– Входи, старший лейтенант.– Услышал я голос командира, только протянув руку, чтобы постучаться в дверь.
– Разрешите, товарищ полковник.
– Да, да. Я же сказал. Садись. Я вот, что тебе хотел сказать… я помню, что ты уже дважды был в командировке во Вьетнаме, но ты был в цивилизации.
– А вы знаете, какие в этой цивилизации москиты? Тем более, это для тех, кто там живет, цивилизация. А для нас, командировочных, это каменный век.
– Ну, не надо утрировать. Это даже аполитично. Ты же коммунист. Должен понимать, что без нашей помощи нашим товарищам тяжело будет строить социализм у себя в стране. Тем более, они сейчас воюют. И уже не первый год.
– Да, я знаю.
– Раз знаешь, тогда поймешь, что женатых по два-три раза туда посылать я не могу.
– Извините, товарищ полковник, женатых по два-три раза или посылать по два-три раза вы не можете?
– Старлей! Будешь меня подкалывать….
– Да, товарищ полковник, вы меня в третий раз пошлете во Вьетнам.
– Иди в строевую и не груби старшим.
– Есть, товарищ полковник.
Строевая часть, где выписывают командировочные предписания, находилась в пяти метрах от кабинета командира.
– Здравия желаю, товарищ капитан.
– А, старший лейтенант, слышал, слышал. Мало того, документы уже подготовили. Знаю, куда едешь, поэтому хочу хоть немного порадовать или успокоить – командировка всего на двадцать семь суток. Меньше месяца. Прикинь. Во всем надо искать положительную сторону. Московская проверка на носу, а ты будешь далеко.
– Если накопают по службе и там достанут.
– А, что есть, что копать?
– Тьфу, тьфу. Слава Богу, нет. По мелочам у всех есть. Но, если ты на месте, то устранить всегда можно. Не зря говорят: недостаток, устраненный на месте, за недостаток не считается. А так приеду, а мне приказ по полной схеме. Надо же кого-то наказывать после такой проверки, после сделанных выводов, так сказать, и устранения недостатков.
– Что ты кипятишься. Ты знаешь, сколько у нас праздников? На ближайший праздник и снимут взыскание. Запомни: взыскание на зарплату не влияет. Люди с язвой живут, а лейтенанту со взысканием сам Бог велел.
– Бог такого не велит. Он хороший.
– А-а-а. Ты служишь на Дальнем Востоке. Здесь дальше ссылать некуда. В Китай не пошлют. У нас с ними пока отношения не того. Так что один Вьетнам и остается.
– Я не понял. Это, что наказание мне какое?
– Я это не говорил. Ты сам это сказал. Понял? А по секрету – это наш начальник политотдела тебя туда опять сосватал. Командир не хотел, но … сам понимаешь.
– Это он, паршивец, мне за то, что я с его сына полушубок прошлой зимой снял перед проверкой. Да еще начет сделал за амортизацию теплых вещей. Тогда все сходится. Ну, ничего. Я теперь даже рад. Я туда съезжу. Ничего со мною не случится. Но приеду… Он объявил мне войну. Но подленькую. Что же, он, наверное, не знает, что по гороскопу я скорпион. Укушу. Ох, укушу. Ужалю, мало не покажется. Скорпионы насмерть не кусают, но болит долго. Хм. У меня даже настроение улучшилось. Давайте мне, товарищ капитан, вашу макулатуру. Пойду к финикам в финансовую часть за своими деревянными, и заказывать билет.
– Насчет билета не торопись. Ты забыл, где служишь? Загрузка техники завтра с утра. Этим же бортом и полетишь.
– Уж лучше бы на поезде. Хоть мир посмотреть.
– Так посмотришь.
– Вообще вертушка не самолет. Метров восемьсот – тысяча пойдем, не выше. А это даже лучше самолета. Во всем надо искать приятную или полезную сторону. А у меня даже и полезная есть.
– Ин-те-рес-но. Какая же пользительность у тебя от этого? Все время в джунглях. Даже в город выехать нельзя.
– А-а, товарищ капитан, это вам не интересно. Пойду лучше солдатскую баньку проверю и помоюсь перед дорогой.
