–А ну поддайте жару, – сказал дед и открыл топку паровоза. Мы с Эдвардом двумя лопатами стали подбрасывать туда уголь. Огонь сразу загудел, требуя все новые порции, а стрелки манометра рванули вперед.

–Хватит, хватит, – крикнул Матвеич и закрыл крышку.

Так мы и ехали, перебрасываясь ничего не значащими фразами, до какого-то разъезда, который был условной границей. Здесь стрельцы сошли и пересели в поезд, идущий в Харьков, а мы, набрав в паровоз воды, двинулись дальше.

До самой Москвы никаких серьезных недоразумений не было. Ну, обстреляли два раза какие-то банды, да перед самой Москвой работники ЧК искали среди пассажиров переодетых офицеров.

Бедные российские офицеры! Везде их ловят и расстреливают, словно они виноваты в том, что происходит сегодня в стране. Да им памятники надо ставить за то, что боролись и борются, несмотря ни на что, за свою страну, за свою честь, за свое Отечество. И никакие они не предатели и изменники, а настоящие патриоты. А может, это целенаправленная кампания, чтобы извести цвет российской нации, пустить под корень голубую кровь? Ведь этих людей уже не переделаешь, значит остается один путь. И большевики, наверное, пошли этим путем. К чему он приведет, никто не знает. А кто заставляет их поступать таким образом? В мозгах нормального человека не могут родиться подобные идеи. Или это опять негативные воздействия той непонятной сущности, которая таится в янтарной комнате, и она действует избирательно? Может быть, представители новой власти попали под ее влияние? Ведь не секрет, что они напрямую связаны с немцами. Я читал выводы российской контрразведки по этому вопросу, составленные для генерального штаба. Там указаны конкретные факты такого сотрудничества. А учитывая то, что многие руководители подолгу жили в Германии и имели тесную связь не только с политиками, но и представителями различных обществ, ставивших перед собой достаточно специфические цели, то вполне очевидно, что они попали под влияние последних, и теперь, сами не сознавая того, стали просто марионетками. Вполне возможно, их действиями руководит то, что так упорно прячется в янтарной комнате. И оно руководит ими со злом и целенаправленно, разрушая и уничтожая их руками все, что было создано упорным трудом многих поколений. Все это выглядит так, будто расчищается путь для чего – то нового, непонятного и необъяснимого. А новые жертвы только добавляют силы и коварства этому невидимому существу. Пока мы с ротмистром были рядом с царской семьей, все было относительно нормально. Стоило нам только уйти чуть в сторону по различным причинам, как начались проблемы, угрожающие не только безопасности, но и самой жизни всей царской фамилии. Все действия, исходящие из этой комнаты, были направлены именно на это. Она хочет расправиться с ними так же хитро, как расправилась с их венценосными предками. И моя задача заключается в том, чтобы попробовать помешать этому.

Так размышлял я, не зная, что на самом деле происходит в столице. А действительность оказалась ужаснее, чем я предполагал.

