Лесной гость
И опять наступила осень. Прошло уже два года, как я приехал служить в Бершеть. Я, полный сил и энергии молодой лейтенант, начальник расчета регламентных работ, вместе со своим расчетом проводил очередной плановый регламент на средствах связи командного пункта четвертого полка. Расчет, хорошо подготовленный и натренированный, работал четко и слаженно, и особого контроля не требовал, достаточно было только контролировать соблюдение мер безопасности. Я вмешивался в его работу только тогда, когда обнаруживались неисправности. Здесь уже знаний солдат и сержантов не хватало, с поиском причин неисправностей сами они уже не могли справиться. Это уже была работа для меня, и, кроме меня, никто другой ее выполнить не мог. Но, пока-что, неисправностей не было. Вот только майор Васин, заместитель начальника штаба полка по связи, второй день доставал меня своей просьбой увеличить громкость сигнала «кукушки». Кукушкой этот сигнал прозвали офицеры, которые несут дежурство на командных пунктах полков. Этот сигнал используется для контроля исправности магистрали аппаратуры уплотнения П-304, и представляет собой звуковой сигнал, звучащий как «пи», который звучит два раза в секунду, если магистраль исправна. Поскольку этот сигнал звучит постоянно, и все время повторяется, его и прозвали «кукушкой». Тем, кто дежурит на командном пункте, этот сигнал очень сильно давит на мозги, у них возникает такое ощущение, что кто-то нехороший, маленьким молоточком все время стучит им по темечку, поэтому офицеры пытаются динамик, из которого звучит этот сигнал, чем-то закрывать или заклеивать, чтобы уменьшить громкость сигнала. А майору Васину зачем-то понадобилось громкость этого сигнала увеличить.
– Товарищ майор, а зачем Вам это? – спросил я его.
– Чтобы дежурная смена не спала на боевом дежурстве, – ответил он.
– А вы сами здесь дежурите? – поинтересовался я.
– Нет.
Все было понятно. Если бы он сам здесь дежурил, и понимал, как этот сигнал долбит людям по мозгам, он бы этого никогда не попросил. Я попытался отговорить его от этого.
– Товарищ майор, громкость этого сигнала нельзя увеличить, там нет регулировок громкости, – пояснил я ему.
– Так перепаяй что ни будь, – стоял на своем Васин.
– Я не имею права вносить изменения в схему изделия, – объяснял я ему.
– Но ты ведь там что-то перепаиваешь, когда устраняешь неисправности, и сейчас перепаяй, – сказал он, не видя в этом никаких проблем.
– Это разные вещи, – пытался объяснить ему я. – При устранении неисправности я просто заменяю неисправные детали на исправные, а здесь нужно будет вносить изменение в схему усилителя, как минимум, изменить номинал сопротивления в цепи коллектора транзистора. А это запрещено.
– Хватит мне лапшу на уши вешать, – не хотел понимать меня Васин. – Кто твою перепайку увидит? Кроме тебя в этот блок больше никто не полезет. Короче, или ты выполняешь мою просьбу, или я не подпишу тебе акт выполненных работ.
– А может вы выйдете из зала и где ни будь в другом месте поговорите? – обратился к нам командир дежурных сил полка. – Работать мешаете!
Мы вышли из командного пункта. Стояла чудесная погода, и здесь наслаждалась теплом сменившаяся дежурная смена. Среди них был, и начальник штаба полка. При них Васин не стал продолжать разговор, и ушел бродить по территории, а я стоял и смотрел на лес, окружавший командный пункт.
Осень я никогда не любил, мне всегда больше нравилась весна, когда природа пробуждается, а не увядает. Не нравились мне и осенняя распутица, грязь и слякоть. И я не понимал Пушкина, который так восторгался осенней красотой. Но глядя на окружавший меня осенний лес, я был полностью согласен с Пушкиным. Ведь действительно, красота необыкновенная. Каких только красок здесь нет, от ярко-желтых, до темно-зеленых и темно-красных, и даже багровых. Вот стоят желтенькие нарядные березки, рядом огромные, темно-зеленые ели. Перед березами стоит, весь усыпанный красными плодами, рябиновый куст, и эти ягоды очень празднично смотрятся на фоне желтых берез. А вон, широко раскинув свои ветви с уже красными листьями, стоит величавый клен. А под ним растет какой-то куст, буквально усыпанный плодами – какими-то нежно-белыми шариками, но издали кажется, что это цветы, что этот куст цветет. Глядишь на эту красоту, и просто дух захватывает. Так бы глядел и глядел, не отрываясь. Более красивого осеннего леса, чем в Пермском крае, я больше нигде не встречал.