Но помыться в тот день мне не удалось. Прорыв трубы оставил весь военный городок без воды, а все, что привозили на водовозках, сливали в солдатскую столовую, чтобы не срывать приемы пищи. А, может, оно и к лучшему. Ведь в старину перед смертным боем воины купались и надевали чистое белье. А, куда я лечу в командировку, там не смотрят на это. Вернее смотрят, но сначала стреляют, а потом уже смотрят. Но это так, образно, для гражданских. Потому что прежде, чем выстрелить, надо прицелиться, то есть посмотреть. Но главное – конечный результат. “To be are not to be?”– как любил спрашивать принц Гамлет. Все-таки опыт великая вещь. Если бы не книги, взятые в дорогу, я бы сошел с ума от скуки. Монотонная тайга час за часом и редкие, очень редкие деревеньки. Каждый новый час наползал также ужасно медленно, как наползает танк при танковой обкатке молодого бойца, всего лишь пару недель назад отдернутого от маминой юбки. И только книги дают отдушину и помогают быстрее пролистать часы безвозвратно улетающей молодости. Наконец, судя по ширине реки, мы перелетели Амур, то есть я уже за границей. Граница условно-юридическая, а для природы – без разницы. Вот только деревеньки и те стали облетать. Секретность есть секретность. Тут уж ничего не попишешь. Хотя относительно природы не скажи. Над Россией – матушкой летели по-над сопочками. Причем местами довольно высокими, а здесь – низинка, поля. По опыту знаю, если будем придерживаться этой скорости, через пару часов долетим до небольшого кряжа. Там наша секретная, теперь уже бывшая, так как уже уничтоженная, заправочная станция. Наших там кот наплакал. Не жизнь, а одиночная камера. Даром, что год за два у них идет. Подзаправились. Оставили им харчей, письма и дальше. Еще почти сотня верст и река. Снова Русь – матушка. Снова горы – сопки Сихоте – Алиня. Приземлились на аэродроме подскока. Дождались ночи и вперед на аэродром, на Владик. Хотя, кто бывал на Дальнем Востоке, знает, что в самом Владивостоке аэропорта нет. Ночь. Хочется спать, а тут надо как можно быстрее перегрузиться на другой борт. Но теперь это большой военный транспортный самолет. Чуть-чуть забрезжило утро. Солнечные лучи слегка брызнули яркими, но, в тоже время, и туманными брызгами в глаза, проникая куда-то вовнутрь тебя и пробуждая душу. Работали всю ночь. Устали, как волки, но сон куда-то уходит. Ну и пускай. Зато буду видеть море, освещенное лучами восходящего солнца. Это надо видеть. Мне повезло – облаков не было и, весь путь до Камрани я провел у иллюминатора, глядя на море. Море чарует и очаровывает. В голове не было вообще никаких мыслей. Только иногда приходила старая песенка, спетая специально для меня моими друзьями, имеющими отношение к морю:
«Теребит карту пальчиком военный атташе,
его “тюленьи мальчики“ – не из папье-маше.
Он им дает команду: мол, в пасмурную рань,
лихой подводной бандочкой наведаться в Камрань.
Мол, спят там по утряночке… Мол, выйдет вам почет…
Вот только этот янки нас не берет в расчет!»
