Седьмое небо. Танго скорпионов. Остросюжетная современная библиотека

– Но ведь есть другие способы заиметь детей – дрожащим голосом проговорила Анюта, – есть интернаты сирот и различные дома малюток.

– Бросают детей плохие люди, из категории алкоголиков, наркоманов и преступников, – сказала Зина, – а гены лежат в хромосомах клеточного ядра, и передача наследственных признаков будет очевидной у этих несчастных сирот. Наука не врёт, и в какой бы семье приёмный ребёнок не воспитывался, генетика всё равно своё возьмёт. Ты сама это понимаешь, всё – таки институт с красным дипломом окончила.

– Как я раньше не догадалась, что вы всё подстроили, – терзалась Анюта.

– Да подруга, – одарила Зина Аню тёплым взглядом. – Я Ивана так сильно люблю, что для достижения нашей общей цели решила тебе мужа подарить на время. Мы с тобой не просто подруги, а сёстры теперь.

– Ты сейчас для меня похитительница моего ребёнка, не – больше, – гневно крикнула ей в лицо Анюта.

– Если быть с тобой предельно честной, то меня даже пособницей в этом деле нельзя назвать. Я была только покорной послушницей нашего общего супруга. Не думай, что ты случайно попала по направлению в этот техникум. Это Иван тебя пробил у своего друга декана Баглая, до твоей ещё защиты. Естественно Баглай не знал, для какой цели молодая выпускница с прекрасными внешними данными и отличными знаниями была нужна директору техникума. Я в какой – то мере виновата перед тобой, но не до того чтобы ты меня называла преступницей. Меня мутит от этого слова. И ты не понимаешь, как я привыкла к тебе за это время? Мне не просто будет расстаться с тобой. Но я хочу тебе предложить один выгодный вариант.

Зина подошла к двери, открыла её и, убедившись, что их никто не слушает, сказала:

– Давай мы сохраним наши отношения? Я тебе буду писать, как растёт наша девочка, и ты будешь инкогнито приезжать сюда и смотреть на неё. Не беспокойся за неё, я её буду любить, как и тебя!

Внезапно перед молодой мамой сверкнул лучик надежды. Хотя она никому уже не верила в этой стране. Но то, что Зина откровенно рассказала ей о своих родителях, и за эту нить в России можно было раскрутить преступную чету.

Аня понимала, что эти, как казалось ей близкие люди, тщательно продумали преступление в отношении её ребёнка. Это заставило поверить ей и согласится на все условия.

«Надо только вырваться отсюда, – думала она, – а дома я подыму СМИ на уши. Они вернут мне девочку».

На пятый день после рождения она глазам своим не поверила, Зина принесла ей девочку, чтобы она простилась с ней.

– Должна тебя огорчить подруга, – сказала Зина, – наша девочка родилась больной у неё врождённый порог сердца. Пускай она побудет до твоего отъезда с тобой.

Аня не могла нарадоваться крохотному тельцу своей дочки и пропустила мимо ушей слова Зинаиды. Она не отпускала весь день дочку с рук, хотя малышка и вела себя, спокойно иногда открывая свои глаза пуговки.

А поздним вечером малютка неожиданно всхрапнула и перестала дышать. На следующий день дочку тихо похоронили.

Где – то через день после похорон, Аня зашла на борт комфортабельного пассажирского лайнера.

Ивана рядом с ней не будет.

– Прости? – произнесёт Зина и обнимет её на прощание.

Вскоре Аня будет дома. С почерневшим лицом от горя она подаст заявление новому директору техникума на увольнение по собственному желанию, и уедет к своей студенческой подруге в Канск.

В Канске ей придётся немного проработать в магазине хозяйственных товаров. Потом по воле случая за прилавком, она познакомиться с капризным покупателем по фамилии Вербицкий, который к великому счастью окажется начальником геологической разведывательной партии.

…Год она проработает у него в партии, а затем переведётся самостоятельно на Крайний Север. Ей хотелось взглянуть на места где, раньше вели разведку недр супруги Полати.