Вернулся с прогулки майор Васин. В руках он принес с десяток белых грибов, которые насобирал прямо здесь, на территории командного пункта. Все крупные, и не червивые. Я даже пожалел, что не пошел вместе с ним. Белые грибы здесь не так часто встречаются. В это время из двери командного пункта вышел старший лейтенант, третий номер дежурного расчета, и подошел к начальнику штаба полка.
– Товарищ подполковник, к нам медведь пожаловал, – доложил он.
– Куда к нам? – не понял тот.
– Да вот рядом, на нашу пусковую, – пояснил старший лейтенант, и показал рукой в том направлении, где находилась пусковая установка.
– Начальник караула спрашивает, что ему делать? – продолжил старший лейтенант.
– А как далеко от караульного помещения находится этот медведь, – поинтересовался начальник штаба.
– Метров пятьдесят, – ответил старший лейтенант. – Он каким-то образом прошел через два забора из колючей проволоки, и теперь подошел к высоковольтной сетке.
– А напряжение на сетке боевое, или уже переключили на дежурное? – задал еще один вопрос начальник штаба.
– Дежурное, 220 вольт, – ответил старший лейтенант, – полчаса назад переключили.
– Товарищ подполковник, а давайте его завалим, – предложили сидевшие рядом с ним офицеры, – с дополнительным мясом будем. Ми никогда медвежатину не пробовали, но говорят, что мясо у медведя очень вкусное.
– А медведь большой? – спросил начальник штаба у старшего лейтенанта.
– Огромный, – ответил тот.
– Ладно, передай начальнику караула, что разрешаю часовому сделать один выстрел, – принял решение начальник штаба. – Только пусть хорошенько прицелится, и стреляет в голову.
Старший лейтенант убежал на командный пункт, а все, находящиеся возле командного пункта офицеры, поднялись на стоящее рядом арочное обвалованное сооружение, с которого была видна территория пусковой установки. Был виден и медведь. Он был конечно не огромным, но достаточно крупным. Судя по всему, он понимал, что попал в какую-то ловушку, но не знал, как из нее выбраться. Он бродил между колючей проволокой и высоковольтной сеткой, и искал выход из этой ловушки.
Прозвучал выстрел. Часовой, конечно же промахнулся, но звук выстрела медведя сильно напугал, и тот, с перепугу, бросился на сетку. Напряжение на сетке было небольшое, всего 220 вольт, но и оно видать тряхануло медведя очень хорошо. Он заревел так, что вздрогнули все офицеры, наблюдавшие эту картину. Медведь в ярости набросился на невидимого противника, причинившего ему такую боль, и, буквально за насколько секунд, снес десяток метром высоковольтной сетки.
– Теперь еще и сетку придется ремонтировать, – грустно сказал начальник штаба.
А медведь развернулся в другую сторону, и пошел крушить забор из колючей проволоки.
– Товарищ подполковник, разрешите еще один выстрел, а то уйдет ведь, – сказал кто-то из офицеров.
– Да наш часовой видать еще тот стрелок, с пятидесяти метров промазал, и опять промажет, – не согласился на новую авантюру начальник штаба. – И куда я потом буду списывать израсходованные патроны? Один я спишу на предупредительный выстрел. А второй куда?
Между тем медведь, не переставая громко реветь, без видимых усилий, словно паутину, порвал колючую проволоку на двух заборах, и ушел в лес.
– Ну вот, еще и два пролета забора придется восстанавливать, – загрустил подполковник. – Зря я на ваши уговоры поддался. Он, может быть, нашел бы то место, через которое зашел, и спокойно ушел бы. Там он наверно только небольшую дыру сделал. А теперь столько ремонтировать придется.
