Два Генриха

– И ты, Агнес… ты внучка этого человека?..

Превратно поняв слова собеседника, Агнес с жаром воскликнула:

– Да, рыцарь! Но не думай, что если я женщина, то слаба. Здесь нет стены, и мне, пожалуй, не поднять лошадь, но все же я докажу тебе, что сила моего деда в известной мере передалась и мне.

С этими словами она подняла с земли огромный сук длиной фута в три и переломила его через колено.

– Матерь Божья! – ахнул Арни, бледнея и вставая с места, чтобы рассмотреть место перелома. – Да ведь эта деревяшка в толщину ничуть не меньше ноги взрослого человека!

Он попробовал поднять одну из половин, но лишь покраснел от натуги и бросил, сумев оторвать от земли один конец полена лишь на половину римского локтя^[11].

Ноэль подошел ближе, взглянул на работу и восхищенно произнес:

– Черт возьми! Ты права, ни одна женщина, в чьих жилах не течет кровь такого гиганта, не способна на такой трюк.

Потом легко, словно ветку с дерева, поднял одну из половин и точно так же переломил ее о колено.

Агнес глядела на обломки, не мигая. Казалось, она потеряла дар речи. Ведь это противоречило всякому здравому смыслу! Такое сотворить просто невозможно, и если хочешь поверить, то это надо увидеть. Бросив на молодого графа взгляд, полный недоумения, она произнесла:

– Никогда не верила в чудеса и всегда считала, что если они есть, то это дело рук человека. Скажи мне свое имя, рыцарь, чтобы я знала, кто вправе меряться со мной силой.

Ноэль назвал себя.

Агнес прибавила, указывая глазами на две чурки, что остались от половины сука:

– Ни одному смертному это не под силу. Есть только один, кто мог бы показать такой фокус – мой дед.

– Или его сын.

– Но ты не можешь им быть, ты слишком молод для этого.

– Тогда, может быть, внук?

– Внук?! – вскричала Агнес и даже отшатнулась, пораженная мгновенной догадкой. – Уж не хочешь ли ты сказать, что имеешь какое-то отношение к моему славному деду?..

– Не знаю, о ком ты говоришь, – спокойно произнес Ноэль, – но мой дед был не слабее твоего, готов поклясться в этом. У него был такой же кулак, такая же ладонь, и он тоже поднимал в воздух лошадь… вместе с всадником.

Агнес сделала шаг, другой, глаза ее горели. Казалось, еще миг – и они испепелят собеседника.

– И его звали?.. Как его имя?! – вырвалось у нее.

– Он граф Нормандский, потом де Корбейль. Он второй сын герцога Ричарда Бесстрашного, и его зовут…

– Стой, рыцарь! – Агнес бросилась вперед и, схватив Ноэля за руку, приложила другую ладонь к губам, заставив его замолчать. – Ни слова больше, если не хочешь, чтобы я лишилась рассудка. Ведь твой дед, о котором ты хотел мне сказать… его звали Можером!

Ноэль, в свою очередь, тоже схватил ее за руку:

– Откуда ты это знаешь?..

– От своей матери.

– При чем же здесь мать?

– Да ведь она дочь того самого Можера, сына герцога Ричарда!

– Силы небесные! – теперь уже отпрянул Ноэль. – То, что ты говоришь, повергает меня в трепет! Если ты скажешь к тому же, как зовут двоюродного брата аббатисы, бургундского графа, внука Конрада Тихого…

– Я знаю, о ком ты говоришь. Это граф Эд фон Верль. Его матерью была Герберга, тетка моей матери…

– Это мой отец, но он теперь Готенштайн! А мать аббатисы, Гизела Бургундская, приходилась ему теткой!

– Но это значит… это значит… боже мой… Ноэль!

Ноэль схватил руки Агнес и прижал их к своей груди.

– Это значит, черт возьми, что бы с тобой брат и сестра!

– Господи… мой брат!..

– Агнес, сестра моя!

