Не успел я приступить к работе, как ко мне пришла молодая сотрудница из другой комнаты и попросила на время канцелярский корректор. Женщины тут же рассказали мне, что она постоянно любезничает с каким-то мужчиной в своей комнате и даже задерживается с ним после окончания рабочего дня. Её же они предупредили, что я женат и у меня двое детей. Конечно, они обогнали реальные события почти на три года, но больше эта девушка ко мне не заходила.
Это было моей первое место продолжительной работы, которое не получило отражения в трудовой книжке, но обогатило меня неоценимым жизненным опытом. По ней я мог представить себя, что меня ждёт впереди в других местах и как надо действовать в тех или иных ситуациях.
Вскоре выяснилось, что беременность моей жены протекает тяжело и она нуждается в присмотре. Ей выдали соответствующую справку, которую я вручил старосте курса (сейчас он доктор исторических наук, написавший множество книг; часть из них я приобрёл для своей библиотеки, не зная кто это). С ним я подружился ещё во время вступительных экзаменов, хотя он на три года старше меня, был у него дома, и даже на 1-ом курсе пригласил к себе на день рождения вместе с четырьмя своими одногруппниками. Дело в том, что я должен был снова ехать на картошку. Справка сыграла свою роль – благодаря ей я остался в Москве и проработал в этом институте ещё месяц, вплоть до начала занятий в октябре.
О франкофилии и западничестве
Сейчас на телевидении и в сети идут жаркие споры по поводу изучения английского языка, в том числе в спецшколах, мол, это нарушает нашу национальную идентичность, способствует эмиграции специалистов на Запад и т.п.
Скажу по личному опыту. Несмотря на политическую выверенность тогдашней программы по иностранным языкам, обучение во французской спецшколе воспитало во мне франкофильство. Несмотря на то, что прошло полвека, я по-прежнему отдаю предпочтение французской литературе (благо в ней хороших писателей очень много) перед всеми другими западными и читаю книги о Великой французской революции и наполеоновских войнах, а не о Кромвеле и Вашингтоне. Философия постмодернизма, которой я увлечён последние десять лет – это тоже в значительной степени детище французских мыслителей. Во время учебы в институте сказалось моё в целом западничество и связанный с ним снобизм – поначалу история арабских стран и восточных литератур меня не интересовали как малоценные по сравнению с западными, лекции по ним я не слушал и не записывал, перед экзаменом читал учебник и шёл сдавать, благополучно забывая всё на следующий день. Арабский язык я полюбил на 2-ом курсе, английский – только на 4-ом. Но когда через два года их изучения появилась возможность факультативно возобновить занятия французским, я, многое подзабыв (последние два года в интернате мы занимались им по программе обычной школы), взялся за него с пылом и жаром, чтобы восстановить прежний уровень (он вошёл в приложение к моему диплому наряду с другими языками).
В мае 1977 г. в СССР проходила неделя культуры Франции. Неожиданно по ТВ показали фильм "Три мушкетера" (1961), который до этого можно было увидеть лишь в кинотеатрах, и прекрасный 6-серийный телесериал "Блеск и нищета куртизанок" (1975). И был большой концерт по ТВ – Далида, Шарль Азнавур, Джо Дассен, Сальваторе Адамо, Мирей Матьё, Клод Франсуа… Последнего я вообще не знал (спустя год он погиб от удара электрическим током), и купил кассету с его песнями в Сирии лишь в 1982 г.
В то время ходила байка про трёх подруг, которые поставили целью жизни выйти замуж за иностранцев и добились своего. Одна выучила английский, другая – французский, третья – итальянский. Читали их книги, смотрели фильмы, штудировали их историю. Две девушки из моего класса тоже вышли замуж за иностранцев и уехали за границу. Что касается франкофилии и вообще западничества, то меня привлекают их история и культура, но не более того.
О шахматном читерстве и шахматах
Любители шахмат часто спрашивают, как правильно произносить фамилию первого русского чемпиона мира – Алёхин или Алехин, и предпочтение у нас традиционно отдаётся первому варианту. В Московском Дворце пионеров с нами занимался мастер Александр Чистяков (1914-1990), который эти две точки не учитывал, что меня удивляло. Однажды к нам приехал с сеансом международный гроссмейстер Ратмир Холмов. Мне почему-то казалось, что надо произносить его фамилию с ударением на первый слог, и я сообщил об этом тренеру. Чистяков специально подошел к нему уточнить, и оказалось, что надо говорить Холмо́в. Тогда наш тренер (это было сразу после матча Спасский-Фишер 1972 г. в Рейкьявике, когда я учился в 8-ом классе) ещё продолжал играть. Однажды он поздоровался с мастером Григорием Равинским, который вёл младшую группу, и довольным голосом сказал: "плюс-минус". Я понял, что его противник не явился на партию.
Увидев ещё в советское время в "Шахматном словаре" Гейлера фамилию Богатырчука и его победы над Ботвинником, я отправил письмо в журнал "64-Шахматное обозрение". Мне ответили, процитировав статью о нём из справочника Д. Хупера и К.Уайлда «The Oxford Companion to Chess». В российское время я послал письмо Чарушину, автору книг об Алехине, Боголюбове и Юнге, что неплохо бы написать и о Богатырчуке. Он мне ответил, что пишет о тех шахматистах, которых любит. Потом он умер, и в результате о Богатырчуке, украинском и российском коллаборационисте, написал другой автор.
Однажды в командных соревнованиях по блицу мой соперник переходил (иначе он терял ферзя). После изучения Шахматного кодекса, мне сказали: "Судья не видел, стало быть, это недоказуемо". Естественно, партию я проиграл: пока я разговаривал с судьёй, мне пришлось дважды останавливать часы, но мой противник нажимал на них опять, чтобы моё время продолжало идти. Похожий случай произошёл в блицпартии на вылет в Сирии. Один очень уважаемый человек, который играл заведомо лучше меня, переходил (свидетелей не было). Я ему сказал: "Но должна же быть какая-то этика!" Тогда он снова расставил фигуры и обыграл меня уже по-честному.
Конечно, в заочных шахматах сейчас без движка делать нечего, но на Личессе я ни разу им не пользовался. Однако один из соперников в товарищеской партии вдруг сказал, что я – читер: "Вы играете слишком хорошо, у меня на Личессе рейтинг больше 2200. Я тут же сделал слабый ход и написал, что он неправ. Мы обменялись ещё несколькими сообщениями, потом ему стало как-то неловко, и он предложил ничью.
Ещё раньше я играл с читершей. Это был какой-то древний шахматный сайт. По тому, как она сама вступила в разговор и чтó говорила, я подумал, что она ходит туда как на сайт знакомств (там было несколько очень разговорчивых шахматисток). Партию я проиграл, правда, мне показалось подозрительным, что она часто выходила из сети. Потом девушка начала партию с другим соперником (я остался как зритель), но он сразу раскусил её: "С компьютером я могу и дома поиграть".
Много лет назад я помогал администратору известного сайта Chessgames.com (он из США) редактировать и дополнять сведения о советских шахматистах. В частности, он большинство из них называл российскими, не разделяя на нынешние независимые государства. Особенно не повезло многочисленным шахматистам с Украины (я написал ему, что нам вполне хватает и своих). Также была путаница с однофамильцами, отдельными партиями и т.д. На том сайте я зарегистрировался потому, что составлял для себя, используя свои книги и информацию из Интернета, исторические синхронистические таблицы по всем шахматистам мира, участвовавшим в международных турнирах, которые довёл до 1995 года.