Вместе со всеми я стоял на крыше этого сооружения и наблюдал за происходящим, но, наверно, был единственным, кто был рад тому, что медведю удалось уйти живым и невредимым. Остальные стояли, и грустно вздыхали.
После окончания регламента мне, все-таки, пришлось выполнить просьбу майора Васина, хотя мне очень не хотелось это делать. Но деваться было некуда, так как он наотрез отказался подписывать протокол выполнения работ, мотивируя это тем, что я не устранил неисправность. По его мнению, раньше, сигнал «кукушки» звучал громче. Пришлось заменить резистор в цепи коллектора транзистора усилителя на резистор меньшего номинала, в результате чего громкость звучания «кукушки» увеличилась. Мне только жаль было тех офицеров, которые будут дежурить в этом зале. Я бы не хотел дежурить в помещении, где такой громкий и монотонный звук постоянно бьет по мозгам. Это ведь будет невыносимо.
Два комкора
Незадолго до революции, в далеком таежном селе родился мальчик Ваня. Это был крепкий и красивый малыш. Да и было в кого. Кузнец Тимофей, его отец, был самым высоким и сильным мужиком в селе, да к тому же, еще и черноволосый красавец. Многие бабы и девки на него заглядывались, но он был однолюб, любил только свою жену, и на других женщин внимания не обращал. Советская власть пришла в их село не сразу, но зато, раз и навсегда. Иван подрос и пошел в школу. Учился сначала средне, но потом решил стать красным командиром, и в учебе значительно подтянулся, ведь красный командир должен быть грамотным. Сначала Иван, как и все мальчишки, хотел быть похожим на Чапаева, но потом в газетах прочитал про Котовского, и Чапаев, в его глазах, отошел на второй план. Теперь он хотел быть похожим на Котовского. Чапаев был маленького роста, а Котовский высокий и сильный. Иван будет таким же, когда вырастет. Он уже сейчас выше всех в классе, а в школе выше него только два старшеклассника. И он будет таким же смелым и храбрым как Котовский. Он тоже будет командовать конницей, и будет мчаться на врага впереди своего отряда, с шашкой наголо, и будет безжалостно рубить врагов шашкой направо и налево. Он живо представлял себе этот кровавый бой, и от этого у него даже голова кружилась. Котовский стал его кумиром окончательно, и Иван решил, что обязательно станет таким же командиром, как Котовский.
Иван уже учился в старших классах. В школе он был самым высоким, да и силой бог не обидел. Глядя на него, женщины говорили, что когда вырастет, от женщин у него отбоя не будет, сами будут липнуть. Действительно, подрастал красавец, да к тому же, сильный и умный. В это время Иван и прочитал статью в газете, из которой узнал, что его кумир Котовский трагически погиб от вражеской руку. Это было для Ивана страшным ударом. Перечитав еще раз статью, Иван понял, что убийство случилось не сейчас, а несколько лет назад. Это была статья в память о Котовском. О том, как это случилось, толком ничего не писали, но сообщали, что за смерть Котовского отомстили его боевые товарищи, примерно наказав майора, который застрелил легендарного командира кавалерийского корпуса. Из этой статьи Иван мало что понял. Понятно было только то, что его любимого командира больше нет, причем нет уже несколько лет, а он даже ничего не знал об этом. Что за майор его застрелил? И за что? Да и откуда вообще взялся этот майор? Бывший белогвардеец, что ли? После революции ведь воинские звания были отменены. Иван решил, что в смерти кумира он обязательно разберется, перечитает все газеты, но разберется. Но как он ни старался, больше о смерти кумира ему ничего узнать не удалось.
