– Ну что, хлопче, повоевал? Видел, дрался как лыцарь. Все бились до последнего, защищая честь казацкую и волю. Вон сколько накрошили басурманов, да и наших побратимов немало полегло. Честь им и слава. Запомнят антихристы надолго этот урок. Вон, сколько трофеев набралось. Теперь у тебя работы много будет – все посчитать да записать.
И он показал на цепочку казаков, которые грузили на чайки связки оружия, сабель, кинжалов, луков, седел и другой трофейной амуниции.
–А ты скажи мне, козаче, зачем ты бросил круг и поставил под угрозу жизни своих побратимов? Зачем ты бросился за девчатами? Все равно они бы далеко от нас не ушли. Только одно смягчает твою вину: то, что ты один наложил басурманов больше, чем когда дрался в круге. И что это за сабля у тебя такая, что человека рубит на три части? Сроду о таких не слыхал.
–Эта сабля – достояние моего рода. Вот она, но извини, атаман, в руки я тебе ее не дам, так велено.
–Понимаю, – сказал атаман и с уважением глянул на мою саблю.
–Что касается моей провины, то тут я каюсь, не мог сдержаться, когда увидел, что знакомую девушку увозят в полон. Кровь ударила в голову, вот и сорвался.
–Наша дивчина или паненка?
–Паненка,– ответил я и посмотрел на него.
–В принципе это дело молодое, кто из нас в свое время не гулял, но поступать таким образом не стоит. Голова всегда должна быть холодной и расчетливой. Тогда и поступки будут такие, за которые не будет стыдно. И что ты теперь намерен делать? – спросил он, показывая на девушек.
–Если можно, пан атаман, я хотел бы отвезти ее домой и отдать родителям, а остальные девушки пусть поступают по своей воле.
–Ну что ж, в принципе имеешь право, твоя добыча. Только вот, что я хочу сказать тебе: ты сейчас становишься на ноги и должен сделать выбор, кем ты желаешь быть. Если запорожским казаком, то на Сечи нет места женщинам, если тебе ближе семейная жизнь, то забирай свою паненку и не возвращайся – я тебя отпускаю. И еще я тебе скажу: настоящие казаки не боятся никого- ни турка, ни татарина, а боятся только одного – женщин, потому что женщины забирают у них силу. Был побратим – и нет его, он уже тебе в бою не помощник, он не может уже делать то, что делал до этого, потому что влюбился. Поэтому запорожцы этих баб в упор не видят и венчаются навечно только с единственной женщиной – свободой, которая дороже им всего на свете. Поэтому не веди свою паненку на Сечь, а вези ее прямо домой и подумай, какую путь-дорогу ты выберешь.
Хлопнув меня по плечу, он развернулся и пошел к реке, отдавая на ходу команды, а я стоял, опустив голову под тяжестью того, что мне поведал атаман. До этого разговора я о таких вещах и не думал. Но теперь, встретив Басю, я начал кое–что понимать. Мне нравилась она вся: ее улыбка, игривый взгляд, копна волос, ниспадающая на плечи, ее кокетливое подергивание плечиком и томный ласковый голос. Мне казалось, что она само совершенство, что на свете нет девушки лучше ее. Я даже простил ее за то, что она почти не заметила меня тогда, на верховой прогулке, рядом с незнакомым шляхтичем. С другой стороны, я видел в ней высокомерие и шляхетскую надменность, с какой она смотрела на окружающих. Поэтому естественным образом возникал вопрос: где она, настоящая Бася? Как отличить, где ее природные качества, а где игра, в которой, возможно, негатив играет защитную роль? И вообще, как понять женщину? И можно ли ее в принципе понять?
Кроме того, я ни в коей мере категорически не желал отказываться от казачества, мне это нравилось, меня к этому готовили, а особенно после битвы я понял: это мое. До меня только сейчас дошло, что я натворил. Я рубил людей своей саблей так, что только слышался хруст костей да звон стали от разрезаемых доспехов или перерубленных мечей. Три половинки некогда единого целого медленно расслаивались, опускаясь на землю в недоумении. С другой стороны, татарские наездники тоже были не лыком шиты. Их кривая сабля могла разрубить всадника до пояса. Все зависело от силы удара и умения. Вон сколько всех – и их, и наших – навечно застыло на косе.