За время, проведённое на Крайнем Севере, она станет не только опытным, но и уважаемым геологом. Купит себе легко квартиру в Красноярске, будет иметь большие деньги, но самого важного для полнокровной жизни у неё не было, – это семьи и любимого человека – понимая, что за деньги такие блага не купишь.

Она ни от кого не скрывала, что мытарства по Крайнему Северу ей изрядно надоели. И если ей подвернётся мужчина соответствующий её скромным запросам. То она без разговора пойдёт за ним на поводке, куда бы он её не повёл. Она давно мечтала о своей счастливой гавани.

Зек он профессиональный

Она очнулась от воспоминаний на плече у нового знакомого, когда он вдруг захотел курить. И видимо, боясь потревожить Анюту, осторожно потянулся за сигареткой, затем щёлкнул зажигалкой.

Она оторвала голову от его плеча. Её лицо и глаза были в норме.

– Проклятый аккордеон, порвал все мои нервные струны, – сказала она и, обведя стол глазами, вынула из пачки сигарету. – Удивительный инструмент аккордеон, в золотых руках он может быть нежным и героическим, – выпустила она дым изо рта.

– Да конечно, это не скрипка, – согласился он с Анютой. – На ней не сыграешь «Штрафные батальоны» Высоцкого.

– Скрипка тоже может плакать, но так, как аккордеон она меня не впечатляет, – вдавила она пальцами в пепельницу почти целую сигарету.

– Не ошибусь, если скажу, что у тебя с этой песней связаны какие-то жизненные моменты, – сказал Виктор.

– Угадал, но любви тогда возможно и не было, были жизненные ошибки и жестокая подлость со стороны близких мне людей. А от воспоминаний я не могу избавиться, потому что фамилию одного из тех подлецов, я ношу уже много лет.

– Хочешь я тебя в два счёта избавлю от не приятной фамилии? – предложил Виктор.

– Не получится, – пригладила она рукой свои волосы, – он покинул Грецию, в неизвестном направлении.

– Развести тебя могут сейчас и без него, – ухватился он за верную мысль, – а вот зарегистрировать, тут уж изволь моё присутствие необходимо.

Такого быстрого признания она от него не ожидала. Не рассмеялась от его скорости, а только погладила ему руку и нежно произнесла:

– Извини? Мне надо отлучиться на минуту. Посмотреть на Ирину, – может она кушать хочет?

Она отлучилась, а в это время к нему подошли три геолога из партии Анюты. Двое из них, были хорошо подогреты спиртными. Но они из-за этого не казались агрессивными и придирчивыми, напротив были весьма доброжелательны.

– Алексей Маркин, – протянул ему широкую ладонь мужчина, с ясными глазами, который в отношении своих коллег был трезв, как показалось Виктору.

– А вы кто? – спросил у него пьяненький молодой парень, которого звали Германом.

– А я пассажир, как и вы. Зовут Виктор, – ответил он.

– Вот видишь, пассажир Витя он, – потряс за плечо третьего друга Герман, – а ты говорил наглый мадьяр. Понял не мадьяр он, а пассажир Витя, – доказывал Герман.

– Идите куда шли, – сказал им Алексей Маркин.

– Мы – то пойдём, – сказал Герман, – но ты ему скажи, чтобы Витя нашу Пушицу не крал? Возьмёт, положит её в мыльницу или табакерку и дуду Анюта. Она ведь такая маленькая, но всеми нами любимая! И мы её в обиду никому не дадим.

– Я кому сказал марш отсюда в свой туалет, – повысил на них голос Алексей, после чего они пожали руку Виктору и быстро отошли.

– Не обращайте внимания на них? – извинился он за своих коллег, – мы Анюту все опекаем. Любим мы её и бережём от дурного глаза. Она и так много испытаний прошла за свою жизнь и надо заметить, что иной мужчина сломался бы от тех невзгод, которые наваливались на неё.

– Да я наслышан о её неприятностях, – сказал Виктор, – но она вскормлена суровыми условиями тундры. Стойко переносит жестокие подносы судьбы. Крайний Север характер отжигает до микрометров, в особенности людям вашей мужественной профессии!