Хорошая песня. И спели душевно. Надо будет слова переписать полностью да автора узнать, спасибо сказать за хорошую песню. А вот и аэродром. Не зря эти ТУ – 95 лебедями называют – красавцы. Вот только когти у этих лебедей покруче орлиных будут. Да пускай сами не лезут. Как там в песне: Мы все на драку годные, и вновь завертит нас кадриль моя подводная, глубинный перепляс… но здесь скорее небесный перепляс. Это кто на что учился. Лично я на свои курсантские годы не в обиде. Да и вообще я всем доволен. В основном. Приземлились, слава Богу, мягко и опять зарулили на самый отшиб. До темноты выходить нельзя – нас может сфотографировать “крот“, то есть вьетнамец, работающий на американскую разведку. Секретность есть секретность. Терпи. Тебе же спокойнее потом будет. Узнают янки, куда груз наш привезли, считай Б- 52 в гости пригласил. И они прилетят, да еще и ковровую дорожку из бомб прихватят. Я уже знаю, что это такое. Мне одной такой хватило. Хорошо наша контрразведка сработала, и мы вовремя всю технику успели перевезти. Только не все люди успели уйти. Некоторые до сих пор без вести пропавшие. Да как его найдешь, если из одной такой воронки шикарный штабной блиндаж получается. Интересно получается. Кто здесь год служит – получает за боевые плюс выслуга. А нам, командировочным на месяц – два, фигу. Только командировочные деньги и все. И то по расценкам Хабаровска. Там в ресторане покутить и здесь в джунглях среди скорпионов, змей и прочей нечисти, типа зеленых беретов и вьетнамских диверсантов. Разница есть? Вот то-то. А после того коврового бомбометания, от нас, командировочных, всего двое-то и осталось. Остальных, как и не было. Так и не нашли. Ходили, “подкалывали“ друг друга, помогали машины грузить, а через два часа как – будто они и не рождались вовсе. По возвращению КГБешники затаскали – а, может, они сговорились и переметнулись на ту сторону? Ага. Съезди во Вьетнам да переживи ковровую бомбежку. Потом точно такие дурные вопросы отпадут. Но они же там не были.
Чавканье, бултыханье и непонятное бормотание наверху прекратилось. Если они и не ушли совсем, то отошли далеко. Теперь можно расслабиться, оглядеться и выбираться. Стены на ощупь вроде бы из земли, но в одном месте руки провалились в пустоту. Я аж даже слегка испугался. Ощупал стены – коридор. Невысокий, но согнувшись идти можно. Немного подумав, решил попробовать выбраться по коридору, чем выныривать через болото. Сначала шел нормально, но вскоре больная поясница начала давать знать о себе, и еще через некоторое время я проклял все и этот коридор в том числе. А куда денешься с подводной лодки! Назвался груздем, так терпи до конца. Лишь бы мне раньше конец не пришел. Ба-бах. Влетел головой в стенку и шлепнулся на пятую точку. Но зато сбоку увидел свет. Нет ни свет в конце туннеля. Я туда еще не попал. Просто мой туннель заканчивался резким поворотом в сторону и лазом наверх. Собственно поступили мудро. Снаружи заглянешь в нору, посветишь фонариком – ничего: темнота, пустота. Вглубь же никто сам не полезет. А охотничья собака хоть и умная, но разговаривать не умеет. Выбрался. Вздохнул облегченно и пошел в сторону дома, благо крыши высоток видны. О-о-о, надо же так случиться! Только вышел из кустов, как очутился возле этой злополучной машины, к которой только что вышли мои преследователи. Надо же было мне так время подгадать. Тютелька в тютельку. У меня реакция хорошая, но длинная цепь иногда компенсирует заторможенность. Удар цепью по голове и все мои попытки вновь убежать рухнули, как, собственно, и я сам, когда от боли потерял сознание. Очнулся тоже от боли, но, что удивительно, сразу вспомнил, что произошло. Открыл глаза. Потолок не больничный, но и не подвальный. Значит, больница и похищение отпадают. Тогда что? Головой шевелить больно.
– Э-э-э, здесь есть кто-нибудь?
Сбоку появилась женщина лет под пятьдесят. Длинные волосы с зеленоватым оттенком. Мне показалось даже, что у нее завито несколько косичек, но не веревочками или бантиками, а водорослями, как в моем аквариуме. Когда по голове бабахнут и не такое покажется. Главное, потом никому не рассказывай, а то в психушку упекут. А начнешь импульсивно доказывать, то и до Орловки с ее буйно помешанными недалеко. Тем не менее, она наклонилась надо мною и спросила. Причем голос был, как у немой, которая стала недавно говорить, да еще с каким-то, я бы сказал, металлическим призвуком.
– Что тебе, окунек мой, надо?
– Хорошо бы доктора. Да и узнать, где я.
Она просто кивнула головой и исчезла из поля зрения. Через пару минут услышал шаги, и передо мною оказалась еще одна женщина. Теперь полностью нормальная. Волосы с проседью. Глубокие, бездонные глаза, но в тоже время со взглядом, проникающим до последней косточки или клеточки. При этом добрый и ласковый, я бы сказал, материнский взгляд.
