Мрак в конце тоннеля

Чем больше я согревался, тем сильней одолевала меня дрема. Я засыпал, представляя, что скоро трехдневный срок моего пребывания здесь закончится и я смогу провести две недели в обществе своей дочери, в доме, где она жила со своим отчимом. У Кости – гостиницы, казино, рестораны, на этом он и зарабатывал свои миллионы. Дом у него большой, в стиле классического помещичьего особняка с колонами и флигелями, посреди сосновой рощи, на берегу тихого озера. Воздух там и вкусный, и целебный. А еще есть сауна с крытым бассейном. В общем, отдохнуть там можно было как в лучшем санатории. И на теплое море потом ехать вовсе не обязательно – сразу можно выйти на работу. Если она сама не выйдет на меня.

Я уже почти заснул, когда вдруг услышал знакомый громкий голос. К нам обращался тот самый офицер, что вышел встречать нас в переходном шлюзе. Тогда он рассказывал нам про радиацию, а сейчас приглашал на обед. Приятная новость, но вовсе не удивительная, а изумило меня то, что «советский капитан» Болгаров звал нас в общую столовую с экрана включившегося вдруг телевизора, который, оказывается, был составной частью действующей здесь системы оповещения. Неплохо, кстати говоря, придумано.

Сначала с лица офицера сошла дежурно-дружелюбная улыбка, а затем исчез и он сам. На экране телевизора его сменило известное лицо ведущего «Других новостей», который с фирменной своей улыбкой рассказывал что-то про метро. Я прислушался. А еще пришлось всматриваться в экран, потому что качество изображения было, мягко говоря, неважное.

– Станция «Волоколамская» построена в одна тысяча девятьсот семьдесят пятом году; это единственная станция-призрак, которую могут наблюдать пассажиры подземного поезда.

Камера вплотную приткнулась к окну вагона, и я в замедленной съемке хоть и смутно, но увидел стены неосвещенной станции и зал без всякой отделки.

– Ведомственная инструкция рекомендует машинистам проезжать эту станцию на максимальной скорости, чтобы пассажиры не догадывались о ее существовании. А она существует и расположена в перегоне между станциями «Щукинская» и «Тушинская». Как существуют и другие станции-призраки, совершенно скрытые от посторонних глаз. В следующей передаче мы расскажем о подземных транспортных сооружениях мобилизационного предназначения, известного в народе, как «Метро-2».

Ведущий переключился на следующую тему, и только тогда Валера подал голос.

– Знаю я эту станцию, каждый день мимо проезжаю, только видно плохо. Да и ничего особенного там. Темно, пыльно. Ни ходов там, ни выходов. И с засекреченным метро она никак не связана… Не для того это метро засекречивали, чтобы в него так просто можно было попасть.

– А если непросто? – насмешливо сказал я, пропуская его на выход из кубрика.

– А за «непросто» и по голове получить можно. Да еще и пробраться туда нужно. Не думаю, что журналисты будут рисковать. Может, старые кадры покажут. Ну, раньше снимали про это метро. Шахты там, рельсы… Там, говорят, рельсы бесконтактные, и в бетон уложенные, ну, чтобы не только поезд, но и машина могла ехать…

– Еще про танковый завод расскажи, – насмешливо посоветовал я.

– Что за танковый завод?

– Ну, там же, под землей расположен. Чтобы танки во время войны выпускать. И мобилизационный резерв там – две тысячи законсервированных танков.

– Да нет, ерунда это, – озадаченно мотнул головой Валера. – Зачем танки под землей?

– Там транспортные коммуникации есть, в случае войны танки на поверхность выйдут.