И они бросились друг другу в объятия. Два великана, два богатыря, которым слезы были изначально заказаны по праву рождения! Запрещены силами свыше, как нечто не соответствующее физическому облику этих людей! Но тут… пропасть ли разверзлась, явив миру нечто более грозное и могущественное, нежели эти силы, или те сами этого захотели – только эти двое стояли и плакали, не отводя взгляда один от другого, не произнося ни звука. Лишь – глаза в глаза, счастливые улыбки на губах, да объятия, крепче которых, наверное, может быть только любовь.

Про Арни они забыли. А тот, упиваясь минутой двойного торжества – своего и сеньора – потягивал вино из фляги и с улыбкой поглядывал на брата и сестру. Лицами они не походили друг на друга, во всяком случае, глядя на обоих, никто бы не подумал о родстве. Но вот во всем остальном… Арни почесал затылок. Черт возьми, и как эта мысль не пришла ему в голову? Или часто он видел таких великанов и силачей? Но одно утешало: он не ошибся, это женщина. Но какая? Пентесилея!^[12]

И он, от души радуясь, смотрел на Агнес и Ноэля, чувствуя и себя счастливым вместе с ними.

– Боже мой, как давно я хотела тебя найти, – говорила Агнес, глядя на брата, точно на возлюбленного, с которым ее разлучили как минимум пару лет назад. – Мать говорила мне, что у кузена Эда есть сын, но кто знал, что они теперь в новом замке под другой фамилией.

– И мне отец говорил, что у его сестры есть дочь, но родственные чувства до сих пор не заявляли ему о себе, видимо, погребенные под неким обещанием. Наконец этот день настал, и он отправил меня в путешествие.

– Чтобы найти меня?

– Да, Агнес. И еще – мою мать. Следы ведут во Францию: она из Лана.

– А она жива, ты знаешь это?

– Я надеюсь.

– Не знает даже твой отец?

– Он считает, что она уже умерла.

– Сколько же ей лет?

– Семьдесят или восемьдесят.

– Как ее зовут? Возможно, ее имя что-то скажет мне?

– Вия.

Агнес помедлила, потом мотнула головой:

– Нет, не знаю. Наверное, никогда не слышала о ней. Может статься, твой отец прав.

– Я отправился на розыски и отыщу свою мать, пусть даже мне доведется лишь преклонить колени на ее могиле. Но скажи, есть ли еще дети у аббатисы, кроме тебя?

– Нет. Да и эта связь была случайной. С его стороны грех молодости, с ее – мимолетное увлечение. Ей было тогда тридцать три года, а ему всего восемнадцать. Как это случилось, не могу тебе объяснить. Мать называет местом их встречи какой-то замок. Ей довелось повстречать там молодого каноника собора святого Стефана, и она мгновенно без памяти влюбилась в него. Такое случается. Не раздумывая, она отдалась ему в ту же ночь, а он наутро уехал. Больше они не виделись. В результате этой встречи на свет появилась я.

– И ты не знаешь, кто твой отец? Хотя бы имя? Аббатиса ничего не говорила тебе об этом?

– Представь, сказала. Мало того, она знает, кто он теперь и где его искать. После Меца я отправляюсь в Туль. Догадываешься, зачем? К моему отцу.

– Так он живет в Туле? Кто же это?

– Епископ Бруно, граф Дагсбург.

– Агнес! Черт меня возьми! Граф Бруно твой отец?!

– Почему это тебя удивляет? Разве тут есть что-то невозможное?

– Да ведь к нему меня и направил отец! Он дал мне пергамент, где просит своего старого приятеля представить меня королю Генриху. Своего рода протекция. Словом, я направляюсь в гости к своему дальнему родственнику. Он двоюродный дядя нашего короля, который мне приходится двоюродным братом, а тебе троюродным.

– Святая пятница, вот так поворот! Есть от чего потерять рассудок. Сегодня я нашла сразу двух братьев: один из них сын графа, другой – король!

– Да ведь и ты не простого роду. Мать – сестра короля и дочь герцогини, а отец – епископ!

Оба рассмеялись. Агнес покачала головой и с нотками восхищения в голосе произнесла:

– И нашими жизнями, дорогой брат, мы с тобой обязаны одному человеку, благодаря упоминаниям о котором и обнаружили степень нашего родства.