– Здравствуй, меня зовут Дара. Я тебе помогу. Все будет хорошо.
Очевидно, она обладала даром гипноза. Причем ее дар был солидным, так как меня пытались лечить гипнозом как-то, но я им не поддался. А тут она провела ладонью по моему лицу, и я впал в состояние полузабытья – полусна. Я услышал шелест листьев на деревьях. Стоп. Это не листья шелестят, а шепот. Кто-то тихо, спокойно что-то говорил. И было не ясно: то ли это в меня входили эти звуки, то ли я сам рождал их где-то в глубине своего подсознания:
« Я слишком скромен в этом деле,
Я только зеркало Души,
Где отражаются Познанья,
Ниспосланные нам с высоты.
Душа поет, а тело ноет.
А это, значит, вновь, опять,
Как на Голгофе за кого-то
Мне и страдать, и умирать….»
И уже совсем засыпая, последнее, что я помнил было:
«Нет, я не умер.
Телу больно, болит избитая Душа,
А это, значит,
Я доволен: Я победил его! Но навсегда?....»
Проснулся я на опушке нашего лесочка, на мягкой пушистой травке. И самочувствие, и настроение великолепное. Оглянулся – никого. Хорошо. А то подумали бы, что бомж какой. Резко подергал руками и ногами. Странно, даже поясница не болит. Молодец. Хотел сказать бабулька, но потом подумал, что внешне недавняя моя целительница чуть старше меня. Но муд-ре-е! Вот только, как ее зовут, не помню: то ли Клава, то ли Клара. Имя какое-то необычное. Хотя, по-моему, славянское. Хотя, кто знает. Вон имена Петр, Николай вроде бы русские, а на самом деле пришлые во времена обращения Руси в Христианство. Короче, век живи, век учись, а помрешь все равно дураком. Мне было хорошо. Никуда не хотелось идти. Неподалеку росла стройная березка, а под ней манящая, приглашающая присесть, пушистая зелененькая трава. Я уселся поудобнее, потерся спиной о ствол дерева и постарался погрузиться в биополе березы, чтобы подпитаться ее энергией. Какое же это чудесное ощущение. Глаза прикрылись сами собою. Почему-то опять вспомнился Вьетнам.
Я точно также сидел, прислонившись к борту самолета. Вьетнамская жара выдавливала из меня липкий пот. Перед глазами стояла картина, виденная несколько часов назад. Внизу, по правому борту в иллюминатор был виден восточный берег какого-то огромного острова весь покрытый бескрайними ухоженными садами. Кто бы знал, как мне хотелось туда. Тогда бы я все променял, чтобы поменять душный зной Вьетнамского воздуха на те сады. Но… как говорят: кто на что учился. Послышался звук подъезжающей машины.
– Эй, донг ти лен со! Советска товарищ! Хоанч хо!
– Черт, откуда здесь вьетнамцы – это же закрытая зона? – Подумал я, выскакивая и высовываясь из-за полога, заменившего на время дверь в самолет.
– Ха-ха-ха. Испугался? – Заржал технарь самолета, сидевший за рулем “козлика“– ГАЗ-69. – Садись. Тебе подфартило. Поедешь отдельным грузом. Морем до Хайфона, а потом по “железке“. Так “молчи-молчи” между собой говорили. Счастливчик. Город посмотришь. Может, еще куда зайдешь. Нас-то ведь не пускают. Сверху все видим, а дотянуться, как до локтя не получается.
Так болтая, а, если точнее, слушая жалобы на отсутствие экскурсионных поездок, мы добрались до причала. Невдалеке от берега стояли два сторожевых катера. Пересев на небольшой катер, добрались до одного из них. Экипаж был вьетнамский, а кроме меня еще двое славян в “гражданке“. Не успел я подняться, как тот, что помоложе, начальствующим тоном заявил:
– Старший лейтенант, спустишься в кубрик, найдешь на кровати шорты, рубашку и плетенки. Форму засунешь в ту же сумку. Не “светись“ в этой робе. Понял?
