пор сохранялся стереотип, как о человеке еще слишком молодом и незрелом. Такое иногда бывает у младших братьев, которые до поры до времени находятся в тени своих старших родственников, благодаря чему период взросления у них несколько затягивается. Быт и нравы Х века, как правило, не оставляли молодым людям много времени на праздную и безответственную жизнь, уже с тринадцати лет отправляя под венец, а с пятнадцати в боевое седло. Однако Ламберт в этом плане являлся исключением: ход событий, когда графством долгое время управляли родители, а потом старший брат, позволял ему вести жизнь лёгкую и приятную. С удовольствием приняв поручение от Гвидо вести военные дела графства, Ламберт в скором времени проявил на данном поприще определённые таланты. Мало кто в те годы пытался противостоять Тоскане, да и она сама предпочитала в крайнем случае откупаться от назойливого неприятеля, но иногда, как это было нынешней весной у Перуджи, Ламберту всё-таки доводилось обнажать свой меч, и тогда враг очень скоро жалел о своей излишней амбициозности и горячности.

В своём графстве Ламберт пользовался понятной любовью и уважением. Его любили и за приятную внешность, выгодно отличавшую его от старшего брата, а также за набожность и мягкий нрав в отношении к смердам, чего никогда нельзя было поставить в заслугу его заносчивой сестре Ирменгарде. Воинские доблести ещё более увеличили популярность Ламберта в Лукке и Флоренции, что, вкупе со сформировавшейся, как у всякого здорового тридцатилетнего мужчины, честолюбивой натурой, привело к возникновению у Ламберта определённых мыслей, которые он пока предпочитал держать при себе.

– Моя жена ждёт ребёнка. Моего ребёнка. Я должен быть с ней, – сказал Гвидо. Утро, казавшееся столь прекрасным, стремительно теряло своё очарование.

– У Мароции это будет уже четвёртый или пятый ребёнок. И все были не от тебя. С чего вдруг уверенность, что этот ребёнок твой? И вообще, брат мой, откуда такая перемена настроений?

Три с лишним месяца Гвидо и слышать ничего не хотел о Мароции. Топя грусть в вине, пытаясь забыться в объятиях тех, кому всё равно, кого обнимать, лишь бы платили, он самого себя уверял, что его чувство к прекрасной римлянке умерло насовсем. Получив письмо из Рима, в котором Мароция сообщила ему о беременности, он не слишком умно посвятил в свои семейные дела братьев Ламберта и Бозона, попутно высмеяв перед ними образ жизни и нрав собственной супруги. Однако в сознании его наступил перелом. Вино и девицы были забыты, каждый вечер он теперь заканчивал воспоминаниями и воображаемыми разговорами с Мароцией. Та прислала ещё пару писем, полных кротких и чувственных нот, Гвидо уже хватило ума эти письма братьям не показывать, и ещё за неделю до сего дня он принял решение ехать в Рим. С этой самой минуты, когда он вновь простил свою беспутную жену, на душе у него сделалось легко и празднично, и граф все эти дни жил мечтами о предстоящей встрече.

– Я знаю это, и этого достаточно. Я принял решение, висконт, – с металлом в голосе произнес Гвидо. При слове «висконт» Ламберт обидчиво поджал губы, а затем, набравшись смелости, заявил:

– Ребёнок, родившийся неизвестно от кого, рождённый женщиной, с которой вы, граф, более не живете, будет при этом наследником земель, завещанных нашими родителями?

– Если родится мальчик, то безусловно.

– Я никогда не признаю его своим сюзереном, – бросил Ламберт и спешно, почти бегом оставил Гвидо наедине с Бозоном. Такой демарш в отношении старшего брата он позволил себе впервые.

Разговор долго не возобновлялся. Бозон не спешил подкидывать в разгоревшийся костёр новых дров, имевшихся вполне хватало. Гвидо же было неловко, что сводный брат стал свидетелем ссоры, в которой он, Гвидо, обладая всеми правами карать и миловать, молча снёс дерзость висконта.

– Не могу советовать вам, брат мой, тем более в делах столь щекотливых. Но если хотите услышать мой совет, то я готов озвучить его, – прервал наконец тишину Бозон.

– Буду признателен вам в этом. Совет всегда полезен, а проистекающий от лица мудрого, к коим я вас, безусловно, отношу, имеет цену подчас выше золота.

– Мой совет – не покидайте Лукку. Во всяком случае, сейчас.

– На вас такое впечатление произвели слова моего брата?

– А разве он недостаточно ясно высказался? Уехав сейчас в Рим, вы рискуете потерять ваше графство.

– Мой брат весьма щепетилен в вопросах чести.