Москва златоглавая

В Москве, как и везде, нас встретила привычная картина: грязь, толпы куда-то спешащих людей и цепь солдат, стоящих на пути выхода с перрона. Проверяли всех пассажиров. Согласно декретам новой власти, они попадали под категорию «мешочники» и подвергались обязательной проверке. Изымали все и в первую очередь – продовольствие и драгоценности. Оставляли только немного на пропитание. В Москве начинался голод, и поэтому собранное продовольствие шло на склады и раздавалось на пайки; отнятые драгоценности частично оседали в карманах самих обыскивающих, а остатки шли новой власти. От нашего паровоза отцепили вагоны, и мы потихоньку двинулись в депо. Там, поблагодарив деда и приведя себя в порядок, откопали наши мешки в тамбуре паровоза и через дыру в заборе вышли в город. Здесь, в Москве, у меня тоже были тайные квартиры, которыми я решил воспользоваться. Одна из них находилась в Боголюбском переулке. Наняв извозчика, мы за двадцать минут добрались туда. Оставив Эдварда в скверике недалеко от дома, я решил сам проверить квартиру. Она располагалась в доходном доме купца Феоктистова на третьем этаже. Наверх вела кованная из металла ажурная лестница, а внизу всегда находился дежурный. Однако в этот раз дежурного на месте не оказалось, и парадная дверь была не заперта на замок. Открыв ее и пройдя в вестибюль, я прислушался. Вроде бы все было тихо, никаких шорохов и подозрительных звуков. Потихоньку поднимаясь наверх, я на каждом пролете останавливался, замирая на секунду и прислушиваясь к тишине. На каждой площадке насчитывалось по три квартиры, запирающиеся двойными тяжелыми дубовыми дверями, на которых висели медные таблички с фамилиями жильцов. Так постепенно я добрался до своей квартиры. На ней висела табличка, на которой славянской вязью было написано «Коллежский асессор Стригунов П.Б.». Естественно, все это было вымышленное, но документы на квартиру были оформлены, как полагается. Остановившись перед дверью, я перевел дыхание и, замерев на минутку, включил свое внутреннее зрение. Обследовав квартиру и не найдя ничего необычного, я вернулся обратно. Затем я внимательно осмотрел дверь. Все метки были на месте, что свидетельствовало о том, что сюда никто не пытался пробраться. После этого, отсчитав на кафельном полу перед дверью пятую плитку слева, я нажал ее соответствующим образом. Она провернулась, открыв тайник, в котором лежали ключи. Я быстро достал их и положил в карман. Теперь надо было забрать Эдварда. Выскочив на улицу, я подал ему условный сигнал, и мы вместе поднялись в квартиру. Я быстро задернул шторы и включил свет. Эдвард с интересом стал осматривать квартиру. Она состояла из четырех комнат с огромными потолками, помещения для прислуги и кухни с большой плитой. Кроме этого была еще и немецкая электрическая печка фирмы «Сименс».

Первым делом мы набрали воды, нагрели ее и приняли ванну, приведя в гармонию тело и душу. Пока Эдвард наслаждался в ванной, я в кладовке стал искать съестные припасы. Кроме водки и коньяка были галетное печенье и шоколад в больших золоченых плитках. В отдельном вощеном пакете лежали ржаные сухари, приготовленные специальным образом. Я всегда держу такой набор в каждой из квартир. Он хорошо подкрепляет и дает возможность не только восстановить силы, но и в случае необходимости продержаться довольно долго без основных продуктов питания. Все это я выставил на стол. Посвежевший и помолодевший Эдвард был удивлен моими гастрономическими изысками и пришел в восторг. После того как я последовал его примеру и привел себя в порядок, мы уселись за импровизированный стол. Посоветовавшись, решили, что, учитывая деликатность закуски, лучше пить коньяк, так как водка в данном случае будет для нас тяжеловата. В итоге мы подняли настроение двумя бутылками французского коньяка, закусив все это пачкой галетного печенья и двумя плитками шоколада. В конце, пресытившись сладким, Эдвард решил попробовать сухари. Надломив один из них, он сунул небольшой кусок себе в рот. По мере того, как он жевал, выражение лица его менялось от удивления к восторгу. Соленый, терпкий хлебный вкус сухаря покорил его, хотя по мне это был обыкновенный солдатский сухарь, приготовленный так, чтобы его можно было хранить в течение года. После этого в приподнятом настроении мы завалились спать.