После окончания школы Иван собирался стать кавалеристом и хотел поступить на курсы командиров. Но стране нужны были летчики, а не кавалеристы, и Иван, по путевке комсомола, был направлен в военную школу летчиков, в которой он и проучился три года, после чего был переведен во 2-ю Борисоглебскую военную Краснознамённую школу лётчиков-истребителей имени ОСОАВИАХИМа ВВС РККА, которую через полгода успешно и закончил. Как одного из лучших выпускников, его оставили в школе инструктором-летчиком. Здесь он и прослужил до начала войны. А потом фронт. Сначала воевал командиром звена, а потом командиром отряда истребителей. Боевые вылеты были часто, многие летчики из них не возвращались, но Ивану везло, его ни разу не сбили, и не ранили. В 42-м году, за сбитый немецкий самолет, он был награжден орденом Красного Знамени. Не повезло ему уже в 43-м, тогда он был ранен в бою, и с трудом дотянул на изрешеченном самолете до своего аэродрома. Два месяца пришлось провести в госпитале, где он и посмотрел, только-что вышедший на экран, фильм «Котовский». Как же много он не знал о своем кумире. После просмотра фильма, Котовский нравился Ивану еще больше. Вот таким и должен быть настоящий красный командир, и он обязательно будет командиром, похожим на Котовского. После госпиталя опять на фронт. Как уже опытного летчика и командира, его назначили командиром эскадрильи истребительного авиаполка. В этой должности он и провоевал до конца войны.
После окончания войны Иван был награжден орденом Красной Звезды, и орденом Отечественной войны. Через год он был назначен командиром истребительного полка, и теперь, он был уже не Иваном, а Иваном Тимофеевичем, а еще через шесть лет, он уже был командиром истребительной авиационной дивизии. Иван Тимофеевич неуклонно следовал по стопам своего кумира Григория Ивановича. Он был суров, но справедлив с подчиненными, ласков и любезен с женщинами. Как когда-то и предсказывали в селе, от женщин у него отбоя не было. Они слетались к нему как мухи на мед. Да и было на что слетаться. Черноволосый красавец-генерал, с пышными черными усами, гренадерского телосложения, да к тому же, и очень обходительный с женщинами. О нем, как о любовнике, между женщин легенды ходили. Но все это между делом. Дело всегда было на первом месте, и о нем Иван Тимофеевич никогда не забывал.
Помнил он и о своем кумире, о котором он знал очень мало. Пользуясь теперешним своим положением, он решил выяснить, не дававшие ему покоя, подробности гибели своего кумира Григория Ивановича. Оказалось, что документы по делу об убийстве Котовского были засекречены. Поэтому раньше он ничего и не смог узнать об этом деле. Из имеющихся теперь в его распоряжении документов, Иван Тимофеевич выяснил, что Григорий Иванович был убит 6 августа 1925 года во время отдыха на своей даче, расположенной недалеко от Одессы. Убит он был своим соседом по даче, Мейером Зайдером, по кличке «Майорчик», бывшим адъютантом Мишки Япончика. И с самим Япончиком, и с его адъютантом Котовский был знаком еще с гражданской. Всю свою жизнь Григорий Иванович был любимцем женщин, в свою очередь, женщинам он тоже никогда не отказывал. Не понаслышке знал об этом и Мейер. И когда он застал Григория Ивановича со своей женой наедине, то не стал разбираться, было у них что-то, или не было, а взял, и застрелил соседа. Вот такой скорый суд ревнивого мужа. После убийства, Мейер не стал скрываться, и добровольно сдался милиции. Суд приговорил его к десяти годам заключения, но, за примерное поведение, его освободили уже через два года. А еще через два года, он был убит боевыми товарищами Котовского, которые, кстати, осуждены за это не были. Вот тогда Иван и прочитал статью о Котовском в газете. Узнав все это, Иван Тимофеевич очень удивился, оказывается, он со своим кумиром очень во многом похож, даже отношением к женскому полу.
Семь лет Иван Тимофеевич прослужил командиром дивизии. А потом, опять неожиданное повышение: он стал начальником штаба воздушно-истребительной армии. Это уже была должность полегче, и было похоже, что с этой должности его и на пенсию отправят. Но судьба распорядилась по-своему. Тогда начали формироваться новые секретные ракетные войска, и для их формирования переводили офицеров и генералов со всех родов войск. По наказу партии в эти войска был переведен и Иван Тимофеевич. Учитывая должности, которые он занимал перед этим в военно-воздушных силах, он был назначен командиром ракетного корпуса. Это был подарок судьбы. О таком можно было только мечтать. Как и его кумир Георгий Иванович, он стал командиром корпуса, только не кавалерийского, кавалерия уже давно ушла в прошлое, а самого современного – ракетного. И он всегда был достоин своего кумира. Пришлось правда ему здесь нелегко. На старости лет пришлось садиться за учебники, чтобы не опозориться перед подчиненными. Техника новая и незнакомая, технические термины тоже незнакомые. И он видел, как улыбаются подчиненные, если он не совсем к месту, или неправильно применял тот или другой малознакомый ему термин. Деваться было некуда, пришлось учиться.