– Спасибо Виктор, – поблагодарил его геолог и протянул ему ещё раз руку, – красиво сказали, но Анюта женщина чувствительная, а еще у неё есть божественное дарование – впечатлительность. Нос по ветру держит, того и гляди переметнётся в один прекрасный день от нас к случайному пассажиру. А нам без неё плохо будет. Я обратил внимание, как она продолжительное время держала голову на вашем плече. Вот и забеспокоился.

– Простите Алексей? – обратился Виктор к геологу, – у вас семья есть?

– А как же, – у меня жена и два взрослых сына в Красноярске. Там квартира у меня большая. В общем, я человек по жизни обеспеченный.

– А вы думаете, Анюте не хочется создать семью?

– Да мы не против семьи, – главное чтобы хлюстом не оказался, как её первый муж. Умный был, но вероломный, как граф Калиостро. Я его сам лично не знал, но наше высокое начальство его помнит. Он поганец хотел показать ей седьмое небо, но вместо него показал свою ничтожную душонку. Вот так Виктор.

– Теперь я понял возникновение слёз на её глазах, – сказал Виктор, – у неё название песни ассоциируется с неудачным замужеством.

– Ерунда, – перебил его геолог. – Она о нём давно забыла, я же говорю, что она чувствительная и впечатлительная! А игра Боба с любого слушателя может слезу дав-нуть.

– Думаю ваш виртуоз наверняка в прошлом занимался музыкой профессионально, – выдвинул свою версию Виктор и разлил по фужерам вино.

Они выпили, и геолог толстыми пальцами извлёк с тарелки небольшой кусок рыбы, положил её на вилку и ударил по ней. Рыба без помех залетела к нему в рот. Он проглотил её и, посмотрев на соседние столики, шёпотом промолвил:

– Зек он профессиональный – это точно. А аккордеонист – от бога. Музыкальной грамоты не знает, но обладает абсолютным слухом. Мальчишкой говорит ещё научился, когда услышал песню Владимира Трошина «По ночной Москве». С тех пор и заболел этим аккордеоном.

Он встал и, пожав руку Виктору, сказал:

– Если желание есть подтягивайтесь с Анютой к нашему столику. Ночь ещё придётся нам здесь сидеть. Диспетчера сводку дают неутешительную для стальных птиц. Прояснения никакого нет.

– Позже видно будет, – неопределенно ответил Виктор и задумался.

«Эту ночную Москву он уже слышал от кого – то. Его сердце ёкнуло, и он с мыслями ушёл в далёкое прошлое».

Злой

Это были удивительные времена. Народ до невероятности был миролюбивый и сплочённый. Попавшего в беду человека никогда не оставляли в одиночестве. Руки помощи тянулись со всех сторон. Это было и честное время. Взяв в руку местную газету, в колонке «Потеря», можно прочитать объявления, что, кто – то нашёл кошелёк с большой суммой денег или документами и потерявшего просят обратиться, к нашедшему заявителю. И никаких малейших намёков о вознаграждении нет. Существовали столы находок, для рассеянных людей. Туда доставляли утерянные шапки, перчатки, авоськи с продуктами, оставленные в общественном транспорте и другое. В те года не было бронированных дверей в жилых домах, сигнализаций и камер слежения. Обычно ключи от квартир клали под коврик для ног, брошенный у входной двери или вовсе не запирались. Магазины охраняли бабушки или дедушки с милицейским свистком и берданкой заряженной холостым патроном. И надо сказать, что квартирных краж практически не было. Бомбили в основном те слои населения, кто был связан с торговлей. В эту категорию людей входили завмаги, завскладами и им подобные граждане. Доставалось и ювелирам, несмотря на то что эти мастера скромно вели себя в своих городах, ни чем не выделялись. Свой достаток искусно маскировали от людей. По ресторанам старались не ходить, обедали в общественных столовых или перекусывали в буфетах. Но как только они выезжали на курорт, то отрывались на полную катушку. Это было удивительное и веселое время, когда проводы в армию не обходились без обязательных музыкальных атрибутов, гармошки баяна или аккордеона. Зачастую на вечерних улицах городов можно было встретить поющую весёлую компанию, в середине которой шествовала главная фигура весёлого запева, – баянист или аккордеонист. На гармошках, – их ещё называли тальянками, в основном играло старшее поколение.

