Сладок нам солнечный свет, жизнь – драгоценнейший дар…
И смущенный антитезой, представившейся его сознанию, поэт восклицает:
Где же ты истина? В смерти, небесной любви и страданьях,
Или, о тени богов, в вашей земной красоте?
Спорят в душе человека,
Как в этом божественном храме,
Вечная радость и жизнь,
Вечная тайна и смерть.
К этому «спору», в этой антитезе «жизненного» и «мертвенного», активного и инертного начала поэт возвращается при каждом удобном поводе. И если в приведенном стихотворении он только ставит вопрос: «где же ты, истина?», т. е. «как примирить отголоски противоположных воззрений», – в других стихотворениях он делает попытки дать посильный ответ на подобный вопрос.
Временами вопрос решается им в «нирванистическом» духе. Он проповедует полное подавление жизнеспособности, полное отрешение от всяких «желаний»: «Я не хочу пытать и числить… Какое счастье – не мыслить, какая нега – не желать!» («Нирвана»).
Но проповедь «нирваны» нельзя считать типическим для него разрешением вопроса. Она диктуется поэту лишь пароксизмами исключительно пессимистического настроения, т. е. минута временной диктатуры одного из «спорящих» элементов его внутреннего мира. В те же минуты, когда оба спорящие «противника» оказываются бессильны побороть друг друга, поэт приходит к иным выводам:
«…жизнь, как смерть, необычайна…
Есть в мире здешнем – мир иной;
Есть ужас тот же, та же тайна —
И в свете дня, как в тьме ночной.