Так что теперь передо мной был выбор: или дальше добиваться расположения Баси, или забыть ее. Я не готов был сейчас принять решение, поэтому посчитал, что стоит подождать. Надо отвезти Басю ее родителям, а затем вернуться на Сечь и там уже все хорошо обдумать. Определившись с ближайшими задачами, я пошел туда, где ждали меня девушки. Умытые и отдохнувшие, они были неотразимы. Казаки вьюном ходили возле них, предлагая всевозможную помощь. Отозвав в сторону Басю, я предложил ей немедленно отправиться домой. Она согласилась, томно опустив голову вниз и спрятав лицо в копне своих волос.
Не теряя времени, я поймал двух приличных лошадей, приладил им седла и помог девушке взобраться на одну из них. Прикосновение к ее телу вызвало у меня бурю эмоций.
–Неужели атаман прав по поводу женщин? – подумал я, глядя на зарумянившееся лицо моей спутницы. Вскоре мы оставили поле битвы позади и, подгоняемые попутным ветром, мчались к нашей цели. В дороге обошлось без происшествий. Уже на следующее утро мы подъезжали к дому ее родителей. Радости по поводу ее возвращения, как и слезам, не было предела. Пережив все это, я на прощание получил холодный кивок и двинулся в обратный путь, думая о том, что атаман в чём-то прав относительно женщин. Утешило меня только то, что я осознавал, что по – другому я поступить не мог.
Приехав на Сечь, я занялся своим привычным делом: стал переписывать и сортировать трофеи. Атаман со мной больше ни в какие разговоры не вступал, давая возможность самому принять решение. Казаки отдыхали, залечивали полученные в битве раны да предавались воспоминаниям о своих погибших друзьях. Взамен безвозвратно ушедших набирали новых, из числа участников сражения, изъявивших желание служить в том или ином курене. Возле них вьюном кружился посол Папы Римского, выспрашивая подробности битвы и мнение казаков на возможные последствия их победы. И хотя он утверждал, что не знает языка, тем не менее, очень ловко вызывал казаков на откровения, хваля их за боевые качества и ловкость. Таким образом, как переводчик я был не востребован, поэтому занимался своими прямыми обязанностями и размышлял о том, что мне ближе: Бася или казацкая вольная жизнь. Вот если бы все это объединить в одно целое! Но чудес не бывает, решение должно быть одно раз и навсегда. Я даже похудел от мыслей на эту тему, ведя с собой постоянные дискуссии и убеждая себя в правильности того или иного решения, но окончательно определиться так и не мог. Как говорится, помог случай. В один из дождливых дней на Сечь прискакал гонец, который привез письмо для посла. Прочитав его, итальянец сразу засобирался в дорогу и обратился с просьбой к атаману отпустить меня с ним как переводчика и как личного телохранителя. При этом он отметил, что недолго будет в Риме и скоро вернется обратно. Вызвав меня к себе, атаман предложил мне собраться в эту поездку и, будучи в папской столице, узнать побольше новостей, особенно в отношении казачества, его дальнейшей судьбы и планов, которые строит папский престол касательно Запорожской Сечи. Это поможет определиться казачеству в своём выборе: или Рим, или Польская корона. В случае плохих вестей атаман рассчитывал на помощь Донского казачества и на возможное сотрудничество с московским государем. Пришло время чётко осознать, в какую сторону двигаться и к какому престолу приложить свою голову. Естественно, это должно оставаться в секрете, так как о моем задании будут знать всего два человека – атаман и я. И когда я вернусь, но вдруг его уже не будет, то мне следует присмотреться к преемнику, прежде чем открыть тайну. В случае, если я по каким-либо причинам не захочу с ним разговаривать, то мне нужно будет собрать круг старых казаков и выступить на нем. Чтобы они понимали, что я действую от лица атамана, он дал мне тайный пароль, который знают только посвященные. Приняв все это к сведению, я пошел собираться в дорогу. Прежде всего мне необходимо было спрятать свою саблю, ставшую уже всем