Хоть гармошку и изобрёл немецкий мастер Бушман, но большинство советских людей её, как и балалайку, ошибочно считали чисто русским инструментом. Она была фольклорным символом советских деревень. Почти в каждой избе была гармонь, и на престольных праздниках в каждом дворе раздавались звукоряды этого инструмента. На концертах часто можно было увидеть народный ансамбль, составленный из гармонистов, ложкарей и балалаечников. Балалайка тоже была признана деревнями, но гармонь имела с одной стороны двадцать пять кнопочек для произведения звука и с другой двадцать пять. Это не три струны натянутые по деке балалайки. Освоить гармонь было престижным делом. Гармонь отодвинула балалайку на задний план и стала лидирующим музыкальным инструментом на селе. А молодёжь городов отвергала кантри – музыку, её больше прельщала западная эстрада. И естественно гармошка незаконно стал забываться в городах. Гармонисты попадались всё реже и реже. Встретить их можно было только в первомайские или октябрьские праздники, и обязательно под хмельком. Тогда шло повальное увлечение именно баянами и аккордеонами. Они пользовались бешеной популярностью. Это были золотые времена, так – как не существовало голодных пенсионеров и по помойкам не шныряли нищие, а бомжи не жили на свалках. Точнее сказать бомжей просто не было в те года. А свалки и мусорные ящики были облюбованы бездомными животными и стаями ворон.

Однажды подростки пошли в поле за кукурузой. Дорога туда пролегала мимо городской свалки. Этот отрезок пути они не проходили, а пробегали, зажимая пальцами носы. У одного Витьки Яшина, которого в округе все называли Злой, был настоящий противогаз и он всегда натягивал его, когда они приближались к смердящей зловонным запахом свалке. Он не спеша, шёл по дороге выложенной бутом, и смело смотрел на горы мусора, которые разгребал бульдозер. Бульдозериста ребята хорошо знали, его звали Иван Большаков. За медные волосы и конопатое лицо его называли Ванька Рыжий. Ему было около сорока лет и жил он в небольшом частном доме. Все его считали прохиндеем и жуликом, так – как он дважды был под судом, но несмотря на это пацаны с ним дружили. В его доме можно было установить душевное равновесие и спрятаться от наказания родителей. Рыжий считал себя последователем Александра Попова, изобретателя радио. Он скупал у мальчишек за копейки радиодетали и собирал из них детекторные приёмники, которые им же втридорога продавал. Более, старшим ребятам, как Витька Яшин он мог предложить выпить. Витька был самый шустрый из пацанов, и Рыжий уважал его всех больше. Дважды он Витька брал на серьёзное дело. Один раз во дворец культуры, где проходил областной партийный пленум. А другой раз в раздевалку стадиона, когда команды хоккеистов выходили на лёд. Задача Витька была одна, – проявить юркость, забраться незаметно в раздевалку, которая никогда не запиралась и очистить карманы верхней одежды. А сам Рыжий стоял на стрёме, наблюдая, как Витёк без всяких помех потрошил дармовые карманы.

Во дворце культуры урожай был неплохой, двое карманных часов, маникюрный набор и сто сорок рублей деньгами. За эту работу он дал Витьку три рубля, вся остальная добыча осела временно у Ваньки. Витёк понял, что Рыжий его обманул и при несправедливом дележе сильно покусал тому палец. Рыжий, не ожидал, что мальчишка так сильно взбунтуется и, вылив на палец половину пузырька йода, добычу поделил пополам. Этот справедливый раздел примирил подростка и взрослого мужчину.

