Королева Бланка

Глава 11. Агнесса де Боже хочет любить

Тибо, казалось, и вовсе забыл о Шампани и своем дворце в Провене, этом обиталище муз, в лице прекрасных дам, страстных любительниц и покровительниц певцов и поэтов. Его мысли были заняты дамой его сердца. Как только Бланка оставалась одна, он тотчас спешил к ней, дабы усладить ее слух новыми признаниями в верности и любви, выражавшимися в стихотворной форме. Целыми днями Тибо только тем и занимался, что сочинял свои мадригалы, которые декламировал вдовствующей королеве.

Бланка, скрывая усталость, апатию, а порою и раздражение, молча, выдавливая из себя приветливую улыбку, слушала его. Нетрудно было понять эту женщину. Ей было уже далеко за тридцать – не тот возраст, чтобы с упоением внимать бесконечным и едва ли не однообразным песенкам, в каждой из которых молодой граф без устали восхвалял добродетели прекрасной дамы своих грез. К тому же она недавно родила последнего ребенка – сына Карла, будущего короля Сицилии и Неаполя, правление которого вызовет народное восстание, вошедшее в историю под названием «Сицилийской вечерни».

Тибо, безусловно, понимал, что становится чересчур назойливым, но ничего не мог поделать со своей любовью. Он обожал сидеть напротив Бланки, глядеть в ее глаза и, держа ее руки в своих, говорить ей о любви. Иногда, разумеется, он «переключался» и рассказывал весьма любопытные пикантные истории из жизни провенского двора, потом клял на чем свет стоит графов Бретонского и Булонского, а заодно с ними Лузиньяна, по выражению самого Тибо «ренегата без души и сердца». Это они заманили его, возведя поклеп на королеву-мать и обещая пост первого министра при новом правительстве. Но очень скоро разговоры о политике надоедали ему, и он вновь принимался терзать уши вдовствующей королеве своими любовными излияниями.

Присутствие супруги в королевском дворце явно не понравилось ему. Нахмурив брови, он сердито спросил ее, какого черта она здесь делает. Уж не завела ли любовника? Что-то зачастила она в Париж.

– Зачастила? – искренне удивилась Агнесса. – С чего это вам взбрело в голову? Я и не помню, когда в последний раз была здесь.

– Ну так я напомню вам. С месяц тому назад, перед самым Шиноном, вас видели в королевском дворце.

– Меня? – разыграла удивление супруга. – Кто это вам сказал? Вероятно, произошла ошибка.

– На вашей лошади была попона с гербом Шампани.

Агнесса не подала виду, что испугалась, поймав себя на мысли о допущенной ею грубой оплошности.

– Ах да, действительно, – беспечно махнула она рукой, – я совсем забыла. А вы, оказывается, шпионили за мной?

– Что вы делали в Париже?

– Я? Что я делала в Париже? А вы как думаете? Вы покинули дом ни свет ни заря и помчались на запад. Так сказали мне слуги. Что же мне было думать? Чего ради вы, бросив все дела, поскакали неизвестно куда? Я подумала, что в Париж. Уж не к любовнице ли? Кажется, она довольно долго отсутствовала, но вот наконец вам сообщили, что она вернулась, и вы полетели к ней на крыльях любви, забыв о том, что у вас есть жена. Впрочем, в последнее время вы совсем перестали меня замечать. Уж не потому ли, что завели себе даму сердца?

Так из обороны Агнесса ловко перешла в нападение.

– Это не ваше дело, – буркнул в ответ Тибо.

– Еще бы, конечно, не мое, – продолжала супруга безошибочно выбранную тактику боя. – Это касается нового правительства, которое, как выяснилось чуть позднее, уличило вас в измене вассальной присяге королю!

– Я раскаялся в своем поступке и вновь принес клятву верности.

– Кому? Королю или вдовствующей королеве? Вы прямо-таки не отходите от нее. Не забрались еще в ее постель? Об этом уже сочиняют стишки. Почему бы вам самому не написать несколько строк на эту тему? Ей-богу, чудный вышел бы мадригал.

– Не суйте свой нос, куда вас не просят, занимайтесь лучше своими делами, – огрызнулся супруг.