– Граф Можер, сын герцога Ричарда Нормандского – вот кто этот человек! Отец столько рассказывал о нем! Это был бесстрашный воин, похититель женских сердец, богатырь, Голиаф! Его прадед – сам великий Хрольф-Пешеход.

– И мы с тобой – потомки этого прадеда. Что касается нашего деда, то я боготворю его. Я заслушивалась, когда мать рассказывала о нем. А она, в свою очередь, слышала об этом от своей матери, герцогини Гизелы Бургундской, потом Баварской. Подумать только, Ноэль, если бы наш дед не поехал тогда вместе с Карлом Лотарингским к герцогине Беатрисе, нас с тобой не было бы на свете.

– Но как он сумел! – развел руками Ноэль, выражая искреннее изумление. – Ведь, по словам отца, он пробыл у герцогини всего несколько дней.

– Дорогой брат, – смеясь, ответила ему на это сестра, – женщины не оставляют таких мужчин без внимания. Каждая ищет самца, причем такого, под которого не стыдно было бы бросить свое тело. Одни рассчитывают при этом на здоровое потомство, другие попросту не желают упустить удобный случай переспать с таким красавцем. Кто знает, что руководило дочерьми короля Конрада Тихого?

– Отец говорил, сестры не отличались высокой нравственностью. Мало того, нормандец спал с обеими сразу, покуда сестра Капета ездила к императрице.

– Настоящий мужчина! А какой воин! – воскликнула Агнес. – За таким я пошла бы на край света. – Чуть отстранившись, она с любовью оглядела Ноэля с головы до ног. – Жаль, что ты мой брат. У нас были бы сильные, здоровые дети.

– Ты, значит, еще не замужем?

– Что за мужчины кругом, если я поднимаю их и швыряю на землю, как мешки с песком!

– Тогда выходи замуж за меня, – рассмеялся Ноэль. – Тебе не поднять так просто сына Эда. Что касается родства, то оно в третьем колене, ведь мы с тобой троюродные брат и сестра. Впрочем, боюсь, папа, узнав, отлучит нас от церкви. Мало тому примеров?

– Римский первосвященник отлучает только монархов.

– Да и какой папа, о чем это я? – усмехнулся молодой граф, пропуская замечание Агнес мимо ушей. – Ни один епископ не скажет, кто сейчас сидит на троне апостола Петра, даже твой отец.

– Как ты думаешь, известно ему, что происходит в Латеране? Ведь они грызутся там между собой, как свора собак из-за костей. Трон наместника Бога на земле выставлен на торги: сядет тот, кто больше заплатит. До монастыря эти вести не доходят, я услышала их от бродячих жонглеров на одном из постоялых дворов. Думаю, королю Генриху Черному об этом известно. Как считаешь, предпримет он поход в Латеран, чтобы навести там порядок?

– Не сомневаюсь. Заодно он получит титул от нового папы. Пора из королей переходить в Светлейшие; семь лет уже, как умер император, его отец.

– Надеюсь, брат, епископ Бруно даст нам ответ на этот вопрос.

– Но ведь ты собиралась в Мец!

– Разве ты не поедешь со мной туда? Ноэль, ведь мы не виделись целых двадцать пять лет! Побудем на могиле графини Аделаиды, закажем молебен за упокой ее души и помчимся в Туль. Ты ведь не торопишься, насколько я поняла. Так как, подходит тебе мое предложение?

– Ты еще спрашиваешь! – воскликнул сын графа Эда и поднял руку, чтобы в порыве радости ударить по плечу будущего спутника. Но вместо этого, опомнившись, обнял сестру за плечи.

– Пустяки! – рассмеялась Агнес. – Думаешь, я бы рассыпалась или присела от дружеского удара?.. Впрочем, – добавила она, игриво поглядев на брата, – пожалуй, от твоей руки меня бы слегка качнуло. Итак, Ноэль, брат мой, мы едем в Мец! Как! – воскликнула дочь аббатисы, поглядев на саксонца, сидевшего на траве. – Твой оруженосец не готов? Он и ухом не ведет! Бездельник, ты еще не в седле и не держишь в руках снаряжение своего господина?

Арни поднялся с места.