известной. Дождавшись полночи и убедившись, что все заснули, я взял ее и понес в рощу, выскользнув из куреня и ужом пробравшись сквозь дозоры. Хорошо, что лунный свет, хоть и не был особенно ярким, но давал мне возможность достаточно хорошо ориентироваться в темноте. Спрятавшись в кустах, я затаил дыхание и стал прислушиваться к темноте, причем делая это всем телом, припав к земле и впитывая в себя все шорохи, которые издает чаща. Медленно поворачиваясь влево или вправо, я убедился, что за мной слежки не было и можно дальше продолжать двигаться. Приподнявшись с земли, я тихонько подошел к круче Днепра, где на самом обрыве росло одинокое дерево. Привязав к нему веревку, я засунул за пояс саблю, завернутую в кусок турецкой ткани, и стал медленно спускаться вниз, туда, где находилась случайно обнаруженная мною пещера. Со стороны воды она была закрыта дикими кустами, которые намертво вцепились в глинистую почву, где темными пятнами выделялись огромные скальные наросты. Раскачиваясь от налетевшего ветра, я вскоре достиг нужного уровня, приостановился и, раздвинув колючие кусты, пробрался в темный зев открывшейся пещеры. Ориентируясь в темноте, я наощупь нашел нужное мне место и бережно спрятал саблю, придавив ее сверху камнем. Затем, удалив следы своего присутствия, я тем же способом поднялся наверх. Отвязав веревку и выждав момент, когда луна оказалась прикрытой темной тучкой, я проскочил в чащу, а затем, предпринимая все меры предосторожности, добрался и до куреня. На всякий случай, посидев немного на улице, я зашел вовнутрь и расположился на своем спальном месте. Мои соседи храпели вовсю: кто с бульканьем, как будто бы пил воду, кто со свистом, кто с перерывами, доводя свой храп до самой совершенной ноты, а потом замолкая, словно прислушиваясь к своим руладам и любуясь произведенным эффектом. Казалось бы, спать было невозможно. Но месяцы «тренировок» в таком совместном проживании приводили к тому, что человек привыкал к этому фону, и когда не было такого мужского хора, то и засыпал как-то неспокойно, постоянно прислушиваясь в надежде на «колыбельную», под которую он привык комфортно себя чувствовать.
Утром после казацкого завтрака меня пригласили к итальянцу. Он был очень любезен и обходителен.
–Видите ли, молодой человек, меня срочно отзывают в Ватикан, очевидно, это связано с теми столкновениями, которые произошли недавно между казаками и турецко-татарским войском. Поэтому завтра утром я собираюсь выезжать. По моей просьбе пан атаман согласился выделить вас сопровождать меня в этом путешествии. Надеюсь, вы не будете возражать. Я думаю, для вас будет очень интересно увидеть мир, Рим, другие страны, побывать в библиотеке Ватикана, которая является одной из самых больших в мире. Вы, насколько я знаю, увлекаетесь книгами, любите чтение, новые знания. В этом я обещаю вам полное содействие. В нашем путешествии я рассчитываю на вашу помощь, поддержку и защиту. Я в курсе дела, как вы проявили себя в бою, и лучшего защитника мне не надо. Но одно дело – ехать по приказу, другое – по личному желанию. Я надеюсь, что мы там долго не задержимся и вскоре вернемся на Сечь. Потому я пригласил вас, чтобы узнать, согласны ли вы на такое путешествие?
Пока он говорил, я прикидывал все за и против. Если я поеду, то увижу совершенно новый мир, встречу новых людей и попытаюсь решить те задачи, которые передо мною поставил атаман. Кроме этого, это даст мне возможность определиться с моим отношением к Басе. Если нет, то меня могут посчитать трусом, и я буду опять сидеть за столом и вести учет всего имущества казацкого войска со всеми сопутствующими действиями. Нет, уж лучше вперед, хотя как-то страшновато отправляться в неизвестность, тем более – в сам центр другой религии, которая не очень-то жалует казацкую веру, что наглядно видно по поведению польской короны и ее советников в черных сутанах. Однако мне было приказано двигаться в этом направлении, поэтому выбор уже был сделан за меня.