– Конечно. Вроде бы не особо бестолковый. – Спустился вниз – несколько дверей. Одна из них оказалась открытой. Постучал и открыл. Никого. Но на кровати были аккуратно разложены светло-зеленые шорты и рубашка с короткими рукавами. Переоделся. Под кроватью нашел наши российские туфли – плетенки. Е-мое. Даже они моего размера! Точно – особисты мои попутчики. Особо не поболтаешь – мигом загребут. Это же заграница. Уложил форму в сумку. Запихал свои вещи в настенный шкафчик, и в нем же увидел висящую на шнурке соломенную шляпу. Обычный вьетнамский наряд. Вышел наверх.
– Шляпа, вообще-то, моя. – Проговорил более старший по возрасту. Потом улыбнулся и сказал,– Дарю. Оставь на память. Потерплю последние три дня без нее.
– О, извините, я не знал. Спасибо. – А потом подумал, – Какую память? Первый раз вижу тебя и, скорее всего, последний. Но, все равно, спасибо.
– Знакомиться не будем. Мы тебя знаем, а тебе без разницы. В Хайфоне простимся. На корме стоит шезлонг. Садись, читай, отдыхай. На столике – журналы и книги. Когда приготовят поесть, позовут.
– Хорошо. Спасибо. – Я прошел в конец катера. Там действительно стоял шезлонг и журнальный столик, на котором стояла металлическая глубокая миска с яблоками и апельсинами, а вокруг нее стопки с журналами и книгами. Я уселся поудобнее, так как плыть, вернее говоря, а, если еще точнее говоря языком моряков, идти не один час до порта назначения. Сверху лежала местная газета на вьетнамском языке. Я по опыту политзанятий догадался, что это “Нян Зан“. Для меня это равносильно китайской грамоте. А вот выбор книг понравился: Джеймс Хедли Чейс в двенадцати томах, “Записки о Шерлоке Холмсе“ Конан Дойла и еще что-то. Поколебавшись, я остановился на одной из своих любимых книг – “Затерянный мир“ Артура Конан Дойла. Я с удовольствием погрузился в мир приключений, лишь изредка бросая взгляд на береговую черту, которая находилась всего в одной мили. Через какое-то время появилась пара вьетнамцев, несущих складной стол и три стульчика. Почти сразу за ними пришли и славяне. Ну, не хотят знакомиться, так и леший с ними. Хотя немного обидно и даже чем-то унизительно. Но, с другой стороны, я в армии. Весело переговариваясь, мы расселись за столиком в ожидании, когда официант принесет еду. А вот и он. На подносе стоят тарелки, из которых вьется дымок. Аромат каких-то приправ уже долетел и до нас. С капитанского мостика что-то крикнули. Лица моих спутников сразу же стали напряженными.
– Воздух! – Крикнул тот, что постарше.
И точно. От берега неслись две сигары “Фантомов“. Бомбы почему-то не сбросили, а только обстреляли. Официант, бросив наш поднос, бросился к зенитке, что располагалась тут же. Новый заход мы встретили уже по грохот зениток. Сделав еще два захода, они улетели.
– Странно, почему они не бомбили? У них же предусмотрена бомбовая подвеска?– спросил я.
– А черт их знает. Может, уже отбомбились и шли с задания, а тут мы.
– Если это так, то сюда скоро подлетит еще парочка и нам мало не покажется.– Сказал старший и что-то начал говорить с капитаном. – У них двоих убило и один раненый. Они собираются спрятаться на берегу и переждать прилет самолетов. – На берегу оказалась небольшая бухточка, поверх которой была натянута массеть. Будем надеяться, что через эти квадратики на большой скорости реактивные F-105 нас не заметят. На палубу установили дополнительный крупнокалиберный пулемет ХМГ и сорока миллиметровый гранатомет М-79, прозванный “слоновым ружьем“.
– А, что они надеются с гранатомета попасть по реактивному самолету? – спросил я у попутчиков.