Мой голос звучал совсем не убедительно, потому что я и сам не верил в существование танкового завода. Даже не помню, от кого я о нем слышал. А может, читал… Но слишком уж все это на вымысел смахивает. Танковый завод – не избушка на курьих ножках, так просто под землей его не спрячешь. Да и кому нужны танки после того, как мир сгорит в ядерном огне…

А может, и нужны. Может, придется еще повоевать в условиях радиоактивного заражения. Есть такая старая и не очень веселая песенка на музыку из «Голубого вагона». «Ядерный грибок стоит, качается, жесткость радиации растет. Танки США прекрасно плавятся, и зачем их выпустил завод?»… Только и наши танки тоже расплавятся. Те, что на поверхности. А те, которые под землей, могут продолжить войну… Но все это теория, и слишком уж затратное это дело – подкреплять ее практикой. Хотя всяко может быть…

Стены в столовой были выкрашены в успокаивающий зеленый цвет, но качество работы могло вызвать раздражение. Как будто уборщица тетя Клава макнула швабру в краску с ведром и одной рукой размазала ее по стенам. Будь стены наружными, с выходом во внешнюю среду, эту малярную вязь можно было принять за камуфляж, но ведь они внутренние, и маскировать их вовсе незачем. И еще освещение в столовой было тусклым, отчего сидевшие за столами, а также входившие в зал люди казались бесплотными обитателями мира полутеней. Впрочем, это не помешало мне разглядеть двух наших запропастившихся соседей. Они занимали одну половину дощатого четырехместного стола, а другая была свободна. Я решил присоединиться к ним, а Валера тенью последовал за мной.

– А-а, соседи! – хоть и вяло, обрадовался нам крепкого сложения приземистый мужчина лет пятидесяти.

Он был спокоен, но брови его были приподняты, как у изумленного человека. Видимо, это было его обычное выражение лица, поэтому вертикальные морщины глубокими бороздами прорезали высокий лоб. Нос у него крупный, но вздернутый, как будто от его кончика к поднятым бровям тянулись невидимые ниточки. Губы пухлые, подбородок широкий, будто раздутый. За столом он сидел основательно, как уверенный в себе хозяин крестьянского дома в ожидании честно заработанного обеда.

– А мы тут ходили, смотрели!

Зато его сподвижник был более щедр на эмоции. И широко улыбался, глядя на меня. И еще в его взгляде смутно угадывалось чувство вины, как будто он поступил неправильно, что не зашел за нами, не позвал на обед.

Внешне он очень напоминал своего соседа – такой же приземистый, хотя чуть менее крепкий на вид, и черты лица те же, только брови не вскинуты вверх, и нос не так сильно вздернут. Он был примерно моего возраста и по этому критерию не годился своему спутнику в сыновья. Но ведь эти двое могли быть братьями, один лет на десять старше другого. И судя по говору с нажимом на «о», приехали они в Москву откуда-то с северных или восточных областей. Может, из Кирова, а возможно, из Вологды.

– Интересно? – спросил я, усаживаясь за стол.

– Очень. Такое ощущение, что на самом деле война началась. Все там, наверху, погибли, а мы здесь живые… Все погибли, зато мы живые… Кстати, меня Леша зовут.

Я представился в ответ, а заодно познакомился и с его братом – Сахатовым Геннадием Ефремовичем, как представился самый старший из нас мужчина. Что ж, пусть будет по имени-отчеству, я не против.

А потом нам подали обед. Два молодых парня в солдатской форме советского образца и в поварских куртках быстренько разнесли дюралюминиевые бачки с горячим супом. Тарелки уже стояли на столах, осталось только наполнить их. Массивный черпак лежал в гуще ложек и вилок. Исподлобья глянув на меня, Геннадий Ефремович взялся за него. Видимо, решил, что в силу своего возраста может быть разводящим за столом. Как будто кто-то собирался бороться за это право.

Хлеба на столе не было, вместо него на тарелке лежали похожие на печенье галеты в шелестящей целлофановой обертке. И сам рассольник, как я понял, сварен был из концентрата, входящего в армейский сухой паек. Что ж, по-другому и быть не могло: в бомбоубежищах свежие продукты не хранятся.

Судя по внешнему виду и вкусу галет, изготовлены они были относительно недавно. Значит, и рассольник законсервировали не очень давно, точно не в сорок первом году. Но все-таки я какое-то время перемешивал его ложкой в поисках вареных червячков, как будто они могли там быть.

