О Максиме Горьком

И Фомой овладело странное настроение: он почувствовал потребность «влиться в этот возбужденный рев рабочих, широкий и могучий, как река, в этот раздражающий скрип, визг, лязг железа и буйный плеск волны»^[39]. Он в сильнейшем возбуждении бросается к ручке ворота, берется за ручку и вертит рычаг. Трата сил опьяняет его. Ему кажется, что теперь он один поднимает тяжесть. Он ликует в порыве буйной радости, он исполнен жгучего чувства гордости… Затопленное судно было поднято рабочими. Подрядчик поздравляет Фому с успехом; рабочие радостной и шумной толпой окружают его. Но возбуждение Фомы уже прошло. Он погружается в тоскливое настроение.

Наряду с лихорадочной игрой меняющихся настроений герои г. Горького знакомы с другого рода патологическими моментами душевной жизни: в глубине их душевного мира очень и очень часто шевелятся какие-то «темные» чувства, которые оказываются сильнее всякого сознания, которые как бы приходят откуда-то извне, которые являются чем-то «чуждым» для героев г. Горького, которые, как хищные существа, нарушают цельность внутреннего «я», цельность «личности» героев г. Горького. Именно такого рода чувство овладевало часто Ильей Луневым, когда он жил на квартире Автономова. Темное, тяжелое, смутное чувство гнало Илью из маленькой «голубой» комнатки на улицу; оно же заставляло его ненавидеть уютную обстановку, курочек из фарфора, нарядные картинки и коробочки. Илья «не понимал его, оно казалось ему чужим». Такое же «темное чувство» кипело часто в душе сапожника Орлова^[40], вносило в его душу великую смуту, заставляло его «безвольно отдаваться тяжести своих внутренних ощущений»^[41]. Такие же «темные чувства» отравляли душу Фомы Гордеева.

«Смутные», «темные», «тяжелые» чувства заставляли его предаваться кутежам. «Темные» чувства говорили в нем, когда он ощущал какой-то панический страх перед женщинами, боязнь, что женщины могут ему «сделать что-то неожиданное и страшное». «Темные», «тяжелые» чувства, после длительного ряда постигших Фому разочарований в людях и жизни мало-помалу делались полными хозяевами его душевного мира.

«Он не в себе, – рассказывает г. Горький, – что-то тяжелое и неудобное, непонятное ему выросло в груди у него, и казалось ему, что его сердце распухло и ноет, точно от нарыва. Он прислушивается к этой неотвязной и неукротимой боли, отмечал, что она с каждым часом все растет, усиливается, и, не зная, чем укротить ее, тупо ждал, чем она разрешится».

«Неотвязная и неукротимая боль» разрешилась тем, что беспросветный мрак окутал его душу, тем, что «темные», хаотические чувства «восторжествовали над его разумом»^[42].

Самый процесс умственной работы у героев г. Горького совершается не без осложнений патологического характера. Илья Лунев начал развиваться рано. Он в раннем детстве успел многое пережить, много прочел книг, и его мысль неустанно работала. Его душа чутко воспринимала впечатления; впечатления «тлели в ней, и от этого тления голова его постоянно отягощалась туманом суждений обо всем, что происходило перед его глазами». Одна за другой в его голове рождались неясные думы. Эти думы сливались друг с другом, поглощали друг друга и «тяжелым комом давили его грудь и голову»… И впоследствии тот же туман суждений отягощал его голову; такие же страдания приносили ему рождающиеся, неясные, едкие думы. Его думы «врастали в сердце как корни в землю»; его душа была отравлена «ядом дум». «Ядом едких дум» отравлена душа и других героев г. Горького.