В этот день бульдозерист на боковой стороне одного из пальцев руки, нанёс Витьку татуировку «Злой». Такая же скрытая наколка была и у Ваньки, только слово у него было из трёх больших букв «ВОР». Витьку ужасно понравилась наколка и он в этот день, растопырив пальцы, любовался свежей татуировкой. Затем, отстегнув цепочку от карманных часов пальцем, где была набита татуировка, начал крутить её. Позабавившись цепочкой, он вновь её пристегнул к часам. А часы протёр сухой варежкой и опустил в карман. Часы в то время была роскошь, для всех слоёв населения, а карманные, да с цепочкой вообще предел мечтаний. Витёк до лучших времён, спрятал их в старый самовар, а на деньги купил себе модные туфли с трапециевидными носами.

Когда Витёк впервые пошёл с Рыжим на стадион, улов был тогда скудный. У хоккеистов он наскрёб мелочи около двух рублей, но приобрёл новую шайбу и бухту изоляционной ленты, для обмотки клюшки. Тогда Рыжий купил бутылку вина «Лидия» и они пошли в столовую, где он на закуску взял два винегрета по четыре копейки и два куска бесплатного хлеба. Хлеб тогда во всех общепитовских точках ничего не стоил.

Витьку неоперившемуся подростку, в этот день выпитый стакан вина был первым в жизни, после которого его сильно мутило. По этой причине он дома не появился. Его вечером искали на улице мать и старшая сестра, приехавшая в отпуск с Севера. Они целенаправленно ходили по всем местам, где собирались подростки, не догадываясь, что их Витька спит на русской печке в доме Большаковых.

Жена Рыжика Вера положила ему в этот день под голову думку и окутала домотканым одеялом. Вера нигде не работала, держала небольшое хозяйство. Она разводила гусей и держала кур. Корм для домашней птицы она отыскивала на свалке. Там стоял небольшой шалаш из прутьев и все найденные отходы, которые она не могла унести, оставляла про запас там. Рыжик, когда был трезвым, называла её Верона, и ей это нравилось, но когда напивался, для него она была уже Ворона. Но когда они были оба пьяные, то за Ворону, она могла своему мужу вырвать несколько клочков волос с головы. Верона Витька тоже уважала, за его сообразительность и самостоятельность. Разговаривала с ним не как с подростком, а как с взрослым. Ей нравилось, когда он приносил ей бесплатно какую-нибудь вещь, за которую в другом месте нужно немалой денежкой расплачиваться. Витёк понимал, что доставляет ей радость, и ему спокойно было, что Верона, как мать с сестрой не задаёт въедливого вопроса, «где взял?»

Верона стояла на обочине дороги с двумя сумками отходов. Узнав Витьку в противогазе, она окликнула его:

– Злой ты, где скафандр такой достал, не продашь мне?

– Самому нужен, – прогудел он, через гофрированный шланг противогаза, и бросился догонять своих товарищей.

Вечером в этот день на улице Степана Разина, где собирались картёжники, а так – же пенсионеры, чтобы поиграть в лото неожиданно появилась Верона и, подозвав, к себе Витька, предложила:

– Давай ты мне противогаз, а я тебе воздушную винтовку. Почти новая, приклад только немного починишь и будешь по воробьям стрелять.

Предложение было заманчивое, и Виктор сразу согласился. Этот противогаз он выменял год назад у сантехника ЖКО Ляна, за настоящий финский нож, думая, что с этим противогазом можно под водой лазить, но когда понял, что Лян его обманул, ценным предметом противогаз уже не считал. И пользовался им только тогда, когда с мальчишками ходили за кукурузой или морковью на колхозные поля. А Ляна за дешёвый обман, он проучил, так, что тот мальчишку обходил за версту стороной. В открытое окно мастерской Злой бросил бутылку с карбидом, от чего произошёл громкий взрыв. Лян тогда выбежал из мастерской на улицу в мокрых штанах. Увидав, хохотавшего Витька на велосипеде, высыпал на него весь запас своего отборного мата.

Витёк с Вероной подошли к её дому. На крыльце сидел Ванька Рыжик, и покуривал сигарету, которая была вставлена в янтарный мундштук.

Витёк поздоровался с ним за руку и, показав пальцем на мундштук, спросил:

– На свалке приобрёл?