Геннадий Ефремович был далек от таких сомнений и ложкой орудовал, как мастер спорта по академической гребле веслом. И хлебцы у него на зубах трещали так, что у меня у самого вдруг разыгрался аппетит. Леша не отставал от своего старшего брата, хрустел, чмокал. От галет он откусывал над тарелкой, чтобы крошки падали в нее, а не тратились понапрасну. Что ж, крестьянская смекалка достойна уважения. Только Валера смотрел на него с хорошо скрытой насмешкой. Впрочем, он сам с жадностью наяривал горячий суп. Не знаю, нравился ли он ему на вкус, но ему точно нужно было согреться.

В зале было прохладно, поэтому кашу тоже подали не сразу, чтобы она не остыла. Это была перловка с мясом, опять же из аварийного запаса продовольствия. Кашу выковыряли из консервных банок, смешали с кипятком, разогрели на паре – вышло, надо сказать, совсем неплохо. Это уж куда лучше, чем выколупывать холодную затвердевшую кашу из банки.

На третье был компот в пластиковых стаканчиках, знакомых мне по службе в армии. Только вкус порошкового компота мало напоминал мне напиток из сухофруктов. Вода с химическими вкусовыми добавками. Зато горячая.

– А что, жить можно, – с довольной улыбкой Леша неторопливо, круговым движением погладил себя по брюху.

– Что там полагается после сытного обеда? Ну, по закону Архимеда? – глядя на меня, весело спросил Валера.

По закону Архимеда после сытного обеда полагалось поспать. Это я знал, но игру не принял.

– Полчаса личного времени, а затем тренаж по защите от оружия массового поражения, – сказал я, вспомнив армейскую молодость.

– Не, мы после обеда сразу спать ложились, – покачал головой Леша. – У нас часть маленькая была, людей мало, а караул большой. По уставу не чаще чем через двое суток на третьи можно заступать, а мы через день на ремень. С караула сменился, до обеда в мастерской, а после – сразу спать, к наряду готовиться…

– Ну, то к наряду. А нашему Валере жизнь медом кажется… Ты, Геннадий Ефремович, в армии служил?

– А то! На Байконуре. Старшина роты.

– А Валера не служил…

– Вот только «дедовщину» здесь устраивать не надо! – занервничал парень.

Столы вокруг опустели. Команды закончить прием пищи не было, но люди расходились сами. Как ни крути, а мы не личный состав и никому не подчиняемся. А неплохо было бы установить здесь армейский порядок, хотя бы для мужчин. И в форму можно было бы нарядить, и утренний осмотр проводить, и занятия по ОМП не мешало было бы организовать с практическим тренингом. Норматив № 1 – надевание противогаза, № 2 – пользование неисправным противогазом, № 3 – ОЗК, № 4 – действие по вспышке. Хотя последний норматив можно было бы и опустить. Мы же глубоко под землей, и нам вовсе ни к чему ложиться ногами по направлению к вспышке. Да и женщины, как правило, не совсем точно выполняют команду «Ложись!». На спину почему-то ложатся. Но это если верить армейскому прапорщику с его грубыми остротами.

Кстати говоря, среди нас я насчитал трех женщин. Две молодые, и одна уже в возрасте… А Оксана почему-то отказалась, хотя и могла бы сейчас проводить здесь время на пару с Костей. А я бы сейчас делами своими занимался. Вчера мне звонили, просили человека найти, а я отказал. Потому что из-за Катюшки отпуск взял. А ведь пользу мог кому-нибудь принести. Специализация у меня такая – людей пропавших искать. Хотя, честно говоря, чаще всего приходится чьих-то развратных жен выслеживать, ну иногда мужей. Если, конечно, хорошо платят. Ради спортивного интереса я такими делами не занимаюсь. А если пропавшего человека нужно найти, тут я могу и на бесплатную работу согласиться – если, конечно, клиенту повезет застать меня абсолютно трезвым: ведь мне в таких случаях за правду и умереть не страшно, не то что в деньгах потерять…