Утро началось со свежезаваренного кофе, который Эдвард нашел на кухне. После этого мы перебрали гардероб и нашли себе приемлемую одежду, исходя из обстановки. Военное обмундирование отбросили сразу, так как на улице останавливали всех, кто носил офицерскую форму, пусть и без погон. Поэтому мы подобрали неброскую штатскую одежду, в которой нас можно было принять за мелкую интеллигенцию. Наказав Эдварду сидеть дома, я тихонько выскользнул на улицу. Мне нужно было подать сигнал о встрече своему человеку и посетить Хитров рынок, который сегодня стал одним из основных источников не только продовольствия и мануфактуры, но и информации. Моросил мелкий противный дождик, и народ быстро пробегал по улицам, порой прячась в подворотнях. Это было мне на руку, и я старался как можно быстрее достичь нужного мне места. Вскоре я достиг его: это была триумфальная арка в честь победы в войне 1812 года. Памятник окружала небольшая чугунная ограда с изображениями различного военного снаряжения того времени. Подойдя к третьему слева чугунному пролету ограды, я повязал особым образом на стволе изображенной здесь пушки красную нитку, обозначавшую необходимость срочной встречи, сделав вид, что завязываю развязавшиеся шнурки на ботинках. Затем, оглянувшись на редких прохожих, двинулся в сторону Хитрова рынка. Пройдя по Покровскому бульвару мимо казавшихся заброшенными домов Саввы Морозова, Хлебниковых, Расторгуевых и других миллионеров, я вышел на относительно небольшую площадь, окруженную со всех сторон обшарпанными домами. Это были знаменитые ночлежки.

Рынок работал практически круглосуточно, пропуская через себя массу товара и людей. Казалось, здесь собралась вся Москва, которая торговала всем, чем только можно. Гимназистки торговали своим телом, графиня меняла драгоценности на еду, какие-то темные личности предлагали марафет, бывшие офицеры – свое наградное оружие. Все двигались, торговались, перемещаясь по территории взад и вперед, расхваливая свой товар, или приценялись, к понравившейся вещи. В основном господствовал натуральный обмен, но в ходу были и деньги. Особенно ценились денежные знаки Российской империи. На них можно было купить практически все.

Встреча с Ламакой

Мне нужно было найти Ламаку. Но как в этой тысячной толпе найти эту особу, которая скрывается неизвестно где и, наверное, еще имеет приличную охрану. Размышляя над этим, я краем глаза увидел, как сопливый беспризорник пытается незаметно залезть в мой карман. Поймав его руку и сразу заткнув ему рот, чтобы он не поднял истошный вой, как обычно это делает такая детвора, я тихонько прямо в его грязное ухо сказал:

–Сейчас я тебя отпущу и даю целый целковый, но ты должен будешь найти мне Ламаку. Ты все понял?

Он кивнул головой, и я медленно освободил его рот, а потом и руку. Он продолжал стоять, возле меня, хитро щурясь.

–Ну чего стоишь? – спросил я.

–А рубль? – и он протянул руку.

Вытащив из кармана руку, я протянул ему бумажный рубль. Схватив его, мальчуган сразу отскочил в сторону, чуть не сбив стоящую рядом женщину, и громко заорал:

–Ламаку не знаю, никакого Ламаку. Чего пристал к человеку? – и бросился в толпу, скрывшись из виду.

Народ, стоявший рядом, моментально отпрянул в сторону, и вокруг меня образовалось пустое пространство. Все подозрительно стали смотреть на меня. Чтобы как-то снять напряжение, я, повернувшись спиной к толпе, стал рассматривать выложенный на ближайшем прилавке товар. Постепенно рынок снова вошел в рабочий ритм, и я двинулся дальше. Главное, я достиг того, чего хотел. Все беспризорники работают под руководством тех людей, которые следят за рынком с криминальной точки зрения. И то, что я ищу одного из них, не пройдет незамеченным, и каким-то образом они дадут знать о себе. Пройдя мимо группы людей, торговавших с деревянных разносов, я почувствовал, как кто-то меня дергает за рукав. Опустив глаза, я увидел того самого мальчишку, который только что сбежал от меня. Убедившись, что на него обратили внимание, он сказал:

–Пошли за мной, – и, повернувшись, двинулся сквозь толпу, показывая мне дорогу. Лавируя между потоками людей, минут через десять мы подошли к небольшому деревянному домику с вывеской над дверью. Это была харчевня, вокруг которой распространялся изумительный аромат свежеиспеченного хлеба. Здесь меня уже ждали. Их было трое. Главный среди них, очевидно, был высокий парень, который крутил папиросу в зубах, перебрасывая ее слева направо и наоборот. В результате дым окутывал его голову со всех сторон, и казалось, что у него дымятся мозги. Осмотрев меня снизу доверху, он выплюнул папиросу, растер ее ногой и, сплюнув на землю, спросил:

–Это тебе что ль нужен Ламака?