– Что я и делаю, – парировала Агнесса. – Или вы желаете спросить, отчего я снова в Париже? Успокойтесь, я, в отличие от вас, приехала сюда не к своему рыцарю и даже не к мужу, а к родственнику, моему зятю – Фердинанду Португальскому, человеку, которого я люблю всей душой с раннего детства. Что вы молчите? Или вы не знаете, что граф Ферран на свободе? Может быть, для вас является новостью также то, что мы с ним любим друг друга, как брат и сестра? Ну так спросите у него самого, коли стали страдать забывчивостью.

– У меня прекрасная память, вам это известно.

– Ну еще бы! Вам долго не забыть позорного бегства из-под стен Авиньона, где вы оставили умирать короля Людовика, в смерти которого, я слышала, обвиняют вас.

– Замолчите! Клянусь, я непричастен к этому! Всему виной проклятая болезнь. Она сотнями укладывала людей на прокрустово ложе, и ни один из них не подходил под ее мерку.

– И вы, боясь оказаться в этом списке, решили удрать?

– Кончился срок моего вассального обязательства…

– Разумеется, возлежать у ног дамы своего сердца и декламировать ей свои стансы куда приятнее, нежели проливать кровь на поле брани.

– Черт бы вас побрал, мадам, и зачем только вы повстречались мне в этом коридоре! А ведь я хотел идти другим путем. Однако, прежде чем уйти, я скажу вам следующее, и зарубите это себе на носу: граф Шампанский Тибо Четвертый никогда не избегал опасностей, и никто еще не смел упрекнуть его в том, что он трусливо покинул поле боя. Вы должны бы об этом знать.

– Тогда и я скажу вам, пока вы еще не ушли: не смейте больше шпионить за мной. Это недостойно рыцаря и мужчины.

– Но и вы тогда уж, будьте так добры, не бросайтесь в погоню за своим супругом, услышав, что он уехал на запад.

И Тибо быстро ушел. Агнесса, улыбаясь, глядела ему вслед. Она была довольна. Сам Господь уготовил им эту встречу. Теперь у нее были развязаны руки. Единственно – надо упросить Феррана не торопиться покидать Париж: ездить с ним на охоту, на прогулку… занять чем угодно. Так у нее появится причина не слишком-то торопиться в Шампань.

И все же волей-неволей Тибо сам способствовал новому разрыву отношений с дамой своего сердца. Он все больше надоедал Бланке, и она, как ни крепилась, уже не имела сил благосклонно выслушивать его ежедневные признания в любви, выраженные в стихотворной форме. С каждым днем она все холоднее встречала своего воздыхателя, все печальнее становилось ее лицо, когда они оставались вдвоем. Тибо заметил это, что отразилось на его балладах: вместо весеннего мажора они дышали минором глубокой осени; в них стали звучать нотки грусти и отчаяния. Бланка была этому только рада – наконец-то ее поэт стал понимать, что она устала от его амурных сочинений.

Такая метаморфоза не могла остаться не замеченной кардиналом, и чем реже стал появляться в покоях королевы-матери Тибо, тем чаще перед ней мелькала лиловая мантия Сент-Анжа. Тибо это начало раздражать. Он ежедневно встречался с легатом в коридорах и кабинетах королевского дворца, холодно здоровался и спешил пройти мимо, обменявшись с соперником парой ничего не значащих фраз.

Но еще больше Тибо ненавидел Бильжо. Как же мешал ему этот неусыпный страж, денно и нощно стерегущий покой королевы! При виде его у бедного поэта заплетался язык, туманился взгляд, он забывал концы строф. В его глазах Бильжо выглядел обыкновенным соглядатаем. Бланка выслушивала его сетования по этому поводу, но ничего не предпринимала. Бильжо был ее щитом, а для Тибо – третьим лишним, при котором он никогда не осмелился бы перейти грань дозволенных отношений, и Тибо порою готов был убить этого безмолвного стража, словно приросшего к платью любимой им женщины. Бланку же это вполне устраивало. Она предпочитала держать графа Шампанского на расстоянии, королевский статус диктовал ей такое поведение. Так же она вела себя с кардиналом, которому тоже не нравился чересчур уж бдительный охранник королевы-матери. Он даже стал подозревать наличие любовных отношений между госпожой и ее слугой, но не осмеливался высказывать своих догадок, боясь уронить свой престиж духовного лица и обнаружить что-то похожее на ревность с его стороны.

