– Но где же начало того конца, которым оканчивается начало?– Невольно вспомнил я вопрос Кузьмы Пруткова.– Интересно, чтобы сейчас сказала мадам Прутковская из сериала про няню?
– Все торопишься, не сидится тебе на месте-е-е.– услышал я громкий шепот по интонации и манере произношения очень похожий на голос огромного удава из мультика про Маугли. Вокруг амазонские джунгли и вдруг такие ассоциации – это вам не капли валерианы и не реланиум. Возникшее чувство и ощущения двумя предложениями не опишешь, но увидеть огромного, метров десять-двенадцать питона я уже был готов морально. Сделать вид, что я ничего не слышу, и, сменив походку на походку Паниковского, идти дальше я не смог. Вот же дурак. Я остановился. Естественно, я ничего не увидел хоть и оглядывался. Благо, что с меня не требовали ответа, и я смог через некоторое время придти в себя и даже постарался представить, что я крутой парень.– Не вижу. Сдаюсь. Но только в том смысле, что в игре в прятки сдаюсь. Не вижу. Собственно, можете не выходить, не обижусь (а заодно и не описаюсь, если увижу нечто). – Окончил я свою фразу, естественно, мысленно.
– Не торопись. Ты уверен, что хочешь идти туда?
– Если честно, то вообще не хочу. Но я не могу! У меня так зудит, что я места себе не нахожу. Как сказал мой знакомый Кузьма Прутков: “Спокойствие многих было бы надежнее, если бы дозволено было относить все неприятности на казенный счет“. Но я лишен такой возможности. Все шишки, что сыпятся, бабахают по моей голове.
– Не зазнавайся. Другим тоже достается.
– Вы считаете мне от этого легче? Своя рубаха всегда ближе к телу.
– Не всегда. И ты это знаешь.
– Я?! Какая ерунда. Я всегда стараюсь избегать неприятностей.
– Во-во. Поэтому ты по оврагам и лазаешь. То на даче, то здесь.
– Согласен. На даче прокол вышел, но я об этом не жалею. В том случае цель оправдала средства. А сейчас-то? Я же просто иду к источнику. Просто из любопытства. И все!
– О-о, наивный человек. Ладно, не будем о дне сегодняшнем. В нем у тебя и так будет остаточно суеты. Ты же помнишь, как ты пожертвовал не только рубахой, но и целой… О-о, лучше не вспоминать. И тоже ради других. И там тоже цель оправдала средства. И досталось вам с лихвой.
– Это когда же? Во Вьетнаме что ли? Ну, хлебнул я там малеха. Да и в Германии кое-что было. Был бы писатель – книгу написал бы. Но ничего такого крутого не было. Обычные командировки военного. Война она и в Африке война.
– Да разве в Африке у тебя была война. Так, больше показ силы и могущества. Разве они могли противостоять твоей силе и могуществу? Тебе?!
– А что мне? Знаете, мне кажется, что вы перепутали меня с кем-то. Сюда, наверное, должен был кто-то другой придти, а я его немного опередил. Дело в том, что я в Африке никогда и не был. Тем более, там не воевал. И мой опыт…
– Ты знаешь, что опыт – это то, что получаешь, не получив того, что хотел? Лет десять назад я уже говорил эти слова другому человеку, и он понял их правильно. Ладно, как сказал бы Прутков: ”Принимаясь за дело, соберись с духом“ и помни: слова даны человеку для того, чтобы скрывать свои мысли.
– Хм. Правильно говорят: ”Мудрость, подобно черепаховому супу, не всякому доступна“.
Вдруг я почувствовал, как меня отпустило мое внутреннее напряжение. Где-то на подсознании я понял, что мой собеседник ушел.