– Не будьте наивны, Гвидо. Когда на кон поставлено богатейшее маркграфство Тосканское, о чести любой предпочтёт на время не вспоминать. Не хочу и не могу очернять вашего брата, но у него могут найтись умелые и хитрые советники. Не столь щепетильные в вопросах чести, но желающие возвыситься. В руках Ламберта тосканская дружина, а кто вступится за вас, когда ваши права будут попраны?

Гвидо молчал. Ничего нового Бозон, в общем-то, ему не сообщил. Гвидо и так чувствовал, что его отношения с родным братом с недавних пор дали трещину, которая в последнее время начала стремительно разрастаться.

– Какой резон вам помогать мне? Вы представляете интересы короля Гуго, для которого я и моя жена всегда являлись главными соперниками в Италии. Откуда такое сочувствие?

– Всё очень просто, Гвидо. Можно только глубоко сожалеть о том, что между нами всеми, вышедшими из одного чрева, постоянно существуют распри, недостойные праведных христиан. Своими действиями мы подаём плохой пример своим подданным.

– Вы не отвечаете мне, Бозон.

– Конечно, я отстаиваю интересы Гуго, которые простираются гораздо дальше границ Итальянского королевства. Если Ламберт захватит власть в Лукке, мой брат, конечно, жестоко и прилюдно посмеётся над унижением вас и Мароции, но в сердце его воцарится глубокая печаль от потери собственной мечты. О нет, вы плохо знаете своего сводного брата. Как бы Гуго ни враждовал с Мароцией, он прекрасно понимает, что только она сможет помочь ему получить императорскую корону. А она, в свою очередь, может сделать это, если в этом посодействуете вы, Гвидо. Поэтому не разрушайте ваш брак, пишите своей жене милые, полные ласки послания, но не уезжайте из Лукки и крепко держитесь за графский трон вашего отца.

Логика в этих словах, безусловно, присутствовала. Гвидо несколько минут боролся сам с собой, испытывая раздражение ко всему миру, заставляющему его отказаться от намеченного ранее плана приятных, но, увы, и в самом деле легкомысленных действий.

– С сегодняшнего дня я сам непосредственно буду управлять войском Тосканы. Я распущу своих вассалов и соберу их вновь, но уже под моим началом, – заявил он. Бозон склонил голову в знак удовлетворения.

Во время вечерней мессы Гвидо о своём решении объявил Ламберту. Висконт не имел повода для спора, но болезненная гримаса проскользнула по его лицу. Он не явился на ужин в графский дворец, а вечером следующего дня в поисках лучшего совета он отправился… к графу Бозону, разумеется!

Бозон изобразил на своём лице удивление при виде Ламберта, хотя ждал его ещё со вчерашней ночи. Виконт был заметно возбуждён, прятал взгляд и нервно перебирал пальцами свою перевязь, на которой красовался великолепный кинжал, украшенный массивными драгоценными камнями, – подарок его отца, Адальберта Богатого.

– Похоже, мой брат Гвидо решил избавиться от меня, – сконфуженно пробормотал Ламберт, по-прежнему избегая встречи с проницательным взглядом Бозона.

– Ну, это вы, конечно, преувеличиваете, висконт. В наше время на кого ещё, кроме как на родных братьев, мы в наших действиях можем полагаться со спокойной душой и верой в сердце?

– Последними действиями Гвидо ясно дал понять, что предпочтёт видеть наследником графства низкородного бастарда от своей развратной жены.

– Ваши обвинения, висконт, только играют против вас самого. Если бы вы удержали себя и оставили свои мысли внутри вашей души, вы по-прежнему управляли бы тосканским войском и, главное, Гвидо сейчас был бы уже на полпути к Риму.

– Проклятье! – в сердцах бросил Ламберт и ударил кулаком по столу.

– Держите, держите ваши эмоции при себе, Ламберт. Даже сейчас не обязательно было демонстрировать их мне. Ваш брат человек мягкий и доверчивый, мало кто из мужчин позволил бы своей жене так помыкать собой. Возьмите же себя в руки, станьте вновь добрым и покладистым братом, каковым вы всегда и были. Доверьтесь провидению, оно укажет вам верный путь. Время тоже на вашей стороне, не подгоняйте же его.

– Вы предлагаете мне спокойно принять моё отстранение от графского трона? Будь вы на моём месте, вы поступили бы так же?

– Конечно так же, но, будучи не в силах оказать сопротивление сейчас, я стал бы искать более сильную руку, которая помогла бы мне отстоять мои права.

– Где же мне взять себе сильного союзника?

– А вы подумайте хорошенько, Ламберт. И оглянитесь вокруг себя. У вас многочисленная и влиятельная родня.

– Вы предлагаете?..

– Более я вам ни слова не скажу, висконт. Вы крайне неспокойны сейчас. Вам необходимо учиться самообладанию. А друзья у вас есть, их много, и они готовы вам помочь. Но всему своё время. Запомните это хорошенько, – сказал Бозон, выпроваживая Ламберта из своих покоев.