Глядя в сторону ушедшего поезда, Николай с пирожками в руке опустился на скамейку. Вот здесь стоял чемодан. В чемодане были его личные вещи, платок для матери, полкилограмма конфет «Старт», пять кусков мыла и другие принадлежности. Прямо скажем, богатство небольшое.
Почему то сейчас память вернула его на мандатную комиссию при поступлении в военное училище. Тогда он, крестьянский сын, докладывал о своём прибытии, обутый в лапти. Мать – солдатская вдова – за свои трудодни не могла купить ему ботинки. Конечно, бедным быть не грешно, но и гордости от этого не испытываешь. После короткого разговора офицер из-за стола спросил:
– Какие ещё будут вопросы к абитуриенту?
– Да какие могут быть к нему вопросы, – сказал полковник, председатель комиссии. – Иди, сынок, с миром.
Николай вышел и понял, что он здесь не нужен, и надо собираться ехать обратно в деревню. Но он ошибался – его зачислили в военное училище.
На всю жизнь Коля запомнил эти лапти. Тогда ему было обидно и стыдно одновременно. Вот и сейчас он испытывал горькую досаду от случившегося. Да и стыдно было отпускнику появляться домой с пустыми руками!
Вместе с тем, события уже произошли, и падать духом было нельзя. Дождавшись следующего паровоза, он поехал дальше до станции Псёл. У одного из разъездов поезд сбавил скорость. Николай задумчиво уставился в окно вагона. Где-то здесь в феврале 1943 года погиб его отец. Мать ночью по бездорожью, проваливаясь в снег, 30 км тащила на себе мужа, чтобы похоронить его на деревенском кладбище. Николай вспомнил слова поэта: «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт…». Коня, допустим, не остановит, а вот вместо лошадей женщины впрягались и тянули плуг при посадке – это он видел и помогал в крестьянском труде. В восемь лет остался в семье старшим из мужиков. Работал каждый день, не покладая рук. В училище комбат-фронтовик как-то сказал: «Бурунов, ну и кулаки у тебя. Видать, досталось тебе в детстве». Коля крестился двухпудовой гирей, и его ставили выступать за факультет по гиревому спорту.
Так в раздумьях он и доехал до своей станции. Вместе с другими пассажирами Николай вышел на знакомый перрон. На углу небольшого вокзала к нему подскочили коммунарские ребята, с которыми он учился в школе, – Лёнька Бочарёв и Петро Вакуленко. Радостно обнимая, засыпали вопросами:
– Здорово, служивый! На побывку? А что так – налегке?
– Здорово, баглаи! – так они в школе подтрунивали друг друга. – Что, не хотите дармоедами быть? А без вещей оттого, что стырили их у меня.
– И где же тебя угораздило?
– Где-где? На Льговском вокзале – вот где.
– Ну, там зевать нельзя!
– Сказали, что они земляки из Долгих Буд, и, похоже, брехуны с чемоданом уехали.
– А ты где был?
– В буфете.
– Коля, доверчивый ты дюже! Теперь ищи ветра в поле.
– А, может, не обманули? И оставили чемодан у дежурного по вокзалу?
Но поиски результата не дали – среди тамошних вещей, искомых не оказалось. За разговором выяснилось, что коммунарские отвозили запчасти в ремонт, а затем загрузились товаром на межрайбазе. На вокзале они должны были встретить своего сельчанина, но тот не приехал. Ждать больше времени не было, и вся компания направилась к машине в обратный путь. Николаю повезло, так удачно вовремя подъехать. Петро сел с шофёром, а Лёнька с Николаем запрыгнули в кузов грузовика ГАЗ-АА, прозванного в народе полуторкой. Почти сразу за станцией выехали на большак. Дорога то ныряла в низины, то поднималась на косогоры. Как же хотелось сейчас спуститься в яр и вдохнуть полной грудью душистый запах полевых цветов и разнотравья. Путь пролегал через поля и населённые пункты. Деревня жила, дышала, слышен был смех, говор, веселье.
Впереди показалась отворотка на Слободку. Николай в дороге развеялся, взбодрился, но ближе к родному очагу опять вернулись невесёлые мысли. Полуторка плавно остановилась.
– Даже домой появляться неудобно. Хотел матери платок подарить. Ну да ладно, что сделаешь? Братцы, вам спасибо, подбросили. От меня всем нашим в Коммунаре привет. – Николай обнял Лёньку и перемахнул через борт.
– Да ты не спеши благодарить. А ты чего тут свой чемодан оставил?
Коля не понял. А Лёнька, обращаясь к нему, продолжал:
– Чемодан-то забирай, а то увезём. Вот он тут куском брезента прикрыт. – И дальше приподнимает над бортом полуторки большой потёртый чемодан.
От такой неожиданности Николай даже выругаться сразу не успел, а Лёнька продолжал:
– Дядька Ваня тебя в буфете не нашёл. Паровоз уже под парами стоял. Чемодан на перроне бросать не стали, повезли с собой. А здесь с нами встретились. Ну, мы и дождались тебя. А тёть Шура и Иван нам какими-то дальними родственниками приходятся. Так-то вот, давай. До скорого – увидимся ещё.
Петро выглядывал из кабины. Видно было, как его разбирал смех. Лёнька тоже улыбался. Николай поставил чемодан на землю, силы стали возвращаться к нему. Вот теперь он от души высказал всё, что хотел. Расстались, конечно, друзьями.
Попрощавшись с ребятами, Николай развернулся и залюбовался с детства знакомой панорамой. Курсант Бурунов в мундире защитного цвета и парадно-выходных синих шароварах прибыл к месту проведения отпуска. В правой руке он держал большой чемодан с металлическими уголками. Впереди был затяжной спуск в овраг и радостный подъём к его родной деревне.
95-й товарищ
У меня есть знакомый 1928 года рождения, живущий в соседнем доме. Сейчас он в силу возраста куролесит меньше, а еще пару – тройку лет назад мы с ним каламбурили хорошо. Как-то пересеклись и поехали в центр города. В конце троллейбуса сиденья навстречу друг другу. Напротив нас сидели две молоденькие девушки. Как потом выяснилось, студентки медицинского колледжа. Юрий Никифорович сразу ворвался в разговор, он вообще долго молчать не может. Беседа быстро пошла на одной волне. Когда человек молод душой – возраст значения не имеет. Я возьми и спроси у них: «Девчата, а вы когда-нибудь видели человека, которому 100 лет?» Те: «Нет-нет-нет». «Не видели? – спрашиваю их ещё раз. – Ну, тогда позвольте представить моего партнёра, коллегу…» Надо было сказать одноклассника – завалились бы ещё раньше. «Ой, как это интересно, – заискрились глаза у наших попутчиц. – Вам 100 лет?!» Юрий Никифорович быстро вошёл в образ. «Да, – говорит, – уже пошёл 101 километр». И так слово за слово, в нашем углу стало весело и оживлённо. Причём девушки уже готовы были поверить седовласому ветерану. Подходит билетёрша. Сощурив глаз и грозя нам пальчиком, выдаёт фразу: «Ох, мальчишки! Вижу – сели познакомиться!»
Кстати, мои слова вполне могут оказаться пророческими. Моему знакомому идёт уже 96 год. Он каждый день по два раза ходит в лесопарке со скандинавскими палками вместе с бабушками. Среди этих физкультурников он самый старший. Они его спрашивают: «Чем вы питаетесь?». «Да так, что под руку подвернётся», – весело отвечает Юрий Никифорович. Я – то знаю, что он любит гонять травяные чаи. А ещё пьёт отвар из орешника и таволги. Таволга размягчает стенки сосудов, а листья орешника чистят их. Причём лучше заваривать всё это в термосе. А ещё Юрий Никифорович участвует в общественной жизни, он до сих пор действующий председатель совета ветеранов учебного заведения.
Сколько помню Юрия Никифоровича, он всегда радовался жизни. Это главный показатель того, что человек на правильном пути, что у него всё нормально. Конечно, здесь наследственность. Но юмор и позитив тоже надёжные спутники долголетия.
Суета перед концертом
В начале 2000 годов ранней осенью поехали с дочерью в Москву на эстрадный концерт. Ночью прошёл дождь, а ближе к обеду установилась прекрасная погода. Мы взяли билеты в Оружейную палату и на экскурсию по территории Кремля. Очень хотелось посмотреть на исторические соборы, Царь-пушку и Царь-колокол. До этого их видели только на картинках. Проход в Кремль через заставу. Мы шли последними, и немного отстали от группы. Подхватились и бегом вдогонку. Там, видимо, не принято так быстро передвигаться. Как в синхронном плавании, одновременно совершали прыжки через небольшие лужи. Выполняя очередной совместный прыжок, боковым зрением заметил, как турист из Китая поднял большой палец вверх. Да, что там, вся их группа была поглощена нашими перемещениями. С удовольствием посмотрели на достопримечательности Кремля, прикоснулись к многовековой истории. Было интересно и познавательно. Зарядились позитивом, сделали фотографии на память. После окончания этой экскурсии подошли к Оружейной палате.
Там у входа висит надпись: «Фотографировать запрещено». Однако, посетители выставки нет-нет да и фотографировали украдкой экспонаты. Какое-то время и мы испытывали терпение смотрителей зала, затем одна из них приблизилась и сделала нам замечание. «Всё-всё-всё», – стопудово заверил я её. На этом наши шалости не закончились. Наконец та же самая сотрудница музея подошла, скорее, даже подбежала, к нам ещё раз. Её гневный взгляд описать невозможно – вершина сценического искусства. Это было уже последнее китайское предупреждение. Пришлось подчиниться силе и правде. На другом этаже остановились возле шапки Мономаха. В такой близости увидеть настоящую реликвию! Экземпляр-то подлинный! Понимаю, что фотографировать нельзя, но соблазн велик. Потянулся за фотоаппаратом. Поднимаю голову. Ну надо же! У этой шапки стоит та самая смотрительница с чудо взглядом. Видимо, они сопровождают группы. Подмигиваю дочери. Спросить, где здесь библиотека – не получится, а вот поинтересоваться туалетом – вполне подойдёт. Пока наша знакомая объясняла маршрут движения, а дочь упорно делала вид, что не понимает, где правая сторона, а где левая, мне удалось сделать несколько снимков. Всё бы хорошо, но это безобразие заметила другая смотрительница и подняла лай. Похоже, наша знакомая поняла, что её обманули и, тем паче, узнала прежних прохвостов. Дальше на нас набросились со всех сторон. Пошла цепная реакция. Фотоаппарат я на всякий случай засунул подальше в штаны. Обложили, как на охоте, со всех сторон. Благо, что экскурсия подходила к концу. Выход был близко, но до него предстояло ещё добраться. Уходили, как О. Бендер и Киса Воробьянинов после неудачного аукциона под свист и улюлюканье зрительного зала. Впрочем, последнее нас, не сильно расстроило.