Оскомина, или Запись-ком ефрейтора Хлебонасущенского

Беда пришла в пятый год нашего обитания на острове: оскомина не уродила. Пропала ягода, оскоминицу выкапывали пустой. Не на всё время, другим годом ягода снова появилась.

А тогда творилось! Зубы выправлялись, мех сходил, уши и яйца принимали прежний вид и размеры. Всем ужасно хотелось «кисленького», но… кисель гнать стало не из чего. Самогонку, выгнанную без ягоды, пить не могли, пресной казалась, и похмельем мучились жутким – как от водки «Твердыня». От «Отрады» без ягоды и «анютиных глазок» отказывались. Без ягоды-оскомины дарственный жмых в рот не лез, а от подсолнечного масла рвало, как от рыбьего жира в детстве – земляки помнили. Исхудали. Дырки дополнительные в поясных ремнях сделать Председатель разрешения не дал, а когда падать с полевода начали вместе с гюйсами и трусами, приказал пояса подвесить на китовые усы через плечи – на манер подтяжек. Зиму мужики в спальном бараке на нижних нарах спасались чифирём, хлопцы же на верхних, посасывая стокфиск, ворочались – грезили химудобрениями. Реже, но случалось нитки в зашитых «скворечниках» лопались, «скворцы» выпархивали и плевались. Потолок плесенью пробило. Продолжалось так, пока Камса однажды не заявился после отбоя в спальный барак трезвым:

– Братцы, да что ж вы делаете! Такие «сливки» пропадают!

Председатель в своём закутке услышал, велел позвать завхоза с кладовщиком и распорядился раздать сливпакеты…

Вот так у нас на Бабешке всё началось. И сдавалось мне, не просто цветочки у нас ещё будут – букеты. Мацкевич в порту, настропаляясь к броску в кабину вертолёта, высказал мне:

– Пока не выправились у вас зубы, уши и яйца, не пропал мех, пока остаётесь гиббонами и чебурашками – голод выдюжите. Состаритесь на этой каторге здоровенькими. И без прививок: не страшны вам ни сибирская язва, ни оспа, ни холера, ни спид, ни ковид. Помрёте – мужиками.

* * *

Я частенько, в пору, когда после дня впроголодь ужин отменялся вовсе, хаживал на Дальнее поле, проверить появилась ли ягода-оскомина. Однажды прихворнул, долго топчана не покидал, Силыч за меня на кухне управлялся. А пришёл после, как выздоровел, на поле, застал там человека. У края грядок сидел на накидке мужчина преклонных с виду лет. Растрёпанная ниже плеч шевелюра, необычайно густые брови, борода по грудь скрывали ему лицо. Почёсывал пальцами за неестественно большим ухом и теребил огромную мочку. Я не сразу узнал Франца Аскольдовича, Председателя.

Не знаю, о чём он думал. Наверное, о том, что не всё потеряно: меняла Зяма по-прежнему доставлял из ЗемМарии «свечи» и пайки из кораллов. Привозил и новости. Жизнь на планете худо-бедно менялась, но только не для нас на Бабешке. Если и помнили о его роте, то теперь ясно – оставили не у дел. Понимал, после смерти зачинщика Хрона Капитана бин Немо, ни кому на Марсе в условиях перемирия не стало дела до подразделения спецназа на Земле. После года на острове заподозрил, со мной за «чаркой чаю» делился, а в этот год и подтвердилось, что из Твердыни побег 3-тьему взводу устроили. О том Зяма в подпитии проговорился, и Чонка, китаец организовавший побег, признался. Новое Правительство Марса из арабских партийцев отпустило 1-вую роту полка на вольные хлеба, а Комендант Крепости избавился от 3-ого взвода, дабы не кормить в гарнизоне. И рассчитывали те и те, надо полагать, на поставки нами, теперь полеводами, сельхозпродукции. Не угадали – так тогда я полагал.

– Так что, жить остаётся своими силами, своим умом, – проговорил Председатель. Похоже, я уловил его настроение. – А, вот хотя бы наладиться варить варенье из оскомины – занять-таки свою нишу. Варенье будет – всем вареньям варенье. Ягода снова родит, кашевар – умница. Да что кашевар, два звена на варку поставлю, остальным свёклу на сахар полоть, оскомину, поспеет, собрать рачительно, без повреждений оскоминицы. С Зямой по рукам ударю. В ЗемМарию возить неразумно, по пути на островах драконам варенье сбудет. Заживём.

Председатель, подхватив с накидки мотыгу, поднялся и вошёл в заросли топинамбура и мака, обломал, обмял кругом себя стебли и принялся копать…

Скоро он сидел, напевал в бороду про яблони и переплетал тонкие длинные усы корней оскоминицы. Время от времени прикладывался к фляжке и закусывал не спелым ещё клубнем (ну, как Чапаев в кино, только бараболей, не картошкой). Плёл себе юбку. Завтра ему во главе полеводов с ранцами идти в Мирное за дарственным жмыхом с ворванью, в юбке и пойдёт. Все лучше, чем в кальсонах. «Хамелеоны» его стали серыми от стирки без мыла и истёрлись в паутинку от бессменной носки.

– С вареньем буду сбывать маковую соломку. А не задастся бизнес? Что как снова не уродит ягода? Что ж, пропадут у нас «горбы верблюжьи», примем снова облик человеческий, пойду на поклон к Президенту Пруссии. Оденет, даст оружие, – Вооружённые Силы Пруссии создам. А пока, мне, бывшему полковнику ныне председателю колхозного правления, ни командующий, ни мустанги, ни волки, ни драконы, ни даже гвардейцы СИ не указ. С вареньем клал я «слона» на всех, всё… и вся.

Как же был я далёк от мысли принять эти слова как пророческие!

…Пригнувшись, я достиг перебежками края поля, где накануне моей болезни открыл, что оскоминица снова заплодоносит. У грядок лежала приваленной камнями, чтоб ветром не поднимало, плетёная из усов накидка. Иссохла, почти распалась в труху. Батя оставил. Или забыл.

©Владимир Партолин bobkyrt@mail.ru