ЧП
Зимы в Оренбурге суровые. Средняя температура воздуха зимой была порядка 35‑ти градусов мороза, иногда мороз доходил и до 55-ти градусов. Однако, благодаря низкой влажности воздуха, такая температура переносится легче, чем двадцать градусов мороза в европейской части. Это если ветра нет. При ветре ощущение совсем другое. Руки в перчатках замерзают почти так же быстро, как и без перчаток, спасают только варежки. Поэтому, люди в перчатках, старались держать руки в карманах, чтобы пальцы не отморозить. Но долго держать руки в карманах тоже нельзя, нужно еще нос и щеки периодически тереть руками, чтобы тоже не отморозить. И тереть нужно именно руками, а не перчатками, для этого перчатку нужно снять. Пока оттираешь нос и щеки, рука задубела. Одеваешь перчатку, прячешь руку в карман и непрерывно шевелишь пальцами, чтобы рука побыстрее согрелась. Через некоторое время чувствуешь, что нос опять замерз, нужно опять тереть нос и щеки, но та рука, которой ты их тер до этого, еще не согрелась, поэтому, достаешь из кармана другую руку, снимаешь перчатку, и снова трешь. Еще хуже, если нужно идти против ветра. При этом, почему-то, быстрее всего замерзает лоб, и голову словно тисками сжимает. Растирание лба рукой практически не помогает. Поэтому, при встречном ветре, люди старались двигаться задом, изредка поворачивая назад голову, чтобы убедиться, что на ближайших десяти шагах никуда не впилишься.
Как-то раз, наш друг Валентин Аксенов, умудрился отморозить себе кончик носа. После встречи Нового Года, который как обычно встречали всем управлением армии в кафе, расположенном на территории части, мы возвращались домой. Было довольно холодно, и все усиленно терли щеки и носы, только, подогретый выпитым спиртным, Валентин, чувствовал себя прекрасно, и ничего не тер. От кафе до дома было всего пятьдесят метров, поэтому, его только один раз спросили, не замерзает ли у него нос, и успокоились, когда он сказал, что ему тепло. Через два дня Валентин пришел на работу с отмороженным распухшим носом. В ту ночь было пятьдесят градусов мороза.
В другой раз мы зимой решили пожарить шашлыки, так как я привез из командировки заднюю ногу поросенка. Мы жили в 67-м городке, расположенном почти на выезде из Оренбурга, по дороге в аэропорт. За нами находился только еще строящийся 23-й микрорайон и наш командный пункт. Справа от дороги, напротив 23-го микрорайона строилась большая городская больница, а всю остальную территорию занимали колхозные поля, которые перемежались лесополосами, и на которых выращивали огурцы и помидоры. Если идти по проселочной дороге от городка к реке Урал, то уже через полкилометра начинались лесополосы, через полтора километра находились три заливных озера, до которых весной доходила вода из Урала, и в которых летом мы ловили прекрасных карасей и раков, и на берегу которых 9-го мая всегда жарили шашлыки. До Урала от этих прудов нужно было пройти еще с километр, но мы туда ходили редко, только иногда со Степаненковым на рыбалку. Теперь здесь уже все поля застроены, почти до самых озер, которые, оказывается, даже названия имеют, ближнее называется Макутка, а то, на берегу которого мы жарили шашлыки – Малый Киржач. Помнится, на этих полях в советское время вырастили небывалый урожай помидор, три дня студенты и преподаватели со всего Оренбурга собирали этот урожай. О небывалом урожае с гордостью сообщили по телевизору, благодаря чему и все жители Оренбурга начали гордиться такими достижениями. Собранные помидоры ссыпали на поле в огромные кучи, их бы отправить в магазины и продать, но ящики для них не привезли. Помидоры в этих кучах начали массово гнить. Через неделю бульдозером выкопали ямы, тоже большие, этим же бульдозером сгребли в них все помидоры, и засыпали землей. Об этой, очередной победе над помидорами, по телевизору, почему-то, не сообщали.