Об этом же, кстати, не раз думал и Тибо. Жаль, что им с кардиналом не удавалось найти общий язык, в противном случае им было бы о чем поговорить; эта тема, возможно, даже сблизила бы их. И не случилось бы того, чего так опасалась Бланка, – повторного мятежа. Кардинал, конечно же, не позволил бы Тибо вновь предать вдовствующую королеву. А тот был уже близок к этому. Равнодушие Бланки, недружелюбные взгляды легата, насмешки над ним придворных дам, которые нельзя было не заметить, да тут еще собственная жена…

Как-то в галерее с ним повстречалась некая дама. Пристально поглядела на него, сочувственно покивав головой, и, подойдя, откинула вуаль с лица.

– Герцогиня Бургундская! – пораженный, воскликнул Тибо.

– Не сочтите за бестактность мое вмешательство, граф, но не могу не сказать вам нескольких слов, – оглядевшись, торопливо произнесла Алиса де Вержи. – Можете ли вы выслушать меня?

Тибо был удивлен. Что надо от него герцогине?

– Говорите, мадам.

– Не обижайтесь на мои слова, но вы становитесь посмешищем всего двора. Вас отвергают, вас не хотят видеть! Или вы сами не замечаете этого?

– О чем вы?

– Нет ничего проще пригнать лошадь на водопой, но нельзя заставить ее пить. А ваша супруга готовится следовать по пути королевы Англии Изабеллы Ангулемской, наставляющей мужу рога у нее на глазах.

Тибо побагровел лицом и сжал кулаки.

– О ком вы говорите? Кто смеет домогаться графини Шампанской?

– Не мужчина, женщина всему виной. Кобыла не захочет – так и мерин не заберется на нее.

– Кто он? Назовите имя!

– Раскройте шире глаза. Тот, кто пожелает, – увидит. Но не понукайте лошадь, и она пойдет шагом.

– Вы имеете в виду Агнессу?

– Ваша тень делает те же движения, что и вы сами. Не поймете меня – вспомните Шинон; путь из Парижа до Беллема в два раза короче.

И Алиса де Вержи, накинув на лицо вуаль, быстро скрылась с глаз.

– У нас с Бильжо был о вас разговор, – сказала как-то Бланка Агнессе. – Он говорил, что вы глаз с него не сводите.

– Что же он, жаловался или, напротив, на его лице читался восторг? – с интересом спросила супруга Тибо.

– Легкая улыбка играла у него на губах во время нашей беседы; кажется, графиня, вы ему небезразличны.

– Ого! Так он, значит, умеет улыбаться? Поистине, это удивительно.

– Не будьте к нему слишком строги. Этот человек перенес большое горе. Его жена неожиданно умерла; их ребенку было в то время всего пять лет. Бильжо души не чаял в сыне, любил его сильнее родной матери, все свое время проводил с ним, мечтая вырастить из него храброго рыцаря. Но неведомая болезнь в скором времени вслед за женой унесла в могилу и сына.

Агнесса, приоткрыв губы и вскрикнув, рывком поднесла руки к груди.

– Отец упал в яму, обнял гробик и крикнул, чтобы их обоих засыпали землей. Но священник сказал, что это большой грех, который никому не в силах будет замолить, и душа несчастного останется неприкаянной до дня Страшного суда. Кое-как Бильжо вытащили из ямы. Он проплакал на могиле двое суток подряд, а потом бросился с обрыва в реку. Незачем жить, решил он, если нет на свете того, кому он мечтал посвятить свою жизнь. Значит, надо уходить в мир иной: там, вопреки тому, что говорил священник, души отца и сына воссоединятся, и ничто уже не сможет разлучить их.

– Кто-то видел, вероятно, как он падал, – произнесла растроганная Агнесса, утирая навернувшиеся слезы, – как иначе бы ему остаться в живых?

– С тех пор он стал таким, каким вы его видите, – кивнув, ответила Бланка. – Что-то умерло внутри у него, унося с собой земные радости и любовь к жизни и оставив вместо них неизбывную печаль.