Однажды я на шахматном сайте ChessManiac.com по просьбе американского приятеля, который уехал в отпуск, зашёл в его партию, но ход за него не сделал, потому что оставалось ещё достаточно времени. Мне тут же написали в профайле, что я пользуюсь двумя аккаунтами. Это прочитала не симпатизировавшая нам обоим английская шахматистка в интернациональной команде на Chess.com. Как-то во время очередной пикировки в нашем чате, она невольно сделала мне комплимент, сказав, что американец и я – это один человек и все мои многочисленные пространные сообщения на английском (в т.ч. о том, что такое "гносеологическая обработка") пишет американец. Однажды я написал ему, что видел экс-чемпиона мира Владимира Крамника, который стоял в короткой очереди у входа в ресторан Центрального шахматного клуба.
– И ты не подошёл к нему взять автограф? – спросил он.
– Ну, у нас это как-то не принято.
– Странно, в США к нему обязательно подошло бы несколько человек за автографом.
В другой раз к ним, в Индианаполис, приехала с сеансом одновременной игры теперь уже бывшая российская шахматистка Александра Костенюк, экс-чемпионка мира среди женщин. Он попросил надписать мне английский перевод одной из её книг. Затем он послал её мне по почте в Москву, но она не дошла. Оказывается, он неправильно подписал адрес, и она вернулась обратно в США. Но американец оказался очень упорным товарищем, и со второй попытки книга всё-таки пришла.
Как-то на том же сайте начал партию по переписке с молодым английским гроссмейстером Дэвидом Хауэллом. Меня рекомендовал ему мой приятель-валлиец, с которым мы сыграли много партий с общим счётом в его пользу. Англичанин белыми избрал разменный вариант славянской защиты. Партия была выставлена на форуме сайта на всеобщий обзор, и валлиец написал в комментариях, что белые зря избрали этот ничейный вариант. Я пользовался дебютной базой Chess Assistant, что разрешалось правилами сайта. В её анализе была серия неплохих тактических ходов чёрными. Гроссмейстер написал в комментариях "Хорошо играет бот", – посетовал на то, что валлиец порекомендовал ему не того шахматиста, и предложил ничью (при этом мы по-прежнему находились в зоне анализа Chess Assistant). Затем на сайт ненадолго пришёл ныне покойный азербайджанский гроссмейстер Вугар Гашимов, сделал несколько ходов в нашей партии и куда-то исчез.
В Сирии я постоянно играл с одним нашим военным у него на кухне. Всё было хорошо, пока он себе и мне не стал подливать в рюмки неразбавленный джин. Он продолжал играть так же сильно, а я поплыл. К тому же я упрямо играл чёрными голландскую защиту. С тех пор невзлюбил её, может, незаслуженно.
Когда я учил среднюю дочь в детстве играть в шахматы, я подшучивал над нею:
– А король-то го-олый!
Наверное, поэтому она не стала шахматисткой.
Иногда мы от института ходила на Красную площадь, на демонстрации. Так даже весело было, мы с парнем из студенческой команды, перворазрядником, вслепую играли в шахматы друг с другом в ожидании нашей очереди.
О зарубежной поп-музыке
Детство наше проходило при полном доминировании the Beatles, а потом Wings. Их песни в интернате исполняли на английском под гитару, а один мальчик, который вместе с семьёй потом эмигрировал в Италию, великолепно делал это со сцены, перед всей школой. Каждое утро начиналось с песни Girl, которую заводили старшеклассники в соседней спальне. Среди групп тяжёлого рока у нас преобладал Deep Purple. Отдельные меломаны восхищались Led Zeppelin, что считалось признаком хорошего тона.
Лидером глэм-рока тогда был, безусловно, Slade. Однажды на большой перемене, в последний год учёбы в интернате, мы завели магнитофонную кассету этой группы. Следующим уроком была физкультура. Двери мы не запирали. Вечером выяснилось, что принадлежавшие одному из моих приятелей кассета с песнями Slade и ещё стопка других пропали. Кроме наших ребят, музыку слушало несколько 8-классников, и, когда я последним ушёл на урок физкультуры, они оставались в дверях. Директриса вызвала меня и ещё одного парня в рекреацию и попросила расследовать это дело.
– Будьте нашими Шерлок Холмсами, – сказала она.