На этот раз мы в составе четырех семей: мы, Чемирисовы, Талалаевы и Тарарины, пошли во вторую лесополосу жарить шашлыки, чтобы и не очень далеко идти было, и чтобы с дороги нас не было видно. Была безветренная погода и светило солнышко, настроение было прекрасное, хотя мороз чувствовался. Мы насобирали сушняка и развели костер. Пока нагорали угли для шашлыка, выпили по рюмке и закусили колбаской под названием «Ветчина рубленная», другую колбасу в то время купить в Оренбурге было невозможно. Угли нагорали медленно, народ начал замерзать, поэтому, выпили еще по рюмке. Костер от холода немного спасал, но не совсем. Пока стоишь к костру лицом, передняя часть тела чувствует себя прекрасно, а вот спина мерзнет, поворачиваешься к костру спиной, спина отогревается, но замерзает передняя часть тела, а нос и щеки приходится тереть руками, чтобы не отморозить.
Наконец-то угли нагорели, и мы пожарили шашлыки, которые, кстати, получились очень вкусными. Еще по три рюмки под шашлычок, и мы с ним успешно справились, но костер больше не горел, а остывающие угли уже так не грели, ноги стали замерзать, и мы двинулись домой. Ноги не хотели нагреваться даже при быстрой ходьбе, поэтому всех стал интересовать вопрос: «А сколько сегодня градусов мороза?» Когда дошли до первого дома, в котором жили Тарарины, Гриша побежал домой, чтобы посмотреть на градусник. Он высунулся из окна квартиры и крикнул нам: «Почти сорок градусов». Так вот почему было так холодно, оказывается шашлык мы жарили в сорока градусный мороз.
Но обычно нам везло, всю неделю, в рабочие дни, стоял жуткий холод, а к выходным у нас была оттепель, всего 20 – 25 градусов мороза. В такие дни начальник штаба армии выделял два автобуса, на которых все желающие могли поехать в Зауральную рощу кататься на лыжах. Если в такие дни я не был в командировке, то мы всей семьей ехали на эту прогулку. Жаль только, что полгода в году я проводил в командировках. Лиля тогда ходила в детский садик, где воспитательницы часто спрашивали детей, чей папа сможет сделать ту или иную вещь для садика. Дети наперебой поднимали руки, предлагая услуги своих пап, только Лиля руку никогда не поднимала.
– Лиля, а твой папа, что, ничего не умеет? – как-то спросила ее воспитательница.
– Мой папа все умеет! – гордо ответила Лиля. И грустно добавила, – только его дома никогда не бывает.
Но когда я был дома, мы всегда выезжали на лыжную прогулку. Зауральная роща, о чем говорит само ее название, находилась на другом берегу реки Урал, то есть уже в Азии, недалеко от нашего аэродрома. Нас возили в пионерлагерь, который в зимнее время, в выходные дни, использовался как турбаза. Там работал буфет, можно было попить чая или кофе, а также выдавали напрокат лыжи с ботинками, по-моему, за чисто символическую плату, или даже бесплатно, под залог какого-либо документа, мы этой услугой никогда не пользовались, так как имели свои лыжи. Вместе с нами всегда ездили Климины и Аксеновы, иногда к нам присоединялась и Лариса Чемирисова с Леной. Турбаза располагалась на берегу старицы реки Урал, на противоположном, высоком берегу которой, был полуостров в летнее и зимнее время, и остров при разливе. На полуострове рос густой лес, поэтому, там никогда не было ветра, а, следовательно, были идеальные условия для лыжных прогулок. По надежному толстому льду старицы, всегда покрытому толстым, утоптанным слоем снега, мы переходили на полуостров, где можно было покататься с горок, и где также имелись две лыжные трассы: на 10 км, и на 3 км. Детям там, прежде всего, нравилось кататься с горок, то есть с достаточно крутого берега реки спускаться на лед старицы. Лиля не боялась крутых спусков, и почти никогда не падала, в любом случае – никогда не плакала. Но я хотел, чтобы она еще и ходить на лыжах научилась, поэтому обучал ее технике ходьбы на лыжах и заставлял, до катания на горках, пройти сначала трех километровую трассу. Для ребенка, которому было 3,5 года это, возможно, было и многовато, но она с этим прекрасно справлялась, так как очень хотела покататься с горок. Поэтому, Галя с Лилей сначала шли по трех километровой трассе, а я пробегал десятку, после чего шел по трех километровой трассе им навстречу. Гале было холодновато идти с Лилиной скоростью, поэтому, она периодически уходила вперед, а потом возвращалась к Лиле.
Лиля постепенно к этой трассе привыкла, и уже не боялась ходить по ней одна, поэтому Галя, со временем, перестала ходить кругами, а после прохождения трассы ждала нас возле горок. Я обычно встречал Лилю на середине этой короткой трассы, и мы вместе продолжали путь дальше. На этой трассе обычно никого не было, только раз Лиля мне сказала, что к ней собачки приходили. Я удивился, откуда здесь могли взяться собачки, по моему представлению, здесь, кроме нашей группы, никого не должно было быть.
– Ты их не испугалась, – спросил я ее.
– Нет, ответила Лиля, – они были маленькие.
Меня это успокоило, и я не стал задумываться, откуда взялись эти собачки. Лиля, по-прежнему, проходила свою трассу одна, мне как-то и в голову не приходило, что ей могло быть страшно в лесу одной.
На фото Галя с Лилей в Зауральной роще
В очередной раз мы приехали на базу и пошли каждый по своей трассе. Была очень комфортная погода, светило солнышко, и пели лесные птички. Душа сливалась с этой природой, настроение было прекрасное, дышалось легко и свободно, как будто я и не прошел эти десять километров. Пошел навстречу Лиле, вот уже и место, где мы обычно встречались, но Лили не было.
– Может что-то с лыжами случилось, – забеспокоился я, – как бы не замерзла, если будет стоять.
Ускоренно пошел дальше, но Лили нигде на было. На трассе вообще никого не было. Вышел на старицу и подъехал к горкам, где стояла Галя. Лили возле нее тоже не было, и где она, Галя не знала. Проехал на базу, вдруг Лилю кто-то туда увел, но ее и там не было.
Мне стало страшно, а вдруг она пошла по старице к Уралу, а там ведь лед тонкий, на прошлых выходных там один старший лейтенант провалился вместе с лыжами, рыбаки его еле спасли. Они его предупреждали, чтобы туда не шел, но он их не послушался, понадеялся, что на лыжах не провалится. А закончилась эта история вообще кошмарно. Придя домой, этот старший лейтенант, чтобы не заболеть, выпил коньяка и лег в теплую ванну, чтобы как следует прогреться. Но ему показалось, что холодно в самой ванной комнате. Чтобы нагреть комнату, он включил обогреватель с открытой спиралью и поставил его на табуретку рядом с ванной. Потом, случайно задел его, и опрокинул в ванную. Прямо фаталист какой‑то, как будто нарочно искал свою смерть.
Мы с Галей начали опрашивать знакомых, вдруг кто-то из низ видел Лилю, но ее никто не видел. Решили прочесывать лес вокруг лыжной трассы. Все вместе пошли на трассу и стали небольшими группками, по 2 – 3 человека, проверять лес по всем отходящим от трассы следам, как лыжным, так и пешим. Лилю удалось обнаружить Аксеновым, которые, по таким следам, через пару километров вышли на подобный нашему лагерь, в котором играла музыка и веселился народ. Лиля сидела за столом, и пила чай с пряником. Оказалось, что двое пенсионеров, бабка с дедкой, наслаждаясь прекрасными погодой и природой, гуляя по лесу забрели слишком далеко от лагеря, и там, среди леса, увидели одинокого потерявшегося ребенка, который, пытаясь выбраться из леса, шел на лыжах совершенно в противоположную сторону, еще больше углубляясь в лес. Они убедили Лилю в том, что она заблудилась, и забрали с собой, сказав, что папа с мамой уже ждут ее в лагере. В лагере по радио объявили о нашедшемся ребенке, но его родители не находились. Тут и подоспели Аксеновы, которые забрали Лилю на нашу турбазу. Это ЧП закончилось благополучно. Больше Лилю одну мы в лесу не оставляли. До молодых и бестолковых родителей наконец-то дошло, что дочь могут просто увести, и мы ее никогда больше не увидим. Такие события, как похищение детей, в то время были большой редкостью, но иногда они происходили.