Шла итоговая проверка одной из дивизий. Комиссию корпуса возглавлял лично Иван Тимофеевич. Он каждый вечер заслушивал членов комиссии о проделанной работе и выявленных недостатках. Заслушивание проводилось в обеденном зале гостиницы, в которой жила комиссия. Такие гостиницы были только в трех центральных дивизиях корпуса. Их построили дополнительно к ранее имевшимся большим, четырех, или пятиэтажным гостиницам. Это были небольшие двухэтажные гостиницы, в которые заселялись только комиссии. В их штате были только заведующая гостиницей и уборщица. На втором этаже гостиниц были двухместные номера, в которых имелись небольшие холодильники, и санузел. Посередине этажа, между правым и левым крылом, имелся большой холл, в котором находился бильярдный стол, и телевизор. На первом этаже этих гостиниц, в левом крыле, имелись два двухкомнатных генеральских номера, и четыре одиночных однокомнатных для полковников. Один из генеральских номеров предназначался персонально для командира корпуса, и в него больше никого не селили. В нем стояла изготовленная по спецзаказу кровать. Со своим огромным ростом Иван Тимофеевич на обычных кроватях не помещался, как не помещался и в «Волге», из-за чего всегда ездил только на УАЗ. В правом крыле располагались кухня, обеденный зал, и подсобные помещения. Когда приезжали комиссии, то в эту гостиницу из офицерской столовой направляли повариху, и одну или двух официанток. Еду для комиссии готовили на месте. Здесь же, в обеденном зале, члены комиссии и питались. Несмотря на то, что эти гостиницы большую часть года пустовали, они были жизненно необходимы для дивизий. Это связано с тем, что комиссии всегда работали до позднего вечера, и члены этих комиссий почти всегда не успевали на ужин в офицерскую столовую до ее закрытия. А голодный проверяющий – это злой проверяющий. Поэтому, дивизия была заинтересована в том, чтобы проверяющие были сытыми. Сытый человек гораздо добрее, чем голодный.
В тот день, несмотря на то, что это была суббота, комиссия тоже проработала весь день. Весь день был на ногах и Иван Тимофеевич. На подведение итогов дня собрались в обеденном зале даже позже обычного. Как обычно, Иван Тимофеевич заслушал всех членов комиссии, и результатами их работы остался доволен.
– Спасибо за работу, товарищи офицеры, – сказал он, – а теперь можно и поужинать. Поскольку сегодня должен быть выходной день, то разрешаю выпить по рюмке водки. Завтра всем отдыхать, а в понедельник, с новыми силами за работу.
Столы уже были практически накрыты. На них стояли закуски и бутылки с чешским пивом, которого в продаже в местных магазинах никогда не было. Оно было припасено специально для комиссии. Две молодые и шустрые официантки принесли на столы еще водку в графинчиках, и вторые блюда, которые офицеры могли выбирать из двух или трех предлагаемых блюд. Уставшие офицеры не спеша кушали, наслаждаясь и вкусными блюдами, и прохладным чешским пивом. Впереди был выходной день, и они могли расслабиться. Иван Тимофеевич тоже с удовольствием покушал.
– Людочка, – обратился он к одной из официанток, – принеси мне два стакана чая в номер, я там и попью, и заодно телевизор посмотрю.
Генерал ушел к себе в номер, а офицеры продолжали кушать. Они были настолько уставшими, что им даже телевизор смотреть не хотелось.
Николай в тот день заступил в наряд дежурным по полку. О том, что жену откомандировали официанткой в гостиницу, он знал, она предупредила его об этом еще днем. Поэтому домой на ужин пошел попозже, надеясь, что к этому времени жена уже будет дома. Но жены еще не было, видимо задерживалась на работе. Дети сидели дома голодные, хотя могли бы и сами разогреть себе ужин. Николай разогрел ужин, покормил детей, и сам покушал. Дочь пожаловалась на слабость. Николай положил ладонь к ней на лоб, и почувствовал, что у нее небольшой жар. Искать какие-то таблетки у него времени не было, нужно было идти контролировать отбой личного состава в полку, да и не специалист он по лекарствам. Решил по пути зайти в офицерскую гостиницу и предупредить жену, чтобы та обратила на дочь внимание, когда вернется домой.