Среди подозреваемых 8-классников я тотчас подумал на одного мальчика, которого я недавно возил на командные соревнования «Белой ладьи». Однажды он зашёл в наш класс (моя парта стояла прямо у двери) и задал мне какой-то вопрос об организации турниров. Я на его глазах вытащил тоненькую книгу И.Л. Майзелиса и М.М. Юдовича «Учебник шахматной игры» без обложки и что-то показал в ней. Спустя неделю книга из моей парты исчезла. Однако мы опоздали: этот 8-классник уже успел в тот день под каким-то предлогом съездить домой. Против него у нас были только косвенные доказательства.
После 1-го курса я поехал в дом отдыха от маминой работы. Там, в спальне, с утра до вечера заводили кассету с песнями Uriah Heep, которую принёс нам местный лодочник, и я на много лет стал поклонником этой группы. Тем временем всё музыкальное пространство заняли Abba и Boney M, песни которых звучали из каждого репродуктора и окна. Во время срочной военной службы в Сирии у нас появилась возможность приобретать компакт-кассеты любых групп. О большинстве из них мы знал ещё в СССР, потому что постоянно слушали воскресные передачи «На всех широтах» и «Голос Америки». Кроме того, мы выписывали из журнала «Ровесник» сведения о зарубежных группах. По рукам также ходили тексты их песен и фотографии исполнителей. Английский я начал изучать только в институте, но многие слова, благодаря увлечению поп-музыкой, знал заранее (помогало и то, что часть английской лексики очень похожа по написанию на французскую).
Поскольку я в то время внимательно следил за творчеством зарубежных групп, постараюсь дать наиболее полный их список (и снова до начала горбачёвской перестройки, то есть по 1984 г. включительно): The Rolling Stones, Black Sabbath, Pink Floyd, The Beach Boys, Creedence Clearwater Revival, UFO, The Monkees, Shocking Blue, America, The Yardbirds, Chicago, The Buckinghams, Grand Funk Railroad, The Tremeloes, Sweet, Middle of the Road, The 5th Dimension, Bee Gees, The Animals, Sex Pistols, The Kinks, Smokie, The Who, Queen, AC/DC, The Byrds, Yes, Accept, The Doors, Christie, Three Dog Night, Adam & the Ants; Blood, Sweat & Tears, The Undisputed Truth, Ten Years After, Simon & Garfunkel, Grateful Dead, The Mothers of Invention; Emerson, Lake & Palmer, Cactus, Electric Light Orchestra, Ace, Iron Butterfly, Steppenwolf, The Rubettes, Eagles, The Mamas & the Papas, Atomic Rooster, Aphrodite’s Child, Duran Duran, Iron Maiden, Secret Service, Europe, Metallica, Scorpions, Baccara, Arabesque, Luv’, Teach-in, Eruption и другие. Альбомы некоторых из них можно было купить только на чёрном рынке, а вот отдельные грампластинки и сборники песен, выпущенные фирмой «Мелодия», продавались повсюду. И на недосягаемой высоте, конечно, стояла рок-опера Jesus Christ Superstar, которую переписывали друг у друга на магнитофонные кассеты.
Как я искал иголку в стоге сена
После окончания 1-го курса я поехал в дом отдыха от маминой работы. Когда-то я с сестрой был рядом, в пионерлагере, а здесь проводил отпуск наш двоюродный дядя. Нас поселили в небольшом отдельном домике. Я привёз с собой из Москвы маленькие грампластинки с песнями зарубежных групп и заводил их во время танцев, выполняя фактически роль диджея. Туда приходили местные парни и пытались нас задирать, но до прямых стычек не дошло.
На танцах я познакомился с симпатичной девушкой, работавшей поваром в пионерлагере. Она была немного старше меня и выше ростом. На второй день, ночью, я уже оказался у неё на кухне, где меня в темноте разглядел начальник пионерлагеря. Но скоро закончилась смена, и я пошёл её провожать. Постоял возле автобусов, забитых пионерами, но адреса у неё не взял, хотя, вернувшись в Москву, пытался через маму навести об этой девушке справки.