–Мне, – ответил я.

–А чего ты хочешь, говори мне, я передам.

–По – моему, я ясно сказал, что мне нужен Ламака. А ты на него вроде бы не похож, – заявил ему я.

–Поговори мне! – взвился длинный и угрожающе сделал шаг вперед.

Я, не испугавшись его выходки, лишь сконцентрировал свое внимание на предмете возможного нападения и продолжил:

–Если нет Ламаки, значит, нет и разговора. Все, что я должен сказать, я скажу только ему. Поэтому давай решай быстрее: или мы идем, или я возвращаюсь обратно. Только потом ты сам будешь ему рассказывать, почему ты помешал нашей встрече, а он с тебя спросит по полной.

Очевидно, мое красноречие подействовало на длинного, особенно последняя фраза, и он, поколебавшись, кивнул головой своим напарникам и двинулся вперед. Я пошел за ним, а сзади, замыкая нашу группу, шли его помощники, настороженно поглядывая по сторонам, держа правую руку в кармане. Пройдя хлебные ряды, мы свернули направо, пролезли через замаскированную дырку в заборе, немного прошлись по улице, идущей вдоль рынка и, свернув в узкий переулок, остановились возле зеленых ворот. Длинный тихонько свистнул, и ворота приоткрылись. Оттуда выглянула рыжая физиономия, которая осмотрела нашу компанию и, узнав знакомые лица, открыла шире ворота, пропуская нас во двор. Подойдя к крыльцу, главный стянул картуз с головы, плюнул на свою пятерню и, пригладив волосы, буркнул мне:

–Погодь.

Затем, вытерев ноги о крыльцо, решительно открыл дверь и скрылся в доме. Отсутствовал он минут пятнадцать. За это время я успел осмотреть двор, моих сопровождающих и прикинуть возможные пути отхода, если что пойдет не так. Вскоре дверь снова открылась. Оттуда высунулась голова длинного, и он крикнул мне:

–Заходь.

Воспользовавшись приглашением, я быстренько проскользнул вовнутрь и очутился в небольшой прокуренной комнате. В центре нее стоял круглый стол, за которым сидел пожилой кряжистый мужчина, по бокам еще двое, дымившие папиросами, как паровозы. Взгляд у мужчины был тяжелый. Очевидно, он привык таким взглядом ломать людей. Кроме того, он обладал большой физической силой, что было видно по его покатым плечам и длинным жилистым рукам. Взглядом он попытался взять инициативу в свои руки, направив на меня свои пронзительные глаза и пытаясь поймать мои глаза своими. Зная это, я, взглянув на него, начал рассматривать его руки, затем одежду, давая ему возможность следить за мной и направляя его туда, куда я хотел. Измотав незнакомца, таким образом, я внезапно глянул в его глаза и, поймав их, уже не отпускал, внушая ему, что я пришел как гость. Теперь с ним можно было делать все что угодно, но это не входило в мои планы, и я медленно отпустил его. Он вздрогнул, опустил глаза вниз и, придя в себя, спросил:

–Что привело тебя сюда, господин хороший? Дело какое есть али так просто? Ты случаем не из ЧК? А то последнее время только и сталкиваемся с ЧК: то облавы здесь устроят, то подошлют кого– нибудь, чтобы нас извести. А тебе чего надо?

–Да в принципе не так уж много, – ответил я. – Ну, во-первых, передать тебе привет из Одессы от Мишки Япончика.

–Ну и что из этого? – ответил он. – Таких Мишек в Одессе много. И где правда о том, что ты действительно знаешь его? Может, тебя специально подослали выпытать чего-нибудь о нас. Мы с таким, как ты, знаешь, как расправляемся?

И он, взяв лежащий на столе пятак, согнул его пополам двумя пальцами. Затем бросил на стол и многозначительно посмотрел на меня.