– Я готов сопровождать вас, пан прелат, согласно приказу атамана.
–Вот и хорошо. Только у меня есть одна просьба: я хотел бы проехать по пути вдоль Азовского моря, посмотреть на эти места, на спорные территории, которые являются камнем преткновения между казаками и турками. Там, говорят, есть какие-то поселения, и соль там добывают очень хорошую, – сказал он, внимательно глядя на меня.
– На мой взгляд, больших проблем не будет, я выясню дорогу и кроме этого мы возьмем проводника, – ответил я.
– Хорошо, раз все мы обговорили, то прошу вас завтра быть готовым к раннему утру. На рассвете мы отправляемся в путь.
Распрощавшись с прелатом, я пошел готовиться к отъезду.
Утром, согласно моей просьбе, нам выделили проводника – медлительного и кряжистого Йосипа. Он отвечал за поставку соли для казацких харчей, поэтому и территорию вдоль побережья знал, как свои пять пальцев. Изредка он привозил и возы морской рыбы, которая была более соленая, чем речная днепровская, и казаки с удовольствием «баловались» ею, щелкая по вечерам бычки вместо семечек. Подождав, пока в свой возок заберется прелат, мы по команде проводника тронулись в путь. Солнце еще не заняло господствующее положение на небосводе, поэтому ехать было достаточно легко. Я ехал рядом с Йосипом, и мы лениво перебрасывались с ним редкими фразами, наслаждаясь прохладным утром и следя за блеском водной глади Днепра, который оставался позади.
–Там такой глади нет, – сказал проводник, кивая головой в сторону реки. –Там, куда ни глянь, она синяя, и волны лениво плещутся, накатывая на берег одна за другой, и воздух там совсем иной, дышится как–то глубже.
–Да, интересно, какое оно – море? Никогда там не был, морскую рыбу ел, а на море не был.
–Ну, вот и побываешь, еще и надоест, если будем там долго прохлаждаться. Солнце, соленая вода, белый песок по-разному действуют на человека. Кому-то нравится, кому – то нет.
– А люди там живут? – я вопросительно уставился на него.
–А как же! В основном рыбаки, да наш брат, казаки, которые занимаются выпаркой соли из лиманов и поставляют ее повсюду. Правда, порой налетают лихие разбойники да грабят, берут все подряд: и рыбу, и соль, и деньжата, которые накоплены от продажи. Я уже не говорю о турецких и татарских отрядах, которые рыщут по побережью и требуют свою дань. Так что народу там всякого хватает. Кроме этого, есть такие места, куда местные не то, что заплывать, а и заходить по суше боятся. Говорят, там пропадают не только животные, но и люди.
Я даже и представить себе такое не мог, и все, что рассказывал мне проводник, напрочь перечеркивало мои «морские» мечты и разворачивало меня в сторону нового осмысления будущих морских пейзажей. Так беседуя, мы версту за верстой преодолевали наш путь в неизведанное. Прелат почти не вылезал из возка, прячась от солнца, покидая его только для того, чтобы размяться в тени да подкрепить свои силы всякой снедью, которую раскладывал перед ним его слуга. Наш отряд состоял всего из семи человек, среди которых, кроме прелата и его слуги, было два охранника, извозчик да я с проводником. Путешествие проходило спокойно, правда, когда мы пересекли границу поселений и въехали в дикую степь, к нам пару раз приставали татарские отряды, но, увидев турецкий фирман (разрешение), который предъявлял прелат, они молча разворачивали коней и удалялись ни с чем. Наконец на третий день пути легкий ветерок принес нам ни с чем не сравнимый запах моря, который заставил всех прибавить шагу. Лошади тоже оживились, чувствуя скорый отдых. Ближе к вечеру мы достигли небольшой балки, внутри которой спряталось несколько глиняных домиков под соломенной крышей. Навстречу нам в сопровождении лающих собак вышло человек пять, держа в руках ружья. Йосип, ехавший впереди, снял свою шапку и, покрутив ее в руке, крикнул: «Пугу, пугу, то казаки с Югу». Старший из встречавших приложил ладонь к глазам, внимательно стал всматриваться во всадников, а затем крикнул: «Йосип, то ты?».