– Мавр сделал свое дело. Мавр может… А кто Мавр? Он? Навряд ли. Я? Нет. Я не хочу быть Мавром. Кстати, что за чушь он нес про Африку? Явно меня с кем-то перепутал. Африка. Африка. А что мне во снах снилось? Нет, там была не Африка. Где-то рядом, но не там. А, если рядом, то… Нет. Не хочется в это верить. Слишком все не реально, сказочно. Но ведь об этом никто не знает. Кроме Шурика. Но это явно не он. Он не мог меня обогнать. Хотя, паршивец, он, наверное, по пляжу обежал и шел ко мне со стороны источника. Разыграл, развел, как лоха. Но голос? Какой голос, если я от страха чуть не обделался. А все моя буйная фантазия: питоны, Амазонка. Тьфу. Вспомнить тошно. Стыдно, а потому и тошно. А вдруг и вправду так было? Вот-вот. Хорошо, что он не сказал тебе, что ты был межзвездным императором. Иначе по ночам спать перестал бы. Все ждал, когда за тобой на летающей тарелке прилетят. Конечно, прилетят. Щаз-з-з. С красным крестом на борту и двумя санитарами. Вот так идя, рассуждая о смысле и суетности жизни, я вдруг почувствовал, что не могу или не хочу идти дальше. Свернуть, пройти по поваленному поперек оврага дереву – да. Дальше – нет. Нет, впереди не было прозрачной упругой стены, как показывают в фантастических фильмах. Мне просто не хотелось одно и захотелось другое. А почему я не могу делать того, что хочу? Тем более, в свободное личное время. Хотя, конечно, во всем и везде есть свои ограничители. Но, если бы мы всегда прислушивались к ним, у нас не было бы наркоманов, алкоголиков, жертв насилия и много, многого другого, о чем потом приходится жалеть этим бедолагам. Не стал исключением и я. Меня развели на слабо. Как гласит черный юмор – поздно пить боржоми, если почки отстегнулись. В тот день я перешел свой Рубикон. Хотя моим Рубиконом был лишь жалкий полупересохший ручей, способный лишь плодить на своих берегах тысячи вампирчиков – комаров, которые круглосуточно пировали над, вернее, на полуобнаженных телах отдыхающих. И мост мой был полусгнившим, трещавшим под каждым моим шагом, бревном, так как это назвать деревом уже было нельзя. Перебрался благополучно. Да и что там пять-шесть метров в длину и сантиметров тридцать в ширину. Здесь даже пьяный перейдет. Увидев, что дерево не рухнуло, подумал:
– Хорошо хоть мосты за собой не сжигаю.
Очевидно, это кто-то услышал, так как раздался треск, и дерево обрушилось в заросли высокой крапивы. Тут меня догнала очередная умная мысль: “Перед входом подумай о выходе“. Мне оставалось только сказать “спасибо за участие и заботу“. Интересно, это просто ручей или… По закону жанра здесь должна быть трясина, замаскированная травой. Причем по законам американского жанра главный герой, естественно весь окровавленный и поранятый, выбиваясь из последних сил, выдергивает себя за волосы из трясины (это они сдирают с немецкого варианта) и вытаскивает еще и спасенную им накануне красавицу. Преследующий их злодей, естественно, тонет в болоте, схватив напоследок, но, понятное дело, тщетно за руку или за ногу красавицу. По российскому жанру главный герой тонет сам, и умиленные зрители плачут – кто-то горько, кто-то, украдкой вытирая скупую мужскую слезу. Но у меня-то совсем другой сценарий. Я в центре города или почти там. Вокруг цивилизация. И максимум, что мне грозит, пройтись метров пятьсот вокруг этой сопки. Жаль, что склоны так поросли, что пройти метров сто до следующего бревна, просто немыслимо. Тогда вперед. Местное время одиннадцать часов сорок пять минут. Ты хотел убить время? Нет проблем. По этим чащобам явно не ходили. Некоторые кустарники так разрослись, что приходилось продираться напролом. Пару раз я капитально застрял, но моя уверенность, что это должно хоть когда-то кончиться, и мое ослиное упорство, за которое меня ругала еще моя бабушка, тянули вперед. На сколько метров я отошел от ручья, невозможно было