–Впечатляет, – сказал я. – Теперь мне понятно, почему вас прозвали Ламакой, но это к делу не относится. Он просил передать, что у вас были общие дела по отношению к Валету, и в честь этого он просит вас помочь мне кое в чем.

–Валет, – он наморщил лоб, словно припоминая. – Ах, Валет! – И он громко расхохотался. – Да, катанули мы одного фраера, и если бы не Мишка Япончик, неизвестно, как бы все закончилось.

–Ну, садись, – сказал он расслабленно, подавая знак своим сотоварищам, которые сидели с напряженными лицами, что все в порядке.

–Что за нужда такая тебя привела?

–Если можно, я бы хотел переговорить об этом наедине, – и многозначительно посмотрел на собеседников.

Он правильно понял меня и, глянув на своих помощников, сказал:

–Вот что, ребята, пойдите покурите на улице, а то тут дышать нечем.

Те молча поднялись и быстро выскользнули из комнаты. Мы остались вдвоем.

–Ну, у меня необычная просьба, которая состоит из двух частей. Первая: если у вас есть знакомый в Петрограде, то я хотел бы с ним там встретиться и, в случае необходимости, обсудить одно дело. Ну а вторая касается того самого ЧК, о котором только что шла речь. Может быть, у вас случайно есть там свой человек, с которым можно обговорить ряд моментов.

И я вопросительно посмотрел на него.

–Интересный ты человек, – сказал Ломака. – Вот так сразу и положь ему то, что добывалось с таким трудом. А вдруг ты не тот, за кого себя выдаешь? И что тогда?

–А это уж вам решать, что и как. Кроме того, что я сказал, мне больше добавить нечего. Если это ваше последнее слово, тогда разрешите откланяться, – и я встал, намереваясь выйти.

–Погодь, погодь, чего ерепенишься? – спокойно отреагировал Ламака .-Это дело сурьезное и такими знакомствами так просто не разбрасываются. Он на секунду задумался, затем, очевидно, приняв решение, сказал:

–Ладно, я должен Мишке Япончику, а долги у нас всегда отдают. Завтра в семь вечера пойдешь в ресторан «Савой», сядешь за второй столик у окна, его будут держать для тебя. Положишь перед собой эту монету, – и он протянул мне согнутый пятак, – по ней тебя узнают. К тебе подойдут, ну а дальше твоя забота.

–Премного благодарен, – ответил я. – Ну а как насчет Петрограда?

–Ну, это проще. Когда приедешь туда, то пойдешь по адресу, – и он назвал его. – Там покажешь эту монету, и тогда с тобой будут иметь дело.

С этими словами он вытащил из кармана несколько монет, выбрал среди них пятак и согнул его точно так, как первый, и бросил мне. В этот момент в комнату ворвался длинный.

–Ламака, – закричал он, – через полчаса будет облава, сюда по Старосадскому и Спасоглинищевскому переулкам идет милиция, огольцы увидели, – и выразительно глянул на меня.

Я только пожал плечами. Ламака крякнул и, схватив со стола папиросы, двинулся к комоду, который стоял возле стены. Взявшись за него двумя руками, он легко отодвинул его в сторону. В полу открылось небольшое отверстие. Многозначительно кивнув мне, он полез туда. Следом стал спускаться я, а за мной – парень, не забыв поставить на место комод. Там оказался длинный темный подземный ход. В конце его мы выбрались на полутемную деревянную лестницу какого-то здания. Здесь вовсю мотались грязные оборванцы, натыкаясь друг на друга и что-то пряча в разных углах. Увидев Ламаку, они шарахались в сторону, почтительно пропуская нас вперед. Затем мы нырнули в какую-то щель и, боком между двух стен пройдя метров десять, выбрались через дровяной сарай в один из дворов на Покровском бульваре. Дворник, стоявший у ворот и прислушивавшийся к крику, свисткам и выстрелам, которые доносились со стороны Хитрова рынка, увидев нас, почтительно снял картуз и, приоткрыв ворота, выпустил на улицу.