– Прошу прощения, уважаемая фрейлейн, но я выполняю указания только своего сеньора. Вы могли бы быть со мной поласковее, если припомнить, что именно благодаря моей проницательности вы обрели брата. Встреча эта, смею надеяться, доставила вам огромную радость.

– Каков нахал! Он смеет еще прекословить и упрекать меня в моих действиях. Поди сюда, негодный, я нарву тебе уши. Ах, не хочешь? Тогда, в наказание, ты повезешь мое копье.

– Что? Копье? – вытаращил глаза саксонец. – Этого еще только не хватало, будто у меня и без того мало всякого хлама.

– Да как ты смеешь отказываться от такой чести? Нет, положительно, не мешало бы тебя как следует поколотить.

Оруженосец загадочно улыбнулся:

– Быть может, сеньора, мне удастся смягчить ваш гнев, когда вы узнаете одну вещь? Если бы не я, ваша встреча с братом не состоялась бы. Ну да, ведь это мне пришла в голову мысль уговорить его отправиться в путь не вчера, а сегодня.

– В самом деле? – и вправду несколько смягчилась Агнес. – Что ж, коли так, это меняет дело.

Ноэль от души смеялся, наблюдая эту сцену. Потом спросил:

– Почему у тебя нет оруженосца? Щит довольно тяжел.

– Был у меня один, – ответила Агнес, поморщившись, – но теперь нет. Представь, однажды, напившись, он полез ко мне целоваться, и я нечаянно убила его, ударив кулаком в лоб.

– Боже правый! – осенил себя крестом саксонец. – Смею надеяться, мне не придет охота срывать поцелуй с ваших прелестных уст, госпожа. На всякий случай, следите за мной, сеньор, чтобы я как-нибудь не выпил лишнего.

– В обмен на это ты повезешь копье моей сестры, – сказал Ноэль. – Устраивает тебя такая сделка?

– Слава богу, сеньор, что ваше копье сломалось, ведь тогда мне пришлось бы везти два вместо одного.

– Это не устраняет твоих обязанностей так и поступать в дальнейшем, ибо отныне ты будешь служить нам обоим.

Арни вытаращил глаза:

– Ничего себе! Где это видано, чтобы один оруженосец служил двум господам и таскал на себе их железки? А ведь каждую из них впору поднять лишь такому богатырю, как вы или ваша сестра.

– Могу тебя утешить: бόльшая часть снаряжения останется с нами обоими. Но вот тебе и еще одна приятная новость: отныне, поскольку обязанности твои удваиваются, есть и пить ты будешь за двоих.

– Черт возьми, неплохое начало, – потер руками саксонец. – Надо думать, таким же окажется и конец?

– Если ты понравишься сеньоре, она будет давать тебе столько денег, сколько понадобится на твои маленькие невинные развлечения.

– Тогда меня это устраивает, господин граф, и я буду стараться. Ведь, если провинюсь, то и удары палками посыплются на меня не с одной, а уже с двух сторон.

– Не сердись, дружок, – ласково поглядела на него Агнес и легонько хлопнула по плечу. – Кто же виноват, что мой оруженосец оказался таким наглецом. Уверена, мы с тобой подружимся, тем более, что ты мне понравился: расторопный малый и за словом в карман не лезешь.

– О, сеньора, коли так, я ваш раб, – склонился в поклоне саксонец. Потом, выпрямившись, подошел к Агнес и почтительно поцеловал ей руку, сказав: – Надеюсь, мой лоб не пострадает от такой невинной шалости?

Брат и сестра рассмеялись.

– Тебе разве не известно, плут, что сие дозволено лишь лицам дворянского происхождения? – с укором поглядела Агнес на Арни.

– Я никогда бы не осмелился, если бы не был сыном барона, правда, очень бедного, – с достоинством ответил тот.

– Что ж, – кивнула ему правнучка герцога Ричарда, – тогда я от души прощаю тебя, тем более что ты первый, кто осмелился поцеловать мне руку. А сейчас на коней!

– В путь! – воскликнул Ноэль, и все трое, пустив лошадей мелкой рысью, направились в Мец.