сказать, так как я был похож на белый квадратик игры в “пятнашки“. Я мог отойти на двадцать метров, а мог и на пять. Когда, наконец, выбрался-выдрался в более-менее нормальный лес, я понял, что малеха заблудился. Кроны деревьев настолько плотно закрывали небо, и само собою солнце, что стоял полумрак. Полумрак и тишина. Вот как раз тишина мне и не нравилась. Ни криков отдыхающих, ни грохота далекого поезда, ни птиц, ни ветра. В принципе, ничего неординарного. В лесу встречаются такие места. Мало того, я сам иногда заходил на такие участки. Но дело в том, что местные стараются не заходить в такие места. Почему? Не знаю, но еще бабка заказывала туда не ходить. А бабка от своей бабки и так далее вглубь веков. Но, в конце-то концов, у нас самый хищный зверь – это лиса, а самый опасный – лось. Нет, вернее, брошенные домашние собаки, так как они ни человека, ни огня не боятся. Но это зимой, когда они голодные, когда они сбиваются в стаи. Но сейчас лето и рядом санаторий со своей помойкой, река. Ешь, пей, не хочу. Рай и для людей, и для бродячих собак. Но тут некстати вспомнилось, что в древнем Риме “санаториум“ называли медицинскую часть, куда сносили раненых в схватке гладиаторов. В этом смысле меня санаторий не привлекал. Не привлекал и все тут. Во-первых, больно. Во-вторых, страшно. Вас когда-нибудь убивали? Вы глядели в глаза человеку, который вот-вот вас убьет? Или вы видели, как бомбой или снарядом разрывает человека на куски, и эта волна разрывов неумолимо приближается к вам? Боевики хорошо по телевизору смотреть с булочкой и сладким чаем на подносе. Все-таки хорошо, что у человека есть мозги, и он может думать. Вот иду, думаю, а метры позади меня тикают, приближают к цели. Хотя, а куда я иду? Неба по-прежнему не видно. Если я иду вдоль реки, то ближайший населенный пункт примерно в двадцати километрах. Деревья высоченные. Мне с моими данными и навыками даже дергаться бесполезно. Вокруг ни одного маленького деревца, ни одной палки. Даже посоха не из чего сделать. Что за лес такой ненормальный.
– Ну, что, братец Иванушка, заблудился?
Представляете, достаточно редкий лес. Наверху сплошная крона. Дерево от дерева далеко и видно хорошо. Даже кустарника нет. И вот на тебе. Откуда не возьмись… Или за деревом спрятался, или материализовался. Выходит плюгавенько – надменного вида мужичок. Кого-то он мне напоминал. Да, в фильме “Холодное лето 53-го“ был там главный пахан. Артист хорошо его сыграл. Натурально. Вот и этот натурально передо мною явился. Не дух, но человек. Плюгавенький, но тревожит.
– Быстро ходишь. Молодец. Но раз пришел, то пошли.
– И куда это?
– Как тебе сказать. Ты там не был, поэтому и говорить бесполезно. Пойдем. Придем – увидишь.
– А если…
– Ну и в какую сторону ты пойдешь?
– А если сюда?
Он снисходительно, как ребенку, улыбнулся и посмотрел туда, куда я кивнул головой. И в тот же миг там взметнулось пламя. Квадрат метров десять на десять был охвачен пламенем. Я подошел к нему: стоять рядом было невозможно – горячо, а внизу ни кустов, ни травы, ничего нет. Гореть не чему – одна земля. Нет – это не морок.
– Довольно.
Пламя тут же потухло. Я наклонился и потрогал еще горячую землю. Моя рука ощутила пушисто – рассыпающуюся нежность свежего пепла.
– Это что, земля горела?
– Как видишь.
– Ей же больно.
– Об этом я как-то не подумал, но в этой ситуации главное то, что ты меня понял.
– Если это и гипноз, то качественный. Пошли.
– Пошли. Но я не бродячий факир, и гипноз мне не нужен. У меня есть другое.
– Неплохо. Скажи: мы с тобой в одной команде?
– Тебе не повезло.
– Или тебе. А что меня сразу не шлепнул?
– Приказали доставить живого.
– Так ты шестеркой подрабатываешь?
– Не хами. Я сказал – живым, но можно и инвалидом, и обожженным.
– Извини. Ты на работе. Просто настроение не фонтан. Заросли еще эти. А лес? Ты видел, какой лес. Сумрак.