–Ну что, господин хороший, – сказал Ламака. – Надеюсь, это не за тобой, – и кивнул в сторону рынка.– По плану этой облавы сегодня не должно быть.

–Все может быть, – ответил я. И теперь мне стало понятно, почему он так спокойно реагировал на это. Его люди, сидевшие в различных органах власти, своевременно предупреждали о таких мероприятиях. А сегодняшнее, которое, очевидно, проводилось в срочном порядке, наводило на размышления. Дойдя до ближайшего перекрестка, Ламака сказал:

–Ну, вот и все. Здесь наши пути – дорожки расходятся. Будь здоров.

И повернувшись, в сопровождении своего помощника, двинулся вправо. Кивнув ему на прощание, я начал выбираться в сторону центра, спеша уйти от этого места как можно дальше.

Немного о «Красном терроре»

Добравшись без проишествий домой, я увидел, что Эдварда там нет. Пренебрегая моим советом, он почему-то посчитал нужным выйти на улицу. Это немного насторожило меня. Не ведет ли он двойную игру? И что, собственно говоря, я знаю о том, в чем заключается его задание? Может быть, он приставлен ко мне, чтобы контролировать мои действия, а может, чтобы помешать осуществить задуманное в поисках царской семьи. Откуда мне знать, что сидит не только в голове короля, но и его министров и начальников Эдварда Боунда? Ведь любой приказ, пока он дойдет до исполнителя, обрастает такими деталями и интересами всяких ведомств, которые задействованы в этом, что порой его основной смысл меняется на противоположный. Может быть, и здесь имеет место такая ситуация. Надо будет мне более внимательно присмотреться к нему. Анализируя, неожиданно пришедшие ко мне мысли, я сварил кофе и за неимением сахара сел пить его с шоколадом и галетным печеньем.

Вдруг со стороны прихожей раздался скрежет. Кто-то открывал дверь, осторожно проворачивая ключ в замке. Моментально вскочив из-за стола, я, по пути прихватив стоящую в углу трость, замер возле вешалки, стоящей у входа. Дверь осторожно открылась, но в нее никто не вошел. Я замер. Через время раздался шепот Эдварда:

–Вольдемар, это я.

А затем в коридор осторожно вошел он, держа в протянутой руке сверток.

–Извини, мне надо было выйти. Время дорого, поэтому я отправился в английскую миссию. А это продукты, ведь нам после всех наших испытаний надо хорошо покушать.

С этими словами он, положив сверток на стол, стал раздеваться. А я, выглянув на лестничную площадку, закрыл дверь на все замки и уселся в кресло, вопросительно посматривая на своего коллегу. Он, поняв, что я жду объяснений, уселся в кресло и, вытянув ноги, закрыл глаза.

–Не скажу, что это была прогулка для удовольствия. Кругом патрули, людей хватают, требуют документы, грузят в машины и увозят куда-то. Пока я без документов добирался до миссии, пришлось три раза убегать от солдат. Хорошо, что они бегать не умеют, поэтому догнать меня, особенно по местным дворам, им было тяжело. Тем более, что это был бег с препятствиями, так что пришлось попрыгать.

Затем он полез в карман и вытащил оттуда бумаги. Положив их на стол, он сказал:

–Это наши документы. Мы являемся представителями английской гуманитарной миссии для оказания помощи населению союзного государства. Имел беседу с главой миссии. Он напрямую встречается с Лениным и ведет с ним беседы о союзническом долге, о продолжении войны, о помощи и тому подобном. Большевики на сегодня не говорят ни да, ни нет. Но относятся с очень большим уважением, несмотря на объявленный красный террор, понимая, с кем имеют дело. Что касается нашей с тобой задачи, то никакими сведениями они не располагают, очевидно, считая, что царь – уже сыгранная карта, и поэтому этот вопрос их как бы не интересует. Тем более, что миссия у нас с тобой частная и к государству не имеет никакого отношения. Что будет дальше с этой страной, я не знаю. То, что здесь происходит, не вписывается ни в какие рамки. Я был во многих странах, видел разные ситуации и попадал в них, но такое я встречаю впервые.

С этими словами он из левого кармана пиджака достал лист бумаги и положил на стол.

–Это сейчас распространяется в ЧК. Все сотрудники должны ознакомиться с бумагой и расписаться, подтверждая тем самым, что они поддерживают ту позицию, которая изложена здесь. К чему это приведет, один Бог знает.

Я взял бумагу и стал внимательно читать. По мере того, как до меня доходил смысл изложенной здесь позиции, волосы становились дыбом, и от дикости изложенного бросало в дрожь.

«КРАСНЫЙ МЕЧ»

Орган Политотдела Особого Корпуса войск В.У.Ч.К.

№1

Да здравствует красный террор!

В то время как наши красные республики окружены тесным кольцом иностранных негодяев, отечественная контрреволюция с каждым днем поднимает все выше и выше свою преступную голову. Чуть не каждую неделю Секретному отделу В.У.Ч.К. приходится раскрывать целую сеть преступных организаций. Наши враги решили бороться не на жизнь, а на смерть во имя уничтожения трудящихся масс. Контрреволюционеры поставили на карту все, что могли.

В такой момент, в момент сильной классовой схватки, все трудящиеся должны быть проникнуты одной лишь мыслью – уничтожить преступную гидру. Мы все, как один, должны, с одной стороны, вести широкую агитацию среди несознательных пролетариев, а с другой стороны, краснопролетарской косою выкосить негодную траву из Советских Республик. Венгрия должна нам послужить хорошим уроком, миндальничанию должен быть положен конец. Мы должны призвать всех сознательных пролетариев к борьбе с буржуазией, ибо необходимо помнить, что черное офицерство и буржуазия еще далеко не задавлены, а лишь притаились, чтобы в удобный для них момент нанести нам удар. Мы должны это предупредить во что бы то ни стало. Объявленный красный террор нужно провести по-пролетарски. За каждого расстрелянного нашего товарища в стане деникинщины мы должны ответить уничтожением наших классовых врагов.

Наша партия, партия большевиков-коммунистов, одна из первых выступила против смертной казни, и этот лозунг проводила в жизнь до тех пор, пока нам не был брошен вызов, который мы вынуждены были принять.

И в настоящее время мы должны уничтожать наших противников вовсе не потому, что хочется мести, а для того, чтобы окончательно их обезвредить, чтобы отбить у всех них охоту поднимать руку на рабоче-крестьянскую власть.

Всякий честный и искренний до конца коммунист должен иметь железное мужество и в такой тяжелый момент, который переживают Союзные Республики, не щадить крови врагов не только в бою, но и внутри страны, ибо наше неуместное «великодушие» иной раз для нас вреднее англо-французских штыков.

Это необходимо запомнить раз и навсегда нашим партийным товарищам, возбуждающим ходатайство об освобождении того или иного «интеллигента». Стоит лишь арестовать за вредную деятельность какого – либо профессора, военспеца, спекулянта, как со всех сторон сыплются десятки прошений с ходатайствами. И, удивительно, чем вреднее спекулянт, тем больше ходатайств и поручительств.

Нам твердят, что уничтожением этих элементов мы идем по пути регресса. Пусть так, пусть мы на время отстаем, но зато уверены, что элементов, становящихся угрозой самому существованию власти Трудового народа, нет. И что весь мусор чисто выметен пролетарской метлой.

Если для утверждения пролетарской диктатуры во всем мире нам необходимо уничтожить всех слуг царизма и капитализма, то мы перед этим не остановимся и с честью выполним задачу, возложенную на нас Революцией.

Если же среди наших товарищей есть люди, поддающиеся минутным впечатлениям, находящие какие-то смягчающие вину обстоятельства для хищников, строящих свое благополучие на крови и соках рабочего, – пусть уйдут в сторону, пусть не мешают другим выполнять святые обязанности перед Революцией.

Малодушные прочь с пути!