–Да, Иване, то я с великими гостями, принимай до себе.
– Так не ждали мы гостей, а ждали припасов, за которыми поехали наши хлопцы, но раз дорога привела вас к нам, то милости просим. Езжайте вон к той хате и распрягайтесь, а мы с Йосипом займемся вечерей.
И он, взяв под руку нашего проводника, отвел его в сторонку, очевидно, расспрашивая, что за народ он привез с собой. Возле хаты нас встретила пожилая женщина, распределившая нас по месту ночевки. Прелат со слугой остались в хате, а остальные были распределены между другими жителями. Мы с проводником заявили, что будем спать на свежем воздухе и, распрягши лошадей, с удовольствием опустились на душистое сено, насыпанное возле овина и прикрытое сверху кусками домотканых дорожек. За это время был разведен костер, и к нам стал доноситься запах ухи и жареной рыбы. Раздевшись, Йосип предложил мне искупаться в море. Идя за ним по петляющей в балке тропинке, мы, наконец, вышли на морской берег. Открывшийся вид поразил меня. Море было прямо передо мною, игриво плескаясь ленивыми волнами, которые с шумом накатывались на белоснежный песок, а затем медленно, словно нехотя, отползали обратно. По низине тянулся легкий ветерок, который приятно охлаждал разгоряченное тело, а от берега куда-то вдаль звала лунная дорожка, предлагая прямо вот сейчас пробежаться по ней в бесконечную даль. Мои размышления прервал голос проводника.
–Еще насмотришься, давай лучше отмоем дорожную грязь и приведем и душу, и тело в порядок.
Мокрый от стекавшей воды, он набрал полные руки глины и стал втирать ее в голову и тело.
–Самое лучшее мытье, волосы становятся мягкими и шелковистыми, а тело очищается за один момент. Вот попробуй сам, – и он протянул мне жменю расползавшейся в его руках глины.
Я взял и последовал его примеру. После того как я окунулся в море, дело пошло веселее и моя кожа приобрела темный цвет. Выждав, когда глина подсохнет, мы по его команде бросились в море и стали там барахтаться, смывая все со своего тела. Это были блаженные минуты, во всем организме появилась какая–то легкость и упругость, а волосы после высыхания ложились в любую сторону даже без расчески. Со стороны поселка раздались редкие удары по железу, которые выплывали из балки и растворялись в море.
–О, это нас зовут на вечерю, – засуетился Йосип и, протянув мне рушник, двинулся на зов. Я, едва поспевая, последовал за ним.
Возле костра все уже были в сборе, кроме прелата и его слуги. Он решил принять пищу отдельно, из своих запасов. Остальные ждали нас, расположившись возле огнища. На рушниках в глиняных тарелках была выложена разная рыба: и жареная, и вяленая, и красная, и жирная тарань, и соленый судак, и балык, и бычки, расположившись в живописном порядке вперемешку с луком. Они манили взор и просились в руки. Из подвешенного казана поднимались струйки пара, щекоча своим непередаваемым запахом ноздри присутствующих. На отдельном рушнике ломтями лежал серый хлеб. Когда мы заняли свои места, кашевар стал наполнять ухой глиняные миски достаточно серьезных размеров и ставить их перед едоками. Когда все, сняв головные уборы и перекрестившись, после молитвы готовы были отдать дань уважения рыбному супу, Йосип, вскочив, как укушенный, закричал:
–Одну хвилиночку, одну хвилиночку, – и, сунув руку в свои широчайшие шаровары, стал что-то выуживать оттуда. Все замерли в ожидании того, что он извлечет на свет. А проводник, хитро улыбаясь, медленно вытащил из кармана запечатанную кварту горилки. На лицах большинства присутствующих отразился восторг от предвкушения будущего удовольствия и желания продегустировать уху вместе с горилкой. Все завороженно смотрели, как он медленно ставит бутылку в центр стола. Тут же, словно из-под земли, появились кружки, и Иван твердой рукой стал разливать туда горилку. Затем он встал и, вытянув руку с кружкой, расправил усы и, глядя на нее, произнес:
–Ну что, хлопцы, за зустричь, будьмо! – и одним движением вылил все в рот.
