По острию ножа

Глава 4
Замысел

Гибель каждого солдата в Чечне генерал Матейченков воспринимал тяжело, болезненно, как личную свою утрату. Особенно невыносимо было видеть, как гибнут мальчишки-новобранцы, успевшие отслужить в армии без году неделю. Он пытался докопаться: чья злая воля отправила их на Северный Кавказ? Но нащупать главного виновника было нелегко. Все лица минобороновских высокопоставленных чиновников сливались в одно, серое и невыразительное.

Попробуй, разрушь эту круговую поруку! И что здесь является первопричиной? То ли огромные деньги, проще говоря – взятки, то ли чье-то осознанное желание обескровить Россию, пустить по ветру самый ценный ее человеческий материал. А может – и то и другое вместе?..

К счастью, не только из мало обученных новобранцев состояла армия. Были здесь и кадровые военные достаточно высокого уровня подготовки.

Матейченков отчетливо понимал: Чеченские войны – и первая, и вторая – не говоря уж о Кавказской кампании, которая велась в ХIХ столетии генералом Ермоловым, имеют специфическую окраску, резко отличающую их от других войн. Они проходят в основном в горной местности, и потому в той или иной степени вынужденно носят партизанский характер.

Поэтому, решил генерал Матейченков, необходимо срочно расширить и укрепить части, способные вести именно такого рода боевые действия. Один опытный диверсант способен принести урон противнику больше, чем целая рота или батальон бравых вояк, приученных к войне в равнинных условиях.

Полпред долго искал, на кого опереться, чтобы осуществить свой замысел. Наконец, выбор его остановился на полковнике Николае Константиновиче Петрашевском

Полковник некоторое время возглавлял войсковую разведку армейского корпуса, что Матейченкова устраивало. Устраивало его и то, что Николай Константинович хорошо знал местные условия, причем его богатый военный опыт отнюдь не ограничивался одной Чечней: кроме нее, Петрашевский повоевал практически во всех «горячих точках» Кавказа и Закавказья: Дагестане, Карабахе, Баку, Тбилиси, Абхазии…

В Чечне во время ожесточенного сражения полковник был тяжело контужен вражеской миной, но теперь излечение близилось к завершению.

Генерал пригласил его на беседу – дружескую, неофициальную. Они сидели в офицерской палатке, за ее брезентовыми стенками гремела недальняя канонада. Докрасна раскаленная буржуйка источала жар, на столе стоял чайник со свежезаваренным чаем, от которого в палатке пахло как-то по-домашнему…

– Какие у тебя планы на будущее, Николай Константинович? – спросил Матейченков.

– Простые: долечиться.

– А потом?

– Вернуться в строй.

– Демобилизоваться не собираешься?

– Нет.

– Между прочим, имеешь полное право.

– Я кому-то здесь мешаю, товарищ полномочный представитель? – с солдатской прямотой рубанул Петрашевский.

– Никому ты не мешаешь, успокойся, полковник, – улыбнулся в густые усы Матейченков. – Наоборот, я очень хотел бы, чтобы ты как можно сильнее мешал.

– Кому?

– Боевикам.

– Наши желания совпадают. Потому я и хочу остаться в армии.

– Коли ты так настроен, поговорим более подробно. Меня интересует твое видение нынешней войны.

– Я часто об этом думал, – оживился полковник. – Почему при таких мощных силах и технике мы то тут, то там терпим неудачу? В чем корень наших ошибок, или просчетов?

– Интересно…

– Дело в том, что мы привыкли к традиции. Возьмем тот же Кавказ – это самая близкая для меня тема. До начала девяностых Кавказ был спокоен – таким оставил его нам в наследство Советский Союз.

– Спокоен до определенной степени, – уточнил генерал.

– Вот именно! – подхватил Петрашевский. – Это было спокойствие спящего вулкана, который мог проснуться. Наше тогдашнее военное и политическое руководство обязано было этот момент предвидеть, а оно, честно говоря, его прозевало. Когда чеченский вулкан начал просыпаться, мы по старинке продолжали полеживать на боку, уповая на авось, на то, что все обойдется.