Глава 4. Религиозные умонастроения правнуков Ричарда Бесстрашного

Мец, один из старейших городов Европы, был известен еще со времен римского владычества и стоял на холмах правого берега реки Мозель. Его называли городом церквей – еще до Хлодвига их было здесь уже сорок штук – и перекрестком дорог от северного моря до южного.

Наши путешественники въехали в город через восточные ворота Алеманд и направились к дворцу Аделаиды Лотарингской, которую люди больше знали под именем Адельгейды фон Мец из рода Манфрединов. Когда-то эта дама приходилась невесткой самому папе Григорию V, за брата которого вышла замуж. Она же была матерью почившего Конрада II и бабкой по отцу нынешнего короля Генриха Черного.

Ноэль втайне надеялся, что Мец по этому случаю оденется в траур и сам король пробудет в нем до конца срока. Это сулило встречу с монархом, на которую молодой граф стал надеяться, когда выслушал рассказ Агнес о том, кем была умершая герцогиня. Однако ничего подобного брат с сестрой не увидели. Город жил своей обычной размеренной жизнью, словно ничего не случилось.

На реке стояли торговые корабли; грузчики, сгибаясь под тяжестью мешков, шагали по трапам на их палубы. По кривым, узким улицам медленно тащились повозки – пустые и груженые всевозможным товаром. Навстречу и в попутном направлении торопились куда-то горожане и крестьяне – кто с мешком или коробом, кто с корзиной за спиной. На рынке, мимо которого проезжали путешественники, мычали быки и коровы, блеяли овцы, визжали свиньи. Здесь же бойко шла торговля зеленью, хлебами разных сортов и помолов, фруктами, птицей, рыбой и всем остальным, что можно встретить на каждом таком рынке. А чуть в стороне расположился балаган бродячих актеров. Они соорудили импровизированные подмостки и перед внушительной толпой горожан играли комедийную сцену из какой-то пьесы.

Миновав рынок, брат с сестрой двинулись по одной из улиц, разглядывая добротные, в общем, не такие уж уродливые, как в других городах, дома. Чуть ли не перед каждым выступал вперед прилавок под навесом с выставленными на нем товарами на продажу: галантереей, изделиями из глины и дерева, ювелирными украшениями и тем, что предлагали аптекари, перчаточники, парфюмеры. И отовсюду люди шумели, галдели, перекликаясь с кем-то или кого-то зовя. Под ногами у них по немощеным улицам стайками проносились ребятишки, да бродили собаки, отыскивая себе пропитание.

На перекрестке этой улицы с другой, чуть шире этой, вдруг вырос дворец, фасадом выходящий к церкви.

– Это жилище покойной графини Аделаиды, – остановилась у ворот Агнес. – Я часто навещала ее. Она была так добра ко мне. Отсюда и ушла в свой последний путь.

– Желаешь зайти? – спросил Ноэль. – Но зачем? Впрочем, вероятно, она завещала тебе что-нибудь.

– Мне ничего не надо, и я не за этим ехала сюда. Меня знают в этом доме. Что они скажут, подумав, что я не явилась отдать покойной последний долг? Мы узнаем, куда ее отнесли. Несомненно, у семейства есть усыпальница, но кладбищ три. Откуда мне знать, где она?

– Хочешь, пойдем вместе.

– Я иду туда не на пару слов, тебе придется долго ждать. Но изволь. Оруженосец пойдет с нами.

Привратник узнал Агнес и тотчас открыл ворота, потом, заперев, пошел доложить о гостье. Вскоре вышел дворецкий, с ним слуги. Агнес поручила им оруженосца, сказав ему:

– Арни, поставь лошадей, разнуздай и ступай на кухню. Покормите его, – обратились она к слугам. Потом снова саксонцу: – Поешь и жди нас во дворе, мы скоро.

И они скрылись за дверьми.

Некоторое время спустя брат с сестрой вышли из дворца и хотели идти на кладбище пешком, так как оно находилось не очень далеко, но дворецкий дал полезный совет:

– Поезжайте верхом, если не хотите перепачкаться в нечистотах. Их выбрасывают прямо из окон, улицы похожи на помойки, кишат мухами и осами. Не помешает легкое вооружение, мало ли что: кони у вас на зависть любому грабителю. Увы, их хватает в окрестностях. Оруженосца оставьте здесь, что ему там делать?