– Бедный отец… Мне хотелось бы пожалеть его, приласкать…

– Не думаю, чтобы он нуждался в этом. Да и вам не следует напоминать ему о трагедии. Что потеряно – не найдется, что утонуло – не всплывет. Придет пора – он сам поведает вам свою историю.

– Но для этого необходимо достаточно близкое знакомство, а ведь мы не перемолвились еще и парой слов.

– Я устрою вам свидание, графиня, но для этого требуется, чтобы ваш супруг покинул Париж. Не станете же вы, в самом деле, крутить любовь с чужим мужчиной на глазах у собственного мужа.

– Это свидание неплохо бы ускорить – Фердинанд на днях отбывает во Фландрию. Догадываюсь, как не хочется вашему величеству отпускать его: так удобно наблюдать за фламандским графом, имея в виду, что кое-кто попытается перетянуть его на свою сторону. Боюсь, не так уж трудно будет склонить бывшего узника к выступлению против правительства.

Бланка кивнула, соглашаясь:

– Иногда я тоже думаю об этом, хотя мы подарили ему земли и он принес клятву верности.

– Ах, мадам, что такое нынче эта клятва? Отголосок прошлых времен. Делом должен славиться человек, а не своими обещаниями, которые очень легко нарушить.

– Не думаю, что Ферран пойдет на это, ведь тогда мы отнимем у него пожалованные ему земли. А если, обидевшись, он захочет развязать военные действия, король выступит на Фландрию с войском, и она из вассального владения станет частью королевского домена. Умный и дальновидный политик, граф не может не понимать пагубность такого шага. Яркие примеры из времени правления моего свекра должны напоминать ему о том, как сюзерен наказывает вассала за неповиновение.

– Оставим это, ваше величество, поговорим лучше о моем супруге. Как нам с вами суметь отправить его обратно в Провен? Ведь вы, догадываюсь, вовсе не испытываете удовольствия от его ухаживаний, сопровождаемых чтением собственных сочинений.

– Постараюсь в деликатной форме дать ему понять, что он просто смешон в роли трувера у моих ног.

– А я попробую удержать в Париже Феррана. С его отъездом, увы, мне придется вернуться домой. С одной стороны это хорошо – я всегда смогу подслушать разговоры своего мужа с гостями. С другой стороны – плохо, потому что мое свидание с Бильжо откладывается на неопределенный срок.

– Как только Тибо уедет, я немедленно устрою так, что вы останетесь вдвоем.

– Постарайтесь, ваше величество, не нагрубить моему супругу. Человек непостоянный и ранимый, он может вновь переметнуться в стан врагов, которые только этого и ждут. Мне доложила моя камеристка, что она будто бы повстречала в королевском дворце герцогиню Бургундскую.

– Алису де Вержи? Что ей здесь надо?

– Не знаю. Впрочем, камеристка могла и ошибиться.

– Так это или нет, герцогиня не станет устраивать заговоры. С чего бы это вдруг ей вздумалось перейти на сторону врагов короля? Если же это так, я непременно увидела бы ее в числе заговорщиков в замке Шинон.

– Она могла укрыться в подземелье или где-то еще, едва узнала о приближении королевского войска. К чему ей компрометировать себя?

– Но и причин выступать против меня у нее, если вдуматься, нет никаких.

– Как знать, ваше величество. Все же имейте ее в виду. Эта дама может быть не менее опасной, чем семейство де Дрё и дядя юного короля.

– События покажут, правы ли вы, графиня. А пока мой долг – оказать вам услугу, как совсем недавно вы оказали ее королю.

– Я всегда была верна короне, государыня, – с легким поклоном ответила Агнесса де Боже.

Едва графиня вышла из покоев королевы, от стены отделилась женская фигура, и в темноте узкого коридора прозвучал голос одной из придворных дам, Адаларии де Тортевиль:

– Я слышала все, что хотела услышать.

Вслед за этим послышался шорох платья и звук быстро удаляющихся шагов.

Глава 12. Женщина идет защищать Францию!