3

Загадка – что такое живая белесая жижа под прозрачным панцирем? Ответ можно найти в сыром отсеке спрятанного глубоко под землю бомбоубежища. Не знаю, повезло мне в том, что я его нашел, или нет. Скорее, второе. Дело в том, что я, как всякий нормальный человек, терпеть не могу мокриц, которая сейчас ползла по стене, выбравшись из-под моего ложа. Прозрачные рожки, такие же ножки… Брр! Даже прищелкнуть ее пальцем не могу, потому что брезгую. Да и зачем ее убивать? Все-таки тварь божья. А вдруг у нее даже душа есть? Может, какой-нибудь грешник реинкарнировался в эту мерзкую букашку? Может, и моей душе предназначено быть заключенной в прозрачную оболочку мокрицы?..

Мой тезка Платон знал толк в науке о переселении душ. На этот счет у него была своя теория. Если ей верить, то чистая душа живет на небесах, затем – непонятно, правда, по какой причине – падает на землю и облачается в тело человека, высшим образом которого, разумеется, является философ. Знания философа должны достичь совершенства, только тогда его душа может вернуться обратно на небо. Но если бедняга запутался в своих суждениях, материальных желаниях, то деградация его души неизбежна, и в своем грядущем воплощении он родится в облике животного. Обжоры и пьяницы могут стать ослами, необузданные и справедливые люди – волками и ястребами; те, кто слепо следует всякого рода условностям, вероятнее всего родятся пчелами и муравьями. Впоследствии в процессе духовной эволюции душа снова возвращается в человеческую форму, чтобы снова попытаться достичь совершенства. Такой вот мудрый у меня тезка. Только я, наверное, глупый, потому что не могу понять, какая может быть духовная эволюция у осла. А как мокрица может поднять свой духовный уровень? Неужели тем, что с пола по стене может подняться под потолок?..

И само бессмертие души Платон доказал очень оригинально, в пользу чего привел как минимум четыре аргумента. Первый исходит из существования противоположностей, таких как сон и бодрствование, жизнь и смерть. Если человек спит, значит, он должен проснуться. Если человек умер, значит, его душа должна ожить. Такая вот логика. Второй аргумент я считаю более убедительным. Время от времени все мы обнаруживаем знания, которые не могут быть получены из опыта, мы припоминаем их из нашей прошлой жизни, утверждает Платон. Поспорить здесь можно, но это уже не явная схоластика, как в первом, да и в остальных, в общем-то, случаях. В третьем своем доказательстве бессмертия души Платон снова переливает из пустого в порожнее. Тело, по его мнению, тяготеет к распаду и обладает характеристиками телесного мира, душа же безвидна и стремится к единству. Пока тело и душа связаны между собой, одно единит и сохраняет другое. Если же человек умрет, то тело его и душа должны последовать своей естественной тенденции: одно – разрушиться, а другое – воспарить к миру безвидного и единого. Ну и четвертый аргумент также по-своему интересен. И здесь все те же борьба и единство противоположностей. Четное число не может стать нечетным, справедливое не может принять несправедливость. И главное, по словам Платона, душа не принимает смерти. Отсюда вывод: душа бессмертна…

Был у нас в части один прапорщик, тоже философ, так у него тоже своя теория имелась. Вот видите, говорил он, одна казарма в два этажа, а другая в три; на одной крыша железная, а на другой шиферная; одно здание сложено из кирпичей, другое – из блоков. Так вот и в жизни, говорил, люди живут и умирают, живут и умирают… М-да…

Только прапорщика Силуянова я не очень уважал. Потому что ел много и по части выпить большой любитель. А Платон, можно сказать, мой учитель. Я хоть и могу оспорить его некоторые доводы, но чаще всего тупо с ним соглашаюсь. Может, и не поговорю с ним никогда с глазу на глаз после смерти – он-то на небесах философом, наверное, работает, а мне, возможно, быть там ишаком. Я хоть и считаю себя малопьющим, но, как ни крути, пьянство – мой порок. Как бы не оказаться после смерти с прапорщиком Силуяновым в одной ослиной упряжке.