– А чеченцы?

– Вот те не дремали. У них сразу же возникли – может быть, и стихийно – мелкие диверсионные группы, которые наносили нам вред больше, чем целые организованные части.

Матейченков кивнул.

– Понимаете, доходило до того, что они вытаскивали – или выкрадывали – с наших баз БТРы, танки. Даже самолеты и артиллерию! И не штуками – десятками.

– А может, покупали?

– Слышал я и такое… Насколько это правда, судить не берусь. Хотя при нашем уровне коррупции вполне допускаю.

– Так или иначе – результат один, – заметил генерал.

– Да. Ну кто о чем, а вшивый про баню, – продолжал Петрашевский. – То бишь – про войсковую разведку. Я быстро понял, что в новых условиях партизанской и диверсионной войны старая армейская разведка мало пригодна.

– Можно подробней? – попросил Матейченков. – Дело в том, что я и сам над этим думаю.

– Ну, например, я сразу решил, что у нас среди чеченцев должна быть своя агентура. Постоянная. Так сказать, штатная. Получающая за свою работу приличные деньги. Попытался я решить этот вопрос, по крайней мере приступить к нему, и сразу наткнулся на огромную проблему.

– Догадываюсь, какую…

– Правильно догадались! – воскликнул полковник. – У нас ведь все по полочкам разложено, что кому дозволено, а чего нельзя. Оказывается, иметь свою агентуру официально разрешается только ГРУ и КГБ, или там ФСБ… Все это мне популярно разъяснили. Хорошо. Спрашиваю, как быть? Есть ли решение вопроса? Есть, говорят. Ваша армия, как и всякая, имеет Особый отдел. Ищите себе агентов, но оформляйте их через него.

– Так ты и сделал?

– Ничего путного, увы, не получилось. Все потонуло в какой-то бумажной волоките. А это вызвало самое неприятное в таком деликатном деле – утечку информации.

– И ты сложил крылья?

– Нетушки! Я поступил, как в анекдоте. Когда у банкира спрашивали, как его здоровье, он отвечал: «Не дождетесь!» Обратился я с просьбой к высокому начальству, минуя всякие промежуточные инстанции. Хочу, мол, создать при своей разведке особую диверсионную группу. Ну а к ней в виде необходимого разведывательного приложения – небольшую агентурную сеть. Начальник сказал: «Действуй по собственному усмотрению. Задумка интересная. Мешать не буду, посмотрю на твою самодеятельность сквозь пальцы. Но если что не так, ежели облажаешься – пеняй на себя. На меня не ссылайся, прикрывать не буду: мне своя голова дороже».

«Знакомая фраза», – подумал Матейченков.

– Дальше было просто, – продолжал Петрашевский. – Перебрал весь свой разведывательный батальон, благо, знал ребят как свои пять пальцев, не один пуд соли с ними съел… Начал отбирать людей с их согласия…

– А по какому принципу отбирал?

– Понимаете, Иван Иванович. Есть разведчики и – разведчики. Иной по всем параметрам вроде бы хорош. Он и храбрый, и добросовестный, и на память не жалуется. Но нет у него такого, не знаю, как сказать… Фермента, что ли…

– Закваски.

– Вот-вот! Короче, разведчиком надо родиться. Как, допустим, писателем либо музыкантом. Таких вот разведчиков от бога я и отобрал. С полсотни человек. А потом начал действовать, как завещал нам товарищ Ленин: учиться, учиться и учиться. Соорудил небольшой лагерь, позвал нескольких инструкторов – асов разведки. Разработал особую программу подготовки и засадил ребят за парту…

– Представляю, чего тебе все это стоило.

– Это оставим за скобками, – махнул рукой полковник. – Запьем вопрос чаем…

Разговор длился долго. Полковник терпеливо отвечал на все вопросы, не решаясь спросить, что за всем этим стоит. Может, кто-то стукнул про его учебный лагерь, существующий, по сути, на птичьих правах, и Матейченков собирается сделать ему втык?.. Так-то вроде не похоже, но кто его знает, что может быть на уме у высокого начальства?

Будто прочтя в глазах собеседника немой вопрос, генерал улыбнулся и произнес:

– Не тушуйся, полковник, ты все делаешь путем. Есть у меня одна задумка, но об этом немного позже. А пока расскажи мне, кого ты считаешь разведчиком от бога?

Полковник задумался:

– Общие вещи повторять не буду. К тому, что называл, добавлю еще двужильность, скажем так. Особенно, когда действие происходит в горах. Здесь от выносливости разведчика может зависеть не только возможность выполнить задание, но и сама его жизнь. Он должен уметь, не зная усталости или побеждая ее, сутками лазить по горам, продираться сквозь густые заросли, избегая троп, иногда даже звериных… Опускаться в провалы, как заправский альпинист. Во всяком случае, превосходить в выносливости чеченцев, которые всю жизнь только и делают, что лазают по горам.

– А еще?

– Умение мгновенно оценивать ситуацию. Как хороший шахматист, играющий блиц. Тут тоже ошибиться нельзя – иначе секир-башка. Еще? Способность восстанавливать силы за короткий срок. Выдалось спокойных пятнадцать минуток, завалился, передремал – и все в порядке. Хитрость, осторожность – само собой. Ну а главное – прирожденный талант разведчика, о котором мы говорили.

– Ну да, его словами не определить… – кивнул Матейченков. – И у тебя все ребята такие?

– Надеюсь.

– А как проходит обучение?

– Можно сказать, на ходу. Поскольку существуем мы как бы полулегально, то и действуем, как вольные стрелки. Вот, скажем, в одном дальнем ауле в горах, до него трудно добраться, чеченцы создали как бы маленькую ячейку рабовладельческого общества. Собрали туда русских военнопленных, главным образом технарей, и устроили маленькое предприятие по ремонту и производству стрелкового оружия. Причем все у них было организовано четко. Пленных держали в специально выдолбленных ямах, летом открытых, на зиму накрывали их вместо крыши ветками. Ямы глубокие, самостоятельно оттуда не выбраться, на работу пленных веревками вытаскивали… А работа шла в большом загоне, вроде сарая, где располагались необходимые станки. Кстати сказать, первоклассные… Вот на них наши пленные с техническим образованием не только ремонтировали старое, но и, представьте себе, собирали новое оружие.

– Из каких деталей?

– Не могу сказать в точности… Наверно, тоже из-за границы.

– Вот тут, Николай Константинович, боюсь, ты ошибаешься.

Матейченков задумался.

– Ты подробности знаешь об этом подпольном сборочном цехе? – спросил он после непродолжительной паузы.

– Некоторые.

– Тогда скажи, там не собиралась снайперская винтовка последнего поколения?..

– Точно! – воскликнул полковник. – Так вы об этом деле знаете?!

– Первый раз слышу…

Петрашевский понял, что генерал вдаваться в подробности не намерен.

– У наших лазутчиков оптика хорошая, ее, кстати, у чеченцев и отняли, – продолжил он свой рассказ. – Ребята с безопасного расстояния наблюдали за аулом в течение нескольких недель, пока разобрались, что там происходит. И я разок побывал там с ними, посмотрел в цейссовский бинокль на дальний аул, с виду такой мирный… Но порядки там оказались драконовскими…

– Продолжай.

– Кормили пленных хорошо, однако за малейшую провинность жестоко наказывали. Потом уже, после удачной акции, мы кое-что узнали. Четверо наших ребят решили сделать подкоп, чтобы убежать из ямы. Чеченцы их застукали сверху, вытащили на свет божий и предали шариатскому суду.

– Казнили?

– Но как! На виду у всех глотки перерезали. Да не просто перерезали – головы целиком отчекрыжили и посадили на колья!.. Пленных заставили смотреть на эту казнь, их окружили охранники, направив на них автоматы. Шевельнешься – и конец!

– Как же вы их освободили?

– Довольно хитрым способом. Над самым аулом возвышается здоровенная гора. Можно сказать, Эльбрус местного значения. Видимо, чеченцы считали ее неприступной. По крайней мере, для русских. Остальные подходы к аулу у них охранялись и были пристреляны, а гора оставалась вне зоны внимания. На том я и построил свой план. Отобрал у себя в лагере несколько бывших альпинистов…

– Есть и такие?

– Кого у меня там только нет! Есть даже мастер черной магии… Потренировались мы с моими альпинистами, благо, гор для этого вокруг хватает, любой степени сложности. А потом я объяснил ребятам боевую задачу…

– Десантирование?

– Что-то вроде того. Склон горы был почти отвесным. Мне кажется, до нас вообще никто из людей по нему не взбирался: необходимости не было. А тяжесть с собой у нас была немалая: оружие, взрывчатка, продукты, вода… Ну и альпинистские причиндалы, само собой.

Добрались мы до подножия, передохнули немного. Ребята отменно наловчились расслабляться и отдыхать за короткий срок, а это, доложу я вам, немалое искусство. Потом я к ним обращаюсь, наша цель, говорю, во-он тот уступ. Приступаем к подъему, все боевое снаряжение – с собой. Подъем опасный. Там тебе и ущелья, и провалы, и вертикальные стенки – все по полной программе. Если кто сорвется, пеняйте на себя. Кричать нельзя. И даже голос подавать – тоже нельзя. Потому что это может сорвать операцию.

– Никто не сорвался?

– Бог миловал. Даже не погиб никто, так уж у нас сложилось. Долго ли, коротко ли – добрались мы до уступа, который я наметил. По боковому рукаву обогнули немного гору, так что аул можно наблюдать. Смотрим – словно в прошлый век попали. Сакли стоят, до этого я их только на картинках видел. Кое-где дымок кизячный к небу поднимается, хозяйки, наверное, лепешки готовят. Или там шашлыки – кто там издали разберет.

На краю аула – сарай, тот самый сборочный цех оружия, как установили наши разведчики. А чеченцы, на наше счастье, сбились в кучу, о чем-то толкуют между собой, зубы скалят. Не знаю, что делают. Может, анекдоты свои травят.

Объясняю ребятам: «С этой стороны нас никто не ждет. Привязываем канат к основанию этого дерева (там рос мощный такой дуб, уж не знаю, как он туда забрался). Спускаемся по одному вон в ту лощинку. Там накапливаемся. Потом неслышно подбираемся к аулу и снимаем всех бандитов. А наших ребят освобождаем. Есть вопросы?» – «Есть, – говорит один, тот самый мастер черной магии. – Как быть с мирным населением?» – «Там нет мирного населения». – «А женщины?» – «Если мешать нам не будут, не трогать, – принимаю решение. – Если кто-то попытается это сделать – стрелять без всяких разговоров»…

– И опять скажу: молодец! – в который раз произнес Матейченков.

Внезапно зазвонил будильник, захваченный еще из Москвы. Полпред поставил его на четыре часа утра.

– Как время летит! – с досадой произнес генерал.

В четыре Матейченкову нужно было на вертолете вылетать в Урус-Мартан, где требовалось его присутствие.

– Не будем комкать наш разговор, Николай Константинович. Он слишком важный…

Оба поднялись.

– Я тебя разыщу дня через три-четыре.

– Боюсь, не найдете, – улыбнулся Петрашевский.

Генерал заверил:

– От меня не скроешься! Ты и сам, полковник, не знаешь, какой ты для меня сейчас важный человек…

Глава 5
В госпитале

Снова встретиться им довелось только через две недели. Известно ведь: человек предполагает, а война располагает.

За это время полковник Петрашевский проводил еще одну операцию – тоже «учебную» – со своими стажерами, и был ранен в левую ногу. Генерал навестил его в полевом армейском госпитале.

– Что с тобой, Коля? – спросил Матейченков.

– Да вот, ногу зацепило, товарищ генерал, – виновато улыбнулся Петрашевский.

– Когда?

– Позавчера. Отморозка ловили со взрывчаткой. В Грозном, в самом центре. Наверно, по подземным ходам прятался, их там полно.

Генерал огляделся. Госпитальная «палата» представляла собой армейскую палатку, напоминавшую ту, в которой они беседовали в прошлый раз.

Еще трое раненых, лежавших на брезентовых койках, тактично отвернулись, чтобы не мешать их разговору.

– Давай я тебя в хороший госпиталь отправлю, в Краснодар, – предложил генерал.

– Не надо. Меня здесь все устраивает.

– Пойми, чудак, не только о тебе пекусь. Я уже говорил, у меня на тебя серьезные виды.

– Спасибо, Иван Иванович. Рана несложная, пулю вытащили. Так что я уже вовсю шкандыбаю.

– Ну, вольному воля… – пожал плечами генерал. – Может, выйдем тогда на воздух? Закончим наш разговор.

– Давно жду этого момента, – признался Петрашевский.

– На чем мы в прошлый раз остановились? – спросил Матейченков, когда они устроились под навесом, где стоял донельзя заляпанный грязью газик, кузов которого был изрешечен пулями. – Ага, вспомнил. Как же вы спускались?

– Без сучка без задоринки. Канат выдержал, мы благополучно нырнули в лощинку, расположенную рядом.

– Вас никто не заметил?

– Нет. Одна женщина вроде приметила, но повела себя как-то странно: вместо того, чтобы закричать, прижала обе руки ко рту, словно заставляя себя молчать, и не издала ни единого звука.

– Может, чокнутая?

– Я и сам так подумал.

– А оказалось?

– Сейчас дойдем, товарищ генерал.

– Ну продолжай.

– Я шепотом распределил обязанности, шепотом сказал: «Пли!», и через минуту все было кончено. Снайперы у меня, дай бог! Радость пленников, которых мы освободили, трудно описать. Они так кричали, что я сказал: «Тише, ребята, лавину с гор вызовете!» – «Здесь в горах нет снега!» – «Ну камнепад!»…

– А что за производство у боевиков было?

– Стали мы разбираться с ребятами – господи, помилуй! Такие станки, может, только в Америке увидишь. Огромные, сверхточные. Ухоженные, блестят как новенькие. Стали мы думать да гадать, как эти станки вниз спустить.

– А готовая продукция была?

– Нет. Наверно, она сразу в дело уходила. А вот станки жалко. До сих пор стоят перед глазами. Вертолета у нас, естественно, нет, свои бы ноги утащить… Тогда я взял лом, крикнул: «Так не доставайся же ты никому!» – и принялся крушить всю эту красоту. Мои ребята и пленные быстренько довели оборудование «до нужной кондиции», и начали мы готовиться к обратному спуску…

– Погоди-ка, – произнес Матейченков. – А женщины?

– Что женщины?

– Как вы с ними обошлись? И почему не кричала та чеченка, которая вас первой заметила? Ведь она по сути дела спасла вашу жизнь, а также всю операцию

– В том-то весь фокус, товарищ генерал! – широкая улыбка осветила лицо Петрашевского. – Это оказалась не чеченка, а наша, русская.

– Не понимаю.

– И я сначала ничего не понял. Оказалось, все женщины в этом проклятом ауле – тоже наши пленные. Обслуга для чеченцев. Пищу готовили, обстирывали и прочее. А уж как они измывались над нашими бабами – особый разговор, – помрачнел полковник.

– Можешь не рассказывать, я и так этого в Чечне насмотрелся, – махнул рукой Матейченков.

Во дворе госпиталя шла обычная суета – привозили новых раненых, медсестра кричала кастелянше, что у нее кончился спирт для протирания пробирок, переругивалась шоферня.

– Еще один вопрос, довольно пикантный, – сказал генерал. – Тебе хоть какие-то деньги Минобороны выделяет?

– Шиш с маслом.

– Как же ты кормишь своих ребят? Одеваешь, обуваешь? Чем инструкторам платишь? И потом, где деньги на спецоборудование достаешь? Ведь одно альпинистское оборудование черт знает сколько стоит.

Полковник скромно потупился:

– Находятся добрые люди… По нынешнему сказать – спонсоры. Подкидывают кое-что от своих щедрот.

– Не называешь их? Это тоже тебе в плюс, – улыбнулся Матейченков.

– Могу назвать…

– Не стоит. Впрочем, я и так догадываюсь, кто эти люди. Держи хвост морковкой, полковник! Я тебе тоже буду деньжат подкидывать, есть у меня личный фонд.

– Спасибо.

– Но это так, мелочи, – отмахнулся полпред. – Я подумал и решил, что дело, которое ты начал, необходимо поставить на широкую ногу. А тебя во главе всего поставить. Как смотришь?

– С вами, товарищ генерал, хоть в разведку…

– Хоть в контрразведку, – пошутил Матейченков. – Ладно. Пока выздоравливай. Как дойдешь до кондиции – звони. Вот номер моего личного мобильника, – полпред продиктовал несколько цифр. – Запомнил?

– Да.

– Только не записывай....

– Слушаюсь, товарищ генерал!

Глава 6
Полковник Петрашевский

Через четыре дня после разговора с Петрашевским Матейченков – в который раз! – оказался в Краснодаре.

Вообще-то редко бывало так, что полпред президента более суток находился на одном месте. Его перемещения (по Чечне и сопредельным республикам, плюс бесконечные вылеты в Москву на высокие совещания), если изобразить их графически, сильно напоминали бы броуновское движение активной молекулы.

Но каждое такое перемещение было связано с решением важной задачи для жизни и деятельности объединенной группировки федеральных сил.

Михаил Куликовский оказался первым, с кем генерал Матейченков поделился своим замыслом: создать особый разведывательно-диверсионный корпус. Впрочем, всех карт он не собирался раскрывать – это было не в его привычках.

– Ты слышал про полковника Петрашевского? – спросил Матейченков.

– Николая?

– Да.

– Даже знаком с ним немного. Но больше слышал о его делах. Он что… погиб?

– Нет, жив.

– Слава богу! А почему спрашиваешь?

– Много слышал о нем, как мне кажется, неправдоподобного. Хотелось бы отделить правду от вымысла.

– Видишь ли, Петрашевский – прирожденный конспиратор, поэтому часто приходится пробавляться слухами…

– А может, все эти истории – просто легенды? – вдруг спросил Матейченков. – Вроде как «белые колготки», о которых я уже столько раз слышал. Неуловимые снайперши…

– Э, брат, «белые колготки» – вовсе не легенды, – покачал головой Куликовский. – Дай срок, сам с ними столкнешься… Ладно, вернемся к нашему полковнику. Ты знаешь, что Петрашевский – было такое дело! – спас от полного уничтожения 8 й армейский корпус. Дело было в первую чеченскую. Генштаб спланировал, что корпус идет на Грозный. Сам понимаешь, строжайшая военная тайна. Разработали маршрут движения корпуса до мельчайших деталей, как это умеют только в нашем генштабе. Каждый шаг, каждый населенный пункт, каждую загогулину, как говаривал наш бывший вождь. Ну и по часам и минутам все, как водится, расписано.

За несколько дней до выступления вызывает генерал Рохлин Петрашевского (он у него начальником войсковой разведки служил) и говорит: «Что-то на сердце у меня неспокойно. Возьми несколько лучших своих головорезов и проверь наш будущий маршрут. Как бы какого-нибудь подвоха не было…» Полковник отобрал пятерку ребят – и в путь.

– Кто рассказывал тебе об этом деле?

– Сам Петрашевский.

– Вышли они из расположения корпуса Рохлина – было это глубокой ночью – и двинулись в сторону Чечни.

– Чечня к тому времени была уже заблокирована нашими войсками? – спросил Матейченков.

– Была. В том-то весь фокус! Это была первая проблема, которая встала перед Петрашевским.

– Не понимаю, – признался генерал.

– Видишь ли, Рохлину не составляло никакого труда снабдить своих разведчиков соответствующими ксивами. Но, представив эти документы на любом нашем КПП, Петрашевский в какой-то мере раскрывался, а в таких условиях утечка информации – самое страшное зло. Потому полковник поостерегся брать у начальника какие бы то ни было документы. Для группы разведчиков, причем таких классных, как у Петрашевского, не составило труда просочиться через границу с Чечней. Проникли они туда и тайком движутся точно по маршруту, который генштабом предписан корпусу генерала Рохлина. Дорога – живописней не бывает. Между бурным Тереком и горами. Ни влево, ни вправо не ступить. Горе в том, что на каждом шагу будущего следования корпуса полковник с ужасом видит следы подготовки к встрече нашего соединения. Тут хорошо замаскированная засада, там чеченские саперы хлопочут, зарывают на дороге радиоуправляемые мины и фугасы. Здесь снайперские гнезда сооружают – кстати, к вопросу о «белых колготках»…

– Короче, готовят встречу Рохлину по полной программе.

– Возвращается Петрашевский с ребятами тем же путем, и к Рохлину: так, мол, и так. Идти генштабовским маршрутом – верная смерть всей части. Уничтожат на корню.

– И что Рохлин?

– Чуть с ума не сошел. Не поверить он полковнику не мог. С одной стороны, приказ есть приказ. Разве можно его нарушить? Но бросить родной корпус прямо в огненную пасть?

– Скверная ситуация, – заметил Матейченков.

– Рохлин спрашивает у полковника: «Что посоветуешь?» – «Надо, – говорит, – изменить маршрут. Двигаться через Ставрополье». Садятся они вдвоем за карту, – продолжал свой рассказ Куликовский, – и в пожарном темпе прокладывают через ставропольские степи совершенно новый маршрут, ни в чем не совпадающий с прежним, генштабовским. «А теперь, – говорит начальник корпуса, – полетим с тобой к Грачеву. Он тут находится неподалеку… Расскажешь, что увидел… Постараемся его убедить». Министр обороны принял гостей и внимательно их выслушал. Поначалу был категорически против. «У страха глаза велики, – говорит. – С чего вы решили, что чеченцы готовятся именно к встрече вашего корпуса? Может, они просто укрепляют свои позиции? На всякий чих не наздравствуешься. Если мы по любому поводу, а то и без него, будем нарушать предписания Генерального штаба, представляете, какой бардак воцарится?» Но Петрашевский – память у него потрясная – столь детально и ярко описал каждое препятствие, выстроенное чеченцами на пути следования корпуса, что Грачев заколебался. «Когда выступаешь?» – спросил он Рохлина. «На рассвете». – «Ин ладно… Быть по сему! – решил министр и размашисто перекрестился. – Возьму грех на душу!» – Он прямо на карте написал несколько слов и подписался.

Матейченков спросил:

– А результат?

– Блестящий. Рохлин вывел свою часть на исходные позиции без единой потери!..

– Случай нечастый, – заметил Иван Иванович. – Я внимательно ознакомился с документами. Именно при вступлении в Чечню наши войска несли большие потери. Может быть, самые большие… Но все-таки… В чем секрет? Как чеченцы узнали заранее маршрут следования корпуса?

– Догадайся с трех раз.

– Информация из окружения Рохлина?

– Никак нет, товарищ полпред президента, – покачал головой Куликовский. – Утечка произошла из нашего Генерального штаба…

– Сказал бы я…

– Скажи, облегчи душу.

Да, генерал Матейченков не любил открывать всех своих карт сразу, даже если имел дело с человеком, которому полностью доверял. Но этим свойством отличался не он один. Такая же черта характера была и у полковника Николая Петрашевского.

Многое он не рассказал генералу Матейченкову из своего боевого и разведчицкого прошлого. Речь не шла о недоверии – просто времени для общения немного было. Да и потом, насколько все это интересно полномочному представителю президента?..

Не рассказывал полковник, в частности, о периоде становления корпусной разведки, которую возглавил.

Нуждались они тогда отчаянно – хоть на паперть иди с протянутой рукой. Даже необходимая техника к ним не часто попадала, и то по большей части списанная. А ведь та же радиосвязь для разведчика – первое дело. Нашел Петрашевский, правда, умельцев, которые модернизировали допотопные рации «времен очаковских и покоренья Крыма».

А транспорт? Одни слезы. Как вспомнишь, так вздрогнешь. Такие расхлябанные колымаги им передавали – не приведи господь!

Однажды, правда, генерал Рохлин расщедрился – подарил «Урал» в довольно приличном состоянии. С тех пор в экстренных случаях разведчики на этом «Урале» и передвигались. Правда, он оказался не очень пригодным в случае внезапных обстрелов, которые случались сплошь и рядом.

Но и тут свои же умельцы не подвели. Борта машины аккуратно обложили мешками с песком. А на лобовое стекло натянули пружинную сетку от проржавленной госпитальной койки, которую нашли, стыдно сказать, на свалке.

Полковник по этому поводу заметил:

– Голь на выдумки хитра.

Кстати сказать, при всей малой эстетичности последнего усовершенствования, оно оказалось достаточно эффективным – вражеские гранаты отскакивали от сетки, не взрываясь. Впоследствии изобретением этим воспользовались и другие.

И еще много интересного мог бы порассказать полковник Николай Петрашевский. Иногда у него мелькала смутная мысль: поведать обо всем этом любопытствующим потомкам в своих мемуарах, если, конечно, доведется дожить до отставки и мирной жизни…

…Константин Симонов когда-то заметил: «Всю правду о войне знает только народ». У Николая Петрашевского была на этот счет другая точка зрения: всю правду о войне не знает даже народ.

Ну что знает человек, даже нюхнувший пороха и вдоволь похлебавший каши из солдатского котелка, о буднях обычной армейской разведки, действующей рядом с ним? Ничего.

Может быть, самое тяжелое для нормального человека, не садиста и не отморозка, попавшего в разведку, – это необходимость убивать себе подобных. Нет, физически уничтожить человека не трудно, как ни страшновато это звучит. Гораздо труднее – сломить в себе некий психологический барьер, мешающий подобному действию. А в работе разведчика это диктуется сплошь и рядом железной необходимостью.

Были у полковника Петрашевского и воспоминания о неудачах. Причем отдельные планы не сбылись по его вине…

Когда вожди чеченских боевиков стали федеральным властям поперек горла, на мятежников была негласно объявлена настоящая охота. Тогда-то Николай Константинович и выдвинул идею, которая военным командованием Чечни была признана наиболее перспективной, – воспользоваться для уничтожения лидеров сепаратистов бронетанковой управляемой ракетой – БТУРом.

И об этом он обязательно расскажет в своих мемуарах. Расскажет и о том, как – единственный раз в жизни – предложил родному Генштабу серьезную разработку которая стоила ему многих бессонных ночей.

Работу долго мариновали, передавали от одного чиновника другому, из одного отдела в другой – чисто футбольная перепасовка! Посылали на отзыв, рецензировали, обсуждали. И в конечном счете возвратили Петрашевскому с вежливой, абсолютно обтекаемой резолюцией, вызвавшей у него сильное желание набить морду – неизвестно, правда, кому именно.

В той памятной резолюции говорилось, что замысел автора интересен, однако недостаточно продуман, а главное, дорогостоящ, и потому в настоящее время не может быть принятым.

А еще одна идея его (Николай Константинович чувствовал это всей кожей, всем сердцем) была как воздух необходима нашим частям, воюющим в горной Чечне.

Пусть и об этом судит читатель мемуаров.

…Этот замысел Петрашевского был прост до чрезвычайности, и осуществить его было нетрудно и уж во всяком случае совсем не так дорого, как утверждали штабные крысы.

Ведь сколько наших ребят гибло в горных боях, когда они попадали в паутину засад, ловко расставленных мин и фугасов, пресловутых вражеских снайперов, отлично замаскированных и готовых месяцами, словно пауки, ждать свою жертву!

Петрашевский предложил собрать со всей России лучших снайперов и переподготовить их для действий в горной местности. Затем снабдить винтовками с современным оптическим прицелом «СВ-94» – вокруг этого оружия вообще долгое время происходили какие-то странные истории – и разместить снайперов в самых опасных горных местностях через определенные интервалы, учитывая дальность действия оружия, которая составляет два километра – отличный показатель для снайперской винтовки.