Совет был разумным, не последовать ему граничило с безрассудством, и вскоре Ноэль и Агнес выехали из города через северные ворота, направляясь к кладбищу Святых Апостолов. Там, в фамильном склепе покоилась графиня Аделаида Лотарингская. Оттуда брат с сестрой отправились в базилику Сен-Пьер-о-Ноннен, где заказали сорокадневный молебен за упокой души усопшей. После этого они вернулись во дворец, до которого было рукой подать, и остались там на ночь. Утром, простившись с домочадцами, все трое возобновили свое путешествие. Покинув город через южные ворота, они правым берегом Мозели направились в Туль.

– Кажется, ты не особо склонна к молитвам, – дорόгой сказал Ноэль. – Да и крестное знамение твое, – он усмехнулся, – явно не от души. А если еще припомнить, как торопливо ты вышла из базилики…

– Осуждаешь? – искоса взглянула на брата Агнес. Потом прибавила, устремив задумчивый взгляд вдаль: – Наш дед был не только храбрым и веселым человеком, но еще и безбожником. Мечтаю во всем, и в этом также, походить на него.

– Агнес, ты с ума сошла! Дочь аббатисы! Что скажет мать, узнав, что религия для тебя – всего лишь пустой звук?

– Моя мать тоже во многое не верит. Если не во всё. – Она повернулась, устремив вопрошающий взгляд на брата. – А ты, Ноэль? Не рассказывал тебе отец, как наш дед расправлялся с попами, епископами и даже с самим папой? Как критиковал Ветхий Завет, считая все, что в нем написано, выдумкой невежественных евреев? Послушай-ка, я расскажу тебе кое-что. Однажды в наш монастырь пришла девица лет пятнадцати от роду. Она была христианка и отличалась редким благочестием. Перед тем, как стать послушницей, ее напутствовал монастырский духовник. Она сказала ему, что готова вручить свое тело и душу Иисусу Христу, в ком видит начало и конец всякой любви. Не передумает ли она, не откажется ли от добровольного затворничества во славу Господа нашего, побуждаемая мыслями о мирском? Так спросил ее духовник. Она ответила, что нет силы, способной заставить ее отказаться от принятого решения вверить себя Иисусу Христу, посвятив Ему свою девственность. Позже, стоя близ алтаря, мать смотрела, как эта одержимая молилась с таким усердием и жаром, словно ее вдохновлял сам Дух Божий. Но взгляд аббатисы не выражал одобрения, когда она рассказывала мне об этом. В нем сквозила насмешка. Увидев это, я захотела узнать причину, если только глаза не обманули меня. Оказалось, нет. Вот как ответила мне мать под завывание ветра и пугающий стук веток вяза в затворенное окно:

«Знаешь ли ты, дочь, что есть религия? Лестница. Ее первая ступень – набожность, порождающая веру. Вера убивает тягу к знаниям, это родит невежество, которое позволяет легче управлять человеком – вот и еще три ступени. Догадываешься теперь, кем создана религия и для чего? Понимаешь ли, насколько лжив и вероломен этот огромный институт, призванный спасать людей от греха и сам погрязший в нем? Хорошо ли ты читала Священное Писание? Наделенная от природы острым умом, ты не можешь не понять всю нелепость того, что в нем сказано и чему глупые люди верят без оглядки. Вот, смотри, Ветхий Завет, – она положила руку на книгу, лежащую на столе. – Светоч истины, наставник заблудшим, проводник веры! А знаешь ли, сколько в нем крови? Ею полита каждая страница, и каждая же учит обманывать, грабить и убивать. Об этом знают все священнослужители, но представляют это людям как божественный промысел, как нечто угодное Богу, одобренное им во славу веры, во имя человека, ради его спасения. Муками ада стращают они при этом прихожан, прекрасно зная, что нет ни ада, ни дьявола – ничего! Все это нужно для того, чтобы держать человека в страхе, делать его послушным. И, прикрываясь именем Бога, святоши творят так называемые чудеса, уверяя, что руководствуются при этом деяниями и одобрением самого Иисуса».