– Блин, тут всего две программы! – вывел меня из раздумья Валера. – Первая и вторая!

Он стоял возле телевизора и с щелканьем крутил пластмассовую вертушку переключателя.

– А раньше только так и было! – вспомнил Леша.

Комната была рассчитана на восемь человек, но нас четверо, и все обустроились на нижнем ярусе нар. Валера заранее выбрал себе ложе поближе к телевизору, как будто знал, что он работает. Но если он об этом знал, почему его удивляет, что транслируются всего два канала?..

Я тихонько хмыкнул, насмехаясь над самим собой. Какая мне разница, знал парень про телевизор или нет? А если знал, что здесь такого?.. Отключать голову, чтобы она не работала вхолостую. Отдых ей нужен, а мне – здоровый сон. Все равно без дела маемся, будет хоть чем-то время убить. Приму пару глотков на грудь – и спать.

Первый канал показывал какое-то безликое ток-шоу, второй – сопливо-мыльную оперу из цикла «Любовь без любви от любви с любовью».

– Кому это интересно? – спросил Валера.

Мы ответили ему тишиной, он правильно все понял и выключил телевизор.

– Лучше поспать, – подтвердил правильность его решения Леша.

– Всем нельзя, – покачал головой Валера.

– Почему?

– Освещение здесь не очень. А это плохо. Это же подземелье, здесь призраков полно.

Я усмехнулся. Еще не вечер, но, в сущности, здесь, под землей, всегда ночь, поэтому и потянуло парня на байки перед сном.

– Какие призраки?

Но судя по дрожанию голоса, Леша воспринял прелюдию к байкам всерьез.

– Ну, неприкаянные души. Когда метро строили, на древние захоронения натыкались. Кости там, черепа. Их бы заново похоронить, ну, чтобы честь по чести – ан нет, их в кучу складывали и закапывали в сторонке. Ну, потревоженные души теперь не знают покоя…

– Да ладно тебе врать! – завороженно протянул Леша.

– Чего я вру? Сам лично видел, как парень с эскалатора сковырнулся. Стоит себе, никого не трогает, а тут раз, как будто кто-то невидимый его в спину толкнул. Он сначала на ногах удержался, огляделся, смотрит, никого позади. Только успокоился, как его снова в спину толкнули, да так сильно, что он кубарем потом со ступенек катился… Да это еще ерунда! У меня друг видел, как девчонка под поезд упала. Стоит себе, поезд ждет, он подъезжает, а кто-то невидимый ее сзади раз!.. Рельсы потом три дня от крови отмывали… Сейчас если останки находят, их уже нормально, с отпеванием хоронят. Но те души, что неприкаянные, они же вечные…

Валера уже лег под одеяло, но его больше не колотило изнутри, как прежде. И коньяк его согрел, и обед, и еще он возбудился от собственного красноречия. Или словоблудия?

– А еще своих покойничков хватает. Кольцевую линию в метро заключенные строили; сам знаешь, их не особо щадили. Их там по десятку в день умирало, прямо в шахтах и хоронили. Яму выроют, замуруют, и все дела. Так вот сейчас раз в месяц по Кольцевой поезд проходит. Ну, есть «Летучий Голландец», корабль такой, а это поезд, с призраками в вагонах. Ну, зэки-призраки, в серых робах, а локомотив без машиниста, да. Поезд этот на станциях останавливается, но двери не открываются. А если вдруг открылись, то бежать надо от этого поезда… А еще Черный машинист по метро ходит. Там поезд загорелся, он пассажиров спасал, сам обгорел, в больнице умер. Так начальство его еще и виноватым сделало. Теперь он по тоннелям ходит, начальников своих ищет. А поздно ночью его можно на пустынных станциях встретить. Только он совсем не опасен. Ну, если ты в метро не работаешь. А на человека в форме может и наброситься… Леша, ты же в метро не работаешь?

– Да какое у нас в Яранске метро? – озадаченно-напряженным голосом отозвался парень.