– Это для тебя свалка, а для нас с Вероной клад, златые горы! Винца фруктового выпьешь? – предложил он подростку. – Не хочу, – отказался Витёк, – ты мне духовку лучше покажи, может она у вас древняя, ровесница трактору Прасковьи Ангелиной. Отдам хорошую вещь за сломанный винт, а потом от досады губы кусай.

– Злой, винтовка стреляет, я сам пробовал. Пулек нет, так я кусачками алюминиевой проволоки нарезал и ничего, метко бьёт. А противогаз тебе ни к чему, нам с Вероной он нужнее.

Рыжик сбил пальцем из мундштука недокуренную сигарету на куст георгинов и, прочистив его шпилькой для заколки волос, положил в портсигар. Затем он полез под крыльцо дома и откуда достал винтовку с разбитым прикладом.

Тут – же в саду они пульками из проволоки постреляли по яблокам. Винтовка Витьку пришлась по душе, и он пошёл домой за противогазом.

А на следующий день обмотав изоляционной лентой приклад, они с другом Юркой Пыжом во дворе начали стрелять по птицам и по своим ягодицам, чередуя алюминиевые пульки с пластилином. Пластилин оставлял на ягодицах огромные кровоподтёки. Выстрелы были весьма ощутимые и это занятие их забавляло. Забыл Злой тогда, что было заложено в дуло пластилин или проволока, но увидав проходившую мимо них молодую парикмахершу Катю, они всё внимание переключили на неё. Она, цокая каблучками, и крутя соблазнительно перед знакомыми мальчишками выдающимся задом, услышала сухой щелчок. На платье тут – же проявилось с пятикопеечную монету кровавое пятно. Она прикрыв ладонью поражённое место, повернулась к мальчишкам. Увидав в руках, Витька винтовку, она, побледнев, произнесла:

– Дурак ты Яшка.

Выстрел оказался не смертельным, но травма однако была нанесена.

Витёк стрелял в упор, и хирург извлёк у неё из ягодицы не пластилин, как он думал, а кусок проволоки. Его искала милиция, но он, спрятав орудие преступления на чердаке, залёг у Рыжика в сарае, где просидел до первого сентября. Школа его уже не беспокоила. Всех больше Витёк боялся в это время комиссии по делам несовершеннолетних, которая могла его легко отправить в бессрочную колонию для подростков. Поняв, что долго не продержится на нелегальном положении, он заложил у Вероны, за десять рублей свой зелёный новый свитер, который ему сестра привезла в подарок с севера. Взамен свитера Верона дала ему коричневую поношенную ковбойку, от которой исходил могильный запах. В зелёных брюках и старой коричневой ковбойке он бросился в бега. Перекладными электричками он добрался до Москвы. Денег в кармане не было. Ужасно хотелось есть. Он неприкаянно бродил по незнаком улицам Москвы в надежде на дороге найти оброненную прохожими мелочь. Но как назло никто денег не терял. Или он не там искал.

Чтобы не заплутать, Витёк старался далеко от вокзала не отходить. Он решил курс держать на юг к морю, которое ни разу не видал. Ощутив, что его ноги устали от бесцельной ходьбы, он зашёл в приглянувшееся ему здание. На лифте поднялся на последний этаж дома. Устроился около дверей машинного отделения лифта, где его никто не видал и сразу уснул. Проснулся, когда на улице уже смеркалось. Стряхнув ладонями с брюк пыль, он направился на Курский вокзал. В переходе он нашёл старые десять копеек, которые ходили до тысячи девятьсот шестьдесят первого года и тут – же в затемнённом месте купил на эту монету пирожок с мясом. Съев, его он ощутил, что есть, хочет ещё больше. Осмотревшись по сторонам и убедившись, что поблизости нет милиции, он зашёл в здание Курского вокзала. (Тогда это здание было старое и реставрацией там не пахло). Народу на вокзале было много, некоторые пассажиры расположились на бетонном полу. Он прошёл все залы, но свободного места, не нашёл. Около большого окна, Витёк увидал обувной киоск, стоявший рядом с чугунным отопительным радиатором, на котором можно было приземлиться.