– О-о-о, лес серьезный. Здесь несколько веков назад полторы сотни воинов самого Тамерлана зашли и потерялись. За ними послали еще десяток охотников – следопытов. Так и те сгинули. Вот так. А ты убегу, убегу. Куда? Видишь, мы к скалам вышли. А пошел бы ты туда, куда сказал, в пустыню бы вышел. Аккурат к барханам.
– Ты хочешь сказать, что лес этот – это перекресток миров?
– Не совсем, но, в каком-то смысле, – да.
– И что же, вот так ходи туда-сюда-обратно и все?
– И все.
– Что-то очень просто. Не находишь?
– Не нахожу.
– Почему?
– А ты отгадай, в какую сторону идти.
– Не попал – развернулся и назад.
– А ты уверен, что, идя назад, ты вернешься именно туда, откуда пошел.
– Значит, не все так просто. Есть какая – то загогулина, потайная кнопочка, что потайную дверь открывает.
– Значит, не все так просто. Только не кнопочки, а сучёчки. Мы же в лесу.
– Не понял. На них нажать надо, что ли?
– Зачем. Глаз достаточно. Да тебе все равно ни к чему. Здесь ты уже прошел, и для тебя этого уже достаточно.
– Достаточно для чего, для того чтобы не отпустить? Он слишком много знал. Верно?
– Ну, ты же не глупый. По крайней мере, до сегодняшнего дня был.
– Да. Не зря говорят, что безопасность бывает двух уровней – high и нехай. У меня сегодня по второму уровню. А это что еще?
– Хе, так это наши скалы и есть.
– Никогда бы не подумал, что рядом с городом такая красота есть.
– А что ты вообще кроме своей дачи видел?
– Увы. Согласен. Мало. Лезь, я дороги не знаю.
– А что тут не знать. Поднимайся.
Перед нами возвышалась величественная громада скал. Они начинались в пяти метрах от опушки и поднимались ввысь ступеньками. Ближние скалы – высотой метров пятнадцать, чуть дальше за ними, примерно в полтора раза выше. Несмотря на крутость, подниматься было легко – много больших удобных для ног выступов. Примерно на высоте четвертого этажа (я не старался смотреть вниз) мы вылезли на небольшую площадку, оканчивающуюся входом в пещеру.
– Вау! Как сказал бы мой дедушка, если бы он был американцем. Красота-то какая! А воздух какой! Нет не воздух, а сама атмосфера здесь. У меня аж мурашки по телу пошли, и мышцы напряглись, как будто гантелями полчаса занимался.
– А ты как думал. Не зря вход в пещеру такой лес караулит. Это священные скалы. А пещера – бриллиант этих скал. Ее слово – закон.
– А что пещера говорить может? Нет, я серьезно.
– Она не говорит. Но то, что скажет, ты поймешь без слов. Святое место. Не зря белые маги так боролись, чтобы не отдать это место нам. Много полегло и ваших, и наших. Но мы тогда победили, хоть и высокой ценой.
– А надолго ли?
– Не тебе судить, сосунок!
– Может быть. Не буду спорить. Как сказал бы Кузьма Прутков: “Вещи бывают великими и малыми не токмо по воле судьбы, но также по понятиям каждого“.
Дойдя до одного из поворотов пещеры, мне вдруг стало плохо: в глазах потемнело, в ушах звон. Именно звон, причем не колокольный, а скорее колокола. Да – морской колокол – рында. Это в нее били-звонили. Я четко увидел себя… Нет, не увидел, а сам оказался в каюте какого-то большого корабля. Это была моя каюта, и находился в ней я один. Я не был капитаном. Я был одним из его помощников – заместителей. Включилась громкоговорящая связь, и раздался голос капитана:
– Команда, слушай мое последнее слово. Я вынужден признать, что проиграл этот бой. Да и, по большому счету, очевидно, мы проиграли и эту войну. Временно. Никогда еще не бывало, чтобы кто-то покорил славян навсегда. Но этот бой мы проиграли: их слишком много, а наш корабль один. Вы геройски сражались, но… теперь враг пытается догнать нас и доставить в виде боевого трофея себе на базу. Этого я, как капитан, как офицер не допущу. Поэтому, команда, слушай приказ: открыть кингстоны, открыть все иллюминаторы! Боевой многоцелевой корабль “Решительный“ погибает, но не сдается! Команда “Решительного“ между жизнью и смертью выбирает свободу. Механик, самый полный вперед! Через полмили шельф резко уходит вниз, и они уже не достанут нас, и не смогут наш корабль использовать против нашего же народа. Вы храбро сражались, и погибнем мы, не посрамив чести нашего боевого корабля и звания военного моряка. Вечная слава героям, павшим в борьбе за свободу своей Родины! Вечная вам, братья, слава!
Потом последовала небольшая пауза, и послышался легкий скрежет иглы по стеклу. Раздался резкий хлопок пистолетного выстрела. Все поняли, что на свете стало одним чудесным человеком и моряком меньше. Слава павшим героям! И потом раздалась музыка, и полилась старинная песня:
Врагу не сдается наш гордый “Варяг“, Пощады никто не желает.
Я посмотрел на себя в зеркало, поправил фуражку и вышел в коридор. Двери некоторых кают были открыты, и оттуда доносились звуки: кто-то молился, кто-то громко во весь голос пел про “Варяга“, а кто-то тихо, самозабвенно, как молитву, пел эту же песню, душой и телом “соединяясь“ с павшими героями Цусимского сражения, с матросами “Варяга“ и “Корейца“, с еще живыми, но погибающими моряками нашего славного “Решительного“.
– А “Варяг‘’ стрелял по врагу до последней минуты. – Подумал я.– а что, собственно, мне мешает это сделать сейчас?
Я бросился к эскалатору и через полминуты был уже на верхней палубе. Попутно включил рубильник автономного аварийного электропитания. Палуба засветилась дежурным освещением. Автоматические пушки загрузили в себя новый боекомплект снарядов. Нас на большой скорости догонял вражеский корабль.
– Думаешь, догонишь? Хлопотно это тебе будет, однако. – Со злостью подумал я и прошел на корму к зенитной четырехпушечной автоматической установке. Наш корабль заметно набрался воды, просел, сбросил скорость. Корма почему-то просела значительно сильнее носа, но стрелять это не мешало. Я уселся поудобнее, ухватился за джойстики корректировки наводки прицеливания и прильнул к окуляру прицела. Практически сразу наткнулся взглядом на взгляд врага – капитана судна, догоняющего нас и хотящего взять нас на абордаж, смотрящего на меня в бинокль.
– Фигу тебе. Привет от нашего капитана.– Прошептал я и нажал на кнопку. Море огня изрыгнулось из пасти умирающего дракона. Капитанский мостик, все палубные строения вражеского корабля превратились в огненный ад – уж больно близко они подошли. Моя очередь из зенитки была последней агонией нашего корабля, так как почти сразу нос стал резко задираться вверх. Фал, державший спасательный катер, не выдержал и лопнул. На палубу посыпались спасательные жилеты и “НЗ“. Не знаю, каким образом, но меня хлестнуло одним из концов непонятно откуда взявшегося линя, вокруг которого был обмотан спасательный жилет. Вскрикнув от неожиданной боли, я прижал руки к лицу, тем самым, непроизвольно, прижав к телу и этот конец линя и жилет. Меня рвануло вверх и в сторону и выкинуло за борт, сильно ударив об фальшборт. Примерно в это же время вражеский корабль, потерявший управление, протаранил, подобно консервному ножу, верхнюю палубу “Решительного“, погружаясь в него метров на десять. Пауза. Примерно, как в знаменитой комедии, когда все узнали о приезде настоящего ревизора. Только здесь была чисто трагедия. Трагедия по нескольким сотням людей. Раздался сильный металлический скрежет, и оба корабля рухнули в пучину. Напоследок блеснули винты. Огромная воронка засосала все вокруг. Океан облизнулся, тихо вздохнув, и успокоился. Жертва принята. Было здесь что-то или нет? Если бы не армада боевых кораблей, то и не поймешь. Тем не менее, буквально через несколько минут на этом самом месте стоял другой боевой корабль, который носил немного непривычное для боевых кораблей имя – “Серебряный“. Огромная воронка утащила вниз несколько выпавших с кораблей матросов, но сейчас внизу только ласково и нежно плескались небольшие волны. Капитан “Серебряного“ также гнался за “Решительным“, но чуть-чуть опаздывал – уворачивался от торпеды, поэтому честь протаранить тонущий вражеский корабль, был вынужден предоставить своему другу. Ныне покойному. К сожалению, ловить здесь уже нечего, в прямом и переносном смыслах. Нехай с ним, с этим железом. Рудокопы еще добудут. Но сотни людей, сотни отцов, мужей, братьев, тысячи и тысячи не рожденных детей и внуков. Это страшно. И, что еще хуже – безвозвратно. Рука капитана непроизвольно поднялась к голове в воинском приветствии. Офицеры, глядя на своего капитана, последовали его примеру. Матросы, по старому обычаю, сняли головные уборы. Никто не объявлял минуты молчания по погибшим. Все получилось само собой.
– Вольно! По местам стоять!
И, как будто выполняя команду, вдруг из-под воды выскочил какой-то красный шар. Тут же раздался голос:
– Человек за бортом!
– Боцман, спасите хоть этого.
Внизу, метрах в пятидесяти от борта, в обнимку со спасательным жилетом, но без сознания, плавал человек в черной тельняшке.
– Русский.– Сказал кто-то из офицеров. Капитан кивнул, соглашаясь. Не прошло и пятнадцати минут, как на палубе лежало тело спасенного моряка. Капитан, слегка наклонив голову вбок, рассматривал лежащего.
– Я узнал его. Это тот, кто начал стрелять в последнюю минуту, кто убил моего друга, и по чьей вине погибло несколько сот наших соотечественников. Тот, кто в одиночку смог потопить один из лучших кораблей нашего флота. Корабль, который не смогли потопить ни вражеская авиация, ни торпеды. А он смог. И это необходимо признать. Старпом, оказать ему медицинскую помощь, накормить, дать выпить, что пожелает из моего бара, а потом расстрелять перед строем. Он заслужил такой смерти, как герой. А потом предать его воде со всеми почестями, как героя.
– Есть, сэр! Боцман, тело – лазарет. Быстро!
– Есть, сэр! Будет сделано, сэр!
– Эй, ты что, умер что ли? Тебе нельзя – рано.
– О, нет. Все нормально. Я не умру.
– Ты что – бессмертный, да? – Ухмыльнулся он.
– Нет. К счастью или горю, но я смертный. Просто я не умру и все.
– А-а-а. Ну да, ну да. Но посмотрим, что на это мои хозяева скажут. Мое дело маленькое.
– Понятное дело – ты же шестерка.
С легким поворотом он ударил меня в живот. Мне показалось, что я кувалду проглотил. У меня и так пресс не особо, а тут еще и не ожидал. Я скрючился от боли в три погибели и, задыхаясь от боли и недостатка кислорода, осел. Давно меня так не били. Пожалуй, с самого Вьетнама. Минут через десять я более-менее очухался и смог приподняться.
– Дорогой, когда в следующий раз будешь меня бить, то сначала предупреждай, пожалуйста. Ладно?
– А ты думаешь, что это что-то изменит? Если я свободно вхож в эту святыню, наверное, я обладаю чем-то большим, чем простой человек.
– Очевидно. Скажи, ты меня ударил, так как обиделся на что-то?
– А то нет.
– Обожди. Но ты же сам сказал про своих хозяев. Значит, ты сам подписался под тем, что ты их слуга. Но сейчас нет слуг, дворецких, денщиков. Сейчас другое время. Эти названия заменены на современные слова – синонимы. А раз вы тесно сотрудничаете и используете уголовников, то слова эти для тебя должны быть привычными. Я не поверю, что ты не знаешь, что на зоне слуг паханов зовут шестерками. Вывод? Я разве не прав?
– Может и прав. Но не называй меня так.
– Но от этого не убежишь. В моей религии я не слуга Христу. Я сын Божий, созданный по образу и подобию Его. И на Его помощь и защиту надеюсь. И уверен в ней.
– Посмотрим, поможет ли Он тебе не умереть.
– Даже, если я и умру, это просто скажет о том, что я выполнил свою задачу на земле, и Он забирает меня к Себе с вашей помощью. Я оставлю вам свою тленную оболочку, а сам уйду к Нему ждать Его волю.
– Во-во, волю.
– Да, любой отец имеет право высказать свою волю своему сыну. Оставит возле себя – хорошо. Определит новую миссию и возродит в чьем-то теле, тоже хорошо. Я буду вновь радоваться человеческим радостям и не помнить, как умирал в этой жизни.
– А здесь ты прав: тебе будет лучше не вспоминать о своих последних часах, а, может, и сутках жизни. Спокойнее будешь спать потом – не будут мучить кошмары. Скажи, а вообще ты хоть понимаешь, где находишься, куда попал? Ты ведешь себя слишком спокойно, как глупец, или, как человек, который крепко на что-то надеется.
– Во-первых, не на что, а на кого. Во-вторых, зачем бежать впереди лошадей. Ты же сам сказал: придешь – увидишь. Я что-то могу изменить? Пока – нет. Так что суетиться. Зачем гнать волну.
– А, может, ты и прав. – Сказал он мне и замолчал надолго. Тем не менее, мы шли уже больше десяти минут. И это все в скале.
Мы подошли к очередному повороту, и мне опять стало плохо. Я вновь явно представил себя… Нет, я вновь был другим. На этот раз я был рыцарем. Причем не простым. На мне были надеты шикарные позолоченные доспехи, а под ними на бархатном камзоле, был прикреплен орден Золотого Руна. В моих руках был обнаженный огромный двуручный меч. За моей спиной стояло еще пять рыцарей, но уже не в таких роскошных одеяниях, а за ними – еще шесть воинов, наших оруженосцев. Стояли мы почти посередине достаточно узкого и длинного ущелья. В конце этого ущелья был виден небольшой обоз из трех телег, загруженных израненными, изнеможенными людьми под охраной рыцарей, на щитах которых был нарисован такой же герб, как и на моих доспехах. А в начале ущелья – отряд турецких янычар сабель в сто-сто двадцать, быстрым шагом догоняющих наш обоз. Часа три назад мы увидели турецкий обоз, перегоняющий рабов – христиан. Еще полчаса и мы увозили наших единоверцев, бросив на съедение диким животным убитых нами неверных. Но нам немного не повезло, если можно так сказать, так как вскоре нам на “хвост“ села погоня – эта сотня янычар, неизвестно откуда здесь взявшаяся. Янычары слишком “крутые“, чтобы использовать их для патрулирования дорог. Но, что случилось, то случилось. По любому мы наших братьев – христиан не бросим. Если нам суждено умереть – мы умрем, но захватим с собою на тот свет побольше неверных. Воевать и погибать, не привыкать, тем более, как написано в Библии: “ Нет любви красивее, чем отдать жизнь свою за близкого своего “. А кто может быть христианину ближе христианина в войне против неверных турок. И вот мы с ними столкнулись. Нос к носу, меч к сабле. И пали уже все мои сотоварищи, и торчит стрела оперенная из моего плеча, и выпал тяжелый меч из рук моих, и в руке моей только длинный кинжал, и возрадовались янычары, что в руках у меня только кинжал маленький, а у них в руках сабли острые. И ошиблись они. Да, они ошиблись. Поднялась во мне суть душа глубинная, и пришла память ранее не веданная, и вернулись навыки, много сотен лет тому назад забытые, и увидели турки воинское мастерство мое, и пришли в ужас и смятение от искусства моего, и бежали они прочь от меня, и остался я, лежать раненый, средь погибших братьев моих, весь стрелами турецкими утыканный, но не побежденный.
– Эй, мужик, ты меня уже достал. Ты что такой квелый и дохлый? На тебя так пещера влияет? Я же говорил, что святое место здесь. Не жить тебе и никто тебе не поможет. Зря надеешься. Посмотри на себя, и сам все поймешь. Гляди – в поту весь, словно в баню сходил. Эх, ты.
– Да. Святое место. И пещера на меня влияет, и сильно влияет. Смотрел я уже на себя и вижу, что место это не простое. Ох, не простое.
– А-а-а, а я тебе, что говорил. Покайся, покорись. Признай их за хозяев. Глядишь и помилуют. Ну, накажут. Зато потом заживешь, как в масле.