– Ну, может, просто на железной дороге работаешь? – не унимался Валера.

– Ну, работал когда-то… Давно еще, сразу после армии. Проводником устроился, на Дальний Восток ездил. Только не понравилось мне…

– А форму носил?

– Ну, когда требовали, носил… А что?

– Да нет, ничего… Все-таки давно это было, – прижав указательный палец к подбородку, задумчиво покачал головой Валера.

– Да и мы сейчас не в метро! Чего бояться? – с чувством облегчения громыхнул басом Леша.

– Почему не в метро? Все, что под Москвой – все метро. Ну, если там коллекторы не считать, подземные ходы всякие, каменоломни, карстовые полости… А так все – метро. Обычное метро есть и секретное, все взаимосвязано. Мы сейчас в секретном метро находимся, в бункере, который связан с другим бункером. А чем связан? Понятное дело, секретной линией метро.

– Не надо ля-ля! Мы с Геной ходили, нет здесь никаких линий метро, – не очень уверенно возразил Леша.

– Что, и дверей никаких нет, наглухо закрытых, да?

– Ну, есть такие двери. Не все же комнаты открыты. И вход сюда наглухо закрыт. И еще выход, ну, аварийный. Мы с Геной по схеме смотрели, там аварийный выход.

– И с чем он связан, этот аварийный выход?

– Ну, со вторым и третьим блоками.

– А дальше куда идет?

– Не знаю, может, наверх…

– А может, и вниз… А может, и наверх, если станция выше уровнем… Тут же все по уровням, что-то выше, что-то ниже, а так все в одной системе. Даже танковый завод есть, – заговорщицки глянув на меня, сказал Валера.

Видно, понравилось ему на нервах у Леши играть… Надо сказать, что мне самому стало немного не по себе, когда он рассказывал про привидения. Понимал, что это байки из склепа, но все равно вдруг засосало под ложечкой.

– И еще секретные лаборатории, – продолжал востроносый. – Там опыты над людьми ставили…

– И что? Люди умирали, их замуровывали в шахтах, а их души где-то рядом, да? – Леша попытался поднять его на смех, но голос его предательски дрогнул.

– Да нет, дело не в душах. А в диверсантах. Метро большое, через него можно в Кремль выйти, на Лубянку, в общем, много куда. Представляешь, проникла группа вражеских диверсантов в метро, притаилась там, сидит, ждет своего часа. А потом – раз, и все высшее руководство страны к ногтю. Короче, в КГБ решили эксперимент провести, как долго человек под землей может находиться. Ну, собрали добровольцев… А может, и не добровольцев… В общем, собрали их вместе, закрыли в бункере, месяц держали, два… Кто-то раньше с ума сходить стал, кто-то позже. Последний через полгода свихнулся…

– И что? Хочешь сказать, что никто не может долго под землей находиться? Так мы и не собираемся здесь долго сидеть. Через три дня дома будем…

– Ты-то будешь, а как тем быть, кто с ума сошел? Они ж в той лаборатории так и остались. Их бы на лечение отдать, а над ними новые опыты ставить стали. Слышал что-нибудь про техногенное зомбирование?

– Ну, про зомби слышал, – припомнил Леша.