Бланке не пришлось долго выбирать между двумя воздыхателями; она предпочла кардинала. Во-первых, он не пел ей нудных песен и не читал утомительных стихов; во-вторых, в ее расчеты не входило ссориться с легатом, отдаляя его, таким образом, от себя. Порывать с Тибо, разумеется, тоже не стоило, и она осторожно и недвусмысленно высказала ему все, что думает о его слишком уж назойливом внимании к ее особе. Укор был сделан не в грубой форме, но Тибо обиделся и пообещал немедленно же покинуть Париж. Это отвечало желаниям Бланки, но грозило обернуться катастрофой.

– Не обижайтесь, граф, – мягко сказала она ему, – поезжайте к себе в Провен или Труа, отдохните, да и у меня будет время собраться с мыслями и всерьез заняться делами королевства. Я тотчас же призову вас, едва возникнет нужда в вашей помощи. Увы, мир с мятежными баронами шит белыми нитками; догадываюсь, они готовят новый удар в спину монархии.

Тибо воспринял это как отставку и нежелание видеть его отныне при дворе. Не раздумывая больше, он отправился к себе в Шампань, – злой на королеву, полный самых противоречивых чувств. Супругу он оставил в Париже, даже не простившись с ней. Пусть делает, что ей вздумается. В Провене его ожидал блестящий куртуазный двор с поэтами, музыкантами и женщинами, с которыми он будет развлекаться ночи напролет.

Но недолго занимали Тибо развлечения. Его жгла обида, бередили душу воспоминания об унижениях. Он желал мстить всем, кто смеялся над ним, мешал ему: королеве, кардиналу, Бильжо. Он мечтал о замене правительства новым, где никто не будет попирать его достоинство, где он будет первым министром и с высоты своего высокого поста станет командовать юным королем, а не валяться в ногах у его матери. О, она горько пожалеет, что не ответила на его любовь. Теперь не она – он будет приказывать, и ей ничего не останется, как выполнять его волю. Вот когда придет время отомстить за свои унижения и заставить гордую испанку пасть к его ногам, если не захочет быть высланной из страны.

Для этого необходимо вновь примкнуть к мятежной знати. Она готовит новое выступление, он догадывался об этом. Ей нельзя сидеть без дела, она слишком долго терпела обиды от короля Филиппа. Она стала зависимой от монархии! Разбить, уничтожить эту зависимость и вернуть себе былые свободы – вот задача баронов. А не выйдет – так значительно ослабить узы этой зависимости. Но где гнездо оппозиции? Куда отправляться? В Тулузу, Бретань, Булонь?..

И тут ему припомнилась встреча с герцогиней Бургундской. Что она ему сказала тогда? Какое-то слово… Название крепости. Какой? Надо вспомнить. Алиса де Вержи приглашала его. Она знала, что он долго не выдержит. Тонкая бестия! Она указала ему направление. Но куда?! Этого Тибо, как ни старался, вспомнить не мог.

И не знал граф Шампанский, что на другой день после того как он покинул Париж через восточные ворота, через западные выехал другой всадник и помчался в направлении графства Алансон. Еще через день, ближе к ночи, всадник подъехал к замку Беллем и постучал в ворота. Услышав пароль, его впустили и повели к донжону. Поднявшись по винтовой лестнице, освещаемой факелами, незнакомец вошел в зал и остановился. Сидевшие за столом люди молча воззрились на него, не узнавая. Один из них поднялся, обогнул стол, подошел ближе и коротко спросил:

– Кто ты?

Неизвестный снял с головы шлем, тряхнул головой. По плечам его рассыпались шелковистые волосы.

– Адалария де Тортевиль!

– Да, это я, – произнесла одетая в мужской костюм дама, – и я привезла вам новость, которую вы, Лузиньян, и остальные давно ждали.

– Он бросил ее! – не смог сдержать радости граф Булонский. – Она прогнала его, и он оставил Париж?

– Трувер доконал испанку любовными стишками и песенками. Кардинал не сочиняет и не поет, и это ее духовный щит. Она выбрала его.

– Осмеянный двором и обозленный, фигляр помчался к себе в Провен искать утешения в объятиях шлюх.

– А его жена? Она что же, будет смотреть на это сквозь пальцы?