Побольше прямолинейности, энергии и бодрости в борьбе с проклятым, так упорно отстаивающим свои преступные интересы, врагом!

Да здравствует красный террор!

Да здравствует Чрезвычайная Комиссия-могильщица буржуазии и ее Красный Меч – Особый Корпус!

Лацис

Прочитав все это, я какое-то время сидел без движения. Это вообще было трудно осмыслить. Такой яростный призыв к уничтожению элиты страны и вообще своего народа трудно было себе представить. Но самое страшное было в том, что это уже претворялось в жизнь и потоки крови стали заливать страну от столицы до самых дальних окраин. В застенках ВЧК, на полях Мировой войны и начавшейся Гражданской гибли тысячи людей, удобряя своими телами уставшую от всего этого землю. И среди этого урагана, проносящегося над страной и только набирающего свою силу, в неизвестном месте, спрятанная от всех находилась семья последнего российского императора, которому была нужна наша помощь.

Поняв мое состояние, Эдвард успокаивающе похлопал меня по плечу и продолжил.

–Вы всегда чем-то удивляли европейцев. Вас очень тяжело понять, вот почему английское руководство осторожно относится ко всему, что происходит здесь. Сейчас они думают, на кого делать ставку: на большевиков, меньшевиков, Деникина, Корнилова, чтобы они продолжали войну и не покушались на английские интересы. Ты меня извини, но ради этого, как мне сказали конфиденциально, решили не поднимать вопрос о царской семье. А большевики хотят получить от Романовых все деньги, которые им принадлежат, поэтому так тяжело и шли переговоры.

–Что ты сказал? – я вскочил с кресла и бросился к нему.

–Не я сказал, а мне сказали, – повторил Эдвард, мягко отнимая мои руки от своего пиджака, в который я вцепился.

– Извини, – сказал я и молча сел в кресло.

–Сегодня вечером я встречаюсь с еще одним человеком, может быть, он прояснит ситуацию, – мягко произнес Эдвард и стал разворачивать сверток.

Чего там только не было: и свежий хлеб, и селедка, и копченое мясо, и давно забытая колбаса, и куча других деликатесов, которые завершила бутылка шотландского виски, торжественно водруженная на середину стола.

–Прошу, – сказал Эдвард, пододвигая поближе стулья.

Хотя после всего есть не сильно хотелось, перекусить всё же было необходимо, так как неизвестно, что нас дальше ждёт. Однако после рюмки виски организм стабилизировался, и разложенные на столе деликатесы как раз пришлись кстати. Мы почти не говорили, только сопели и жевали, делая перерыв только для того, чтобы пропустить очередную рюмку. Необходимо было снять то нервное напряжение, в котором мы находились в последнее время. И нам это удалось.

Ближе к вечеру Эдвард пошел на встречу, о которой он мне говорил, а я, выждав еще около часа, направился в условленное место, где должен был ожидать меня мой человек.

Тайное свидание

Одевшись под мастерового, я вышел на улицу. Погода была достаточно обыденной. Светило солнце, которое порой перекрывали набегавшие тучки, но в целом она давала мне возможность нормально провести встречу. А она была назначена на Чистых Прудах, там, где обычно встречаются влюбленные парочки. Прикинув свое местоположение, я решил добраться туда пешком. Время мне позволяло сделать это. Я шел не торопясь, вдыхая прохладный воздух и размышляя над тем, что мне поведал Эдвард. С московских улиц исчезли разодетые барышни и всякая другая праздная публика. Встречавшиеся мне прохожие испуганно спешили по своим делам, вжимая голову в плечи и стараясь идти как можно быстрее. На углах собирались кучки народа, которых агитировали люди с красными бантами на груди, рассказывая о прелестях мировой пролетарской революции и будущей сладкой жизни. А возле магазинов и лавок изможденные люди толпились в очередях за хлебным пайком, который был недавно введен большевиками. Как сказала при встрече моя визави, эти нормы были не для всех одинаковы. И здесь был соблюден принцип пролетарской целесообразности.