Я смотрела на нее во все глаза, Ноэль, и не могла поверить. Одно время я догадывалась, что мать не слишком-то благочестива и исправляет свою должность либо по обязанности, либо в силу лицемерия. Оказалось, должность эта приносила неплохой доход, к тому же считалась весьма почетной; аббатисами становились дочери баронов, графов и даже герцогов. Но, ступив на этот путь, мать возмечтала докопаться до истины. По ее словам, в священных книгах было много тумана, и ей надлежало развеять его, чтобы без смущения отвечать молоденьким испытуемым и послушницам ее монастыря. Но главное, что толкнуло ее стать аббатисой, даже не в этом. Она часто слушала высказывания отца по поводу религии, может быть, даже чаще, чем следовало бы. Раз за разом зерна правды падали в ее душу и, наконец, дали ростки. И она захотела убедиться сама, насколько прав ее отец, так ли нравоучительно Священное Писание, которым руководствуются попы. Понадобились годы, чтобы она поняла продажность, гнилость и откровенный обман со стороны этого учреждения, которое называет себя Церковью. Под этим словом скрываются лицемерие, убийства и порок. Всё с ведома Господа, одобрено им и ему во благо. Сам же Бог всемогущ, ему все подвластно. Вот и держат церковники людей в страхе, поскольку представляют слуг божьих, а стало быть, выполняют волю владыки небесного. А по поводу Библии у нее сложилось определенное мнение. Тот, кто писал Ветхий Завет, настолько выдохся, устав копировать греческие и древнееврейские легенды, что принялся сочинять глупости, нагромождая их одна на другую – всё для того, чтобы удивить, устрашить, покорить паству всемогуществом Божьим. Так она сказала. Но ее смущал образ Спасителя. Что в нем правда, а что вымысел? Да и правда ли это? Ведь если Бог – всего лишь легенда, тогда откуда взялся его сын?

– В самом деле, – согласился Ноэль, – это не дает покоя и моему отцу. Но вся беда в том, что он не может ответить на вопрос: есть Бог или его нет? Если есть, почему он не помогает людям, ведь каждый из них молится, прося даровать жизнь, здоровье, любовь, дождь или солнце, да мало ли что еще? И когда исполняется то, чего просил человек, то он благодарит за это Бога, не давая себе труда уяснить, что делу помог случай или стечение обстоятельств, возможно даже сам человек или природное явление. С другой стороны, если Бога нет, то откуда взялась эта земля, по которой мы ходим, как появились на ней люди, животные, звери, кто проложил реки и воздвиг горы? В свое время его отец в меру своих познаний объяснял ему, что все это создала природа, оно возникло само собой из-за благоприятных условий, причем очень давно, вероятно, много тысяч лет назад. Однако доказать свои взгляды он никак не мог. Естественно, ссылался на древних авторов, отрицавших божественность мироздания. Но откуда же тогда взялся сын Божий, если они не верят в существование его отца?

– Как откуда? – засмеялась Агнес. – Спустился голубь с небес, принял облик ангела, да и наведался в гости к Деве Марии под видом проезжего молодца, пока ее олух супруг строгал доски во дворе. Что же тут неясного? Или ты не читал Новый Завет? Понимаю, иные читали. А раз так, то слепо верят всему, что там написано, я имею в виду жизнь Христа. И это – нечто непреложное, непререкаемое и необсуждаемое, ибо тот, о ком мы говорим – идол, сын Бога. Ему молятся, его просят, его именем свершаются казни, ведутся войны, льется кровь. В его же честь возводят храмы и города. Не так ли?

– Верно, – хмурясь, кивнул Ноэль, – но не пойму, куда ты клонишь. Знаешь такое, чего не дано знать ни одному смертному, быть может, даже и папе?

– Как раз папа и открыл однажды глаза моей матери на действительное положение вещей. Это был Иоанн Девятнадцатый. В то время, когда повсюду случился голод, он оказался проездом в Регенсбурге и навестил монастырь. С ним был кардинал. Они выразили желание отдохнуть и побеседовать о делах местной епархии и этого монастыря, а также о проблемах, которые вызывал голод. Аббатиса отвела им келью, и они заперлись в ней. И тут ей пришло в голову тайком прислушаться к беседе папы с кардиналом. Вдруг они обнаружили непорядок? Она долго боролась с искушением, ведь монастырским уставом запрещено подслушивать у дверей. Но кто из монахинь посмел бы уличить настоятельницу в нарушении устава, тем более, что доказать это представлялось достаточно сложным? Она просто стояла у дверей в ожидании каких-то новых распоряжений от высоких гостей. Кто стал бы утверждать, что она подслушивала?