Присев около будки черноволосой обувщицы, – ассирийки по национальности он увидал у неё на полке стопку бутербродов с варёной колбасой. От одного только вида колбасы у него ужасно закружилась голова. Проглотив слюну, он отвернулся и направился в туалет. Стрельнув там папироску у солдата, Витёк покурил и этим чуть забил голод. Затем вернулся на старое место, к будке обувщицы. Она обратила внимание на одинокого парня и подозвала его к себе:

– Кушать хочешь? – спросила она с акцентом.

– Так хочу, что всю кожаную обувь бы вашу съел, – без застенчивости ответил он.

Она налила ему из термоса горячего чаю с лимоном и накормила бутербродами.

– Ты не единственный слоняешься такой по вокзалу. Я из будки хорошо вижу перемещения вокзальной толпы. Поверь мне, отличить пассажира от беспризорника могу без ошибки. Из дома, наверное, сбежал? – спросила она.

– Нет, в детском доме живу, – соврал он неожиданно, – приезжал на похороны бабушки из Сухуми.

– Вон видишь мальчишек, – показала она, на группу ребят сидящих на сиденье около буфета. – Они не просто сидят, а прячутся. Я вижу, как они трепещут при виде милиции. А спроси у них, зачем они отираются на вокзале, тоже скажут с похорон едут, но денег на билет нет. Беспризорников сейчас нет, а вот странствующие курортники, навроде тебя иногда попадаются. Но до первой встречи с милицией, а там кутузка. Поезжай ты парень лучше домой, пока тебя не забрали, – посоветовала она, – не расстраивай мать с отцом?

– У меня нет отца, – сказал Витёк правду, считая, что врать бессмысленно женщине, которая разом просчитала его с ног до головы. – У меня только мать и сестра, – а отец в Ташкенте недавно погиб, когда там землетрясение было. – Военный он у меня был, – уточнил Витёк и, поблагодарив сердобольную женщину, направился к четверым ребятам сидевших около буфета.

– Привет пацаны! – смело сказал он им, – куда едем?

Мальчишки вначале стушевались, но увидав у него промеж пальцев наколку «Злой», успокоились.

– Мы с солдатами едем на юг, – сказал парень, одетый в старый зелёный костюм. Воротник пиджака у него был поднят вверх. По возрасту, он был старше всех.

Рядом с ним сидел парень с широким лбом и тонким носом. Одет он был всех лучше из этой компании. На нём была лёгкая клетчатая курточка, лавсановые серые брюки и модные сандалеты. Два других мальчишки походили на маленьких бродяжек, они были чумазые, и одежда у них была латанная.

– А чего вы с ними на юг едете? – спросил Витёк.

– Хотим устроиться в музыкальную школу – интернат при гарнизоне, – ответил старший парень, – мы все играем на музыкальных инструментах. А ты, куда лыжи направил? – спросил он Витька.

– К морю, но точно, куда не знаю, но знаю, что долго находиться на вокзале опасно, тем боле вам. На вас уже обратили внимание некоторые работники вокзала. У легашей глаз острей, чем у них. Попадётесь, сразу заберут в опорный пункт.

Услышав это, пацаны встревожились. Витёк понял по их поведению, что никакие они не музыканты, а такие же, как и он беглецы.

– Курить есть у вас? – спросил Витёк.

– Есть, – ответил парень в клетчатой куртке и достал пачку сигарет Пэр.

Они вышли на улицу, и повели Витька за вокзал в укромное место, где стояли пустые ящики. Спрятавшись за ними, они закурили.

– Вас как хоть зовут? – поинтересовался Витёк.

– Меня Ромб, – представился старший парень в зелёном костюме. – Этот широколобый белорус, – показал он парня в клетчатой куртке, – Ластик, – он мой друг. Может играть на рояле и ларьки, взламывать, в которых шоколад и сигареты продают. А так-же он хорошо помогает мне карманы у ротозеев потрошить.

Затем Ромб обнял двух малышей за плечи. – А эти клопы из Серпухова, им по двенадцать лет. Они прилипли к нашему дуэту здесь на вокзале. Мы их накормили, но брать с собой не собираемся. Они не музыканты и даже не воры. Просто двоечники, убежали из дома, в школу говорят ни за какие калачи не пойдут. А зовут их обоих Сашками.