На фото Лариса Чемирисова с Леной
Через пару лет, когда Лиля и Лена немного подросли, мы иногда рисковали оставлять их на этой трассе вдвоем, но чаще они проходили эти обязательные три километра вместе с мамами.
Рыбалка в Оренбурге и его окрестностях
Во время службы в Оренбурге мне удалось половить рыбу не только в реке Урал, но, благодаря частым командировкам, и в реках Ишим, Ахтуба, а также в небольшой речушке Кумак, впадающей в Кумакское водохранилище. Чаще всего, конечно ловили карасей в небольшом озере Малый Киржач, находившемся буквально в двух километрах от нашего дома. Как называется это озеро, мы тогда даже не знали, это было одно из трех озер, расположенных на колхозных полях. Возле этих озер проходила проселочная дорога, ведущая к реке Урал, до которой от озер было не больше километра, но туда на рыбалку мы ходили редко, дважды летом были там с моим начальником, Валерием Петровичем Степаненковым, и, с ним же, дважды зимой. Летом на поплавочные удочки мы там немножко рыбы поймали, но не понравилось то, что удочки нужно было очень часто перезабрасывать, так как поплавки сносило быстрым течением. Ловить рыбу на нашем озере было гораздо комфортнее. Во-первых, ничего не нужно перезабрасывать, забросил удочку, и сиди, жди поклевку. А во-вторых, караси в озере ловились гораздо крупнее, чем плотвичка и окушки в Урале. Караси клевали не очень часто, но все они были больше ладошки, не менее 200 г, а если повезет, то и на полкило можно было вытащить. Поэтому пришли к выводу, что летом ходить на рыбалку на Урал нет смысла, в озере и рыба клюет крупнее, и идти ближе. А еще в озере ловились раки. Мы их ловили специальными раколовками, называемыми волокушей, изготовленными из П-образной ножки раскладушки, представляющей собой изогнутую алюминиевую трубу. В оба конца трубы забивали деревянные пробки, чтобы в трубе сохранился воздух, затем, на концах этой П-образной трубы, просверливали отверстия, в которые вставляли шести миллиметровую проволоку, соединяющую концы трубы, в результате чего получался замкнутый прямоугольник. При опускании в воду, это сооружение, благодаря тяжелой проволоке, лежало на дне, а, благодаря наличию воздуха в трубе, стояло вертикально. С одной стороны, к этому прямоугольнику привязывалась сшитая мешком сеть, а с другой – четыре метровые веревки, которые связывались вместе, и дальше привязывались к одной длинной веревке. При забросе в озеро, такая волокуша устанавливалась всегда вертикально, и проволока находилась на дне. Теперь оставалось только тянуть за веревку и собирать раков со дна озера в волокушу. При каждом забросе вытаскивали 5 – 10 раков, полчаса ловли, и ведро раков есть.
Зимой караси в озере не ловились, а на Урале ловились только мелкие окушки и плотвички. Нас с Петровичем это сначала устраивало, пока я не побывал на зимней рыбалке на Ишиме, где ловились большие окуни и щуки. После этой рыбалки мне стало не интересно ловить такую мелочевку в Урале, и мы туда на рыбалку больше не ходили.