– Ты к ней в Расторгуево не наездишься, – успокоил мне сосед по комнате, который вначале пытался конкурировать со мной, но увидев, что я не даю сказать ему и слова, ретировался, забрав свою куртку, которую она накинула себе на плечи.
Я постоянно играл с кем-то в шахматы и даже шашки в то время, как мои соседи ежедневно выпивали и занимались промискуитетом. Сердце моё было занято, и эти забавы меня мало интересовали. Как-то мы целой компанией отправились кататься на лодках, вылезли на краю поля, где возвышались стога сена и начали резвиться в одном из них. В то время я ещё старался не носить очки постоянно и держал их в кармане пиджака. Когда мы подплыли к лодочной станции, я обнаружил, что где-то их оборонил. Я сразу же вернулся по извилистому берегу к месту, где мы вылезали из лодки, но обнаружил, что стогов сена там очень много и они совершенно не отличимы друг от друга.
Мой приятель, с которым мы пытались ловить рыбу на самодельные удочки и ходили в клуб, где он играл на аккордеоне, а я пытался исполнить что-нибудь из репертуара школьных уроков пения, отдал мне свои слабые очки с разбитым стеклом. Вскоре он уехал, оставив мне свою самодельную удочку более высокого качества, чем моя.
Я задержался на одну ночь по сравнению с другими. На смену моим весёлым соседям наш домик заселили новые девушки и парни. После завтрака в главном здании дома отдыха я забрал из радиорубки, на танцплощадке, свои грампластинки и поехал в Москву.
Из крапивы в малинник
На нашем контракте, в основном, работали женщины, нередко с экзотической специальностью "Преподавание русского языка как иностранного". Некоторые из них были просто переводчиками английского или французского. В Военной академии имени Асада нашей группой руководил физик, который также преподавал свой предмет на русском языке. Взаимоотношения между специалистами контракта часто бывали напряжёнными, как это случается в преподавательском коллективе не только за рубежом. Возникали сплетни, слухи, жалобы, взаимные обвинения и раздоры, которые часто выливались в прямые конфликты. Крайним в них обычно оказывался старший группы, который не мог наладить между ними нормальные взаимоотношения.
Так случилось, например, с главой контракта специалистов, работавших в Институте русского языка (в г. Телле, возле Дамаска), который мы курировали. Он был опытным педагогом, кандидатом филологических наук, поэтому мы решили забрать его на наш контракт. Место ему досталось прекрасное – женский (по-арабски буквально – «девичий») военный колледж под Дамаском. Однажды мы с моим первым начальником побывали в нём. Заехав на территорию, мы не увидели ни одного мужчины. Время от времени мимо нас проходили женщины в красивой офицерской форме с аксельбантами. Нас провели в большую аудиторию, где шёл урок русского языка. За столами сидели симпатичные девушки. Пока мой начальник что-то говорил, а я переводил, они улыбались. Урок продолжился. Десятки влюбленных глаз устремились на нашего преподавателя. Да, он попал в настоящий малинник – столько жаждущих знаний, молоденьких девушек в военной форме (кстати, в сирийских школах ученики носили нечто похожее). Но у него самого была красивая жена, и он держался стойко.
Вообще поначалу за связями специалистов с иностранцами, а иногда даже между собой бдительно наблюдали и часто принимали строгие организационные решения, но ближе к распаду СССР этот контроль ослаб, а потом вообще сошёл на нет.
«Болезни зубов, челюстей и рта»
Думаю, это произошло из-за постоянного холода в нашей палате. Ложась спать, я оставлял на себе рубашку и носки, засовывал с трёх концов одеяло и покрывало под матрац и, слегка отогнув ближний край этого самодельного кармана, залезал вовнутрь. В 4-ом классе холод привёл меня к воспалению надкостницы – периоститу челюсти. В этом я полностью уверен, так как все мои последующие зубные проблемы на протяжении жизни имели одну причину – переохлаждение.