– Да, потому что ей не останется времени наблюдать за своим супругом, у нее хватает и своих забот. В то время как ее муженек развлекается со своими фрейлинами в Провене, Агнесса де Боже наставляет ему рога в Париже.

– Любопытно, с кем же это? – пожелал узнать герцог Бретонский.

– С телохранителем испанки. Его зовут Бильжо. Не отходит от нее ни на шаг.

– Это нам известно. Что еще имеете вы сообщить? Бильжо – это то, чем расплачивается королева за оказанную графиней де Боже услугу. Вспомните Шинон, господа. Какую, по-вашему, услугу могла оказать королю супруга Тибо Шампанского?

Некоторое время все молчали. Пьер Моклерк первым догадался:

– Это Агнесса де Боже выдала нас!

– Браво, герцог! Именно об этом я и хотела сказать. Теперь всем понятно, надеюсь, что ей ничего не стоит сделать это и во второй раз.

– Сомневаюсь, – высказался граф де Дрё. – Откуда ей может быть известно о наших планах и о том, что мы здесь?

– Наша задача в том и состоит, чтобы этого не допустить. Тем не менее надлежит выслать гонца к Тибо. Нам не обойтись без такого сильного союзника.

– Вы что же, хотите второго провала? – воскликнул Филипп Строптивый и, вскочив с места, принялся ходить из угла в угол. – Лично я не собираюсь вновь вымаливать прощение и приносить иностранке клятву верности, которой она уже не поверит.

– Но ведь Агнесса в Париже! – возразил Лузиньян. – Допустим, в первый раз она подслушала беседу мужа с посланцем. Во второй раз она уже не сможет этого сделать.

Пьер Моклерк был не согласен с этим.

– У нее тоже есть свои люди. Кто поручится за то, что одному из них не станет известна беседа с тем, кого мы пошлем к Тибо?

– Стоит ли вообще это делать? – заметил граф де Дрё. – Тибо знает, где нас искать. Герцогиня сказала ему об этом.

– Это верно, но сколько времени прошло с тех пор! – высказал свои опасения Моклерк. – Во-первых, Тибо мог забыть название крепости. Во-вторых, если и вспомнил, то будет долго раздумывать, взвешивая все за и против. Нам некогда ждать! Посланец должен поторопить его. Пусть выезжает ночью. Очень скоро граф будет здесь. Испанка ничего не успеет предпринять – у нас все готово, мы ждем только Тибо!

– Итак, – после короткого молчания подвел итог граф Филипп, – отошлем посланца?

– И немедленно!

– А как быть с той, что выдала наши планы испанке?

– Убить! – сразу же постановил Лузиньян. – Но вы говорите, мадам, Агнесса наставляет муженьку рога? Так сообщим ему о супружеской верности графини де Боже. Ну а коли он не свернет ей шею, мы сделаем это за него. Меч карающий должен покарать предательницу.

– На том и решим, – поставил точку в разговоре герцог. – Тибо приведет с собой сотню рыцарей, вместе с нашими силами это составит внушительное войско.

– У короля много наемников и они неплохо умеют драться, – сверкнул глазами граф де Дрё. – А у нас всего двести рыцарей вместе с теми, которых приведет Тибо, не считая пехотинцев и лучников. Достанет ли наших сил?

– Наемники! – ухмыльнулся герцог. – Да разве это воины? Им бы только жечь да грабить. Рыцари вмиг разгонят этот сброд.

Дебаты долго не утихали. Наконец утром следующего дня из Беллема выехали два всадника и помчались в сторону Шартра, оттуда – на Провен.

Бланка тем временем ждала известий от лазутчиков. Она чувствовала: бароны опять что-то затевают. Об этом неустанно твердил ей и кардинал.

– В этот раз они не будут столь беспечны, – предупреждал он Бланку. – Папа недвусмысленно указывает на недопустимость выступления знати против миропомазанника Божия; восстание должно быть безжалостно подавлено монархией. Королю Франции во всем следует походить на своего великого деда Филиппа Августа, которого Святая церковь предполагает канонизировать.

– В самом деле? – воскликнула Бланка и в порыве радости горячо пожала руки кардиналу. – Я буду признательна его святейшеству! Церковь помнит великого короля и его деяния! Мы с сыном отправимся в Рим, чтобы выразить нашу глубокую признательность наместнику Господа на земле.