– В джунглях он себя хорошо зарекомендовал. В радиусе двадцать пять ярдов скашивает все живое. А здесь все, что стреляет сгодится. Тем более американцы часто низко летают, и вьетнамцы этим пользуются. Особенно против вертолетов. А вот, кстати, и гости. Посмотри, Т-28. Истребитель-бомбардировщик, как и F-105. Несет ракеты, напалмовые бомбы, пятидесятимиллиметровые пулеметы. Посчитали, что для сторожевика звена хватит. Они обычно шестерками летают. Кстати, у наших Виктор-Чарли точно такие же, только у них бортовая маркировка желтого цвета ВВС Республики Южный Вьетнам.
– А что такое Виктор-Чарли?– Не понял я.
– V. C. , синоним Вьетконг. Это армейский жаргон. Причем их. Смотри сам не ляпни этого в их присутствии.
– Понял.
Южновьетнамские самолеты зигзагом бороздили море и сушу, ища потерявшийся сторожевик. Береговое зенитное прикрытие и мы все затаились в готовности открыть огонь на поражение. Даже капитан катера, рослый вьетнамец, передвинул прицельную планку на М-79 на максимальную дистанцию и держал его наготове. Вообще, со стороны гранатомет М-79 похож на одностволку крупнейшего калибра. Серьезное оружие. Покружившись над морем, еще несколько минут, самолеты улетели.
– Как вы думаете: они вернутся? – почему-то спросил я.
– Не знаю. Будем надеяться на капитана. Он не первый год воюет.
Не прошло и десяти минут, как раздались команды, и мы отчалили. До самых сумерек шли без происшествий.
– Хорошо идем. Так и приплывем скоро.– Радостно сказал молодой.– Красиво. Катер в этот раз шел ближе к берегу, чтобы в случае чего укрыться в тени деревьев. Солнце заходило, поэтому смотреть на берег можно было, только прикрыв глаза ладонью, как козырьком, от солнца.
Самолеты выскочили неожиданно, и только потом донесся рев реактивных двигателей. Пара F-105 черными птицами пронеслась над нами. Мы все трое сидели на палубе, наслаждаясь свежим морским воздухом. Я увидел вспышки под крыльями самолетов и инстинктивно начал падать с шезлонга на палубу, успев все же крикнуть: “Воздух!“. Падая, боковым зрением успел увидеть, как рубашка “старшего“ вспоролась в двух местах и как будто исчезла. Прогрохотали пули по палубе и все стихло. На катере не успели даже поднять тревогу. Я приподнялся и огляделся. Рядом со мной на четвереньках стоял молодой. У дальнего фальшборта, всего изрешеченного крупнокалиберными пулями, валялся шезлонг старшего. Но его самого не было.
– Человек за бортом! – заорал я, стартуя к бортику. Что-то стал кричать молодой на вьетнамском языке и, почти сразу катер затормозил для разворота. Я жадно вглядывался в море, но тщетно. С капитанского мостика капитан пытался найти тело с помощью бинокля, но также безрезультатно. Поискав с полчаса, мы продолжили путь.
– Пойдем в каюту. Надо написать объяснительные. Такого человека потеряли, такого офицера.
Написав все, как было, я, так и не осознав, что и сам был на волосок от смерти, лег спать. Я подумал, что после всего этого не засну, но я провалился в сон, как в яму.
Меня разбудил молодой. Я явно переспал, и голова была чумная. Вышел на палубу – высоко в небе светило солнце.
– Ох, сколько же я проспал!
– Много. Что хочешь – нервная система не железная.
– Это точно.
– Есть хочешь?
– Нет. Абсолютно никакого аппетита.
– Хорошо. На берегу поедим. Иди, приведи себя в порядок. Минут через двадцать-тридцать подплываем. Видишь, уже пригород.
Действительно, за редкими известковыми скалами фантастических очертаний виднелся пригород. Совсем недалеко от борта в прозрачной воде виднелись бледно-розовые коралловые коридоры.
– Смотри, смотри, а то в самом порту вода грязнущая. Там такой красоты не увидишь, но и о времени не забывай.