Подумав так и убедившись, что в коридоре никого нет, да и не может быть, поскольку монахини собирали яблоки в монастырском саду, мать приникла ухом к двери. Вначале беседа текла о насущных делах, клюнийской реформе и о некоем монахе Дамиани, яром стороннике этой реформы. Потом заговорили о пастве, и наконец папа Иоанн сказал такое, что у моей бедной матери глаза едва не полезли на лоб. Вот что она услышала:

«Как хорошо, что кто-то догадался выдумать Христа, – говорил папа. – Сколько пользы принесла нам эта басня о нем».

«Безусловно. Теперь правим миром мы, а не короли, – ответил кардинал. Потом спросил: – Как же возникла такая басня?»

«Римляне-язычники поклонялись богу солнца Митра, – стал объяснять папа, – отсюда возник митраизм – древнеиранское верование. Культ этого бога и царствовал в древнем Риме до четвертого столетия. Но потом придумали другого бога, наделив его теми же деяниями, коими прославился среди римлян и Митра. Всё точь-в-точь, один в один, авторы Нового Завета не потрудились дать волю воображению и описали Христа таким, каким и был этот Митра. Тот, оказывается, тоже выступал в свое время в роли спасителя и точно так же вознесся на небо, чтобы спуститься на землю в день Страшного суда. Так что никакого Сына Божьего никогда не было».

«И опровергнуть это невозможно, ибо не существует ни одного документа, подтверждающего существование Иисуса как человека», – ответил кардинал.

«Вот именно, – засмеялся папа. – И не Сын Божий создал христианство, а оно само заимствовало образ Спасителя из культов древних языческих богов».

– Представь теперь, брат мой, – продолжала Агнес, – каково было моей матери, аббатисе, услышать такое откровение? Она отшатнулась от двери и хотела уйти, но не могла сделать и шагу. Ее словно парализовало. Религия… христианство… вера в Бога… Какой огромный институт обмана людей, откровенной насмешки над ними, как глупыми овцами!.. Но ее потрясение быстро прошло, да и не очень-то она удивилась, если разобраться, просто не ожидала услышать таких слов не от своего отца, а… от кого же? От самого папы римского, наместника Бога на земле, преемника апостола Петра! Выходит, Ноэль, духовенство прекрасно знает, что дурачит людей, однако это приносит ему доход и позволяет держать в подчинении темные народные массы.

– Возможно ли это опрокинуть, уничтожить, изменить? – промолвил молодой граф. – Что думаешь ты об этом, сестра?

– Никогда, – был ее ответ. – В мире царят волчьи законы, бесправие народа, его унижение. В таком обществе вера неизбежна. Повсюду безработица, вызывающая голод, люди в большинстве своем невежественны – все это и вызывает потребность в религиозном утешении.

– Прав был наш дед, который не верил во всю эту чепуху, откровенно насмехаясь над попами и обличая их пороки, – воскликнул сын Эда. – Он видел корни этого зла и боролся с ним по-своему, но, увы, так и остался в одиночестве. Впрочем, у него был друг, некий монах; тебе, вероятно, известно об этом. Он и стал первым критиковать Священное Писание, находя на каждой странице то призывы к кровосмешению, подлогу и убийству, то нелепости одна чище другой. Например, в Евангелии по Матфею детство Христа прошло в Египте, а по Луке в Иудее. А где он родился? Первый называет Вифлеем, второй – Назарет. Так где же именно? Тот же Матфей в родословной Христа насчитывает сорок два предка, а Лука – пятьдесят шесть. Что за противоречия! Отчего они?

– Могу добавить, – усмехнулась Агнес. – Во второй книге царств говорится, что Мелхола не имела детей, а затем, в этой же книге читаем, что у нее пять сыновей. Мне говорила об этом мать.