– Ну а у меня кличка Злой, – представился Витёк и для убедительности показал палец с наколкой. – А вы, как я понял из Белоруссии?

– Нет, мы с Ластиком из Горького, – ответил Ромб, – хотели в городе Дзержинске пристроиться. Там есть детский оркестр, при гарнизоне, но он духовой. Но дело не в этом. Проблема в том, что у нас родители есть, а туда берут только сирот или безотцовщину. Вот мы и решили махнуть в Краснодар, там говорят, принимают не только сирот.

– Так мы земляки, – обрадовался Витёк, – а я с Моховых гор в четырнадцати километрах от вас.

– Знаем мы, где ты живёшь, – сказал молчавший до этого Ластик, – приходилось там бывать и не раз.

Они пожали руки и обнялись.

– Есть хочешь, – спросил Ромб.

– Как удав, – оживился Витёк.

– Держи земляк, – вытащил Ромб из грудного кармана большой кусок копчёной колбасы и будь – то несколько часов лежавшую под прессом примятую булку.

– Ешь, мы наелись уже и в запасе у нас припрятано немало продуктов, прямо здесь в ящиках. Дорога длинная, пригодится. Да и деньги у нас имеются, – похлопал он рукой по карману.

Витёк, не разжёвывая, проглотил этот сухой паёк и, поблагодарив ребят, сказал:

– Я бы поехал с вами, но я не музыкант, я от милиции скрываюсь. Бабе одной в жопу засадил из ружья. Теперь мне срок накрутят, если поймают.

Ластик с Ромбом переглянулись и поняли, что в их компании объявился лидер. Совершить такое преступление им было не под силу. Для такой крутизны они считали, нужно обладать отчаянным характером и большой силой духа. Эти черты характера у них отсутствовали.

– По правде сказать, мы тоже больше взломщики ларьков и карманники, а не музыканты, – вырвалось у Ромба.

– Шесть ларьков и палаток взломали только за лето – гордо выпалил Ластик. – И ни разу не попались, а карманы у Ромба сродни развлечению. Мы счёт потеряли, сколько их почистили.

Витёк не верил Ластику, понимая, что эта мальчишеская бравада вызвана, тем, что Злого он видит в последний раз, вот и потянуло того на криминальное бахвальство. И он решил тоже немного возвыситься над новыми знакомыми.

– Если из дома убежали, значит, вы у легашей на крючке, а вот я по этой части ни разу не попался. Такие дела стряпал, нечета вашим ларькам, – раздувал себе авторитет Витёк, – я работал на пару с опытным рецидивистом. Он мне науку правильную преподавал. А сейчас мне срочно до моря нужно добраться. Я думаю в Грузию махнуть. Персики, сочные груши и виноград там, на улицах растут. Ешь – не хочу. Устроюсь на сбор мандаринов, где деньги килограммами платят. Как сумму приличную сшибу, тогда вернусь домой. У меня мать дома и сестра в отпуск с Севера приехала. Ищут, наверное, повсюду? Жалко их, но я выхода другого не вижу. Из Грузии черкну им, чтобы не волновались.

– Может и нам с ним в Грузию махнуть? – посмотрел Ромб у Ластика, – Сулико им сыграем, они нас точно пристроят на плантацию. Я слышал, грузины уважают тех русских, которые ценят всё грузинское. А Сулико, я тебе скажу, это не наш чижик – пыжик. Это самая любимая песня у них.

– Да я что, – замялся Ластик, – Сулико я, конечно, сыграю, но ведь в Краснодар же хотели. Там то же тепло.

– Подработаем в Грузии грошей и тогда уже махнём в Краснодар, – уговаривал Ромб Ластика.

– Ну, если так, то я не против мандаринов, – с неохотой пробурчал Ластик.

– Тогда поехали со мной, – предложил им Злой, – в двадцать два часа поезд на Батуми идёт. Сядем на крышу вагона – ресторана и в путь.