Все остальные последовали его примеру, крякая и сопя, опорожняя свои кружки. Замелькали ложки, и наваристая уха стала заливать пожар в желудках присутствующих. Затем последовала вторая и третья кружка, которые прибавили и аппетита, и желания «почесать» языки собравшихся. Начались расспросы о казачьей жизни, о рыбацких «страданиях», вспоминали общих знакомых и боевую молодость. Учитывая, что у меня и того и другого было еще не очень много, я потихоньку покинул компанию и ушел спать.
Теплый легкий ветерок так убаюкал меня, что утром я с трудом поднялся на ноги. Проводник сразу потащил меня купаться, а затем вручил большую кружку парного молока и краюху хлеба. Осилив этот завтрак, я был готов к дальнейшим действиям. Как раз и прелат вышел из хаты, готовый совершить экскурсию по побережью. Приветливо кивнув мне, он сел в возок и, прикрыв верх от солнца, тронулся в путь. Мы последовали за ним. Впереди ехал проводник из местных, который перечислял названия той или иной местности и выбирал только ему известную дорогу. По пути нам попадались небольшие поселения, казачьи зимовники, редкие отары овец. Вдалеке мелькали какие-то всадники, медленно тянулись возы с солью, которую везли на продажу чумаки. Растительность была очень редкой, трава чахлой, засыпаемая периодически песком от поднимавшегося ветра, который постоянно менял направление. Прелат, несмотря на жару, с интересом рассматривал все это, задавая вопросы и делая какие-то пометки в своей тетради. Наконец наступило время обеда, и мы подъехали к колодцу, который находился в небольшой лощине, на удивление, заросшей кустами и редкими деревьями. Пока мы, расседлав лошадей, поили их, слуга расстелил на земле ковер и, выставив на него припасы, пригласил прелата на обед. Тот, умывшись, важно разлегся в тени и стал с аппетитом насыщать свой организм вареными яйцами, огурцами, помидорами и прочей снедью, в избытке лежавшей перед ним. Мы более скромно подошли к этой проблеме и с удовольствием уплетали хлеб с сыром, запивая все колодезной и немного солоноватой холодной водой, общаясь по ходу трапезы.
–Жаркая у вас погода, – сказал я, поглядывая на собеседников.
–А у нас она такая и есть: летом жарко, зимой очень холодно – вот такое оно, Азовское взморье, – ответил проводник из местных.
–Татары его еще так называют, то есть рыбное море. А рыбы здесь – лови, не хочу, на том и живем: летом ловим, зимой едим и продаем. Вот и делаем из осетров балыки – соленую рыбу, которая хранится целый год и ее покупают даже для королевского стола.
–Наверное, поэтому и море называется на местном «Балык»? – спросил я.
– Может быть, и так, кто его знает?
В это время ко мне подошел слуга и сказал, что прелат хочет видеть меня. Развернувшись, я подошел к нему.
–Присаживайтесь, угощайтесь, – и он показал рукой на остатки своего пиршества.
–Спасибо, я уже отобедал, – ответил я, вежливо отклоняя его предложение.
–О чем вы там оживленно беседуете? – поинтересовался прелат, хитро посматривая на меня.
Очевидно, после обеда он, отдохнув от дороги, был в хорошем расположении духа и готов был побеседовать со мной и попутно выяснить предмет моего разговора с проводниками.
– Да ни о чем таком, что было бы вам интересно, – прямо ответил я ему, тем самым показав, что мне ясен его интерес.
– Просто мы говорили о вкусной рыбе, которая водится в этом море, и о том, что татары его зовут Балык – денгиз. Меня обещали угостить этой рыбой, которую, говорят, любят даже короли.
– Очень интересно, – сказал прелат и полез за своей тетрадкой.
– А вы знаете, что греки называли это море Меотийским озером?
– Но почему озером?
– Ну, очевидно, по их меркам оно было очень маленьким. Побережье и степи возле этого моря топтали такие древние народы, как готы, гунны, вандалы, скифы, сарматы и многие другие. И всех их кормило это озеро. Некоторые даже считали, что тут когда–то жило варварское племя Одина, которое прогнали отсюда скифы. Они смешались с оставшимися здесь племенами, и их стали называть «крымскими готами», хотя на самом деле таковыми они не являлись. Это был очень гостеприимный народ, а их девушки слыли первыми красавицами, которые к тому же умели скакать на лошадях, стрелять из лука, метать копье. Не каждый воин мог выиграть у них соревнование. Они очень ответственно подходили к выбору партнера, и у каждой из них были свои критерии. Когда к ним приезжали «гости», они выходили их встречать на берег, внимательно рассматривая не только то, что они привезли, но и их самих. Например, в летописи «Слово о полку Игореве» так и сказано: «Се бо готские красные девы въспеша на брезе синему морю, звоня рускым златом».
Это он прочел мне из своей тетради, немного коверкая слова, а затем, перевернув несколько страниц, продолжил:
– А византийский историк Прокопий Кесарийский писал: «В военном деле они превосходны, и в земледелии, которым они занимаются собственными руками, они достаточно искусны».
– Откуда вы все это знаете? – спросил я удивленно.
–Видите ли, когда я узнал, что меня отправляют в эту местность, я целый месяц просидел в библиотеке Ватикана и изучил все возможные источники, чтобы понимать, с чем предстоит мне иметь дело. Так что не думайте, что перед нами дикая пустынная местность. Это не так, ибо здесь когда-то жили народы, кипели страсти, гремели битвы, одни народы сменяли другие. Но земля помнит все и порой предоставляет такие сюрпризы, о которых никто не мог и подумать.
–Да, хорошо многое знать. Вот бы и мне немного побыть в библиотеке и почитать, что здесь было раньше.
– Не переживайте, как только приедем в Рим, я составлю вам протекцию. Надеюсь, это пойдет вам на пользу.
–Надеюсь, – ответил я, и мы стали собираться в обратный путь. К вечеру, подъехав к рыбакам, мы застали там полный казан ухи, медленно томящейся над костром, вяленую рыбу и балык, отсвечивающий янтарным соком в свете переливов костра. Прелат снова уединился, и мы, освежившись в море, сели за стол. В этот раз рыбные деликатесы пришлось запивать местным самогоном из большого бутыля зеленого стекла, крепко запечатанного кукурузным початком. И цвет, и вкус этого напитка оставляли желать лучшего, поэтому я, выпив немного за компанию и в дальнейшем отказавшись от возлияний, уделил все свое внимание балыку. После третьей бутылки Иван сказал, что прелат хочет теперь осмотреть другую сторону побережья и надо будет завтра дать ему нового проводника. Стали обсуждать, кого выделить на это дело, и сошлись на кандидатуре Миколы Сиволапа, который присутствовал здесь же. Кроме того было отмечено, что в этой стороне находится Гадячья балка, которая славилась разными странностями, поэтому было велено в нее не съезжать, а обойти мимо. Затем Иван добавил, конкретно обращаясь к Миколе, что если за ними увяжется Петро, то его не гнать и ему не мешать. На том и порешили, и, когда в бутылке закончилась «живительная влага», все медленно стали расползаться по домам.
Меня заинтересовали последние слова Ивана, и, пристроившись рядом с сегодняшним проводником Степаном, я начал интересоваться, что имел он в виду. Мой собеседник сначала отнекивался, а затем, махнув рукой, поведал следующую историю.
Петр, молодой рыбак, как–то раз находясь на охоте, погнался за раненым зайцем. Тот еле увернулся от парня и шмыгнул в Гадячью балку. Охотник – за ним, и, пока он искал свою добычу, на балку внезапно опустился туман. Ничего не было видно, и Петр по памяти решил найти дорогу обратно. Но когда он вылез из балки, то его окружили вооруженные девушки на конях, которые, связав его и бросив на круп лошади, привезли в свое стойбище. Что там было и как, Петр много не рассказывал, но его заставили работать так же, как и других мужчин, которых держат отдельно от женщин. Там он без памяти влюбился в одну из этих воительниц. А дальше случилось вот что. Однажды его послали собирать хворост для костра, и он опять попал в балку, зашел туда, а вышел уже снова к нам. Отсутствовал он где-то пару месяцев, мы уже и заморились искать, когда он появился словно ниоткуда. Теперь вот мается за своей зазнобой и хочет снова попасть туда. Но пока это ему не удается, хотя постоянно пропадает в этой балке. Стал сам не свой, ничего у него не идет, отощал и на все махнул рукой, поэтому и Иван приказал не трогать его, считая, что время залечит душевную рану. Сначала ему не поверили, но потом, когда в балке стали пропадать люди и пошли разговоры о том, что изредка оттуда вырываются вооруженные всадницы и хватают всех подряд, кто оказался там в это время, все решили подальше держаться от страшного места.