Я спустился в кубрик, налил в рукомойник горячей воды, достал новенькую бритву “Спутник“ и начал сдирать с себя щетину. В космос человек полетел, а сделать нормальные лезвия, чтобы бриться можно было, не можем. Парадокс. Помазюкав себя напоследок духами “Красная Москва“, я выбрался наверх. Ба-тюшки! Океанские сухогрузы, танкер, огромные портовые краны. Красотища! Очевидно, наш капитан не раз бывал здесь, так как без всякого лоцмана лично за штурвалом вел наш корабль. Вскоре пришвартовались. Осела пена в кильватерной струе. Все. Приехали. Но не все. Да и те, кто приехал, не все живы и здоровы. Это в песне: “отряд не заметил потери бойца“, а мы заметили, да еще как. Нас уже ждал крытый ГАЗ-66. В него залезли я с молодым, потом вьетнамцы загрузили своих погибших, и затем взобрались еще двое вооруженных местных гражданских с повязками на рукаве.
– Послушай, – обратился я к молодому, – вот это американская М-1, а у другого что?
– Тоже американский. Ар-15. Автоматический карабин. Стреляет, как одиночными, так и очередями. Барахло.
– А что ж нашего оружия, что ли не хватает?
– Да завались. Война. Всякого дерьма полно. Кому, что нравится. Ты здесь даже французские винтовки увидишь. Но наше оружие однозначно лучше. Наши автоматы даже “зеленые береты“ берут. В болотах с М-1 не повоюешь, заест. А наш хоть куда бросай.
– Понятное дело – советский.
– Во-во.
Мы ехали по улицам города, мимо многочисленных портовых кафэшек или не знаю, как их здесь называют, так как я впервые во вьетнамском городе. Объехали забор вокруг газгольдера с часовыми на вышке, и вскорости остановились у какого-то здания с красным транспарантом. Все вьетнамцы, включая покойников, сгрузились, а мы поехали дальше.
– А сейчас куда?
– Ну, поесть-то нам надо по-цивильному.
– Надо.
– Значит, поедим. А то тебе долго такого попробовать не придется. А, может, и никогда больше.
– А это, скорее всего. И что же это такое?– Спросил я, оглядывая вход здания.
– Это хайфонский интерклуб. Здесь тусуются наши.
– Кто? Офицеры?
– Не смеши. Моряки, медики и все остальное. Пошли. Поедим в баре, выпьем, отдохнем и, заодно, подождешь свою машину.
– Ага, дальше на авто.
– Нет. На авто до “железки“, а потом по ней. Понял?
– А что тут не понять.
Бар, конечно, был для меня необычен. На стенах маленькие покрытые черным лаком картинки, искусно подсвеченные мягкими светильниками. На этих картинках в очень своеобразной для меня манере были изображены вьетнамские поля с буйволами и крестьянами в конусовидных шляпах, танцоры с длинными бамбуковыми шестами, перепончатые паруса сампанов. А на одной из стен висело кумачевое полотнище с приветствием на пяти языках: “Добро пожаловать в Хайфон!“. По залу ходили две симпатичные официантки в длинных темных юбках и блузках с ручной вышивкой. Громко играла музыка. Сильно пахло табаком, кофе и потом. Двухлопастной вентилятор – фен пытался струями прохладного воздуха разогнать духоту переполненного зала, и подсушивал кожу, покрытую пленкой липкого пота. Молодой поздоровался с барменом, как со старым знакомым. Бармен, выйдя из-за стойки, провел нас к угловому столику с табличкой “Администрация“. Собственно, надпись я не увидел, но в наших ресторанах так тоже делают. Вскоре принесли еду и пачку сигарет. Молодой увидел мой удивленный взгляд и пояснил: “местные. “Ха-Лонг “. Мои кончились, а здесь других нет“. Тем временем тот же бармен снимал с подноса и ставил перед нами две миски с рассыпчатым вареным рисом, четыре тарелочки с соусами, мясо со спаржей, побегами бамбука и грибами, какие-то еще закуски, приготовленные, по словам молодого, из каракатиц, морского ежа, воробья, запеченные в тесте лягушачьи ножки. Я тоже взял в руки палочки, но есть ими, как это ловко делал молодой, я не смог. Поэтому я по-простецки начал орудовать ножом и вилкой. Надо отдать должное – пища была великолепной на вкус. Жаль, что это в первый и последний раз. К концу еды подошла официантка и молча, поставила вазу с фруктами. За время еды мы не обмолвились ни словом. Очевидно, он также после того неудачного ужина ничего не ел. Действительно, нервы не железные. Закинув в кузов ГАЗ-66 подаренную мне целую упаковку баночного пива – ноу-хау американской армии, забрался сам туда же. Огляделся. Кузов был наполнен грязными простынями, наволочками и нижним бельем. Но все это было аккуратно увязано в узлы из простыней. Наша работа. Вьетнамцы так не умеют. Выбрал тюк с простынями, чтобы, не дай Бог, по дороге вшей из белья не подцепить. Уселся поудобнее. В путь так в путь.
– Закинешь его сначала на вокзал, передашь нашим, а уж только потом в прачку. Понял?
Заревел запущенный двигатель, и ответа я не услышал. А мне это надо? Как хорошо, когда есть время, и когда ты ни за что и ни за кого не отвечаешь. Можно хоть и чуть-чуть по времени, но полностью расслабиться. Какое же это наслаждение. На службе постоянно за что-то и за кого-то отвечаешь, а часто и получаешь. Вот только получаешь нагоняй, так как в армии за грехи подчиненных ругают, а награждают только…. и замполитов за компанию. Даже, если он в это время в отпуске был. Да, некоторые умудряются присваивать и чужие заслуги. Селяви. Город толком увидеть не удалось, но я уже составил свое мнение о нем. На вокзале подкатили прямо к патрулю: четыре вьетнамца в черных робах с карабинами и двое наших. Говорили на вьетнамском, так что я ничего не понял. Потом патруль подхватил мои вещи, и мы пошли к поезду. На деле поезд оказался допотопным дизелем, к которому были подсоединены два товарных вагона и в конце – пассажирский вагон с полностью зашторенными окнами. Патруль поставил мои вещи у ступенек пассажирского вагона. Уже приятно.
– Счастливого пути, товарись!– На прощание сказал один из вьетнамцев на довольно чистом русском языке, но наше жесткое “щ“ у него прозвучало очень мягким “сь“. Счастье, счастливый – для таких слов предназначен вьетнамский “мягкий“ язык, а на деле им приходится повторять: налет, война, воздух, покойник, боевые потери. Война – паршивая штука даже по телевизору. А когда коснется тебя лично, так вообще – “дерьмо“, простите за грубое слово.
– И вам удачи, друзья. И победы. А мы вам поможем. – Ответил я. А что я мог еще сказать? Открылась дверь вагона, и на землю соскочил парнишка лет двадцати, одетый только в одни шорты.
– Здравия желаю. Меня уже предупредили. Поедите в третьем купе с товарищем капитаном.
– Да нет проблем. Лишь бы не с генералом.
В купе сидел молодой человек довольно приятной внешности. Новые кроссовки, джинсы “Вранглер“, клетчатая рубаха навыпуск с короткими рукавами. Все это говорило, что у товарища явно есть деньги, и на деле он может оказаться гонористым, самовлюбленным пижоном, что свойственно, чаще всего генеральским сынкам и особистам. И те, и другие чувствуют над собой мощную непробиваемую крышу, что порождает, усиливает, развращает у них кучу всяких нехороших качеств. Но ехать мне с ним совсем ничего – переживу, перетерплю, промолчу. В то время наша военная база находилась недалеко от ж/д ветки Хайфон – Ханой. Чуть ближе к Хайфону. Небольшой полустанок имел “стрелку“, с помощью которой наши эшелоны уходили в сторону под замаскированный пакгауз. Там выгружались и на ГАЗ-66 добирались до точки. Хотя до моста через реку был не один десяток километров, но доехали мы незаметно, так как капитан оказался компанейским. В довершении всего он знал массу анекдотов. Проскочили мост, и вскоре наш поезд начал замедлять ход. Вокруг расстилались поля с сочной зеленой травой. Вообще во Вьетнаме все растет.
– Интересно, а сколько платят местному садовнику?– Спросил я.
– А с чего ты взял про садовника?
– Да это же элементарно, Ватсон. Сколько мы ни ехали, трава была по … Короче, тебе по пояс будет. А тут – по колено. Или, по-другому говоря, не выше колес поезда, чтобы труднее было заметить, как часто сворачивают в этом месте. Незаметный полустанок и все.