А Людмила налила два стакана чая, и понесла в номер к генералу. Взаимопонимания они достигли очень быстро.
– Ну что, Людочка, останешься? – спросил генерал.
– Если Вы хотите, – скромно ответила Люда.
– Ну тогда раздевайся.
Иван Тимофеевич редко оставался без женщин. Они наперебой предлагали ему свои услуги. Некоторые, но их было меньшинство, делали это из чисто меркантильных соображений, пытаясь таким образом достичь каких-то своих целей, другим было любопытно, а действительно ли генерал так хорош в постели, как об этом рассказывают, третьи – просто из-за спортивного интереса, чтобы потом похвастаться перед подругами, какой у них был любовник. Людмила относилась как раз к третьей категории.
Николай зашел на кухню гостиницы, и спросил, где Людмила.
– Да она генералу чай понесла, – ответили женщины, – сейчас придет.
Николай подождал ее некоторое время, но она не возвращалась. Он посмотрел на часы. Времени больше не было, пора идти служить дальше.
– Я наверно сам за ней схожу, – сказал он женщинам, – а то больше нет времени ждать.
– Конечно сходи, – поддержали его женщины.
Николай подошел к двери генеральского номера, и вежливо постучал. На стук никто не отозвался.
– Наверно находятся во второй комнате, и стука не слышат, – догадался он.
Николай открыл дверь, и зашел в номер. На диване, стоящем в первой комнате, лежала разбросанная одежды Людмилы. Кровь ударила Николаю в голову. Ему не один раз намекали, что его жена погуливает, но он не хотел в это верить. И вот теперь он в этом убедился. Какие еще нужны доказательства? Уже без стука он открыл дверь во вторую комнату.
– Я вам не помешал? – срывающимся голосом спросил он.
– Что за болван приперся? – подумал генерал. – На самом интересном месте! И все испортил. Что за срочность такая?
Оторвавшись от своего занятия, генерал повернулся к вошедшему. В двери стоял майор с повязкой дежурного на рукаве.
– Какого черта? – заорал на него генерал. – Почему врываетесь без разрешения? Да я Вас за это …… .
Генерал не успел договорить, как рука майора потянулась к пистолету.
– Коля, не надо! – закричала Людмила.
– Ты кто? – спросил генерал, начиная понимать, что это не посыльный со срочным сообщением.
– Это мой муж, – сообщила генералу Людмила.
Такого поворота событий Иван Тимофеевич никак не ожидал. Неужели ему суждено повторить судьбу своего кумира? Того ведь тоже застрелил ревнивый муж, и, как писали в газете – майор. Он конечно хотел быть похожим на своего кумира, но не до такой же степени. Нет, только не это!
Тем временем майор вытащил из кобуры пистолет и, взведя затвор, направил его на Людмилу. Сейчас он пристрелит ее как собаку.
– Майор, опомнись! Как можно наводить пистолет на женщину? – уже без крика заговорил генерал. – Давай мы ее отпустим, а с тобой спокойно все обсудим, как мужчина с мужчиной.
Майор перевел пистолет на генерала, и сделал два выстрела. Потом опять перевел пистолет на жену, но выстрелить больше не смог. Он, уже бессознательно, спрятал пистолет в кобуру, сел на стул, и обхватил голову руками. Так он и сидел, пока не прибежали офицеры из комиссии и его не арестовали.
Генерала похоронили, а майора лишили воинского звания, и судили. Учитывая то, что он находился в состоянии аффекта, его осудили всего на четыре года, из которых он просидел два, и за примерное поведение был освобожден досрочно. После освобождения он пытался восстановиться в армии, но это ему не удалось. Хорошо уже то, что параллель с Котовским не продолжилась. На жизнь Николая, после его освобождения, никто не покушался. Видимо у Ивана Тимофеевича не было таких боевых товарищей, которые захотели бы отомстить за его смерть.