– Вы правы, ваше величество, это и в самом деле был выдающийся монарх. Видит Бог, Святой престол искренне скорбел о его кончине. Но его, увы, больше нет, и нам с вами и юным королем надлежит продолжать дело вашего свекра, направленное к расширению границ великой французской державы. Она должна изгнать англичан с континента, а вместе с ними отпадут и гнилые ветви, мешающие дереву расти.

– Вы допускаете возможность связи мятежной знати с Генрихом Третьим?

– Я уверен в этом, ваше величество. Больше того, это он направляет действия бунтовщиков, обещая им златые горы в том случае, если они помогут ему отобрать у короны завоеванные Филиппом Августом территории.

– Я догадываюсь об этом и жду. Они должны дать знать о себе. Нас немедля известят об этом разведчики, которых я разослала во всех направлениях. Мы тотчас двинем на мятежников войска. Вам известно – на подступах к Парижу стоит наша армия. Она ждет только сигнала.

– Я восхищаюсь вашей предусмотрительностью и умом, – коротко ответил легат.

И день, о котором постоянно говорили на королевских советах, которого все с тревогой ждали, наконец настал. Бланке доложили, что в графстве Алансон, вокруг Беллема, концентрируется сильное войско. Рыцари, лучники, копейщики. Стоят лагерем, явно ждут сигнала. Два монаха, посланные в южном направлении кардиналом (безобидные паломники, никто бы не подумал, по чьему приказу они трусят на ослах вдоль больших дорог), сообщили, что возле Мелена видели большой отряд в двести шпор (сто всадников). Миновав Мелен, рыцари взяли направление на Этамп, потом на Шартр. Кто их вел, не удалось выяснить. Из Шартра они направились в сторону Алансона.

По приказу королевы графиня де Боже тотчас же отправилась в Провен. Не одна – с ней слуги и двое провожатых, которых дала ей Бланка. Случилось то, чего и опасалось правительство: Тибо в Провене не было. Где он – никто сказать не мог. Помогли те, кто верно служил графине Агнессе. От них она узнала, что поздно ночью в замок прискакали двое верховых. Содержание беседы с владельцем замка осталось неизвестным. На другой день выяснилось: граф Тибо исчез.

Дождавшись гонца от Агнессы и выслушав его, Бланка все поняла. Теперь не дни, не часы – минуты решали будущее династии. И Бланка, спешно собрав совет, решительно объявила:

– Войско – в боевую готовность! Мы выступаем на Беллем. Немедленно! Сей же миг! Всякая задержка будет рассматриваться как дезертирство и предательство. Ослушников, смутьянов – казнить на месте без суда!

Зала мигом опустела. Королева устало упала в кресло. Кардинал, стоя рядом, сочувственно глядел на нее. А она, закрыв ладонями лицо, вдруг заплакала. И из-под ее ладоней, мелко вздрагивающих на бледном лице, кардинал услышал негромкие, горькие слова, звучавшие как упрек и одновременно говорившие о боли, которая терзала преданное королевству сердце этой женщины:

– Тибо… Как он посмел?.. Боже мой, что он наделал… А теперь я на него с мечом…

И замолчала, только слезы струились из-под пальцев.

Кардинал ждал. Это не все, она должна еще что-то сказать. И услышал немного погодя:

– Господи, молю тебя, сохрани ему жизнь!..

Кардинал не шевельнулся. Ему не надо было ничего объяснять. Он хорошо понимал, что в эти мгновения в королеве-матери говорила отнюдь не любящая женщина; ее устами вещал государственный муж и мудрый руководитель.

Ладони опустились. Одним движением Бланка стерла платком остатки слез с лица.

– Ваше преосвященство, вы остаетесь здесь?

– Нет, государыня, я иду облачаться в доспехи. Но вы… Как! Неужели собираетесь ехать с войском?

– Я поеду во главе его. Они должны меня видеть! У меня в руках будет королевское знамя, а на голове – шляпа с пером. Я королева, и я поведу своих воинов под стены Беллема! Бильжо, мою кольчугу и меч! Женщина идет защищать Францию!