– Мы сейчас все зомби, нас через двадцать пятый кадр зомбируют. Крутят по телевизору всякую муть, а там двадцать пятый кадр; через него нам и внушают, что нужно жить мирно, тихо, Родину любить, правительство почитать, все такое прочее. Но это совсем уже мягкое зомбирование, массовое, далеко не самое опасное. А есть еще жесткое зомбирование. Человеку полностью выносят мозг, в смысле стирают с него старую информацию и вбивают новую. Для этого специальные приборы есть – излучатели, гипноз, психотропы, еще что-то там. В общем, человека превращают в настоящего зомби. Скажи ему «фас», и он любого порвет. Но такого зомби легко вычислить. Ну, глаза там стеклянные, отрешенный взгляд, бесцветный голос, разбалансированные движения, заторможенные реакции, провалы в памяти, все такое. Поэтому спецслужбы обычно прибегают к мягкому зомбированию. Для этого существуют особые методики, насколько я знаю, их всего две – техногенная и психогенная. Первая – это генераторы психотронного излучения, для военных целей. Сидит враг в бункере, а на него – раз, и облучатель направили. Психотронные волны проникают через бетон, подавляют психику, врагу внушают, что надо сдаться, и он тянет руки вверх. Ну и телевизор, Интернет, кино, видео – тоже могут воздействовать на подсознание… Ну я уже говорил. Есть еще второй метод, психогенный: это когда на твое сознание воздействует гипнотизер. Он действует более тонко, чем при жестком зомбировании; там целая система охмурения, несколько ступеней, по которым ты с ним пройдешь, пока не превратишься в его раба. В сектах такие уникумы живыми пророками становятся, даже богами. Что такое само по себе религиозный обряд – это та самая система, которая человека зомбирует. Монотонное повторение текстов, медитации, раскачивания, специальные диеты под видом поста, недосыпание… Короче, человека выбивают из привычной колеи, а затем направляют в новую, которая ведет к светлому будущему основателя секты. Люди добровольно жертвуют ему все свои ценности… Военные тоже так работают, только еще психотропы всякие используют, наркотики. В Японии летчиков-камикадзе по такой программе готовят, а в Штатах спецслужбы убийц готовят. И террористов-смертников по той же штатовской методике готовят, они потом тут у нас рвут и мечут. И наши спецслужбы не спят, у них тоже свои зомби. А где их готовят? В подземных лабораториях… Из психов тоже зомби пытались сделать, а не вышло. Сбежали они. Может, ходят где-то по тоннелям, на людей бросаются. Как бы сюда не забрели…

Валера прочел целую лекцию; может, где-то он говорил сбивчиво, местами чрезмерно тянул паузы, но в целом смог произвести впечатление. Я не только заслушался, но даже представил, как в темных лабиринтах подземелья кружком на полу сидят люди в полосатых пижамах, а в центре над ними возвышается человек в белом халате и о чем-то вещает им ритмичным и монотонным голосом. А они слушают его, их глаза стекленеют… Но и все на веру я принять не мог.

– Скажи, про зомбированных психов ты загнул? – со снисходительной насмешкой спросил я.

– Ну, что-то вроде того, – шкодливо улыбнулся парень. – Я не знаю, что с ними было. Просто слышал, что был такой эксперимент, а куда этих сумасшедших дели, не в курсе. А может, и не было ничего, может, байки все.

– И про зомби тоже байки?

– Может, и байки, а может, нет. Ходят слухи, что спецлаборатории существовали, а какие эксперименты в них ставили, точно никто не знает. Одни только догадки. А то, что людей зомбировать можно, так это всем известно…

– Всем известно, – кивнул взбодренный Леша. – Всем известно, что сказки все это.

– А темные силы – тоже сказки? – ощетинился Валера.

– Все сказки – и темные силы, и твои привидения.

– А ты знаешь, в чем заключается высшее достижение темных сил? Им удалось убедить нас в том, что они существуют только в сказках – в этом их высшее достижение! Мы думаем, что темные силы – это вымысел, ну, в лучшем случае, суеверия, а они реально существуют, понял? И здесь в любой момент могут появиться! – с блеском одержимости в глазах предрек парень.

– Валер, может, коньячку? – спросил я.

Похоже, парень разошелся не на шутку, и надо было успокоить его, пока Леша не разозлился. Слишком уж он дерзко с ним разговаривал, а тот хоть и производил впечатление добряка, мог и сорваться. А мужик он крепкий, кулаки у него рабоче-крестьянские…

– И мне! – обрадовался Леша, увидев, как я достал из сумки бутылку коньяка.

Геннадий Ефремович ничего не сказал, но губы облизнул, и в глазах замаслился откровенный интерес.