– В масле – это в гиене огненной что ли?
– Тьфу ты. Типун тебе на язык.
– Нет, не покаюсь и не покорюсь. Не помню я, чтобы когда-нибудь сдавался и покорялся.
– Не кажи гоп, пока не перепрыгнешь, пока не увидел, в какую лужу плюхнулся.
– А здесь я с тобой соглашусь.
– Ничего, скоро уже придем.
И опять узкий каменный туннель. Опять изгибы и повороты. И опять помутнение в глазах случилось внезапно.
Я вновь был одет в форму военного моряка, но только на этот раз я был офицером – подводником и служил России и царю-батюшке-императору всея Руси. Рядом были еще офицеры и один мичман. А совсем рядышком, не более полуметра, стоял мой приемный отец капитан второго ранга, и он же – командир нашего подводного корабля. Прильнув к окуляру перископа, он осматривал горизонт. Не отрывая взгляда, он спросил
– Боцман, так что совсем никакой надежды на погружение нет?
– Никак нет, ваше превосходительство. Повреждения слишком сильные. Хорошо хоть так зависнуть смогли.
– А что толку, братец. Нас все равно видно. Немецкий эсминец нас явно заметил, и не надо быть пророком, чтобы предсказать, что будет.
Наконец, не отрывая рук от ручек перископа, повернул голову в нашу сторону.
– Боцман, полный вперед! Выжми, голубчик, все, что можно из нашей голубушки.
– Ваше пре…, Петр Васильевич, это…, если я правильно понял, … Мы же врежемся в германца.
Командир задумчиво покивал головой соглашаясь.
– Ты прав. Ниже ватерлинии. Но это еще не все. – Теперь он посмотрел на меня.– Граф, вы знаете, как я к вам отношусь, и горжусь вами. На правах командира и вашего отца, я предоставлю вам честь пустить торпеды по вражескому боевому кораблю. Последние торпеды. Промахнуться уже не возможно. Твои торпеды, сынок, вспорят брюхо этому левиафану, а наша субмарина довершит дело.
И я отчетливо помню, как слегка дернулся корпус лодки, выпуская из своего чрева смертельные щупальца, и, как от близкого взрыва своих же торпед, разломился корпус нашей лодки, и я, с разбитой головой и раздавленной грудной клеткой, тщетно пытался задержать дыхание, чтобы успеть и не умереть, но вода все-таки победила: она взяла меня измором и хлынула в мои легкие.
На этот раз я очнулся быстро. Встряхнув головой, произнес
– Теперь я понимаю, почему я так не люблю воду, а люблю просто полежать, позагорать на бережку.
– В смысле?
–А-а, проехали. Проехали. Мне уже хорошо.
Буквально через пять шагов на следующем небольшом изгибе я вновь был вынужден прислониться к стене. Но в этот раз видения проскочили так быстро, что я не успел ни упасть, ни что-либо запомнить. Еще одна моя смерть. А, может, это не я, а мои клоны из параллельных миров? И вот мы входим в пещеру. Первое мое ощущение – тепло. В большой пещере было значительно теплее, чем в туннеле. Второе – это журчание. Я моментально нашел глазами источник этого звука: на противоположной стене, левее середины, бил источник. С высоты в полтора метра он ниспадал серебряными тонкими нитями в очень красивую, изготовленную из тонкого серебра, чашу, а уж из нее на пол. Очевидно, под чашей был уклон или замаскированные щели, так как вода не растекалась, а непонятно куда исчезала. И только почувствовав и увидев это, я рассмотрел правее источника, в аккурат посередине стены, каменный резной трон, к которому походила бабулька – Божий одуванчик. Собственно, я обратил внимание на что-то движущееся, то есть на бабульку, а уж потом все и всех остальных. Хотя нет, не всех. Чуть позже я увидел две пары красных симметрично расположенных блюдца, которые изредка моргали.
– Наверное, родной брат “Пушка“ из Гарри Потера.– С ухмылкой подумал я. Хотя, вообще-то, там собачка была трехголовая и по размеру занимала всю комнату. Здесь что-то или кто-то другой, покомпактнее.