Эта история поразила мое воображение. Как может происходить подобное в наше время? И что это за женское племя? Может быть, это то, о чем мне рассказывал прелат? Но тогда, где они живут? И что это за коридор, по которому люди попадают туда? На все эти вопросы у меня пока ответов не было. Может быть, я найду что-нибудь в библиотеке, тогда все станет на свои места. Но, как оказалось, ответы на мои вопросы пришли раньше, чем я мог себе представить.
Глава IY
Утром по росе мы тронулись в путь. На всякий случай я кроме сабли взял с собой ружье и один пистолет, который заткнул за пояс. Оружие было у всех, кроме прелата, который, поеживаясь от утренней прохлады, дремал в своем возке. Вскоре ласковые лучи солнца высушили землю, и трава стала приподниматься над землей, пряча в своих куцых зарослях наши следы. Периодически мы останавливались на возвышенностях, и тогда прелат доставал подзорную трубу и очень внимательно все осматривал вокруг. По мере того, как мы все больше удалялись от поселения, Петр приходил в возбуждение. То горяча коня, то галопом срываясь с места, он летел во весь опор вперед, потом внезапно останавливался и молча поджидал нас. Сначала мы были удивлены, однако потом привыкли к его поведению, понимая, что за этим стоит. Ближе к обеду впереди показалась небольшая балка, и возница, желая отдохнуть в тени, направил туда возок. Однако проводник крикнул ему, чтобы он не делал этого и ехал за ним. Петр тоже придержал своего коня, словно раздумывая, рвануть ли вперед, в эти редкие заросли, или ехать со всеми. Догадываясь, что это может быть, я вопросительно посмотрел на проводника. Тот, видя мой немой вопрос, молча кивнул головой и направил своего коня по правой верхней стороне балки, так как слева и справа были зыбучие пески, а другой дороги вперед не было. На ту сторону можно было перебраться или через балку, или по верху, что мы и сделали. Проводник правильно поступил, не поднимая паники, да и прелат не знал об этой истории, поэтому спокойно ехал, глядя по сторонам. Петр тоже, сначала призадумавшись, затем решившись, кивнул головой и поехал следом за нами. Мы ехали не торопясь, внимательно осматривая все вокруг. Везде было спокойно, только где-то на середине пути поднялся небольшой ветерок, который, на удивление, шел из балки. Постепенно он усиливался, заключая нас в достаточно неприятные холодные объятия, а внизу стал клубиться туман. Проводник заерзал в седле и попросил всех прибавить ход. Все тоже засуетились и стали подстегивать лошадей, благо, до конца балки осталось совсем ничего. В этот самый момент колесо возка наехало на камень, и он, подпрыгнув, упал прямо в зев клубившегося внизу тумана. И это сыграло свою роковую роль. Когда проводник уже съезжал с конца балки, темная масса тумана заклубилась, словно выискивая, кто бросил в нее камень, и из ее середины вырвался сгусток белесой субстанции, который накрыл нас всех, за исключением проводника. Все вокруг потемнело, мы потеряли всякие ориентиры и были сбиты с толку. Пришлось спешиться и удерживать коней, которые начали громко ржать, пытаясь сбросить седоков и развернуться назад. Я одной рукой сдерживал коня, другой наощупь нашел ехавший впереди возок и стал успокаивать перепуганного насмерть прелата. Более или менее мне удалось это сделать. Так и стояли мы в этой липкой туманной измороси, ожидая, чем все это закончится.