А на Ишиме рыбалка мне понравилась. Во время очередной командировки в Державинск, меня на рыбалку пригласили два местных рыбака: Славка Акимов и Николай Сергиенко. Удочки у меня с собой были, а мотылем меня обещали обеспечить. Выехали мы затемно на москвиче Николая, который мне сразу объяснил, что у них здесь свои традиции, которые нужно строго соблюдать, чтобы рыбалка была удачной. Перво-наперво, нужно было, сразу после выезда из военного городка, выпить за хорошую дорогу, что мы и исполнили. Для этого нужно было выйти из машины, и выпить и закусить на капоте, так как за рулем пить нельзя. По приезду к месту ловли, сразу же выпили за счастливое прибытие. После этого пешней, по очереди, долбили себе лунки. Толщина льда была порядка 60-ти сантиметров, поэтому долбили долго. Мне, как гостю, пешню дали первому, поэтому я первым и начал ловить. Они еще не успели продолбить себе лунки, а я уже поймал приличного окуня, порядка 150-ти грамм весом. На Урале таких окуней при мне никто не ловил, поэтому я уже был счастлив. Рыбаки прекратили долбить свои лунки и сказали, что сейчас нужно срочно выпить за первую рыбку, чтобы успех от нас не отвернулся. Выпили за первую рыбку и продолжили, я ловить, а они дальше долбить свои лунки. Поклевки были не очень частыми, и кроме окуней больше ничего не ловилось, но зато окуни были, как для меня, громадными, до 250‑ти грамм весом. За два часа рыбалки я поймал их штук тридцать и был бесконечно рад, благодарил Николая и Славку за такую рыбалку.
– Да разве это рыба? – возразил Николай. – Мы таких селявок даже домой не берем, засмеют.
– Бери пешню и пошли со мной, – сказал Славка, – я тебе покажу, где ловится нормальная рыба.
– Долби здесь, – сказал он, подведя меня под куст, торчащий из воды под берегом.
– Да здесь же очень мелко, – засомневался я.
– Долби и не сомневайся, – заверил меня Славка, – только долби лунку пошире, с полметра в диаметре, а то здесь монстры живут.
Через полчаса я нужную лунку продолбил, хотя и был весь мокрый от пота.
– Что, уже выдохся? – спросил меня Славка. – Так ты настоящую рыбу никогда не поймаешь, нужно ведь еще одну лунку продолбить. Ладно, давай я сам.
Он взял пешню и продолбил еще одну большую лунку под противоположным берегом реки.
– А теперь начинаем ловить, – сказал он, снимая бушлат и свитер, и закатывая рукава рубашки.
Ничего не понимая, я наблюдал за его действиями. Он опустил руку в лунку и вытащил оттуда кусок бельевой веревки, к которому Николай привязал конец мотка другой веревки, который держал в руке. Потом Славка перешел в другую лунку, вытащил оттуда еще один конец веревки, и начал вытаскивать сеть. В сети было восемь щук, от полутора до двух с половиной килограмм весом, и несколько окуней. Окуней сразу выпустили, щук забрали, а сеть, с помощью, привязанной перед этим, веревки, вернули на исходное место. Оказывается, эта сеть у них стоит всю зиму, им остается только раз в неделю доставать улов. Исполнили последний элемент традиции, выпили за хороший улов, и поехали домой. В городке они завезли меня в гостиницу и предложили забирать весь улов, но хранить столько рыбы мне было негде, в морозилку, имеющегося в номере холодильника, поместилось только четыре самые маленькие щучки, ну и своих трудовых окуней я забрал, хотя мне еще на речке предлагали их выбросить. Окуней я сразу почистил и поместил в авоську, которую вывесил на улицу через форточку. Три дня я не ходил на ужин в столовую, питался окунями, которых жарил на имевшейся в этой гостинице кухне.
На трех дневную рыбалку на Урале я попал случайно. За полтора месяца до этого, я уехал с пятилетней Лилей в отпуск в Вертиевку, но через неделю, начальник войск связи армии полковник Петухов Анатолий Дмитриевич, телеграммой вызвал меня на работу. Оказалось, что из Главного штаба пришла директива, в соответствии с которой требовалось для всех узлов связи разработать новый, довольно объемный документ: «Паспорт узла связи». Для руководства разработкой этих паспортов я и понадобился. Через месяц, после выполнения этой задачи, Анатолий Дмитриевич сказал мне: «Теперь можешь догуливать отпуск. Только видишь-ли, вызывал я тебя неофициально, поэтому, разрешить тебе догуливать его официально, я не могу. Ты приходи на работу утром, после обеда, и вечером, а потом уходи и гуляй». То, что меня вызвали из отпуска неофициально, для меня было новостью, я думал, что официально, раз телеграмма была. Пришлось утром и после обеда показываться на работе, вечерние посещения я сразу проигнорировал. И вот, во время такого догуливания отпуска, ко мне зашел старший инженер телеграфного центра, подполковник Жуколин, которому я и пожаловался на такой отпуск. У Толи Жуколина в этом году тоже как-то не сложился отпуск, а его душа рыбака рвалась на рыбалку. Он и предложил мне наплевать на всё и на всех, и на три дня уехать на рыбалку на Урал, что мы и сделали. Поскольку рюкзака у меня не было, все необходимое я сложил в свой командировочный портфель, в который, кстати сказать, помещалось двадцать бутылок пива. Из самого необходимого, взял топорик, килограмм колбасы, полкило сала, две буханки хлеба, три килограмма картошки, специи для ухи, три литра воды, фляжку спирта, ну и, на всякий случай, три поплавочные бамбуковые удочки. Поэтому, кроме портфеля, у меня еще были авоська и толстая связка удочек без чехла, удочки у меня были трех коленки. Уехали куда-то далеко автобусом, где Толя знал хорошие места. Я ничего не знал, кроме ближнего берега Урала, поэтому, мне было все равно, куда ехать.
Толино место действительно было красивым, хотя после автобуса до него пришлось топать пешком еще километров пять. Это был небольшой, расположенный в лесу заливчик, течения здесь практически не было, высота берега над водой не более полуметра, лучшего места даже придумать было сложно. Чистой воды вдоль берега было метров двадцать, а посередине, на берегу росло дерево, которое давало неплохую тень. Справа и слева от чистой воды, росли камыши, а перед камышами, справа, еще и кувшинки. Перекусив с дороги, мы вырезали деревянные колышки для подставок, и развернули удочки. Прикормки у нас вообще не было, а из насадки только черви и перловка, можно было еще хлеб использовать, а в будущем, и вареную картошку из ухи, которую мы планировали сварить. Небольшая плотвичка и окушки начали клевать сразу, под вечер я даже небольшую щучку поймал, с полкило весом. Поклевка была очень интересной, поплавок резко утонул, наверно окунек клюнул, на крючке что-то еле трепыхалось, потом резкий удар, и сразу почувствовался вес рыбы. В пасти щуки действительно был небольшой окушек, а крючок зацепился буквально за краешек ее губы. Мне просто повезло, что она не сошла, и леску не перекусила.
Когда я начал готовить уху, у нас уже было килограмма три мелкой рыбы, поэтому свою щуку на уху я не отдал. Поскольку рыбы было много, то решили сварить двойную уху. Сначала в Толином казане я сорок пять минут варил окуней, которых потом ложкой выловил, и забросил туда картошку. Толя предлагал еще пшена добавить, как он обычно делал, но я категорически отказался, пшено в уху я никогда не добавлял. Когда картошка сварилась, вбросил мелкую плотвичку, которой было килограмма полтора. Минут через десять плотвичка всплыла наверх, глаза у нее побелели. Это свидетельствовало о том, что уха практически сварилась, осталось добавить молотый перец и свежий укропчик, после чего аромат ухи распространился по всему берегу, Толю к ужину даже звать не пришлось, сам на запах прибежал. Выпили за удачное начало рыбалки и стали закусывать ухой. Уха была настолько вкусная, что ни колбасу, ни сало мы даже не доставали. За ужином мы выпили половину фляжки спирта, и съели две третьих ухи. Чай мы планировали заварить в этом же казане, но выливать такую уху было жалко, решили обойтись без чая, ужин запили привезенной из дома водой. Незаметно стемнело, и мы возле костра легли спать. Ночью я проснулся от холода, костер давно погас, а сентябрьская ночь оказалась прохладной. Притащил валежника и снова разжег костер, потом попытался срубить небольшое сухое дерево, чтобы костер подольше горел, все это конечно нужно было сделать с вечера, но у нас ума на это не хватило. От шума проснулся и Толя, вдвоем мы срубили это дерево, разрубили на части, положили все в костер, и снова легли спать. Проснулись мы, когда солнце было уже высоко, позавтракали остатками ухи, в которой, кстати, оставленная там вчера ложка, стояла, уха превратилась в студень. Голова, после выпитого вчера спирта, прилично побаливала, поэтому заварили крепкого чая и наслаждением попили. Голова потихоньку возвращалась на место, и мы пошли ловить рыбу.
Рыба почему-то клевала хуже, чем вчера. Я уж и перловку ставил, и картошку с ухи, даже на мякиш хлеба ловить пробовал, но клев не улучшался. Толя, с одной удочкой, ушел вправо, искать более клевое место, а я остался на прежнем месте.
– Володя, я лодку нашел, – закричал он откуда-то из камышей.
Вскорости он выплыл оттуда на этой лодке. Лодкой эту посудину даже называть не хотелось, это было плоскодонное деревянное корыто, метра полтора в длину и полметра в ширину, с высотой бортов около тридцати сантиметров. При любом неаккуратном движении, это корыто могло перевернуться, но Толя решил половить с него рыбу подальше от берега, за кувшинками справа. После нескольких забросов крючок его удочки за что-то наглухо зацепился, пришлось плыть к месту зацепа, чтобы освободить крючок.
– Володя, здесь сеть, – опять закричал Толя.
Аккуратно проверив сеть он вытащил из нее пяток неплохих подлещиков. Осмотрев кувшинки и камыши, он обнаружил еще четыре сети, в которых тоже было немного рыбы. Из трех дальних сетей Толя рыбу выбрал, а из ближней не стал.
– А из этой почему не выбираешь? – поинтересовался я.
– Чтобы хозяина сетей не обидеть, он ведь, все-таки, трудился, хотя и занимался незаконным промыслом, – философски ответил мне Толя.
– Ну тогда хотя бы половину улова ему оставил, – предложил я.
– Предлагаешь рыбу обратно в сети запихнуть? Это конфискация браконьерского промысла.
Добытую рыбу положили в садки. У Толи был настоящий садок, а у меня – металлическая сетка с крышкой, которую дома я использовал для хранения картошки. Лодку Толя поставил на место, чтобы морду не набили, когда хозяин сетей приедет. Рыба клевала плохо, но рыбы у нас уже было достаточно, и это нас мало волновало, вот только жара доставала, ожидая поклевку, приходилось в тени дерева прятаться. Насколько холодно было ночью, и насколько жарко сейчас, наверно не зря казахи все время ходят в теплых халатах и шапках. В обед обнаружили, что колбаса начала портиться, вода в моей канистрочке стала теплой, и жажду больше не утоляла. Надо было сразу поставить ее в воду, может не так бы нагрелась, но мы не догадались. Пообедали обжаренной на костре колбасой, выпив только по одной рюмке разведенного теплого спирта, пить его было настолько противно, что больше не хотелось. Только после двух кружек чая наше настроение немного улучшилось. После обеда я поймал очередную плотвичку и пошел положить ее в садок. Половина рыбы в садке плавала кверху брюхом, вот этого нам только и не хватало. Сказал об этой неприятности Толе, тот меня немного успокоил, сказав, что он взял с собой пачку соли. Всю рыбу, кроме недавно пойманной, выпотрошили, посолили, а еще я предложил переложить ее крапивой, которой вокруг росло великое множество. Выкопали в тени под берегом небольшую ямку, и сложили туда эту рыбу, прикрыв сверху охапкой крапивы.
Вечером на велосипеде приехал какой-то мужик, поинтересовался клевом и уловом. Сказали, что клев очень плохой, поэтому поймали мало. Он посмотрел на наши садки и согласился, что действительно маловато поймали. Оказалось, что он и есть хозяин сетей. Он проверил сети и сказал, что у него тоже маловато, только в одной сети нормально, а в остальных только по две три рыбки. Мы ему тоже посочувствовали. Толя спросил его, можно ли завтра взять его лодку для рыбалки, он разрешил, с условием, что мы поставим ее на место. Браконьер оказался нормальным сговорчивым мужиком, мне даже жаль стало, что мы так бездарно его пограбили, и при этом даже рыбу не смогли нормально сохранить.
Вторая ночь прошла более комфортно. Мы заранее заготовили дров, поужинали колбасой и чаем, выпив почти весь оставшийся спирт. Всю ночь спали не просыпаясь. Утром проснулись опять не очень рано, позавтракали поджаренным на костре салом. Толя попросил налить ему немного выпить, но я не смог найти флажку. Куда она могла деваться, я так и не понял, но ее нигде не было, обшарил кусты вокруг нашего костра, но так ничего и не нашел. Запили чаем, и пошли ловить рыбу. С утра клев был не плохой, по килограмму плотвы мы поймали, но к обеду опять стало очень жарко, и клев совсем прекратился. Толя предложил собираться домой. Разделили посоленную рыбу, примерно килограмм по пять получилось. Мне показалось, что мой портфель стал еще тяжелее чем был, когда мы ехали сюда. Толе было хорошо, он надел рюкзак, и с крейсерской скоростью двинул на автобусную остановку, даже не оглядываясь назад, а я еле тащился далеко сзади, обливаясь потом. Было только одно желание, выпить пару глотков холодной воды. Наконец-то пришли в деревню и попросили попить воды. Какое же было мое удивление, когда мне ответили на украинском языке.
– А откуда вы украинский язык знаете? – спросил я.
– Какой украинский? – в свою очередь удивился мужик. – Мы здесь все так разговариваем, это русский язык.
В то, что это украинский язык, он мне не поверил. Наверно здесь жили люди, предки которых были переселенцами с Украины, поэтому в языке и осталось много украинских слов.
Рыбалка была успешной, рыбы было много, хотя почти вся она была с душком, как в прямом, так и в переносном смысле слова. А вот мой отпуск, так же хорошо, как рыбалка, не закончился. Когда пришло время забирать дочь, которую мне пришлось оставить в Вертиевке, откуда меня телеграммой вызвали на работу, Анатолий Дмитриевич, у которого я спросил разрешения на эту поездку, сказал, что это не в его компетенции, нужно обратиться к заместителю начальника штаба, полковнику Шаморкину, к которому мне и пришлось обратиться.
– А какое отношение Вы имеете к дочери? – спросил меня полковник. – У нее что, матери нет? Дополнительный отпуск за свой счет Вы можете взять только в случае смерти близких родственников, и то, если будет заверенная телеграмма.
Жене пришлось брать отпуск за свой счет и ехать за дочерью. Вот такая армейская справедливость, и благодарность за испорченный отпуск.
Второй раз на Ишим я попал летом. В тот год я больше месяца находился в этой дивизии, контролировал реконструкцию узла связи. По выходным работы не велись, и в эти дни мне делать было совершенно нечего. Сходил в палатку, где местный казах торговал пивом, но пиво было отвратительное, теплое и сильно разбавленное. Сделав пару глотков я вернул кружку казаху, сказав, что таким пойлом только свиней поить. Поболтался по городку и вернулся в гостиницу. На рыбалку бы выехать, удочки у меня всегда с собой были, так не на чем. Начальнику связи дивизии и начальнику узла связи служебная машина по штату не положена, а старых моих знакомых Славки и Николая здесь уже не было, Славка уехал на должность начальника связи дивизии в Нижний Тагил, а Николай перевелся служить куда-то на Украину. Все следующие выходные я провалялся в гостинице читая книгу, и мне это окончательно надоело. Решил по поводу рыбалки поговорить с начальником узла связи, Сергеем Ивановичем Горбенко, моим старым знакомым еще по одной из южных бригад, где он тоже был начальником узла связи. При нашей первой встрече, он мне, честно говоря, не понравился, показался высокомерным, барин, как про него говорил Анатолий Дмитриевич. Я тогда приехал к ним в бригаду чтобы помочь настроить аппаратуру каналообразования П-304, которую они самостоятельно не смогли настроить. Чтобы в дальнейшем обеспечить преемственность обучения, я предложил, чтобы на моих занятиях кроме специалистов, которые будут обслуживать аппаратуру, присутствовали еще начальник отделения, старший инженер и начальник узла связи, чтобы тоже имели представление об этой аппаратуре. Я в то время считал, да и сейчас считаю, что командир должен уметь делать все то, что должны делать его непосредственные подчиненные. Но у Горбенко на этот счет были свои представления, отличающиеся от моих.