Емкость бутылки – ноль семь литра, и коньяка в ней больше половины, а какое качество! Но, в конце концов, наверху война, и мы должны крепить боевое братство. Может, выдадут нам завтра оружие, оденут в общевойсковой защитный комплект и отправят в радиоактивную зону ловить каких-нибудь диверсантов. И неважно, что это будет всего лишь игра.

– Говорят, запах коньяка отгоняет нечистую силу, – в шутку сказал я.

– Ну да, как чеснок отгоняет вампиров, – подсаживаясь ко мне, кивнул Валера.

– Только вампиров нам здесь не хватало. – Леша поставил на мою тумбочку бутылку водки.

И у этого глаза горят, как у старшего брата. Геннадий Ефремович уже тащит в мою сторону свою табуретку. И как объяснить им, что я не смогу составить им компанию? Максимум, один тост поддержу, а потом – ни-ни. Буду только слушать пьяный разговор, время от времени вставляя в него свое слово. Такой уж я малопьющий.

Но объяснять ничего не пришлось. В комнату вдруг ворвался ряженый капитан Болгаров с искаженным от волнения лицом. Леша инстинктивно смахнул с тумбочки бутылки, на которые тот, кстати говоря, не обратил никакого внимания.

– Телевизор включайте! – чуть ли не закричал он.

И, не дожидаясь, когда мы отреагируем на его просьбу или даже приказ, сам нажал на тумблер включения.

– Экстренное сообщение! – выбегая из отсека, крикнул он.

И действительно, лицо телевизионного диктора выражало тревогу. Знакомое лицо на знакомом фоне новостной студии. Изображение расплывалось, горизонтальные полосы растягивали его вверх, но все равно можно было понять, что волнение женщины неподдельное.

– Как нам передали из Генерального штаба Вооруженных сил Российской Федерации, правительство США жестко отреагировало на несанкционированный пуск ракеты с борта подводного крейсера «Тула», – напряженно, скороговоркой чеканила она. – По сообщению из военного ведомства, ракета была оснащена неядерной боеголовкой, самоликвидация произошла до вхождения в воздушную границу США. Но все-таки Белый дом распорядился нанести по территории Российской Федерации ответный ядерный удар. Спутники системы раннего обнаружения ракетного нападения зафиксировали несколько пусков с территории США, а также из вод Мирового океана…

Диктор вдруг исчез с экрана вместе со всей студией, а на его месте появился молодцеватый усач в форме полковника МЧС на фоне российского триколора и громовым, торжественно-похоронным голосом выдал:

– Внимание всем!.. Внимание! Говорит штаб по делам гражданской обороны и чрезвычайным ситуациям! Граждане, воздушная тревога! Воздушная тревога!.. Просьба не поддаваться панике и следовать следующим инструкциям. Гражданам следует отключить свет, газ, воду, погасить огонь в печах. Взять средства индивидуальной защиты – ватно-марлевые повязки, респираторы, противогазы, документы, запас продуктов питания и воды на три дня. Предупредить соседей, оказать помощь больным и престарелым, выйти на улицу и укрыться в защитных сооружениях, в подвалах жилых зданий или складках местности.

– Внимание всем!.. Внимание! Говорит штаб по делам гражданской обороны и чрезвычайным ситуациям! Граждане, воздушная тревога! Воздушная тревога! Воздушная тревога!..

Я слушал и смотрел с открытым ртом. Никогда еще телевидение не производило на меня столь сильного впечатления, как сейчас. Ракетное нападение, воздушная тревога. Неужели все это – правда?

Слуховой нерв, как антенна, поймал идущий откуда-то из прошлого голос Высоцкого.

 
Граждане, воздушная тревога!
Граждане, спасайтесь ради бога!
Майки, трусики берите —
И в убежище бегите, —
Занимайте лучшие места.
 

На самом деле Высоцкий никогда не исполнял эту песню. Но даже если бы она и звучала из его уст, при всей своей мощи обаяния, он бы не смог навеять на меня тот страх, который внушал полковник с экрана. Даже исполненная на всем нерве великого барда, эта песня не шла ни в какое сравнение с той пугающей энергетикой, что несло в себе известие о воздушной тревоге.