Тогда на неблагополучное состояние моей десны сразу обратил внимание хирург-стоматолог, который удалил мне больной молочный зуб в платной поликлинике, находившейся на площади Ногина. Это произошло в воскресенье, а уже в понедельник, к вечеру, у меня образовался флюс. Мой приятель, который занимал соседнюю кровать, поставил на ночь в проходе между нами единственный на всю спальню электрический калорифер и постоянно просыпался, чтобы согревать на ней шарф и прикладывать к моей раздувшейся щеке, что только способствовало воспалению. Вечером следующего дня, после работы, мама забрала меня из интерната и снова отвезла на площадь Ногина. Никакая анестезия при воспалении надкостницы не помогает, поэтому, когда мне резали скальпелем десну, я кричал, не переставая.
Затем эту болезненную операцию повторили в районной поликлинике и детской стоматологической больнице, в Кунцево, куда меня положили с подозрением на кисту. Кормили нас только жидкой пищей. Приезжала ко мне двоюродная бабушка. Каждый раз она передавала один и тот же виноградный сок, поэтому я до сих пор предпочитаю ему яблочный. Это была окраина Москвы. Внизу, на площади, как-то устроили салют – поставили орудия и стреляли из них в тёмное небо. По больничным коридорам ходили дети, похожие на инопланетян – у них из щёк торчали спицы. Дома я вычитал в книге И.М. Старобинского «Болезни зубов, челюстей и рта», что их вставляют при остеомиелите, который, согласно ей, является стадией, следующей после периостита челюсти. Среди этих детей был улыбчивый мальчик, потерявший глаз прямо в больнице – игрался и вышиб его, ударившись о выступ на металлической кровати.
В нашей палате лежали ребята разных возрастов, в основном, старше меня. Одного мальчика навещали родители в нашем присутствии: у него была саркома. До этого он неудачно упал с качелей, ударившись щекой о землю. Операция не помогла, он так и ходил с большим красным пятном на щеке. Все мы понимали, что он скоро умрёт, но старались не касаться этой темы. Основным занятием в нашей палате было чтение. Родные передавали нам книги, а мы ими обменивались. Благодаря Дневнику читателя, который я, подражая старшей сестре, веду с 9-летнего возраста, я могу перечислить те книги, прочитанные мною, пока я лежал в больнице:
Ж. Верн – Архипелаг в огне. Робур-завоеватель. Север против юга
Ан. Кожевников – Записки истребителя
В. Арсеньев – Дерсу Узала
Г. Фивег – Солнце доктора Бракка
Н. Шпанов – В новогоднюю ночь. Дело Оле Ансена. Личное счастье Нила Кручинина
Н. Муравьёва – Виктор Гюго (ЖЗЛ)
Я. Гашек – Похождении бравого солдата Швейка во время мировой войны
К. Андреев – Три жизни Жюля Верна (ЖЗЛ)
Л. Левандовский – Максимилиан Робеспьер (ЖЗЛ)
Л. Буссенар – Капитан Сорви-голова
Следует отметить, что книги из серии «Жизнь замечательных людей» были из ведомственной библиотеки моей мамы. Врач, отвечавший за нашу палату, в течение двух месяцев производил манипуляции с моей десной – в частности, закачивал с помощью шприца в углубление, оставшееся от удалённого молочного зуба, какую-то жидкость и спрашивал, распирает десну или нет. Наконец, меня выписали, так и не сделав никакой операции.
В больнице я ухитрился простудиться из-за постоянно открытой фрамуги и пролежал дома ещё месяц. Когда я вернулась в интернат, наша учительница поцеловала меня в щёчку. И даже одноклассники были рады моему возвращению, хотя недолюбливали меня за то, что я был отличником, а главное, не давал им, из-за моей глупой пионерской принципиальности, списывать у меня домашние задания.
«Синьор Помидор»
В том же 4-ом классе я впервые увидел нашего с сестрой отца. Он пришёл к нам на старую квартиру со своим молодым и весёлым другом. Мама в коридоре тихо сказала мне: «Это твой отец», и я подумал вначале на него. Но он сходил в магазин, принёс мне несколько бутылок лимонада и ушёл, а с нами остался невыразительный, краснощёкий мужчина (потом для него нашлось обидное прозвище – «Синьор Помидор»). Он рассказал мне, что во время войны служил связистом и его контузило, поэтому он был туг на ухо. Затем как-то ночью он шёл по нашей траншее, и ему вонзил в спину нож вражеский лазутчик. Потом он рассказал жуткую историю, как погиб его племянник, мой тёзка. Он выпал из окна, отец успел ухватить парня за обе руки, но не смог удержать.
Познакомились они с мамой в поезде, где он работал радистом. Она возвращалась в Москву после бериевской амнистии из ссылки в Казахстане, к которой она была приговорена в конце 1949 г. как дочь «врага народа». В их купе играли в шахматы, и наш будущий отец подсел рядом в качестве зрителя. Потом заговорил с мамой. Ей всегда нравились блондины (в дошкольном возрасте у меня были светлые волосы). В какой-то момент она сказала ему:
– А мне никто не пишет.
– Давайте я буду писать Вам, – шутя предложил он.
Встречались они на вокзале, в пустом поезде дальнего следования, точно, как в известном фильме Эльдара Рязанова. Вначале родилась моя сестра, спустя два года я. Но наш отец оказался женатым человеком. Дело закончилось крупным скандалом с участием его супруги, и он ушёл. Отец отличался крайней жадностью. Однажды моя сестра уронила на пол шоколадку, которую он принёс с собою. Тогда отец подобрал её, спрятал в карман и больше не доставал. И ещё он часто был навеселе.
Отец и теперь работал начальником узла связи на одном из московских вокзалов. Он остался у нас, я не мог никак заснуть и притворился спящим, а они с мамой о чём-то проговорили всю ночь. На следующее утро привезли мою сестру, красивую и радостную, одетую в вишнёвое вельветовое (в мелкий рубчик) платье, купленное нашей двоюродной тётей в ГДР. Отец побыл немного, потом ушёл. Спустя несколько недель мама позвонила ему на работу. Ей ответили, что его нет на месте. Голос, который это сказал, принадлежал нашему отцу.
Через много лет, когда я учился в институте, она снова позвонила ему на работу. Теперь уже женский голос ответил ей, что два года назад он попал под трамвай. И это была правда: потом мама побывала на его могиле.
Красные и белые
Мои бабушки, три сестры, родились в одном небольшом сибирском городке, в семье служащего железной дороги. Средняя сестра умерла в 32 года от лейкемии, младшая – когда я учился на 1-ом курсе, а старшая, которая вышла замуж ещё до революции, дожила до 1986 г. и скончалась в возрасте 93 лет. Мужья всех трёх занимали высокие государственные должности, были незаконно репрессированы (расстреляны в 1938 г.) и реабилитированы посмертно.
Во время Гражданской войны в их город входили то красные, то белые, то анархисты. Однажды вечером к ним постучали. Открыли засов. На пороге стоял вооружённый человек в кожаной куртке, красноармеец. Его спрятали за печкой. Спустя пятнадцать минут к ним ворвались колчаковцы и начали обыск.
– В доме есть мужчины? – спросили они вдову (супруг её потерял зубы, натёр десну, и у него возникла раковая опухоль, от которой он умер).
– Нет, только я и мои дочери, – ответила она.
Вскоре они ушли, не догадавшись посмотреть за печкой, где прикрывшись дровами, лежал красноармеец. Когда город заняли большевики, спасённый ими человек, который оказался комиссаром, приехал с возом дров и огромными буханками хлеба, ценившимися тогда на вес золота.
Ещё одним ярким (на ум сразу приходит «Открытая книга» Каверина) воспоминанием в жизни бабушки, младшей из сестёр, было то, как она влюбилась в одного гимназиста и он назначил ей свидание на скамейке, в парке. Они встретились, и тот по секрету сказал её, что собирается жениться на другой и приглашает её на свадьбу. Бабушка согласилась прийти, но вскоре по стране пронеслись две революции, потом Гражданская война, он вступил в ряды белых и был убит в одном из боёв с красными.
Вскоре, спасаясь от голода, семья уехала в Ташкент, где бабушка познакомилась с моим дедом, который случайно оказался с ней на лечении в местной больнице. Живая, весёлая и общительная, девушка сразу понравилась ему и, уезжая в Москву, он оставил ей свой адрес и телефон. Несмотря на настойчивые ухаживания и даже предложение одного летчика выйти за него замуж, бабушка поехала в Москву.
«Муки и радости» переводчика
Когда группа переводчиков, призванных на срочную военную службу, приехала в Дамаск, с нами встретился начальник отдела кадров. Все ребята, кроме меня, были из среднеазиатских республик, поэтому он, наверное, обратился лично ко мне:
– Если ты, поработав в «Интуристе», думаешь, что сразу здесь заговоришь, то ты ошибаешься.
Конечно, нас, филологов, параллельно обучали военному переводу, но он затрагивал лишь общевойсковую лексику. Специфику ПВО с её сложной техникой мне только предстояло освоить. Во время первых двух месяцев службы в Дамаске, откуда я ежедневно ездил на аэродром в пустыне, я сразу признался советнику командира зенитно-ракетной бригады, пожилому интеллигентному полковнику, что плохо понимаю сирийский диалект.
– Ничего страшного, – успокоил он меня. – Главное то, что говорю генералу я.
За свой перевод на арабский я ручался: литературный язык я знал хорошо. Кроме того, моя безудержная трескотня с сирийскими офицерами в автобусе в течение долгой дороги на аэродром, видимо, окончательно развязала мне язык, потому что во время очередной беседы советника с генералом, тот дважды обратился ко мне, называя по имени:
– Вы стали переводить лучше.
Когда меня перевели из Дамаска в Хомс, главный инженер, подполковник, которого я имел несчастье несколько раз обыграть в шахматы, в моём присутствии сказал про меня своему советнику:
– Переводчик плохой.
Здесь мне сразу вспоминается известная шутка своих коллег: «Береводчик блёхо» (арабы не выговаривают «п» и смягчают «л»). После этого сирийский офицер высмеивал каждую мою речевую ошибку или неверное произношение звуков. Правда, однажды хоть и с недовольным выражением лица, он всё-таки помог восстановить электричество в квартире, где я жил с женой и двумя маленькими дочерями. Сам он немного говорил по-русски и делал это весьма забавно. Однажды советник спросил его:
– Где ключи?
– Ключи в портфеле, – ответил тот, – портфель в машине, машина возле дома, дом в городе.
Раздался общий смех.
Мой советский начальник в Хомсе красноречием не отличался. Я с трудом переводил его отрывистые, часто незаконченные фразы, звучавшие к тому же весьма грубо. В результате один из офицеров на командном пункте сказал про меня:
– Когда он правильно переведёт, мы зарежем барана.
Командир бригады, пожилой дивизионный генерал, поначалу относился ко мне весьма иронически, указывая на мои ошибки в речи. Поэтому я удивился, когда он вдруг увидел меня идущим по улице и довёз сам на машине до дома (он жил где-то поблизости от нас со своими двумя жёнами). Через год его повысили до должности командира дивизии (вернувшись в Сирию опять, я выяснил, что он возглавил войска военного округа). Его советский переводчик отсутствовал, а местный только болтал, ничего не делая. Мне пришлось дома за полсуток перевести длинный план боевой подготовки дивизии (мой начальник дал мне в помощь одного капитана, который чертил рамки для таблиц). На следующее утро генерал, сидя за рулём машины, поехал со мной и своим советником в Дамаск. Там мы зашли в кабинет главкома ВВС и ПВО Сирии, и тот, не читая, утвердил перевод плана, написанный моей рукой. Затем генерал пригласил нас в служебный ресторан, где обедали работники Генштаба САР в высоких званиях. После этой поездки мой начальник вдруг спросил меня: