– Не боись, Вовка, – дядя Толя, скрипя сердцем, закусил длинным кислым огурцом из трехлитровой банки, поднял указательный палец правой руки вверх и с умным видом авторитетно изрек:

– Гуси, это тебе не свиньи!

Научил, в общем:

– Берешь гуся, садишься на стул, голову ему зажимаешь под ногу, чтобы не дрыгался, а потом берешь обеими руками за гузно. Раз! И прямо выворачиваешь ему задок наизнанку на себя! Если гузка «звездочкой, розочкой», то это баба, то бишь гусыня, а ежели с тоненьким таким «червячком, змеевичком», то это мужик, то бишь гусак. Тех направо, а этих налево – вот и вся сортировка.

Вовка от таких слов даже замер и живать огурец перестал. Так и сидел неподвижно с полным ртом соленых огурцов, выпучив глаза на дядю Толю и видимо что-то соображая.

Теперь птицу поить и кормить надо, но тут все просто – воды в деревне хоть пруд пруди, в смысле целое озеро и есть, а вот на счет пожрать тут тоже без особых проблем – колхоз «Басковский» комбикорма даст и заживем!

Завтра же прямо с утра к председателю и схожу, решил Вовка.

«Попрет! Попрет дело! Гусята у меня вырастут замечательные, – мечтал Вовка. – Они будут хорошо питаться и постоянно набирать вес. Добрые такие, толстые, жирные и неповоротливые! Будут переваливаться толстыми боками и гоготать. Красотища!»

Самостийный владелец суетливого птичьего хозяйства даже ладони потер от радости и удовольствия от такой вот картины.

– Завтра же утречком пойду к Позднякову, – хохотнул Вовка. – Все будет в полном ажуре! Да, дядя Толя?

– Сходи, сходи, Володимир, – закивал поддатый сосед. – Может чего и впрямь выгорит.

Дядя Толя сказать-то сказал, а сам отвернулся и смущенно потер краснеющий нос. Так и случилось…

Не выгорело!

Уже к полудню новоявленный птицевед и начинающий гусевод, понурив голову, возвращался домой – увы, ни с чем.

В который раз он прокручивал и прокручивал скомканный и совершенно нелепый разговор с председателем колхоза. Все получилось плохо и неправильно. Вовка от обиды и несправедливости даже размахивал кулаками и беззвучно ругался, в гневе он раскрывал и захлопывал рот, от злости стуча зубами. Он даже молча кричал, что бы никто не услышал.

А случилось так.

Улыбающийся от уха до уха Вовка постучался в контору и, распахнув дверь, сразу перешел к делу:

– Драсти вам, Владимир Николаевич! Корм для гусей давай?

Оппонент и ухом не повел.

– Нету! – быстро ответил похмельный председатель.

Вовка стушевался, непроизвольно посмотрел по сторонам и с нотками недоверия и подозрительности в голосе удивленно и робко спросил:

– Как это «нету»?

– Нету и все тут! – председатель обиженно выпятил вперед губы и что-то далее обсуждать видимо не собирался. Он стучал пальцами по столешнице, распугивая мух и на просителя даже не смотрел.

Вовка недоверчиво улыбнулся и уточнил:

– Как так? А как же тогда комбикорм?

Председатель нацепил на глаза сломанную оправу очков на резинке от трусов и ответственно заявил:

– Нету комбикорма и не было. Отсутствует весь!

– А как же тогда гуси? – настойчиво продолжал гнуть свою линию, непонятливый Вовка Данилов.

Председатель кашлянул в кулак и переспросил:

– Какие такие гуси?

– Разводить! – неуверенно пояснил Вовка, и добавил. – На приусадебном участке.

Председатель пожал плечами, с сожалением посмотрел на пустой графин, на высохший граненый стакан и протяжно выдохнув хмельной запашок, на всякий случай уточнил:

– С ума ты что ли сошел, Данилов?

Вовка подбоченился:

– А вот и нет, не сошел. Гусей-то теперь чем мне кормить?

Председатель Поздняков с тоской посмотрел на приоткрытую дверцу металлического шкафа, где у него стояла початая «поллитра», зевнул и протянул почти шепотом:

– Знать не знаю, ведать не ведаю!

– А куда комбикорм тогда дел? – психанул Вовка. – У нас его десять тонн в колхозе было!

Противный председатель этого самого колхоза громко пришлепнул себя ладонью по лбу и не то прорычал, не то простонал:

– Я все понял! Я все понял и уразумел. Ты обнаглел!

– Сам ты обнаглел! – парировал Вовка. – Вместо того чтобы своим же односельчанам помочь, ты грабишь всех нас! Гуси сдохнут – ты будешь виноват!

Председатель закашлялся и с неожиданной писклявой хрипотцой закричал:

– Ах, вот как ты у меня тут заговорил! Все! Тьфу на тебя! Ты теперь уволенный! Иди отсюдова к своим дурацким гусям! И дорогу в контору забудь!

В самом конце своей словесной контратаки председатель Поздняков разгорячился и добавил несколько непечатных выражений и устойчивых похабных фразеологизмов, в которых он намекал на то, что Вовка вымахал почти до двух метров, а сам между тем глупый и даже очень-преочень никудышный, и вовсе тупой.

Вовка ничего не сказал – выбежал из правления и гневно развернувшись к окнам колхозной конторы, погрозил кулаком второму справа окошку, а потом даже плюнул в ту сторону. А затем…

А затем он пошел туда, куда его послали – к своим «дурацким» гусям.

Прокручивая и прокручивая в голове высказанные и невысказанные слова и претензии, Вовка вновь переживал неудачный разговор с председателем пьяницей.

– Вот ведь гадство! – только и смог вымолвить прирожденный птичник.

Проблемы на этом не закончились. Во-первых, каждой живой твари в этом мире нужна крыша над головой, если эта тварь домашняя, то обязательно. Молодняк размещать надобно в тепле и птичьем уюте.

– Не в Африке же живем! – объяснял сам себе Вовка.

Тут маманя выручила. Говорит:

– Володя, а ты горбыля собери, у забора его много валяется – сарайку сколотишь.

Сказано – сделано. И впрямь сколотил.

Внизу, у самой земли широкую дырку выпилил, чтобы гуси шлепали своими красными лапками туда-сюда, туда-сюда. Классно получилось. Да что там говорить, просто здорово!

Ну и что вы думаете! Эти пернатые собаки пока маленькие были, действительно, через эту дыру вполне сносно хаживали, а вот когда подросли – встанут у лаза и орут на всю деревню, крыльями хлопают и гогочут, и гогочут! Им, видите ли, ума не хватает шею наклонить – приходилось Вовке самому вставать рядом и шею каждому гусю вправлять в дырку эту. Будь она не ладна!

И с коровой не повезло – та наоборот, умная шибко попалась. Вовка весь день по хозяйству с гусями трясется, а вечером, когда стадо с выпаса возвращается, он все свои заботы сразу бросал и во все лопатки, как молодой Арнольд Шварценегр в фильме «Конан-варвар» бежал к околице с криками:

– Стой! Стой, дура!

Там, справа, за крайним домом начиналось огромное кукурузное поле. Так эта скотина рогатая, что удумала! Как только Вовку увидит, сразу переходила на бодрый галоп или даже на жизнерадостную рысь, и давай молотить копытами к манящей стене рослой кукурузы. Повадилась в колхозное поле бегать и все тут!

Вот здесь и заключался пикантный нюанс!

Если Марта, так звали корову, успевала прорваться в сочный рай, то потом быстро найти и поймать ее уже не представлялось возможным – она терялась сочных джунглях, а если же Вовка успевал ее ухватить, то просто уводил в родное стойло, громко ругаясь благим матом. Если корова все-таки уходила в кукурузу, то Вовка уже не бежал, он как вампир с красными глазами спокойно шел ее искать, приговаривая:

– Поймаю скотину и убью. Поймаю и убью. Поймаю и убью на колбасу с пельменями. Хоть мяса с маманей наедимся вдоволь.

Все это отнимало драгоценное время от любимого занятия – ходить за дорогими сердцу гусями.

Вторая напасть выяснилась, когда Вовка решил гусей в запруду загнать. Не идут в воду, хоть ты тресни! Кто бы рассказал раньше, что его гуси воды будут бояться – не в жизнь не поверил бы! И прутиками их лупил и опять кричал на всю деревню. Однажды гусей даже в грязь удалось загнать, а потом все – ни в какую! Встали гуськи, шипят, не идут на чистую воду и все тут! Хоть ты тресни.

– Видать не судьба! – сделал мудрый вывод Вовка Данилов. – Воды им и в огороде видимо и так хватает, а кормить гусей можно и свежескошенной травой.

Сенокос дело серьезное, тут и случилась третья оказия.

Вовка на лугах и косил, и стоговал – сено заготавливал и для скотины, и для гусей. А ленивые лошади его просто достали.

Здесь хочется сделать оговорку автора. Вот читатель, сидит за компьютером в бетонных коробках наших городов и думает: «Во, загнул! Во, врет! Не бывает ленивых лошадей!»

Так вот, смею вас заверить: бывают ленивые лошади! Поверьте мне на слово, если лошадь может питаться, не наклоняясь, то она с удовольствием будет выхватывать добрые ворохи свежего сена прямо из только что наметанной копны, даже если стог будет стоять посреди сочного утреннего луга с росой и прохладой.

Они вместо того, что бы мирно щипать травку в сторонке, подходят и жрут Вовкин стог! Вовка, когда впервый раз увидел этот процесс, даже не поверил своим собственным глазам. Мирная лошадка стоит себе, не дергается, кушает…

– Ага! Вот, оказывается, кто у меня сено ворует! – закричал Вовка. Схватил в сердцах подвернувшиеся под руку вилы и швырнул наотмашь по кобыле. Нет, он бросил их ни так, как бросают свои копья чукотские мужчины в спины китов или нерп, скорее он бросил вилы, как это делали североамериканские индейцы племени Апачи, бросая вращающиеся, но красивые томагавки в спины убегающих американских ковбоев.

Вилы, жужжа как оторвавшийся от вертолета пропеллер, просвистели практически по прямой траектории в сторону лошадки и воткнулись трезубцем в бок бедного животного.

– Вот же язвите, а! – опешил Вовка.

Он не хотел причинять увечья лошади, просто хотелось дать ей по бокам, чтобы запомнила надолго, что нельзя жевать чужое сено. Неизвестно о чем подумала ленивая лошадка и что она там поняла, но она шарахнулась в сторону, лягнулась и поскакала в открытое поле с воткнутыми в нее вилами.

– Блин, лишь бы кишки не выпали! – напугался Вовка.

Но, на его радость вилы где-то там все равно отскочили, потому что дядя Толя вечером пришел к дому Даниловых и с порога заявил: